Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





СРЕДИ ГОСТЕЙ ДАКШИНЕШВАРА



9. СРЕДИ ГОСТЕЙ ДАКШИНЕШВАРА

 

До приезда Бхайрави Рамакришна жил как бы одиноким в толпе. В Дакшинешваре его многие любили, но не было ни одного человека, который бы достаточно продвинулся в собственном духовном опыте, чтобы понять природу борений Рамакришны. Сама цель садханы — непосредственное интуитивное познание Бога — для большинства из нас не более чем фраза о туманной надежде. Дело даже не в том, что мы бы никогда не осмелились предпринять эту попытку — мы едва ли в состоянии представить себе, что такое этот наивысший акт полного отречения от своей личности, без чего не познается Бог. А если в редкие мгновения нам и удается туманно вообразить это, то такое самоотречение должно показаться нам столь же ужасающим, как сама смерть, прыжок в пустоту бездны.

На первой стадии своей садханы Рамакришна самостоятельно, эмпирически нащупывает себе путь. У него нет книг с наставлениями. Нет никого, кто мог бы ему сказать, единственный ли он, кто испытал прозрения, или этот опыт знаком и другим. Рамакришна переживает все так, будто это впервые в человеческой истории. Одиночество и страхи — а вдруг его прозрения просто самообман — были самым тяжким испытанием для него.

Но теперь наконец появилась наставница. Бхайрави, свято доверяющая авторитету священных книг, начинает показьшать Рамакришне, что он заново открывает для себя то, что на протяжении истории уже не раз открывалось великим провидцам мира. Цель ее наставлений — показать Рамакришне, как он познает Бога, неуклонно следуя слову священных книг.

И в качестве аватары можно и даже нужно сохранять известный уровень невежественности, чтобы, как Рамакришна, служить примером великого искателя духовной истины, осаждаемого подлинными сомнениями, страхами и соблазнами. Нам известны подобные же духовные борения другой аватары, Иисуса из Назарета, в пустыне. Но, возможно, кому-то приходит в голову вопрос: как же могла Бхайрави решиться наставлять Рамакришну, если действительно видела в нем воплощение Бога?

Ответ в том, что Бхайрави, без сомнения, не все время осознавала Рамакришну как аватару. Едва ли есть человек, который мог бы пережить постоянное понимание Этого. Мы ведь видим, что спутники других аватар тоже временами забывали, с кем они. Например, Арджуна и Кришна. В главе одиннадцатой Бхагавадгиты рассказывается, как Арджуна, желая получить абсолютное подтверждение своей вере, просит Кришну раскрыть ему свой трансцендентный аспект, показаться в облике Властителя вселенной. Кришна соглашается: Арджуна видит Его в устрашающей мощи и величии Его власти, видит Кришну как творца, вседержителя и разрушителя, отца множества богов человечества, архитектора вселенной, как то последнее пламя, в которое должен погрузиться каждый смертный, чтобы исчезнуть в нем. В Бхага-вадгите говорится: «Ярче тысячи солнц, одновременно засиявших в небе, великолепие Облика Беспредельного Бога». Арджуна потрясен и перепуган видением. Он падает в ноги Кришне и еле выговаривает дрожащим голосом: «Только подумать, что я без церемоний звал тебя просто Кришной или другом! Я осмеливался на это из любви к тебе и из непонимания твоего величия. Сколько же раз я наверняка бывал непочтителен с Богом — шутил с тобой, как с равным, когда мы бродили, пировали или отдыхали вместе! Я оскорбил тебя? Прости меня, Господь Предвечный! У ног твоих я молю о прощении. Прости меня — как друг прощает друга, как отец прощает сына, как мужчина прощает любимую!»

Кришна успокаивает Арджуну и снова принимает обычный облик. А Арджуна с облегчением восклицает: «О Кришна, теперь, когда я снова вижу тебя в милом человеческом облике, я опять могу стать собой!»

Иными словами, Арджуна счастлив притуплению мучительного осознания божественного величия Кришны и радуется его внешнему человеческому облику. Можно представить себе подобную же реакцию Петра, Якова и Иоанна после преображения Иисуса.

Желательно ли постоянно осознавать, что находишься в присутствии аватары? Теоретически — да, но практически — нет. Тем не менее чрезвычайно важно различать два вида невежества, не позволяющего видеть истинную природу аватары. Многие, сталкиваясь с такими, как Иисус или Рамакришна, воспринимают их в качестве просто людей в силу собственной невежественной тупости. Если даже и улавливают в них нечто мистическое, то из-за пугливости, лености или умственной шаткости не желают глубже вникать в это.

