Смертельный танец 14 страница

Дольф кивнул:

- Есть еще что добавить?

Очень мне не хотелось втягивать Доминика, но слишком уж подозрительное было совпадение: в городе появляется сильный некромант, и одновременно некромантией устраняют вампира. Если он окажется ни при чем, я извинюсь. А если он замешан, то это дело тянет на смертную казнь.

- Доминик Дюмар - некромант. Он только что прибыл в город.

- А он мог бы это сделать? - спросил Дольф.

- Дольф, я его только один раз видела.

- Изложи свои впечатления, Анита.

Я вспомнила, как ощутила Доминика у себя в голове. Предложение учить меня некромантии. Главное было то, что убить Роберта и оставить тело так, чтобы мы его нашли, - это было глупо. Доминик Дюран не показался мне глупцом.

- Мог бы. Он - человек-слуга вампира, так что вот тебе уже два члена группы.

- Его хозяин-вампир знал Роберта?

Я вздохнула:

- Мне ничего об этом не известно.

- Есть у тебя телефон этого Дюмара?

- Могу позвонить нашему ночному секретарю и спросить.

- Отлично. - Дольф стал пробегать свои записки. - Дюмар - твой главный подозреваемый?

Я снова подумала.

- Да, пожалуй.

- Доказательства есть?

- Он некромант, а это сделал кто-то, хорошо знающий некромантию. - Я пожала плечами.

- Мы по той же причине подозревали тебя, - сказал Дольф и почти улыбнулся при этих словах.

- Намек поняла.

Дольф закрыл блокнот.

- Я тебя отвезу давать показания.

- Годится. Могу я теперь позвонить Кэтрин?

- В кухне телефон.

Зебровски открыл дверь.

- Здесь вдова, и она в истерике.

- Кто с ней?- спросил Дольф.

- Рейнольдс.

Сквозь открытую дверь послышался женский голос, говорящий на грани крика:

- Роберт, мой муж, убит? Этого не может быть. Не может быть. Я должна его видеть. Вы не понимаете, кто он такой. Он не может быть убит.

Голос приближался.

- Ей не надо этого видеть, Анита.

Я кивнула, вышла и плотно закрыла за собой дверь. Монику я еще не видела, но слышала отлично:

- Вы не понимаете, он не может быть убит!

Я могла ручаться, что Моника не поверит мне на слово, будто Роберт мертв всерьез и по-настоящему. Наверное, если бы там лежал Жан-Клод, я бы тоже не поверила. Я бы сама должна была посмотреть. Глубоко и тяжело вздохнув, я пошла навстречу убитой горем вдове. Ночь, черт ее побери, становилась все увлекательней.

Больничная палата была пастельных розовато-лиловых тонов, на стенке висела картина, изображающая цветы. На кровати было покрывало под цвет стен и розовые простыни. Моника лежала в кровати, подключенная к капельнице и двум разным мониторам. Лента, протянутая поперек ее живота, отслеживала схватки. К счастью, она пока давала ровные линии. Второй монитор следил за сердцебиением младенца. Сначала этот звук меня пугал: часто-часто, как сердце маленькой пичужки. Когда сестры меня заверили, что сердцебиение нормальное, мне стало спокойнее. Через два часа оно превратилось в успокаивающий звук на фоне белого шума.

Рыжеватые волосы Моники прилипли прядями ко лбу. Тщательно наложенный макияж размазался по лицу. Ей пришлось дать транквилизаторы, хотя это не слишком полезно для ребенка, и она впала в неглубокий, почти лихорадочный сон. Она вертела головой, глаза бегали под закрытыми веками, губы шевелились в каком-то сне - наверняка кошмарном после такой ночи. Было почти два часа, и мне еще предстояло ехать в участок давать показания детективу Грили. Кэтрин уже была в пути, чтобы сменить меня у постели Моники. Я была бы рада ее видеть.

