|
|||
XIII Разговоры о мореXIII Разговоры о море
«Твой довод мне бессмертие сулит. Но я, твоим пророчествам на горе, уже наполовину инвалид. Как снов моих прожектор в коридоре, твой светоч мою тьму не веселит… Но это не в укор, и не в укоре все дело. То есть, пусть его горит!.. В открытом и в смежающемся взоре все время что-то мощное бурлит, как будто море. Думаю, что море».
«Больница. Ночь. Враждебная среда. Внимать я не могу тебе без дрожи от холода, но также от стыда за светоч. Ибо море — это все же есть впадина. Однако же туда я не сойду, хоть истина дороже… Но я не причиню тебе вреда! Куда уж больше! Видимо, ты тоже не столь уверен, море ли… Беда. На что все это, Господи, похоже?»
«Пожалуй, море… Чайки на молу над бабой, в них швыряющейся коркой. И ветер треплет драную полу, хлеща волнообразною оборкой ей туфли… И стоит она в пылу визгливой битвы, с выбившейся челкой, швыряет хлеб и пялится во мглу… Как будто став внезапно дальнозоркой, высматривает в Турции пчелу».
«Да, это море. Именно оно. Пучина бытия, откуда все мы, как витязи, явились так давно, что, не коснись ты снова этой темы, забыл бы я, что существует дно и горизонт, и прочие системы пространства, кроме той, где суждено нам видеть только крашеные стены с лиловыми их полосами; но умеющие слышати, да немы».
«Есть в жизни нечто большее, чем мы, что греет нас, само себя не грея, что громоздит на впадины холмы — хотя бы и при помощи Борея, друг другу их несущего взаймы. Я чувствую, что шествую во сне я ступеньками, ведущими из тьмы то в бездну, то в преддверье эмпирея, один, среди цветущей бахромы — бессонным эскалатором Нерея».
«Но море слишком чуждая среда, чтоб верить в чьи-то странствия по водам. Конечно, если не было там льда. Похоже, Горбунов, твоим невзгодам конца не видно. Видно, на года, как вся эта история с исходом, рассчитаны они… Невесть куда все дальше побредешь ты с каждым годом, туда, где с морем соткана вода. К кому воззвать под этим небосводом?»
«Для этого душа моя слаба. Я — волны, а не крашеные наши простенки узрю всюду, где судьба прибьет меня — от Рая до параши. И это, Горчаков, не похвальба: в таком водонебесном ералаше, о чем бы и была моя мольба? Для слышати умеющего краше валов артиллерийская пальба, чем слезное моление о чаше».
«Но это — грех!.. да что же я? Браня тебя, забыл о выходке с дровами… Мне помнится, ты спрашивал меня, что снится мне. Я выразил словами, и я сказал, что сон — наследье дня, а ты назвал лисички островами. Я это говорю тебе, клоня к тому, что жестко нам под головами. Теперь ты видишь море — трепотня! И тот же сон, хоть с большими правами».
«А что есть сон?» «Основа всех основ». «И мы в него впадаем, словно реки». «Мы в темноту впадаем, и хренов твой вымысел. Что спрашивать с калеки!» «Сон — выход из потемок». «Горбунов! В каком живешь, ты забываешь, веке. Твой сон не нов!» «И человек не нов». «Зачем ты говоришь о человеке?» «А человек есть выходец из снов». «А что же в нем решающее?» «Веки.
Закроешь их и видишь темноту». «Хотя бы и при свете?» «И при свете… И вдруг заметишь первую черту. Одна, другая… третья на примете. В ушах шумит и холодно во рту. Потом бегут по набережной дети, и чайки хлеб хватают на лету…» «А нет ли там меня, на парапете?» «И все, что вижу я в минуту ту, реальнее, чем ты на табурете».
|
|||
|