В странном разговоре между Иисусом и Понтием Пилатом, например, чувствуется, как в римлянине вдруг вспыхивает интерес, но он тут же возвращается к циническому безразличию и заботам о своем политическом будущем.

Но есть и такие, как Арджуна, кто порой не в силах разглядеть подлинную природу аватары из-за любви к нему. Такой была и Бхайрави. Как пишет Сарадананда, любовь не дает в полной мере представить величие предмета любви, любовь вызывает желание защитить любимого, и в этом желании растворяется благоговение перед ним. Мы видели, что Бхайрави видела в Рамакришне сына. Вот почему она могла наставлять его. Под ее руководством Рамакришна начал упражняться в дисциплинах тантры.

Впоследствии Рамакришна говорил, что испытывал поначалу сомнения и не знал, браться ли за тантрическую форму садханы; прежде чем решиться, он советовался с Божественной Матерью и получил ее дозволение. Но, как только он взялся за тантру, он проявил чрезвычайное рвение и, соответственно, стал стремительно продвигаться в ней.

Цель тантрических занятий в том, чтобы за всеми физическими явлениями ощутить присутствие Бога. Этому препятствуют две главные преграды — влечение и отвращение. Даже накопление знания в материальном плане невозможно без преодоления этих преград — хоть в какой-то степени. Врач должен одолеть в себе половое влечение к телу больных, отвращение к их язвам или гниющим конечностям, страх заразиться инфекционной болезнью, которую он призван вылечить. И влечение и отвращение равно сосредоточивают наше внимание на внешнем и поверхностном, не

давая нам прозреть то, что в глубине. Однако, если только мы сумеем уловить хоть блик божественного присутствия за внешним обликом вещей, влечение и отвращение сразу исчезнут. Поэтому каждая тантрическая дисциплина предназначена помочь ищущему преодолеть определенную форму влечения или отвращения и осознать за ними Божественное.

В то время Рамакришна обрел необычайные мистические силы. Он их не желал, поэтому эти силы не могли нанести ему духовный ущерб, а через некоторый срок они опять исчезли. Например, говорят, он научился понимать язык животных и птиц, он слышал великий звук, называемый анахата дхвани — который резонирует со всеми звуками вселенной, но обычно не воспринимается человеческим ухом. Другим результатом суровых тантрических упражнений, упоминаемым множеством свидетелей, стала странная, неземная красота, которую на некоторое время обрел Рамакришна.

— Мое тело будто лучилось золотистым светом, — вспоминал потом он сам. — Люди в изумлении смотрели на меня, так что я стал заворачиваться в плотную накидку. Увы, говорил я себе, всех завораживает моя внешняя красота, но никто не хочет видеть Его, кто внутри! И я страстно молил Божественную мать: «Мать, это же твоя внешняя красота, возьми ее обратно и даруй мне внутреннюю красоту взамен!» Наконец золотистый свет ушел вовнутрь, и тело снова потускнело.

Для Рамакришны в его состоянии экзальтации обычный чувственный смысл слов приобретал иное, возвышенное значение. Например, слово йони, которое означает женский половой орган, для Рамакришны значило божественный источник всего творения. Слова, безусловно бранные и непристойные, приобрели для него святость языка священных книг, ибо все слова писались буквами одного и того же алфавита.

Тантрическая садхана Рамакришны продолжалась с 1861 по 1863 год. Потом Рамакришна тантру оставил. Он этим доказал, что даже самые трудные тантрические дисциплины могут практиковаться при соблюдении строжайшего воздержания и без участия шакти — сексуального партнера. Не надо, однако, думать, будто такого рода самоконтроль был для Рамакришны делом легким, поскольку он так далеко ушел по пути духовного развития. Позднее Рамакришна честно признал, что однажды испытал соблазн похоти. Причина таких соблазнов в гордыне, утверждал он. Стоит только сказать себе: я одолел похоть, как вы испытаете ее соблазн. Поэтому Рамакришна советовал относится к существованию похоти без чувства вины и стыда. Надо молиться о том, чтобы соблазн миновал, и в то же время не сосредоточивать на нем внимание, как стараешься не сосредоточиваться на любом ином телесном беспокойстве. Тревожась по поводу своих похотливых помыслов, мы лишь добавляем им силы. Лучше признаться в том, что они существуют и время от времени будут посещать нас. Никто не может быть абсолютно свободен от них в этой жизни без Божьей на то милости.

