«КРИМИНАЛИСТИКА ПОМОГАЕТ АРХЕОЛОГИИ» 7 страница

Я не выдержал и застонал, мотая головой.

Дед испуганно посмотрел на меня и поспешно закончил:

— Болтали люди, а может, и не так. Точно, конечно, не знаю. Я же хлопчиком был, пятнадцатый год пошел.

Вечером в гостинице мы говорили о том, какие удивительные вещи могли находиться в Гнатовой могиле и куда их подевали грабители.

— Разграбили, как в свое время богатейшее погребение в Куль-Обе, — сетовал я. — Только там хоть часть украденного удалось разыскать, а тут… И ведь лежат древние золотые украшения где-то, припрятанные в сундучках! Не могли же их расплавить, перелить на какие-нибудь обручальные кольца?!

— Ничего, Всеволод Николаевич, не огорчайтесь, — утешал меня неунывающий Клименко. — Посмотрите, на черепках тоже отпечатки пальцев отчетливо заметны. Дадим их Задорожному сличить с теми, что уже изучены. Если подтвердится идентичность, никаких тогда сомнений не останется, что именно этот курган копал Смирнов. А раз так, не сможет больше ваше начальство возражать, разрешит перенести поиски сюда. Курганов тут много.

«Утешение, конечно, слабоватое», — невесело думал я, разложив вечером на столе наши небогатые находки и прикидывая, как их лучше упаковать. Авенир Павлович пошел перед сном прогуляться. Клименко отправился на прощание поболтать с Непорожним и, как я догадался, попытаться выпросить у него машину, чтобы не трястись до Днепропетровска в рейсовом автобусе.

Делать нам здесь пока было нечего. Мы решили утром уехать. Ведь нужно было еще сличить в Днепропетровске с помощью майора Задорожного отпечатки пальцев древних мастеров на черепках с найденными раньше. Это был последний и единственный козырь, с помощью которого я еще надеялся переубедить ученый совет, чтобы разрешили мне перенести раскопки сюда.

— И вы тоже о ней задумываетесь?

Занятый своими мыслями, я невольно вздрогнул от этого вопроса, вдруг прозвучавшего над самым моим ухом. Андрей Осипович задал его таинственно, приглушенным голосом. Я даже не заметил, когда он вошел в комнату.

— О ком — о ней? — спросил я.

— Об этой дырочке, — Андрей Осипович показал на одно из отверстий в черепе, лежавшем передо мной на столе. — Другая-то дырка — явный пролом, и наверняка уже поздний. Видите, края какие неровные. А эта дырочка весьма интересна.

— Чем?

— Помянули вы нынче про погребение в Куль-Обе. А ведь, помнится, когда его раскопали, нашли в нем сосуд со сценками из скифского быта, как и на Матвеевской вазе. И у некоторых археологов возникло предположение: а не изображены ли это памятные эпизоды из жизни скифского вождя, похороненного в том кургане? И кажется, Дюбрюкс обратил внимание на то, что у найденного в склепе черепа поврежден как раз тот зуб, какой, похоже, врачует у воина скифский лекарь в одной из сценок на сосуде. Так? Не ошибаюсь?

— Да, Шевелев и Дюбрюкс высказали эту гипотезу. Откуда вы знаете такие подробности, Андрей Осипович?

— Читаю всякие популярные книжицы. Подковываюсь, чтобы вам от меня побольше пользы было. Как говорится, ученье — свет, знание — сила, — засмеялся он. — Значит, были такие предположения?

— Были.

— И кажется, оправдались? Говорят, известный рентгенолог, профессор Рохлин, занимающийся изучением болезней древних людей по их останкам, недавно подтвердил это предположение Дюбрюкса и Шевелева?

— Да. Но почему это вас заинтересовало?