На правой руке у меня остались полумесяцы ногтей. Моника хваталась за меня, будто боялась рассыпаться. На пике схваток, когда казалось, что Моника потеряет ребенка, как потеряла мужа, длинные крашенные ногти впивались мне в кожу, и только когда показались тоненькие струйки крови, сестры это заметили. Когда Моника успокоилась, они перевязали мне раны, но сделали это бинтами для детей с картинками из мультиков, так что у меня рука вся была покрыта Микки-Маусами и Гуффи.

На стенной полке стоял телевизор, но я его не включала, и слышался только шум воздуха в вентиляторах и стук детского сердца.

За дверью стоял полисмен в форме. Если Роберта убила радикальная группа, то Моника и ее младенец могли быть следующей целью. Если его убили из личных счетов, Моника могла что-то знать. Так или иначе, она была в опасности, и потому к ней приставили охрану. Меня это устраивало, потому что из оружия у меня остался только нож. Правда, без пистолетов я была как без рук.

Зазвонил телефон на прикроватном столике, и я бросилась к нему, испугавшись, что он разбудит Монику. Прикрыв рукой микрофон, я тихо сказала:

- Да?

- Анита? - Это был Эдуард.

- Как ты узнал, где я?

- Главное в том, что если я тебя нашел, то и другие могут.

- Контракт еще действует?

- Да.

- Черт! А что там со сроком?

- Продлен на сорок восемь часов.

- М-да. Целеустремленный народ.

- Я думаю, ты должна на время уйти в подполье, Анита.

- То есть спрятаться?

- Да.

- Я думал, ты хочешь использовать меня как приманку.

- Для этого нужно было бы больше телохранителей. Вампы и вервольфы - монстры, конечно, но все равно любители. Мы - профессионалы, в этом наше преимущество. В себе я уверен, но я не всюду могу быть.

- Например, в женском сортире.

Эдуард вздохнул:

- Подвел я тебя.

- Я сама была неосторожна, Эдуард.

- Так ты согласна?

- Спрятаться? Да. Ты уже придумал место?

- В общем, да.

- Что-то мне не нравится твой голос, Эдуард.

- Самое безопасное место в городе, и со встроенными телохранителями.

- Где это?

Даже для меня мой голос прозвучал излишне подозрительно.

- Цирк Проклятых, - произнес Эдуард.

- Ты из ума выжил?

- Это место дневного отдыха Мастера, Анита. Крепость. Жан-Клод заложил туннель, через который мы туда проникали, когда шли убивать Николаос. Там надежно.

- Ты хочешь, чтобы я провела день в кровати с вампиром? Не пойдет.

- Ты возвращаешься в дом Ричарда? - спросил Эдуард. - И насколько же там будет надежно? Насколько надежно тебе будет вообще где-нибудь на поверхности?

- Черт тебя побери, Эдуард!

- Я прав, и ты это знаешь.

Хотела бы я поспорить, но он действительно был прав. Цирк был самым безопасным из всех укрытий. Там даже, черт возьми, казематы есть. Но от мысли добровольно пойти туда спать мурашки ползли по коже.

- И как мне спать в окружении вампиров, пусть даже дружественных?

- Жан-Клод предлагает тебе свою постель. Только погоди беситься, он сам будет спать в гробу.

- Это он теперь так говорит, - сказала я.

- Меня не волнует твоя добродетель, Анита. Меня волнует, чтобы ты осталась в живых. И я сознаюсь, что не могу обеспечить твою безопасность. Я свое дело знаю, я лучший из всех, кого можно купить за деньги, но я всего один. А один, как бы он ни был хорош, - этого мало.

- О’кей, я туда пойду, но на какой срок?

- Ты спрячешься, а я кое-что выясню. Когда не надо будет тебя охранять, я смогу сделать больше.

- А что, если эти, кто бы они ни были, узнают, что я в Цирке?

- Могут попытаться тебя убрать там, - сказал Эдуард совершенно будничным голосом.

- И если попытаются?

- Если ты, полдюжины вампиров и столько же вервольфов не сможете с ними справиться, я думаю, вопрос будет снят.

- Умеешь ты утешить.

- Я тебя знаю, Анита. Если бы можно было найти что-то более утешительное, ты бы отказалась скрываться.