В то время Рамакришне сильно хотелось испытать силу Кали творить иллюзии, увидеть ее игру в созидание, сохранение и разрушение — то, что именуется Майей. И ему было дано видение, которое привело бы в ужас человека менее стойкой веры. Он однажды увидел женщину неслыханной красоты, которая поднималась от Ганги, направляясь к Пан-чавати. По мере приближения она становилась все более явственно беременной. Ее живот набухал на глазах, пока она не разродилась прелестным младенцем. С непередаваемой нежностью кормила она ребенка грудью, как вдруг выражение ее лица переменилось. Оно сделалось свирепым и страшным. Набросившись на ребенка, она стала поедать его, разрывая зубами плоть и кости. Потом повернулась и удалилась к Ганге.

И еще одно видение было Рамакришне примерно в то же время — он узнал, что с годами к нему стечется множество учеников, которые от него получат высшее знание. Когда он рассказал о видении Хридаю и Матхуру, Матхур с великодушным отсутствием обиды ответил:

— Это прекрасно, Отец. Нам всем будет хорошо в общении с тобой.

На самом деле должно было пройти еще пятнадцать лет и Матхур уже умер, прежде чем юноши, которым было назначено стать первыми монахами Ордена Рамакришны, начали собираться в Дакшинешваре. Но и сейчас уже храмовый комплекс постоянно посещали разного рода монахи

и искатели истины. О некоторых из них Рамакришна в последующие годы вспоминал и рассказывал.

— Один раз сюда пришел садху, — говорил Рамакришна, — лицо которого освещало дивное сияние. Он просто сидел и улыбался. Дважды в день, утром и вечером, он выходил из своей комнаты и оглядывался по сторонам. Смотрел на деревья, кусты, на небо, на Гангу, вскидывал руки и плясал вне себя от радости. Иногда он катался по земле, смеясь и восклицая: «Великолепно! Как весело! Как восхитительна эта Майя! Какую замечательную иллюзию придумал Бог!» Таким был его способ почитания.

В другой раз появился здесь святой. Этот был просто опьянен божественным знанием. Выглядел он настоящим пугалом: почти голый, все тело и голова засыпаны пылью, длинные всклокоченные волосы, давно не стриженные ногти. На плечах у него была какая-то рваная тряпка, которую он будто с трупа стащил на площадке кремации. Он остановился перед храмом Кали, устремил взгляд на статую и пропел гимн в честь богини, пропел с такой страстью, что мне почудилось, будто храм задрожал. Мать была довольна и улыбалась. Потом он уселся среди нищих и вместе с ними получил прасад, но из-за его отталкивающего вида нищие прогнали его. Позже я увидел, как он сидел с собакой в грязном углу, куда выбрасывали объедки и банановые листья после еды. Он сидел в обнимку с собакой и вместе с ней подъедал оставшееся на грязном листе. Собака не рычала и не вырывалась, хоть он был чужим. Я смотрел на него, и мне было страшно, что и я могу стать таким же бродягой, что мне придется жить как он. Посмотрев на него, я сказал Хридаю: «Это не простое безумие, он без ума от высочайшего божественного сознания». Когда Хридай услышал это, он побежал к святому, который уже выходил из храмового сада. Хридай долго шел за ним и упрашивал: «Святой человек, скажи, как мне познать Бога?» Тот сначала не отвечал, но, видя, что Хридай упрямо идет за ним, остановился и показал на придорожную сточную канаву: «Когда эта вода, — сказал он, — и вода из Ганги покажутся тебе одинаково чистыми, то ты познал Бога». — «Возьми меня в ученики, — взмолился Хридай, — возьми меня с собой!» Но святой повернулся и пошел дальше. Пройдя довольно большое расстояние, святой оглянулся и увидел, что Хридай идет за ним. Он сделал страшное лицо, поднял кирпич с дороги и показал, что готов запустить им в Хридая. Хридай бросился прочь, святой отшвырнул кирпич, свернул с дороги и исчез в зарослях. С тех пор его никто не видел.