— А я по аналогии такую версию разработал: не с подобным ли случаем и мы столкнулись? Не изображен ли на нашей вазе именно этот древний покойничек, чей пробитый череп вы держите в руках. Помните, там среди других сценок есть и такая: знатный воин лежит на земле, а древний лекарь или жрец вроде ему голову долбит? Может, это зарисовка с действительности? Тоже эпизод из жизни вождя, похороненного в здешнем кургане? Заказали специально к похоронам вазу, изобразив на ней памятные эпизоды из его жизни. Возможно?

Я задумчиво кивнул.

— Дырочка-то уж больно аккуратная, — продолжал рассуждать бывший следователь, взяв череп в руки и указывая на отверстие в нем. — По-моему, появилась она явно не после смерти воина. Уж, поверьте, в продырявленных черепах я немножко разбираюсь.

— Думаете — трепанация черепа?

— А что? Операция, конечно, сложная. Но, кажется, и в те времена ее уже умели делать?

— Да.

— Так вот, если бы удалось доказать, что на Матвеевской вазе изображен и портрет, и, так сказать, памятные вехи жизни этого вождя, череп которого лежит перед нами, мы получили бы еще одно весьма веское подтверждение: драгоценности выкопаны Смирновым именно здесь, в Гнатовой могиле.

— Вы думаете, возможно как-то проверить вашу гипотезу?

— Есть у меня в областном управлении еще один старый приятель, — задумчиво произнес Андрей Осипович.

— Тоже маг и волшебник? — засмеялся я.

— Точно, только этот как раз по челюстям и скелетам. Эксперт по судебной медицине. Учился у того самого профессора Рохлина. Сейчас, впрочем, этот Костя Заметаев уже сам профессором стал. Покажем ему, он все выяснит.

На следующий день мы уже были в Днепропетровске. Андрей Осипович сразу отправился с черепом и осколками посуды к своим волшебникам. Вернувшись, привез мне бронь на вечерний самолет в Киев.

— Летите и будьте спокойны, — сказал он. — Вы там берите за горло свое начальство, а я тут стану экспертов теребить, чтобы не тянули с заключениями. Как только бумажки получу, в тот же день ждите меня в Киеве.

Я попробовал было опять заговорить о деньгах ему на дорогу, но Андрей Осипович отмахнулся:

— А вы разве за казенный счет раскопки вели? Что-то я не заметил, когда вы у Непорожнего командировку отмечали. Бросьте, старого следователя не проведете. Почему же мне вы такой роскоши позволить не желаете, чтобы я в Киев за свой счет слетал?

Петренко встретил меня так сурово, что я даже не решился ему рассказать о наших находках до выяснения результатов экспертизы.

— Значит, ты меня обманул? — насупился он. — Вот для чего, оказывается, отпуск просил. Поставил под угрозу срыва летнюю практику и экспедицию! «По семейным обстоятельствам». А я, дурак, поверил. Это по-товарищески?

— Но ты не хотел меня так отпускать.

— Хотел, не хотел… Рассуждаешь, будто у нас тут частная лавочка. Дело прежде всего. И дружба дружбой, а служба службой, давай договоримся раз и навсегда!

Что я мог ему сказать?

К счастью, на следующее утро раздался звонок в дверь моей квартиры. Я открыл ее, увидел сияющего Андрея Осиповича, и на душе сразу стало легче.

Пока жена хлопотала насчет завтрака, мы с ним уединились у моего рабочего стола. Андрей Осипович достал из портфеля несколько бумажек со штампами и печатями.

— Ну, с черепками полное совпадение, — торжественно сказал он, — тут сомнений никаких, вот заключение.

— Значит, доказано, что Смирнов выкопал Оленя и вазу в этом кургане?