- Двадцать четыре часа, Эдуард, а потом давай другой план. Я не собираюсь жаться на дне норы и ждать, пока меня убьют.

- Согласен. Я тебя подберу, когда ты дашь копам показания.

- Где ты берешь информацию?

Он засмеялся, но очень сухо.

- Если я тебя нашел, могут найти и другие. Спроси у своих друзей копов, не найдется ли у них лишнего жилета.

- В смысле - бронежилета?

- Он не повредит.

- Ты пытаешься меня напугать?

- Да.

- У тебя получается.

- Спасибо на добром слове. Не выходи из участка, пока я за тобой не приеду. И старайся не торчать на открытом месте.

- Ты действительно думаешь, что кто-то может сегодня еще раз попробовать?

- С этой минуты мы живем по наихудшему сценарию, Анита. Хватит рисковать. Я за тобой заеду.

И он сразу повесил трубку; я даже не успела ответить.

Я стояла, перепуганная, держа трубку в руках. Во всем этом переполохе с Моникой и ее младенцем я почти забыла, что кто-то пытается меня убить. А забывать, наверное, не стоило.

Я стала было вешать трубку, но передумала и набрала номер Ричарда. Он ответил со второго гудка, значит, ждал. Проклятие.

- Ричард, это я.

- Анита, где ты? - В голосе его прозвучало облегчение, сменившееся настороженностью. - Я в том смысле, ты сегодня вернешься?

Ответ был «нет», но не по той причине, которой он боялся. Я ему рассказала, что случилось, в самом сжатом изложении.

- Чья эта идея, чтобы ты переехала к Жан-Клоду? - В голосе чувствовался намек на гнев.

- Я не переезжаю к Жан-Клоду, я переезжаю в Цирк Проклятых.

- И в чем разница?

- Послушай, Ричард, я слишком устала, чтобы сейчас с тобой спорить. Эдуард предложил, а ты знаешь, что он любит Жан-Клода еще меньше, чем ты.

- Сомневаюсь, - ответил он.

- Ричард, я тебе позвонила не для того, чтобы ругаться. Я позвонила сказать, что происходит.

- Спасибо за звонок. - Такого сарказма я еще никогда у него не слышала. - Тебе привезти твои вещи?

- Черт, я даже не подумала!

- Я их привезу в Цирк.

- Это не обязательно, Ричард.

- Ты не хочешь, чтобы я это делал?

- Нет, мне приятно было бы иметь свои шмотки, и не только одежду, если ты понял намек.

- Я все привезу.

- Спасибо.

- И упакую сумку для себя.

- Ты считаешь, это удачная мысль?

- Мне приходилось ночевать в Цирке. Если помнишь, я был одним из волков Жан-Клода.

- Помню. Ты не должен просить его разрешения до того, как явиться без приглашения?

- Я ему позвоню. Разве что ты не хочешь меня там сегодня видеть. - Он говорил очень спокойно.

- Если Жан-Клод не возразит, то я и подавно. Моральная поддержка будет отнюдь не лишней.

Он шумно выдохнул, будто задерживал дыхание.

- И отлично. Там увидимся.

- Мне еще надо дать копам показания по поводу инцидента в «Данс макабр». Это займет пару часов, так что не спеши.

- Боишься, что Жан-Клод может сделать мне плохо? - И после секундной паузы: - Или что я ему?

Я обдумала вопрос.

- Что он тебе.

- Рад слышать, - ответил он, и я знала по голосу, что он улыбается.

За Ричарда я волновалась вот почему: он не убийца. В отличие от Жан-Клода. Ричард может начать драку, но закончит ее Жан-Клод. Ничего этого я вслух не сказала - Ричард бы не оценил.

- Жду с нетерпением нашей встречи, - сказал он.

- Даже в Цирке?

- Где угодно. Целую.

- И я тебя.

Мы оба повесили трубку. Никто не попрощался - очевидно, из фрейдистского страха.

