ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 8 страница

Иногда Алька прерывала работу, откидывалась на спинку компьютерного кресла, и слабая улыбка блуждала по ее губам: «Господи, как, наверно, хорошо все могло бы быть!», а потом: «Нет, все к лучшему…»

Прошло полтора месяца. Близился август, время ее отпуска. Алька решила поехать в Италию. Вот возьмет билет на поезд, приедет в какое‑нибудь совсем незнакомое место на морском побережье (по Италии она успела основательно поездить, Рим, Венеция, Флоренция когда‑то давно стали ее первыми туристическими маршрутами), снимет квартиру или комнату (она не любила гостиницы, этого добра ей хватало и в командировках) и станет жить, глядя в широкое окно Адриатики и ни с кем не общаясь (общений в ее жизни тоже с избытком).

Она достала с антресолей небольшой чемоданчик: надо произвести ревизию пляжных принадлежностей и отпускного гардероба вообще. Так, по списочку, и ничего лишнего. А потом позвонить Катюше, спросить, когда та к ней переберется.

В это время раздался телефонный звонок. «Ну вот, легка на помине!» – подумала Алька и схватила трубку.

Звонил Ричард.

– Я здесь, в Париже. Хочу тебя видеть. Если, конечно…

– Конечно! Приходи. Прямо сейчас!

Прошло три дня с тех пор, как он проводил Алекс, а ему уже совершенно явно недоставало ее. Несколько раз он брал в руку телефонную трубку, но потом бросал. Что он, собственно, может ей сказать? Что скучает, что влюблен? А что дальше? Вдруг через неделю‑другую наваждение схлынет? Вправе ли он давать ей надежду? А в том, что она ждет и надеется, он был уверен. Та искра, что пробежала между ними, не была случайной.

Сколько было в жизни разочарований у этой мужественной девочки, и что? Он должен стать причиной еще одного? Ни один из встреченных ею мужчин не дал ей того, чего она заслуживает. Ну, не может он отличить модерн от барокко, как ее предыдущие кавалеры, зато он славный малый и не допустит, чтобы она в очередной раз страдала.

В таких или примерно таких мыслях прошли полтора месяца. Потом он купил билет на самолет и на другой день был в Париже.

Свои первые две совместные недели они провели на Адриатике, в маленькой деревушке под Римини. Дом, где они сняли светлую комнату с верандой, стоял почти на самом берегу, и ночами, лаская друг друга, они слышали за открытым окном непрекращающиеся вздохи и шевеления моря.

По утрам Джованна, их хозяйка, моложавая смуглая и ярко‑кареглазая женщина лет пятидесяти, приносила им блюдо только что купленных на рынке обложенных льдом устриц, сыр, теплый еще хлеб, кувшин с легким красным вином и целую корзину фруктов.

Как‑то, сверкнув красивым белозубым ртом, Джованна сказала, что они на редкость гармоничные молодожены. Алька и Ричард не стали ее разуверять, а рассмеялись и, подхватив купальные принадлежности, побежали на пляж.

Обычно они купались ранним утром, когда еще было не жарко, или, вернувшись из ресторана, поздно вечером, когда гасли последние краски заката и крупные южные звезды повисали над их головами, точно виноградные гроздья.

Ночное море было спокойным. Вдалеке светились огоньки круизных теплоходов, а в прибрежных садах сотрясали воздух бесчисленные цикады. Они ложились на спину и, взявшись за руки, замирали, растворяясь в море, которое растворялось в небе, которое растворялось в них…

Они вернулись в первых числах августа. Он – в Лондон, она – в Париж. Жить, как они жили раньше, до поездки в Италию, было невозможно. Он снял номер в небольшом отеле в Ноттинг‑Хилле, артистической деревне в центре Лондона, положил в чемодан рубашки и пару костюмов, взял кейс с бумагами и сказал жене, что уходит.

Последовала сцена со слезами и битьем посуды. Но он ушел. Келли притихла, решив, что это кризис среднего возраста. Перебесится – вернется. Но он не возвращался. Почти на каждые выходные он улетал в Париж. Или Алька летела к нему в Лондон.