Андрей Осипович замахал руками:

— Я говорю лишь про посуду. Всю ее лепили женщины из одного племени. Это подтверждает совпадение по многим признакам отпечатков на всех черепках, найденных и сейчас и раньше. Насчет же вазы и Оленя ничего сказать не могу. Вот если бы у нас были образцы отпечатков пальцев Ставинского и Смирнова, мы бы их сравнили с, теми, что, возможно, остались на вазе. А сейчас, к сожалению, в этом отношении криминалистика вам помочь не может. Происхождение вазы и Золотого Оленя вам уж придется устанавливать самим. Кстати, у вас ведь не подлинник его, а подделка, не забывайте, — добавил он со смиренным видом. — Ну а теперь о костях. С ними тоже никаких загадок нет. Три, как мы и предполагали, человеческие. Принадлежат мужчине лет сорока пяти — пятидесяти. Возраст вполне совпадает с изображением на вазе. Остальные кости — свиные.

— А домашней свиньи или дикой?

— Этого, к сожалению, экспертиза определить не может.

Я вздохнул. А Клименко с многозначительным видом положил на стол еще одну бумагу на официальном бланке:

— Это насчет черепа.

«Заключение комплексной криминалистической и судебно-медицинской экспертизы.

22 апреля 1971 года в областную научно-исследовательскую лабораторию судебных экспертиз поступила на исследование часть человеческого черепа без нижней челюсти, предположительно, из древнего скифского погребения…» — начал поспешно читать я, бегло проскакивая пространные описания, чтобы поскорее добраться до главного.

«Осмотр и исследование. Череп имеет несколько убегающий назад лоб. Умеренное обызвествление места прикрепления выйной связки…» Дальше, дальше… «Выводы». Так… Ага, вот оно!

«Неопровержимым подтверждением того, что данное отверстие является трепанационным, служит характерная замыкающая пластинка, прикрывающая губчатое вещество (диплоэ). Она соединяет наружную и внутренние пластинки черепного свода на всем протяжении, что свидетельствует о полном заживлении трепанационного отверстия после операции без каких-либо осложнений. Нет также растрескивания, которое можно было бы выявить за пределами отверстия, как и следов периостита или преодоленного остеомиелита. Все это свидетельствует, что сложная операция была проведена весьма эффективно и на высоком уровне. Судя по состоянию отверстия, мужчина, перенесший операцию, прожил после нее не менее 2—3 лет, а возможно, лет 5—10 или даже больше.

Поскольку на приложенном к фрагменту черепа снимке сценки, изображенной на древней золотой вазе, находившейся, видимо, в том же погребении, запечатлен, несомненно, момент операции на черепе, можно допустить, что данное изображение относится именно к тому человеку, чей череп с трепанационным отверстием представлен для экспертизы, поскольку подобные операции в те времена, конечно, были большой редкостью.

Однако, разумеется, предположение об идентичности фрагмента черепа с изображением на вазе может быть высказано лишь с большой долей вероятности. Для более определенных утверждений мы не располагаем материалом…»

— Осторожничают. Такая работа. Сто раз отмерь…

«…Наличие довольно отчетливо выраженного в строении черепа акромегалоидного акцента позволяет сделать заключение о возможности у покойного некоторой гиперфункции передней доли гипофиза…»

Ну, это уже подробности второстепенные, хотя и любопытные. С ними можно познакомиться и попозже.

— Замечательно! — воскликнул я, бережно разглаживая бумагу. — Теперь мы так вооружены, что перед нами никто не устоит!

Я не удержался и тут же позвонил в Ленинград Казанскому.

— Олег Антонович, — даже забыв поздороваться закричал я, — кажется, мы нашли тот самый курган, из которого Смирнов выкопал Оленя и вазу!

— Где?

— Там, где я и предполагал. За Пятихатками, на самой границе Кировоградской области.

— Какие доказательства?

Торопясь и перескакивая с пятого на десятое, я стал рассказывать о раскопках Гнатовой могилы.

Олег Антонович, против обыкновения, слушал не перебивая. Только когда я стал рассказывать о наших предположениях насчет найденного черепа, он не удержался от насмешки:

— Опять тебя на уголовщину потянуло.