Я могла ручаться, что Ричард и Жан-Клод найдут повод для ссоры, а я действительно слишком устала, чтобы еще и в это встревать. Но скажи я Ричарду, чтобы он не приезжал, он бы понял это так, что я хочу остаться одна с Жан-Клодом, что было абсолютно неверно. Значит, пусть себе ссорятся. Честно говоря, мне хватило уже и моей собственной стычки с участием Жан-Клода, Дамиана и меня самой. В «Данс макабр» был нарушен закон, и нарушен настолько, что, попадись подходящий судья, я могла бы получить ордер на ликвидацию Дамиана. Вот это была бы драка так драка, со всеобщим участием.

Я подумала, где кто будет спать - и с кем.

Цирк Проклятых - это комбинация бродячего карнавала, цирка и одного из низших кругов ада. На фасаде два клыкастых клоуна пляшут над неоновым пламенем, которым написано название заведения. По стенам висят афиши: «Смотрите, как зомби поднимаются из могил!» «Только у нас: Ламия - полуженщина-полузмея!» Тут нет дешевых фокусов - все абсолютно реально. Одна из немногих вампирских приманок для туристов, куда охотно пускают детей. Но будь у меня ребенок, я бы бедную крошку сюда не повела. Даже я не чувствовала себя здесь в безопасности.

Эдуард подобрал меня возле полицейского участка, как и обещал. Мои показания заняли три часа, а не два. Единственная причина, по которой меня отпустили так быстро, - Боб, муж и коллега Кэтрин. В конце концов, он от них потребовал предъявить мне обвинение или отпустить на все четыре. Я, честно говоря, думала, что они выберут первое. Но три свидетеля показали, что это было убийство при самозащите, и этих трех свидетелей я никогда раньше не видела. Это помогло. Окружные прокуроры, как правило, не предъявляют обвинений в случае самозащиты. Как правило.

Эдуард провел меня в Цирк через боковой вход. Здесь не было надписей, что посторонним вход воспрещен, но и ручки на броневой стали двери тоже не было. Эдуард постучал, нам открыли, и мы вошли.

Джейсон закрыл за нами дверь. Очевидно, я проглядела его раньше в «Данс макабр», потому что этот наряд я бы запомнила. Он был одет в безрукавку, прилипшую к телу. Штаны - из синей материи, похожей на цветную фольгу, с овальными пластиковыми окнами на одной штанине, открывавшими голень, ляжку и - когда он повернулся - ягодицу.

Я покачала головой и улыбнулась:

- Только не говори, что Жан-Клод не заставил тебя это надеть там, где люди видели.

Джейсон осклабился и повернулся так, чтобы блеснуть половиной задницы.

- Тебе нравится?

- Не могу сказать.

- Давайте о модах поговорим позже, в более спокойной месте, - сказал Эдуард.

Он смотрел на дверь справа, которая вела в главную часть Цирка. Она никогда не запиралась, хотя на ней висела табличка «Только для персонала». Мы стояли в каменной камере, где с потолка свисала лампочка. Это был склад. Третья дверь находилась в дальней стене. За ней располагалась лестница в нижние камеры, где вампиры пребывали днем.

- Я скоро в буквальном смысле слова окажусь под землей, Эдуард.

Он посмотрел на меня долгим взглядом:

- Ты обещала двадцать четыре часа прятаться. Не выходить ни по какой причине. Даже не выходить в главное здание Цирка, когда он открыт для публики. Оставаться внизу - и все.

- Есть, капитан!

- Анита, это не шутка.

Я оттянула бронежилет, надетый на платье. Он был мне велик, в нем было жарко и неудобно.

- Если бы мне было смешно, я бы не надела вот этого.

- Я тебе принесу какую-нибудь броню на твой размер, когда вернусь.

Поглядев в эти светло-голубые глаза, я увидела такое, чего там раньше не бывало. Эдуард тревожился.

- Ты думаешь, что меня убьют?

Он не отвернулся, не моргнул, но в его лице я увидела такое, что лучше бы он отвернулся.

- Завтра я приду с помощником.

- Что за помощник?

- Вроде меня.

- Что это значит?