Келли позвонила на работу и устроила скандал по телефону. Она считала себя жертвой, говорила, что «всю свою жизнь положила на алтарь семьи». Может быть. Но в этом алтаре была ежедневная домработница, небольшая вилла в Испании, куда она с детьми ездила на каникулы, были огромные счета за шмотки, косметолога и украшения, престижный колледж для сыновей и ежегодный отпуск на закрытых фешенебельных курортах далеких экзотических островов.

При этом Келли не работала ни одного дня с момента их женитьбы, а он уходил затемно, завтракал в кафе, его работа, учитывая и деловые встречи, частенько заканчивалась почти ночью, и он ни разу не «сходил на сторону» за почти двадцать лет супружества.

И вот теперь, видно, запас прочности вышел. Но зато оказалось, что в сорок с хвостиком жизнь не кончена, что все самое настоящее только начинается и у этого «настоящего» есть чудесное имя, напоминающее о подвигах и великих завоеваниях, – Александра. Алекс. Аля.

Первый совместный Новый год они встречали в новом доме в предместье Лондона. Алька только вечером прилетела из Парижа. В доме было шаром покати, да, в общем, и привез ее сюда Ричард, чтобы просто показать стены. Стены их первого общего жилья.

Алька огляделась и сказала, что ни в какую гостиницу отсюда не поедет. Они сидели на кухне, горели свечи, в пластиковых стаканчиках выдыхалось шампанское, и вместо телевизора было темное окно без занавесок. За окном шел снег, соседи из дома напротив всей гурьбой вывалились на улицу играть в снежки, и было в мире и в душе все хорошо и правильно.

Они включили отопление, бросили на ковер в гостиной свои куртки, поскольку мебели в доме не было, и легли, не раздеваясь. Они смотрели друг на друга в темноте глазами, в которых отражался свет уличных фонарей и снега, и Ричард гладил Альку по голове, как маленькую. Он чувствовал, что еще не все испытания позади.

И как в воду глядел.

Келли, молчавшая несколько месяцев, узнав, что Ричард купил дом, активизировалась. Дом – это было уже совсем серьезно. Но еще больше ее злило, что мужа у нее увела «какая‑то русская». И поскольку манипуляции детьми не возымели действия, Келли пошла на таран.

В конце января секретарша вбежала в кабинет Ричарда с перекошенным от ужаса лицом: миссис Келли Стюарт в реанимационном отделении Паддингтонского госпиталя – суицид!

Через полчаса он был в госпитале. Возле кровати матери сидели сыновья. При виде Ричарда они даже не кивнули. Посмотрели и отвели глаза. Что делать. И это надо было пережить.

Спустя несколько часов пришел врач, повторно осмотрел Келли и сказал, что опасности для жизни нет. Ночью Келли открыла глаза и с удовлетворением отметила, что муж здесь. Она методично подсчитала, сколько надо выпить пилюль, чтобы не умереть.

Неделю после выписки жены из больницы Ричард провел дома. Он просил Альку не нервничать и ни в чем не сомневаться: их чувствам ничто не может помешать. Алька не могла жить одна в пустом новом доме без Ричарда и улетела в Париж.

Неделю Катя наблюдала, как Алька в тоске слоняется по квартире, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Бог знает, что она пережила за то время, пока Ричард находился в семье. Но трубку, чтобы позвонить ему, не подняла ни разу. Она могла только ждать. Сейчас ей оставалось только это.

Когда спустя неделю раздался звонок и Ричард сказал, что вернулся в их дом, а там пусто и холодно, Алька сначала не знала, каким словам больше радоваться: «вернулся» или «их дом». На другой день она уже была в Лондоне.

Под сурдинку будней и фанфары праздников прошли пять лет. Алька жила с Ричардом в собственном доме в Ричмонде. Она ушла из «Фигаро», но заключила контракт как внештатный корреспондент с несколькими французскими и российскими информагентствами: компьютер давал возможность поддерживать связь с миром из любой точки планеты.

Катя первое время жила в Алькиной парижской квартире. Фактически она работала Алькиным секретарем, выполняя массу полезных поручений, за что Алька, несмотря на сопротивление подруги, исправно ей платила.