— Но ведь Шевелев и Дюбрюкс считали, что в сценке на Куль-Обском, сосуде изображено, как лечат зуб именно у того вождя, что был там похоронен. И профессор Рохлин, изучив его челюсть, подтвердил их предположение. Почему бы и в данном случае…

— Дюбрюкс был большим фантазером, еще почище тебя, — перебил Олег Антонович. — А к Рохлину эта челюсть попала через сто лет после того, как ее нашли. За это время во скольких руках она побывала? Удивительно, что в ней вообще хоть один зуб остался.

Помолчав, он вдруг сказал:

— Ладно, прилечу посмотреть, что вы там нашли. Как раз собирался в Киев.

Внимательно изучив все документы и фотографии, которые выкладывал перед ним на стол Клименко, Олег Антонович задумчиво произнес:

— Значит, Скилур Смирнов… Любопытно. А ведь даже я о нем ничего не мог припомнить. Проверил свою память, порылся в литературе — никаких упоминаний. Не успел бедняга расправить крылья. А мне нравится этот парень! Мир вокруг рушится, а он себе копает. Вам, разумеется, такая преданность науке кажется наивной, смешной. Но наше поколение не чета вашему, друг мой Всеволод! Вы согласны, Андрей Осипович? Вел же в двадцатом году еще совсем молодой и вовсе тогда не почтенный Павел Николаевич Шульц раскопки в Крыму, пока мимо по всем дорогам драпали врангелевцы? Продолжал копать Ольвию под выстрелами беляков Семенов-Зусер. Сибилев бродил со своим голодным, в лохмотьях отрядиком по берегам Донца, тоже нередко попадая под обстрел. Вот с кого пример надо брать! А они даже собственной гипотезы не могут отстоять… Как вам это нравится, дорогой Андрей Осипович? Позор!

Клименко только приятно улыбался, слушая эти тирады. Я помалкивал.

Теперь, когда прилетел Казанский, убеждать Петренко и ученый совет в своей правоте мне вообще не пришлось. Все взял в свои руки Олег Антонович с мастерством человека, «поседевшего — по его собственным словам — в ученых дискуссиях и битвах с начальством».

Едва Петренко, нежно облобызавшись с учителем, начал жаловаться на меня, Олег Антонович укоризненно покачал головой и решительно сказал:

— Вы совершенно правы, Вадим Александрович. Конечно, нам интересны все курганы, и надо их раскапывать не на выбор, а подряд — и в одном месте. Не к чему заниматься кладоискательством и носиться по всей степи. Если удалось, наконец, разыскать, где копал Смирнов, нужно перебираться туда, тщательно обследовать все окрестности. Времени терять не следует, раз так дело повернулось.

У Петренко был такой ошеломленный вид, что я с трудом удержался от смеха. Казанский сделал ведь поворот на 180 градусов! Умел старик признавать и исправлять свои ошибки.

На следующий день Олег Антонович произнес на ученом совете такую вдохновенную речь, что я даже как-то и не удивился, только обрадовался, когда все единогласно проголосовали за то, чтобы направить экспедицию под моим руководством для детального обследования района, где когда-то вел раскопки Скилур Смирнов.

Между тем Олег Антонович продолжал всесокрушающее наступление, и устоять перед его напором было невозможно. Капитулировали даже бухгалтерские твердыни: мое заявление с просьбой об отпуске аннулировали, а вместо него Петренко, правда, не очень твердой рукой, выписал мне задним числом командировку для оправдания и оплаты по всем правилам моей поездки, которой он так противился. Оставалось лишь отметить ее у Непорожнего.

И вот мы снова катим по степи, волоча за собой длинный шлейф пыли. Дядя Костя скучает один в кабине. А мы с Клименко и Савосиным устроились вместе со студентами в кузове на мешках и ящиках с экспедиционным оборудованием. Горланим с молодежью песни или ведем веселые разговоры. Настроение у всех расчудесное.