Он покачал головой:

- Двадцать четыре часа - это значит, что ты прячешься до завтрашнего рассвета. Если мне повезет, я узнаю имя, и мы его ликвидируем. Пока меня не будет, веди себя поосторожнее.

Мне хотелось пошутить насчет его материнских наставлений девушке, но не получилось. Не могла я шутить, глядя в его серьезные глаза.

- Буду.

Он кивнул:

- Закройте за мной.

Он вышел, и Джейсон закрыл за ним дверь, а потом прислонился к ней на секунду.

- Отчего я так его боюсь?

- Оттого что ты не дурак, - ответила я.

- Спасибо на добром слове, - улыбнулся Джейсон.

- Отведи меня вниз.

- Нервничаешь?

- Слушай, Джейсон, у меня была трудная ночь. Мне не до шуточек.

Он отвалился от двери и сказал:

- Иди вперед.

Я открыла дверь на каменную лестницу, ведущую вниз. Она была достаточно широка для двоих, даже можно было бы втиснуть и третьего, будто лестницу строили не для людей, а для тел пошире.

Джейсон с гулким звуком защелкнул дверь. Я вздрогнула. Он начал что-то говорить, но выражение моего лица заставило его остановиться. Мне не давали покоя прощальные слова Эдуарда. Не знай я его лучше, я бы сказала, что он боится. Нет, так не бывает.

Джейсон прошел вниз, вперед меня, утрируя походку, чтобы подчеркнуть виляние зада.

- Можешь не выпендриваться, - сказала я ему.

- А тебе не нравится этот вид? - Он прислонился к стене, заведя руки назад и обнажая грудь.

Я рассмеялась и прошла мимо, щелкнув его по рубашке ногтем. Она была твердая и жесткая, как панцирь жука.

- Она действительно такая неудобная, как кажется?

- Вполне удобная. Дамам в «Данс макабр» очень понравилась.

- Да уж, - отозвалась я.

- А я люблю флиртовать.

- В самом деле?

Он рассмеялся.

- Для женщины, которая не любит флиртовать, у тебя слишком много поклонников.

- Именно потому, что я не флиртую.

Джейсон замолчал до самого поворота.

- Ты хочешь сказать, что их манит вызов, трудность?

- Что-то вроде этого.

Поворот лестницы не просматривался, а я терпеть не могу, когда не просматриваются повороты. Но на этот раз меня такая ситуация устраивала: я пришла сюда не убивать. Вампиры ведут себя куда более дружелюбно, если ты не пытаешься их убить.

- Ричард уже здесь?

- Пока нет. - Он оглянулся на меня. - Ты думаешь, это удачная мысль - свести их обоих в одном месте и в одно время?

- Абсолютно неудачная, - уверенно сказала я.

- Что ж, по крайней мере, в этом мы с тобой согласны.

Дверь внизу лестницы была окована железом и сделана из тяжелого темного дуба. Она была похожа на портал, ведущий в другое время - когда подземелья были высшим шиком, рыцари спасали дам или устраивали небольшую бойню крестьянам, и никто ничего против не имел - кроме разве что крестьян.

Джейсон вынул из кармана штанов ключ, отпер дверь и толкнул ее. Она бесшумно повернулась на смазанных петлях.

- С каких это пор у тебя свой ключ? - спросила я.

- Я теперь здесь живу.

- А колледж?

Он пожал плечами:

- Мне это теперь не кажется важным.

- Собираешься всю жизнь прожить комнатным волком у Жан-Клода?

- Мне моя жизнь нравится.

Я покачала головой.

- Не понимаю. Я изо всех сил отбиваюсь, чтобы от него не зависеть, а ты просто на все плюнул. Не понимаю и не могу понять.

- У тебя есть диплом колледжа? - спросил он.

- Есть.

- А у меня нету. Но мы с тобой сейчас оба в одной и той же норе.

Тут он был прав.

Джейсон пригласил меня пройти в дверь с низким эффектным поклоном, на котором просто было написано: «Подражание Жан-Клоду». У Жан-Клода этот жест получался куртуазным и настоящим, у Джейсона - чисто пародийным.