Как‑то, забегая по Алькиным делам в Сорбонну на отделение славистики, Катя познакомилась с симпатичным и совсем не старым еще профессором, поклонником Достоевского и Блока. Они стали встречаться. Семь лет назад Пьер похоронил жену, взрослая дочь вышла замуж и поселилась с мужем, гражданским моряком, на севере Франции, в Дувре.

Два одиноких человека, обретя друг друга, точно родились заново. Катя оставила свое захолустное жилье и перебралась в просторную светлую квартиру Пьера на площади Эдмона Ростана.

Балкон на пятом этаже старого, османовского дома буквально парил над садом и Люксембургским дворцом, и Алька, навестившая подругу во время очередного наезда в Париж, даже тихонько заскулила, выйдя на балкон, – так хорош был открывшийся вид с глянцево блестевшей листвой деревьев, солнечными бликами на воде и легким, точно парящим, дворцом.

Но всерьез завидовать Алька никогда не умела, а тем более смешно было бы завидовать подруге по случаю вида из окна. Нельзя сказать, что Лондон потеснил в ее душе чувства к Парижу. Она полюбила этот город совсем за другое: за чувство защищенности, прочности, которым была проникнута вся его атмосфера.

Хотя, надо признать, Келли делала все, чтобы им с Ричардом не только в Лондоне, но и вообще где бы то ни было «жизнь медом не казалась». Она долго не давала развод, и в официальных бумагах они до сих пор числились «женихом» и «невестой». Она отвоевала дом, банковские счета на момент совместного проживания и частенько напоминала о себе звонками и истериками…

И только недавний третий суд, проходивший уже без ее участия, постановил развести их.

И вот настал день, когда остроносый «Конкорд» взмыл в небо. Алька и Ричард летели через Нью‑Йорк в Австралию, в свадебное путешествие.

Церемония бракосочетания прошла довольно тихо и скромно в местной мерии. Настолько тихо и скромно, что они даже не успели проникнуться «важностью момента». Однако произошло это именно в тот день, в который они, пять лет тому назад, познакомились в аэропорту Хитроу.

И вот теперь в тот же день они летели в Австралию.

Полететь на «Конкорде» было давней Алькиной мечтой. Когда самолет перешел звуковой барьер, стюардессы открыли шампанское. На небольшом дисплее чередовались цифры: температура за бортом – минус семьдесят пять градусов по Цельсию, скорость 2480 километров в час, в два раза выше скорости звука. И то и другое казалось совершенно невероятным.

Через три часа семнадцать минут они приземлились в Нью‑Йорке, переночевали в отеле при аэропорте, а днем того же дня уже были в Мельбурне.

Там началось их великое автомобильное путешествие по великой Тихоокеанской дороге: мимо орошаемых садов Муррея – вверх, по Восточному побережью, окутанному голубоватой дымкой эвкалиптов, с остановкой в Сиднее, и еще выше – до Порт‑Дугласа. И наконец до маленького Зеленого острова в Коралловом море, где у них был на неделю зарезервирован номер в отеле на самом берегу океана.

Альке казалось, что она попала не просто в другую страну – на другую планету. И хоть сказал поэт – «а звезды всюду те же», тут они были совсем другими, неузнаваемыми. И рожки луны были опущены непривычно вниз, да и время года было ровно противоположным тому, из которого они вылетали.

И очень скоро Альке стало казаться, что мир состоит из одной сплошной, плывущей по правую руку линии горизонта, сливающейся с океаном, и ничего в этом мире нет, кроме воды, неба и ее изнывающего от нежности ко всему этому сердца.

Утром Рита начала поторапливать Альку, которая зябко ежилась и куталась в плед. Она всячески давала понять, что не хочет вылезать из дома. То ли посещение кладбища выбило ее из колеи, то ли нервничала из‑за предстоящего похода в издательство: страшно было отдавать свое детище в незнакомые руки.

Вчера на Серафимовском, их «родовом» кладбище, поскольку там лежало несколько поколений ее родни по отцовской линии, Алька сникла, погасла, что ли. «Шарик сдулся» – называла она это свое состояние.