Состав отряда несколько обновился. Нынче не было с нами Марка. Он готовился к защите диплома. Вместо него в отряде появился впервые ехавший на раскопки Саша Березин — худущий, высокий, с длинными «артистическими» локонами и с гитарой на длинном ремешке. Алик и Борис на правах старших безжалостно им помыкали, но Саша переносил это стоически…

Возглавляла нынче студентов Тося. Алик не сводил с нее покорных влюбленных глаз Судя по всему, за зиму их отношения приняли уже вполне устойчивый характер.

При первой встрече студенты поглядывали на Андрея Осиповича с некоторым сомнением. Видно, уж очень негероической показалась им его внешность. Но вскоре он совершенно очаровал молодежь. Они увлеченно пели с ним песни времен гражданской войны и донимали расспросами о его прежней работе. Однако ребятам никак не удавалось настроить Андрея Осиповича на «героический» лад. Тот все отшучивался. Вот и сейчас он забавно рассказывал, как во время допроса какая-то слишком нервная спекулянтка бросила в него чернильницу, — это, дескать, было самое опасное приключение из пережитых им.

— Пришлось обои менять. Кошмарный случай!

Машина вдруг резко затормозила. Мы высунулись из-под брезента и увидели, что дорогу нам преградила целая колонна каких-то ярко раскрашенных, весьма внушительных машин. Вокруг них суетились люди в брезентовых куртках и желтых пластмассовых шлемах, напомнившие мне славных экскаваторщиков, нашедших Матвеевский клад.

Заботясь о своем драгоценном здоровье, дядя Костя не стал терять времени зря, вылез из кабинки и проделал несколько замысловатых телодвижений — наверное, по системе йогов.

— Метростроевцы, — пояснил он. — Они тут канал роют.

Наряду с другими ценными качествами дядя Костя обладал и весьма полезным даром всегда быть в курсе событий по крайней мере на сотню километров в округе.

— Вот нам бы такую технику, — с завистью добавил он, достав из кабины фляжку с водой и заботливо прополаскивая рот. — Тогда бы мы курганы щелкали как орехи, правда, Всеволод Николаевич?

— Эту технику к курганам и близко подпускать нельзя, — сердито ответил Савосин. — Курганы ручками надо копать, ручками.

— Что ж, я не понимаю? — смутился дядя Костя. — Известное дело. Но ведь пока до могилы-то доберешься, сколько земли своротить надо. Вот тут машины-то и пригодились бы. А дальше, известно, ручками да кисточками, осторожненько, кто же спорит…

К вечеру мы прибыли в поселок. Непорожний нас уже ждал и принял радушно.

— Гостиница вам вряд ли подойдет, — сказал он. — Но мы приготовили тут две хатки рядом, хозяева уже ждут, располагайтесь.

— Спасибо, но только на одну ночь, Назар Семенович, — сказал я. — Завтра разобьем лагерь в поле, так полезнее для работы.

— Да? Ну, вам виднее. Наверное, вы правы, — засмеялся он. — А с какого кургана решили начать?

— Думаю, с того, что рядышком с Гнатовой могилой стоит.

— Ну что же, добре. И нам польза будет. А то торчит он посреди поля. Давно их срыть собирался, сколько пахотной земли прибавится. Переночуйте, ужином вас хозяева покормят, продукты им выданы. Завтра разбивайте лагерь. А послезавтра с утра выделяю вам два бульдозера. Водители те же — Василь и Сашко. У них уже опыт есть. Землю снова станут в балочку сгребать, так что скреперы не понадобятся. Так?

— Большое спасибо, Назар Семенович! Вы все предусмотрели.

Мы сытно поужинали, завалились спать, а с утра пораньше, чтобы не разнеживаться, отправились разбивать лагерь.

Место для него я выбрал прямо на месте срытой нами Гнатовой могилы. Хозяйственный председатель решил, пока мы не сроем второй курган, эту проплешину не запахивать и не засевать.