Дверь вела в гостиную Жан-Клода. Потолок терялся в темноте, но свисающие черные с белым шелковые драпри образовывали матерчатые стены с трех сторон. Четвертая сторона была из голого камня, выкрашенная в белый цвет. Камин из белого камня казался настоящим, но я знала, что это не так. Белый мрамор каминной полки пронизывали черные жилки, решетку скрывал серебряный экран. Четыре серебристо-черных кресла стояли вокруг кофейного столика из дерева и стекла. Из стоящей на столе вазы возносились черные тюльпаны. Высокие каблуки моих туфель ушли в толстый черный ковер.

В комнате появилась еще одна новая вещь, которая заставила меня остановиться. Картина над камином. Трое, одетые в костюмы семнадцатого века. Женщина в серебристом платье, с квадратным лифом, каштановые волосы завиты в аккуратные локоны. В руке она небрежно держит розу. Рядом с ней - мужчина, высокий и худощавый, с темно-золотыми волосами, завивающимися кольцами ниже плеч. У него - усы, ван-дейковская бородка настолько темно-золотого цвета, что он переходит в каштановый. На нем - мягкая широкополая шляпа с пером, одежда - белая с золотом. Но подошла я к картине из-за второго мужчины.

Он сидит прямо за женщиной. Одеяние - черное с серебристой вышивкой, широкий кружевной воротник и кружевные манжеты. На коленях он держит широкополую шляпу с пером и серебряной пряжкой. Черные волосы мелкими локонами спадают ему на плечи. Он чисто выбрит, и художник не преминул передать зовущую глубину его синих глаз. Я глядела в лицо Жан-Клода, написанное за сотни лет до моего рождения. Остальные двое улыбаются, только он один - серьезен и прекрасен - темный фон к их свету. Как тень смерти, пришедшая на бал.

Я знала, что Жан-Клоду несколько сотен лет, но никогда не видела такого очевидного доказательства, никогда мне это не совали так прямо под нос. И еще одна вещь меня встревожила в этом портрете: не солгал ли мне Жан-Клод о своем возрасте?

Послышался звук, и я обернулась. Джейсон устроился в кресле, Жан-Клод стоял за моей спиной. Пиджак он снял, и вьющиеся волосы рассыпались по алой рубашке. Манжеты были длинными и узкими, застегнутыми на три старинные запонки, как и высокий воротник. Материя скрывала его соски, но оставляла открытым пупок, привлекая взгляд к верхнему краю штанов. А может, это только мой взгляд привлекало. Не стоило сюда приезжать. Он так же опасен, как убийца, если не больше. Опасен в таких смыслах, для которых у меня нет слов.

Он подошел в своих черных сапогах, двигаясь грациозно, как пойманный светом фар олень. Я ожидала вопроса, как мне нравится картина. Вместо этого он сказал:

- Расскажите мне о Роберте. Полиция мне сообщила, что он мертв, но они не разбираются. Вы видели тело. Он воистину мертв?

Голос его был полон заботы и тревоги, и это застало меня врасплох

- У него вынуто сердце.

- Пробито осиновым колом? Тогда еще можно его оживить, если кол вынуть.

Я покачала головой:

- Удалено полностью. Ни в доме, ни во дворе его найти не удалось.

Жан-Клод остановился, неожиданно плюхнулся в кресло, глядя в никуда - или так мне показалось.

- Значит, его действительно больше нет.

В его голосе звучала скорбь, как иногда звучал смех, и я почувствовала ее как холодный и серый дождь.

- Вы же о Роберта ноги вытирали. Зачем нужны эти плачи и стенания?

Он поглядел на меня:

- Я не плачу.

- Но вы же с ним обращались как со скотом!

- Я был его Мастером. Если бы я обращался с ним по-хорошему, он бы воспринял это как слабость, вызвал бы меня, и мне пришлось бы его убить. Не судите о вещах, в которых вы не разбираетесь.

В последней фразе прозвучал гнев достаточно сильный, чтобы пройтись по моей коже, как мехом.