Тот святой действительно постиг, что есть Брахман. Такие бродят в непотребном виде, чтобы к ним не приставали. Они живут в мире, как кладбищенские воры или сумасшедшие. Он будет поощрять мальчишек, которые бегут за ним, потому что он хочет научиться быть как они. Он хочет перенять у них равнодушие к мирским благам. Разве вы не видели, как радуется мальчишка, когда мать нарядит его в новое дхоти? Если ему сказать: «Отдай мне твое дхоти!» — он ответит: «Не дам, мама мне его надела!» И еще изо всех сил вцепится в дхоти, чтобы ты его не отнял. Можно подумать, что это дхоти ему дороже всего на свете. Но через минуту он видит, что у тебя в руках грошовая игрушка, и сам предлагает: «Дай мне это, а я тебе дхоти дам!» А в следующую минуту он может бросить игрушку и побежит рвать цветы. Так же ведет себя и постигший Брахман.

Приходил еще один садху, у которого с собой только и было что горшок для воды и книга. Книга была его сокровищем, он каждый день совершал почитание перед ней, возлагал на нее цветы, а потом принимался за чтение и читал с величайшей сосредоточенностью. Когда я с ним познакомился поближе, я его попросил дать мне посмотреть книгу, но, раскрыв ее, я увидел на каждой странице только два слова «ОМ Рам», крупно выведенные красным. А садху мне сказал: «Что толку в том, чтобы прочесть целую библиотеку? Бог есть источник всех священных книг, и нет разницы между Ним и Его Именем. В Его Имени содержится все, что есть в священных книгах. Мне достаточно».

Здесь стоит задержаться, чтобы объяснить значение слова ОМ и обсудить подробней идею, которую выразил садху при помощи своей книги.

В Ведах, самых ранних из священных книг индусов, мы читаем: «В начале был Владыка тварей, вторым после него было Слово... И Слово было воистину высочайший Брахман».

(Prajapatir vai idam agre asit, tasya vag dvitiya asit... Vag vai Paramam Brahma.)

Это, конечно, перекликается с первым стихом Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Уже на заре истории у человечества возникло представление о том, что слово и есть то, что оно выражает. Безусловно, слова и идеи неразделимы. Невозможно иметь идею Бога без слова, которое выражает Бога.

Среди множества имен Бога ОМ почти наверняка является старейшим из дошедших до нас. Оно и сегодня употребляется миллионами верующих в Индии и за ее пределами. Оно также является самым обобщенным из слов, выражающих бого-идею, ибо не относится конкретно к какому-то одному божеству и не подразумевает конкретных атрибутов божества. В силу этого ОМ может употребляться любой и каждой сектой.

Каким же образом слово ОМ было избрано для этой великой цели? Индусы предлагают простое объяснение. Бог есть самая всеобъемлющая из идей человечества и поэтому должна выражаться самым всеобъемлющим из доступных человеку слов. А что такое самое всеобъемлющее слово? То, которое при произнесении включает все возможные позиции гортани, рта и языка. Начинается с Аа — корневого звука, производимого одним горлом без участия языка или неба. Затем идет Оу — звук, который прокатывается через весь рот, от горла до губ. И наконец, Мм — звук, который производится сомкнутыми губами. Получается нечто вроде Ааоумм — как приблизительно и произносится ОМ.

В Индии, когда ученик приходит к гуру за инициацией, гуру дает ему то, что называется мантрой. Мантра состоит из одного или нескольких святых имен — в число которых обыкновенно входит ОМ, — и ученик должен будет повторять их и медитировать с их помощью до конца своих дней. Мантра рассматривается как нечто очень интимное и исполненное святости. Мантра никогда никому не сообщается. Сам акт получения мантры учеником от гуру имеет двойственное значение. Мантра — как бы самая суть наставления гуру данному ученику; дав ему мантру, гуру может ничего другого ему больше не давать. Помимо этого, мантра есть звено в духовной цепи — как вы получили инициацию от вашего гуру, так он сам получил ее когда-то от своего гуру, а тот — от своего, и так цепь может уходить в прошлое, возможно, до великого святого минувших веков, чья сила таким образом передается и вам.

Акт повторения мантры называется джапа. Обычно джа-пу делают, перебирая четки — соединяя мысль и физическое действие (что вообще большое благо всякого ритуала) и давая выход нервной энергии тела, которая без этого будет накапливаться и рассеивать мысль. Как правило, ученику говорится, сколько повторений в день он должен проделать. Четки помогают счету — по бусинке на мантру, — так что не надо отвлекаться. Использование четок вместе с повторением молитв — прием, известный индусам, буддистам, католикам и некоторым другим христианским церквам.