Первым делом, конечно, подняли на длинном шесте флаг с изображением Золотого Оленя. Теперь это было уместно. Ведь мы вроде отыскали наконец родину нашего красавца и разбивали здесь лагерь надолго. Потом уже набравшиеся опыта прошлым летом Алик и Борис под командованием Тоси деловито начали устраивать. «круглый стол», навес для кухни, ставить палатки.

Ребята не поленились и выкопали в сторонке даже яму для небольшого плавательного бассейна. Дядя Костя пообещал им склеить несколько полотнищ пластиковой пленки, чтобы хватило закрыть все его дно. Лагерь у нас получался все более благоустроенным.

Еду опять пришлось готовить дяде Косте. Но на этот раз шоферу взялся помогать Клименко — и показал себя таким блистательным кулинаром, что Тося даже коварно предложила утвердить Андрея Осиповича шеф-поваром на весь сезон.

— Я тебе дам, таракуцка! — погрозил ей пальцем Клименко.

Таракуцками в украинских селах называют маленькие высушенные тыквочки. Из них делают погремушки для детей. Прозвище очень подошло кругленькой и шумливой, как погремушка, Тосе и сразу прижилось, хотя девушка сердилась, когда ее так называли.

После обеда председательская «Волга» доставила в лагерь еще одного почетного участника экспедиции. Сняв полотняный картузик и по-старомодному раскланиваясь, из машины вылез Авенир Павлович Андриевский.

На следующее утро точно в шесть к лагерю с ревом подкатили бульдозеры. Ими управляли, сияя улыбками, наши старые друзья, Василь и Сашко.

Мне так не терпелось поскорее начать раскопки, что я не стал даже проводить разведочного бурения по методу Тереножкина. Это доставило нам потом немало неожиданностей…

Работа закипела. Бульдозеры ринулись штурмовать курган, а мы следили во все глаза, чтобы их ножи не подцепили ненароком чего-нибудь интересного.

Опять начались дни размеренной, однообразной работы с утра до вечера под палящим солнцем, а вечерами долгие беседы у костра — привычная, милая походная жизнь.

Андрей Осипович взял на себя все хозяйственные заботы. Уже на второй день у плиты захлопотала чудеснейшая повариха — полная, но удивительно подвижная, смешливая и голосистая Анна Григорьевна.

Теперь начался сплошной праздник. Вместо опостылевшего кулеша со свиной тушенкой и макарон по-флотски трижды в день все объедались вкуснейшими борщами, холодным свекольником, вареницами (не путать с примитивными варениками!), бараньими рубцами, утоляя жажду душистым узваром. Анна Григорьевна привозила его к обеду в огромном термосе прямо из холодильника.

По утрам зычный голос Григорьевны: «Хлопцы, а ну вставайте! Сниданок[7] ждет!» — поднимал всех без каких-либо дополнительных мер, вроде сдергивания одеял или обливания холодной водой.

Опять нашим ежедневным гостем стал дед Игнат. Во время одной из бесед он случайно проговорился, что в юности недолгое время околачивался среди махновцев, колесивших по здешним степям. Ребята смотрели на всегда подвыпившего дедка во все глаза. Еще бы — живой махновец! Но зато и взялся за него после такого признания Андрей Осипович!

Напрасно тот забавно оправдывался:

— Да я ж совсем глупый был, шестнадцатый год всего шел. Вот и примкнул к ним сдуру. Да и недолго пробыл, всего три месяца. Потом разбили чоновцы наш отряд, мы и разбежались.

— Жалко, я тебя тогда не встретил, — напуская на себя зловещий вид, качал головой Клименко. — Тоже гонялся за такими анархистами, только под Мариуполем. Я бы тебе показал!

Мы обмирали от удовольствия, когда бывший чекист и «недобитый махновец» ударялись в «боевые воспоминания».

— Ты знаешь, какие у нас кони были?! — хвастал дед Игнат. — Никто за нашими тачанками угнаться не мог. Сзади на бричках так и было написано: «Хрен догонишь».