Екатерину Великую подхоронили к мужу. Тогда, в сорок четвертом, устанавливая оградку, Екатерина Великая застолбила место и для себя. Но место это спустя двадцать лет занял ее сын, Алькин отец. Теперь на красивом куске черного с серыми прожилками мрамора было написано: «Александр и Екатерина Захаровы». И даты.

– Ну вот, Ритка, а меня зароют где‑нибудь на лондонщине. Весело, а? – Алька огляделась вокруг. – Теснотища‑то какая, ногу поставить негде. Вся жизнь совдеповская прошла в коммуналке, померли – тоже в коммуналке оказались. Так же пестро, так же вкривь и вкось.

– Ничего, Алечка, вон, метрах в ста отсюда, «новорусские» могилки, так там есть где разгуляться, – утешила подругу Ритка.

Потом они зашли в старый деревянный храм, поставили свечки за упокой, и на душе стало как‑то попросторнее, полегче.

А вот с утра Альку опять «забрало».

Наконец ее скулеж надоел решительно настроенной Рите, она скомандовала: «Одевайсь!» – и сама первая побежала натягивать кашемировый джемпер, Алькин подарок.

Алька слегка подвела немного припухшие после недавних слез глаза, чуть нарумянила скулы («А то как бледная спирохета»), собрала волосы в высокую прическу, надела элегантный брючный костюмчик от Кардена и была готова.

Через час они были на Каменноостровском, у входа в высокое серое здание, два верхних этажа которого принадлежали издательству «Северная Столица».

Алька застопорилась у входа.

– Не дрейфь, подруга, готовь свой опус. – Ритка довольно хохотнула.

– Легко смеяться‑то. – Алька собралась с духом и гордо прошествовала мимо вахтера, ражего детины в форме защитного цвета. – Да, это тебе, Риточка, не «Лениздат».

Приветливая секретарша предложила им снять верхнюю одежду, сообщила директору, какие к нему посетители, и пригласила их с Риткой в кабинет.

В просторном светлом помещении вдоль стен стояли дорогие книжные шкафы. За тонированными стеклами мерцали золоченые корешки. Письменный стол красного дерева занимал пространство между двумя окнами, которые выходили на Петропавловку, и золотой шпиль собора тоже мерцал в лучах низкого зимнего солнца, как корешок дорогого фолианта. Сбоку стоял журнальный столик и кожаные кресла возле него.

В кабинете неуловимо и приятно пахло чем‑то уже знакомым Альке. От стола навстречу вошедшим шагнул высокий мужчина. Блеснула тонкая золотая оправа очков.

Алька в растерянности остановилась.

– Миша?!

Через секунду Мишель‑«холодник» обнял Альку и, прижав к себе, чуть‑чуть оторвал от пола.

– Алечка, душа моя, как же долго мы не виделись!

Алька машинально закрыла лицо руками, словно старалась спрятаться: двадцать лет прошло, и она уже не та девочка, которую он запомнил в день их последней встречи на углу Невского и Садовой.

Мишель правильно понял этот жест. Отвел от ее лица руки, поцеловал в щеку:

– Ты совсем не изменилась. Даже лучше стала. Высокий стиль. Молодец.

Ритка в полном удовлетворении наблюдала за делом рук своих.

Повернувшись к подруге, Алька спросила:

– Так это ты все состроила?!

– А что прикажете делать? – Рита скромно опустила глаза. – Должна же и бедная девушка свое удовольствие от жизни поиметь?

Мишель усадил их в кресла, велел секретарше принести чай.

Алька еще раз окинула взглядом кабинет, встала, подошла к письменному столу. Что‑то не давало ей покоя. Сбоку, возле компьютера, она увидела пачку бумаги «верже» и тут же поняла, откуда здесь этот запах: так пахло от присланного незнакомцем письма…

Она обернулась к Мишелю. Тот засмеялся, виновато опустил голову.

– Ну да, я это, Алечка, я. Духу не хватило позвонить, вот и написал. Боялся, знаешь: вдруг старая любовь взыграет. Я ж тогда, двадцать‑то лет назад, еле в себя пришел. Хотел даже ехать в Москву, тебя разыскивать. Да никто адреса не знал. Теперь у меня сын и жена… Все по‑взрослому. Они сейчас на Кипре. Я письмо для тебя оставил, а потом струсил, как мальчишка. Включил автоответчик. Тогда Рита сказала, что приведет тебя и что ты книгу написала. – Он ударил ладонями по коленям и сменил тон на шутливый. – Однако, уважаемый автор, покажите, с чем пожаловали.