В наше время — время широчайшего использования суб-лиминальной подсказки и гипнотического повтора лозунгов средствами коммерческой и политической пропаганды — эффективность джапы не нужно доказывать даже атеисту. Если телевизионная реклама способна до такой степени проникать в массовое сознание, что малые дети распевают рекламные стишки на улицах, если явная и легкоопровержимая ложь о соседней стране способна от частого повторения вогнать народ в состояние военного психоза, то кто посмеет утверждать, что повторение имени и идеи Бога не производит воздействия на повторяющего? Мы существа, управляемые грезами, а не логикой. Мы расходуем только весьма незначительную часть времени на то, чтобы мыслить логически и последовательно. Наши страсти и предубеждения — часто приводящие к ужасающим последствиям — неприметно для нас формируются из выдумок, из лозунгов, газетных заголовков, случайно подслушанных слов страха, алчности и ненависти; все это проникает в сознание через ничем не защищенные глаза и уши. Наши фантазии выражают нас, какие мы есть в каждую данную минуту. Мантра, вводя Бога в наши грезы, должна производить глубокие изменения на подсознательном уровне, незамечаемые в течение какого-то времени, но рано или поздно неизбежно дающие о себе знать — сначала в доминирующих настроениях и мыслях человека, а постепенно менять и его характер.

Странствующий монах Джатадхари появился в Дакши-нешваре, вероятно, в 1864 году.

Этот Джатадхари почитал Шри Раму и носил с собой изображение Рамы-ребенка, когда того еще звали детским именем Рамлала.

В северо-западной Индии в честь маленького Рамы и по сей день мальчиков ласково зовут «лала», а девочек «лали».

Джатадхари с необычайным благочестием совершал почитание этой статуэтки, сделанной из сплава восьми металлов. А Рамакришна своим духовным зрением сразу определил необычность Джатадхари, которому действительно было видение маленького Рамы, так что для него изображение было тождественно самому божеству. Почитание Джатадхари завораживало Рамакришну, и он целыми днями просиживал рядом с ним, не сводя глаз с изображения Рам-лалы и видя то же, что видел монах.

Потом Рамакришна рассказывал об этом:

— День шел за днем, и я чувствовал, что Рамлала любит меня все больше. Пока я был с Джатадхари, Рамлала был доволен и играл неподалеку. Но стоило мне уйти в свою комнату, Рамлала оставлял игры и следовал за мной. Он не желал оставаться с монахом, хотя я ему несколько раз приказывал не ходить за мной. Сначала мне казалось, что я все это выдумал. Ну как мог ребенок, которого монах почитал так давно и преданно, любить меня больше, чем его? Но я же действительно видел Рамлалу: он то приплясывал передо мной, то шел позади. Иногда он требовал, чтобы я брал его на руки, но, когда я поднимал его, он недолго сидел на руках. Ему хотелось носиться, он забирался в колючки и рвал там цветы, он плавал и плескался в Ганге. Я ему раз за разом говорил: «Не делай этого, дитя! У тебя будут волдыри на ножках от беготни по солнцу, а если ты будешь так долго оставаться в воде, ты простудишься». Но он не слушался, сколько бы я ни твердил ему это, и шалости свои не оставлял. Бывало, что он с нежностью смотрел на меня своими прекрасными большими глазами, но бывало, что дулся и строил мне рожи. Я сердился не на шутку и бранил его. «Ну подожди же, маленький негодяй, — я ему говорил, — сегодня я тебе задам, сегодня ты получишь настоящую встрепку!» Я вытаскивал его из реки или заставлял уйти с солнцепека, старался подарками заманить его в комнату, чтобы он там играл. Когда он упрямствовал, я легонько шлепал его. Но у него сразу появлялись на глазах слезы и мне становилось до того больно, что я хватал его на руки и утешал.

Однажды я собрался на Гангу совершать омовение, а он увязался за мной. Что было делать? Пришлось взять. Но он как забрался в воду, так его невозможно было вытащить из нее. Никаких уговоров не слушался! Я рассердился и сказал: «Пожалуйста, можешь купаться сколько угодно, а я ухожу!» И тут же увидел, что ребенок начинает захлебываться! «Да что же я делаю?!» — с ужасом подумал я, вытащил его из воды и стал согревать.

В другой раз он попросил есть, а у меня был только сухой рис, да еще плохо очищенный. Он ел, а жесткие рисинки царапали его нежный язычок. Мне стало так худо от этого, что я взял его на руки и сказал: «Тебя мама кормила сливками и свежим маслом, а я даже не позаботился о вкусном для тебя, сухим рисом кормлю!»