— Ну да?!

— Ей-богу.

— Зато уж вы и тикали, как только вас немножко поприжмешь! Действительно, не догонишь, — подмигнув нам, наносил под общий хохот сокрушительный удар Андрей Осипович.

Между тем день за днем мы занимались привычной, размеренной работой. Бульдозеры постепенно состругивали курганную насыпь, оставляя нетронутой лишь контрольную бровку.

И уже на третий день начались сюрпризы.

Сашко вдруг остановил машину и окликнул меня:

— Всеволод Николаевич, гляньте, какая-то другая земля пошла.

Мы с Савосиным поспешили к нему. В самом деле, среди темной насыпной земли виднелись какие-то комки красновато-ржавого цвета.

— Молодец, вовремя остановился, — похвалил я тракториста. — Скоро станешь настоящим археологом.

А Савосин уже, не тратя времени, присел на корточки, начал прямо руками копаться в земле. Потом взялся за лопату, я стал помогать ему.

Судя по всему, мы наткнулись на какое-то древнее погребение. Но почему оно не в погребальной камере, которую обычно устраивали в центре кургана, а в стороне, недалеко от края насыпи, и в такой неглубокой ямке?

Лопаты отброшены. Присев на корточки или ползая на коленях, мы ведем уже расчистку ножами и кисточками. Постепенно расчищается неглубокая ямка. В ней лежит на левом боку человеческий скелет в странной позе — с подогнутыми ногами, словно младенец в материнской утробе. Скелет и земля вокруг густо посыпаны алой краской.

В головах у покойника два глиняных горшка. Даже человеку, вовсе не сведущему в археологии, с первого взгляда видно, что они совсем без украшений, очень древние, примитивные.

Мы с Алексеем Петровичем встаем, распрямляя уставшие спины, вытираем руки.

— Эпоха бронзы? — догадывается Тося.

Я молча киваю. Да, этот покойничек на добрую тысячу лет постарше любого скифа. Зря мы не проверили курган пробным бурением. Оказывается, он гораздо более древний, чем скифские. А погребения эпохи бронзы для нас мало интересны. Не наша вотчина.

На следующий день с другой стороны кургана мы наткнулись на второе такое же погребение. Сомнений не оставалось: курган насыпан над несколькими могилами, как было принято в те времена, еще в эпоху поздней бронзы, задолго до появления здесь скифов. Мы промахнулись.

Вечером у костра царило уныние. К тому же Клименко, как нарочно, развернул привезенную из поселка свежую газету и сказал:

— Смотрите-ка, вот кому повезло! — и начал громко читать: — «В погребальной камере, тщательно очищенной от влажной глины, ясно видны останки пяти человек. Среди них женщина, судя по богатству убранства — скифская царица. На ее голове — золотой убор, фрагменты которого хорошо сохранились. На шее — гривна[8] изумительной работы. В ее верхнем крае с обеих сторон изображено какое-то животное. Рядом — скульптурные фигурки львов, приготовившихся к прыжку. Известна лишь одна подобная гривна, найденная в Чертомлыцком кургане…»

— Где это нашли? — потянулся я к газете. — Разыгрываете?

— Здесь же, в Днепропетровской области, — ответил Клименко, протягивая мне газету.

— Боре Мозолевскому повезло! Он там копает.

Заметочка была небольшой и крикливой: «В ушах царицы золотые серьги, на запястьях Широкие золотые браслеты, пальцы унизаны одиннадцатью перстнями…»

Я был рад за Бориса. Жаль, из этой заметки не поймешь, что именно он раскопал. Но тем обиднее, что мы промахнулись. Однако курган надо докапывать. И мы продолжали работать, хотя, понятно, без прежнего пыла и радужных надежд.

Пожалуй, один Непорожний не потерял интереса к этому кургану.

— Ну что новенького узнали про древних хлеборобов? — интересовался он, заезжая к нам.