Алька достала из сумки папку.

– Там и про тебя есть, Мишель…

– Ого, неужели увековечила?

– И тебя, и Ритусю, и Екатерину Великую, всех. Ну, по мере скромных наших сил, разумеется.

– Так это ж надо отметить. Собирайтесь‑ка, девушки, сегодня я вас гуляю. Есть тут недалеко место, где и вкусно, и, главное, красиво. По спецзаказу – для гостей нашего города. – Он мигнул в сторону Альки.

И вскоре они уже проехали мимо Петропавловки, через Тучков мост выехали к Бирже, оттуда свернули на Университетскую набережную. Прямо перед ними, за мостом Лейтенанта Шмидта, садилось огромное, по‑зимнему красное, без короны, солнце, и видно было, что воздух над городом ясный и морозный.

Возле Румянцевского садика Мишель развернул свой «крайслер», и по пандусу они съехали к самой Неве, к причалу, возле которого стоял небольшой белый корабль, украшенный по периметру мигающими лампочками.

– Что это, Мишка, за крейсер «Аврора», загримированный под елку? – Ритка в модных ресторанах была профаном и поэтому могла себе позволить поиздеваться.

В сопровождении одетого в морскую форму официанта они поднялись на вторую палубу, прошли ее до конца и по крутой лестнице спустились вниз. Там, в самом носу корабля, уже был сервирован стол.

Мишель оказался прав: лучших декораций для этого вечера, последнего перед Алькиным отлетом, и придумать было нельзя.

Белая крахмальная скатерть казалась кусочком льдины, отколовшимся от сплошной ледяной поверхности Невы. Большие, в человеческий рост, окна делали границу между помещением и пространством снаружи совершенно иллюзорной: казалось, сделаешь шаг – и окажешься на невском льду. И хотя корабль стоял, было впечатление, что они движутся в стремительно наступающих зимних сумерках.

– Как красиво, Мишечка. – В Алькиных глазах показались слезы. – Спасибо тебе. Я и не заслужила такого. – Непонятно было, что она имела в виду: Мишину к ней любовь, пронесенную‑таки через время, или сказочный городской ландшафт, частью которого они себя вдруг почувствовали.

– Неправда твоя, Алечка. Все мы заслужили то, что имеем. Вон у Ритки чудный сын растет. Я всю жизнь с ума сходил по книгам, теперь сам их делаю. А ты… Ну, Алька, ты – это ты. Вот за это и выпьем.

Посетителей в этот будний день в ресторане почти не было. Тихо играла музыка, верхний свет был притушен, на столе горели свечи, а снаружи, в окончательных уже сумерках, парили подсвеченные мосты и дворцы.

Они сидели, вспоминали прошлое, за что‑то без конца благодарили друг друга, пили за успех Алькиной книги и чувствовали себя счастливыми от того тихого, почти родственного друг к другу чувства, которое так хорошо знакомо людям, проведшим вместе молодость.

Завтра, в четыре дня, Алька улетала самолетом Британских авиалиний.

Алька смотрела в иллюминатор: небо над Европой было чистым, редкие легкие облака отбрасывали на землю стремительные тени. Оставался час полета. Дальше – аэропорт Хитроу. Ричард. Дорога домой. Дом. Как хорошо!

Вчера ночью, после ресторана, она, лежа в постели, еще и еще раз прокручивала в памяти все впечатления последних двух недель. Ей казалось, что‑то еще не завершено, еще одна секунда, еще одно душевное усилие – и все произойдет, все окончательно встанет на свои места: два живущих в разном времени человека – Алька Захарова из прошлого и Александра Стюарт из настоящего – соединятся в одной точке пространства – ее сердце. И тогда ее двухнедельное путешествие действительно завершится.

И вот сейчас, на высоте десяти километров над землей, она почувствовала, что сердце ее приняло в себя все и все вместило, и, значит, можно было жить дальше.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 11 121314 Следующая ⇒