Рамакришна всплакнул, много лет спустя рассказывая ученикам эту историю. Об этом вспоминает Сарадананда, который был среди учеников, и добавляет, что, слушая рассказ о Рамлале, они обменивались недоумевающими взглядами — настолько абсурдным и невероятным казался он даже им, исполненным юношеской веры. Но ведь рассказывал Рамакришна, которого они считали неспособным ко лжи! Уже зрелым человеком Сарадананда в своей книге с добрым юмором предлагает недоверчивому читателю самостоятельно определить свое отношение к рассказу. «Примите столько, сколько сможете переварить. При желании можете отбросить голову и хвост», — пишет он. Однако, вместе с тем, Сарадананда совершенно недвусмысленно дает понять, что сам поверил в каждое слово.

— Бывали дни, — продолжал Рамакришна свой рассказ, — когда Джатадхари приготовит пищу для обрядового подношения Рамлале, но не может найти его. Он в тревоге прибегал в мою комнату, где и обнаруживал, что Рамлала играет на полу. Джатадхари страшно обижался и сердито говорил: «Я столько провозился, готовя тебе подношение, я тебя искал повсюду, а ты вот где был все это время! Тебе дела нет до меня! Ты все забыл. Всегда ты был таким — ни доброты в тебе нет, ни привязанности. Что вздумается, то и делаешь. Бросил своего отца и ушел в леса. Бедный отец, он умер от тоски, а ты даже не вернулся, чтобы он перед кончиной мог взглянуть на тебя!»

(Это, конечно, ссылка на «Рамаяну», в которой так изложен эпизод с Рамой и его отцом, царем Дасаратхой. Следует, однако, добавить, что Джатадхари не совсем справедлив в истолковании эпизода — Рама не ушел в леса, а по навету был изгнан отцом.)

— Браня Рамлалу, Джатадхари выволакивал его из моей комнаты и уводил к себе, чтобы накормить. Но Дакшинеш-вар Джатадхари не покидал, потому что не хотел расставаться со мной. И не мог перенести мысль о разлуке с Рамлалой, которого так долго любил.

Но однажды Джатадхари пришел ко мне со слезами радости на глазах и сказал: «Рамлала открылся мне таким, каким я его никогда не видел раньше, хоть всегда мечтал об этом, теперь мое желание исполнилось. Рамлала говорит, что не уйдет отсюда, он не хочет оставлять тебя. Но я больше не печалюсь. Ему хорошо с тобой, он весел здесь, а я испытываю от этого такое блаженство! Я научился быть счастливым от его счастья. Теперь я могу оставить его с тобой и спокойно отправляться дальше». На прощанье Джатадхари подарил мне изображение Рамлалы. А Рамлала здесь с той поры.

Изображение Рамы много лет хранилось в храме Радха-канта. В начале двадцатого века статуэтка была украдена и так и не найдена.

В 1863 году, вскоре после того как Рамакришна завершил тантрическую садхану, его мать Чандра приехала из Камар-пукура в Дакшинешвар и обосновалась здесь до конца своих дней. Жила она в одной из двух музыкальных башен, в той, что стоит к северу от храмового двора и отлично видна с веранды перед комнатой Рамакришны. Так что Чандре нужно было сделать всего несколько шагов, чтобы навестить сына.

Я уже рассказывал о тщетности попыток Матхура уговорить Рамакришну взять у него денег. Страстно желая хоть косвенно послужить Рамакришне, Матхур теперь посвятил себя заботам о Чандре. Он проводил целые дни в ее обществе, а звал ее «бабушка». Чандра была счастлива и очень полюбила Матхура. Однажды Матхур стал выспрашивать Чандру, чего бы ей хотелось, — он даст все, что ее душе угодно! Чандра долго думала, о чем бы попросить, — ей хотелось сделать приятное Матхуру, — но никак не могла придумать.

Она отперла сундук и показала ему, что у нее уже есть несколько сари, так что в одежде она больше не нуждается.

— Ты обо мне заботишься, — сказала Чандра, — я сыта, и у меня есть крыша над головой. Чего же еще?

Но Матхур не отставал, и Чандра, долго помучившись над трудной проблемой, наконец решилась спросить себе на ану табачку. Старуха позволяла себе иногда такую роскошь — пожевать высушенного со специями табаку.

 

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.