Для Головы древние обитатели этих мест все были прямыми предками, а он — их законным наследником. Они когда-то обрабатывали эти поля и пасли скот на знакомых лужках и как бы завещали ему продолжать вечное, святое дело. Такая близость связывала его с давними земляками, пожалуй, крепче кровного родства. И ему в отличие от нас было не так уж важно, чье именно погребение мы раскапываем.

В сельской средней школе, где учился Непорожний, историю, конечно, преподавали в весьма кратком изложении. Она казалась скучной, далекой и отвлеченной, даже более абстрактной, чем алгебра. А теперь Голова вдруг почувствовал живую и неразрывную связь времен, накрепко соединявшую его, нынешнего земледельца, с далекими предками. Они ведь на этой же самой земле сеяли пшеницу, объезжали норовистых скакунов, охотились на лосей и оленей, приручали диких кабанов, ели из глиняных горшков похлебку, осколки этих горшков мы теперь выкапываем на его глазах из земли.

Когда уже срыли почти всю курганную насыпь, оставив нетронутой лишь контрольную бровку, и добрались до желтоватой материковой глины, острые глаза Савосина первые заметили пятно темной, явно насыпной земли. Значит, под нею какая-то яма?

Мы с Алексеем Петровичем взялись за лопаты. Остальные столпились вокруг. Вдруг моя лопата звякнула, на что-то наткнувшись.

Мы с Савосиным переглянулись: если вход в камеру заложен камнями, погребение, видимо, скифское — и неограбленное! Но почему погребальная камера не в центре кургана? И самая непонятная загадка: каким образом в курганной насыпи над нею очутились гораздо более древние могилы бронзового века?!

Размышлять было некогда. Нами овладевал все больший азарт. Разобрав увесистые камни, тщательно уложенные в три слоя, мы обнаружили под ними хорошо сохранившийся заслон из толстых дубовых плах.

Новая настораживающая неожиданность! Кто похоронен в гробнице? Скиф-пахарь? Невр? Вождь чернолесцев?

Вот разобран и деревянный завал. Пологий коротенький коридор вел в небольшую камеру. Стены ее выложены бревнами, также обгоревшими сверху. Только тут бревна не были уложены в виде сруба, а врыты в землю стоймя, вертикально. Почти все они сохранились довольно хорошо, но при первом же прикосновении начинали рассыпаться на мелкие кусочки. Так что мы первым делом принялись пропитывать их укрепляющим составом.

Во многих местах в бревна оказались вбиты бронзовые крючки. Видимо, на них были развешаны различные одеяния и конская сбруя. И ткань и кожа давно истлели. Остались лишь упавшие на пол золотые бляшки в виде крошечных фигурок разных животных — оленей, пантер, баранов, бронзовые удила и костяные псалии[9].

Из погребальной утвари прежде всего, конечно, бросалась в глаза посуда, необходимая покойнику в его последнем путешествии. Вдоль стены стояли глиняные горшки разных форм и размеров — и совершенно целые, неповрежденные. Значит, в гробнице никто еще до нас не побывал!

Начинаем осматривать погребальную камеру не спеша, детально, разбив ее сначала, как полагается, на квадраты. Они помогают тщательно разметить, где именно что лежало. Потом надо все сфотографировать с разных точек, зарисовать, пометить на плане, прежде чем выносить на белый свет и бережно упаковывать.

— Смотри! — Савосин протягивает мне довольно большой сосуд, покрытый прекрасно сохранившимся черным лаком.

Я разбираю вырезанную на нем пояском надпись греческими угловатыми буквами: «Опустоши меня!»

Великолепная находка. Она не только свидетельствует о широко развитых торговых связях между греческими колониями на берегу Черного моря и местными жителями, но и поможет уточнить время погребения. Оно никак не моложе начала шестого века до нашей эры. Именно тогда подобные сосуды были в моде.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 161718 19 20 Следующая ⇒