В нормальной ситуации я бы разозлилась, но сегодня...

- Я прошу прощения. Вы правы, я не понимаю. Я думала, что вам на Роберта не плевать лишь в той степени, в которой он усиливает вашу власть.

- Тогда вы меня совсем не понимаете, ma petite. Он больше столетия был моим компаньоном. После ста лет я бы даже о гибели врага горевал. Роберт не был мне другом, но он был из моих. Мне его было награждать, мне его было наказывать, мне его было защищать. Я его не защитил.

Он поглядел на меня чужими синими глазами.

- Я благодарен вам за то, что вы не бросили Монику. Последнее, что я могу сделать для Роберта, - чтобы его жена и ребенок ни в чем не нуждались.

Он внезапно встал одним плавным движением.

- Пойдемте, ma petite, я вам покажу нашу комнату.

Слово «нашу» мне не понравилось, но спорить я не стала. Этот новый, улучшенный, эмоциональный Жан-Клод сбивал меня с толку.

- А кто эти двое на картине?

Он кинул взгляд на полотно:

- Джулианна и Ашер. Она была его человеком-слугой. Мы втроем почти двадцать лет вместе путешествовали.

Хорошо. Теперь он мне не станет навешивать лапшу, что эта одежда - маскарадный костюм.

- Вы слишком молоды, чтобы быть мушкетером.

Он посмотрел на меня с тщательно спокойным лицом, ничего не выдающим.

- Что вы хотите сказать, ma petite?

- Не надо, не пытайтесь. Одежда семнадцатого века, примерно тех времен, что «Три мушкетера» Дюма. Когда мы познакомились, вы мне сказали, что вам двести десять лет. Потом я выяснила, что вы солгали и на самом деле вам ближе к тремстам.

- Если бы Николаос узнала мой истинный возраст, она могла бы просто убить меня, ma petite.

- Да, прежняя Принцесса города была дикой стервой. Но ее больше нет, зачем же лгать дальше?

- То есть зачем лгать вам, вы хотите спросить?

Я кивнула:

- Да, именно это я и хочу спросить.

Он улыбнулся:

- Вы - некромант, ma petite. Я бы сказал, что вы можете определить мой возраст без моей помощи.

Я попыталась прочесть выражение его лица - и не смогла.

- Вас всегда было трудно понимать, и вы это знаете.

- Что ж, я рад, что в каком-то смысле вас интригую.

Я оставила это без ответа. Он сам знал, насколько меня интригует, но впервые за долгое время это меня обеспокоило. Назвать возраст вампира - это один из моих талантов - не наука, это точно, но вещь, которую я умею. Никогда я настолько не ошибалась.

- На сто лет старше - ну и ну!

- Вы уверены, что только на сто?

Я уставилась на него, ощущая, как его сила плещет о мою кожу, омывает, захлестывает.

- Вполне уверена.

Он улыбнулся:

- Не надо так хмуриться, ma petite. Умение скрывать возраст - одна из моих способностей. Я притворялся на сто лет старше, когда мы дружили с Ашером. Это давало нам свободу странствовать в землях других Мастеров.

- И что вас заставило перестать преувеличивать возраст?

- Ашеру нужна была помощь, а я оказался недостаточно Мастером, чтобы ее оказать. - Он поглядел на портрет. - Я... мне пришлось унизиться, чтобы добыть для него помощь.

- А что случилось?

- У церкви была теория, что вампиров можно вылечить священными предметами. Ашера связали ими и серебряными цепями. На него капали святую воду - медленно, по капле, - стараясь спасти его душу.

Я глядела в это красивое, улыбающееся лицо и вспоминала. Я была укушена Мастером вампиров, и рану чистили святой водой. Это было словно кожу жгли раскаленным тавром, будто вся кровь в теле превратилась в кипящее масло. Я блевала, вопила и считала себя очень сильной, что вообще не потеряла сознание. Это был один укус и один день. Если на тебя капают кислотой, пока не умрешь, - этот способ смерти входит в пятерку самых нежелательных.

- А что стало с девушкой, с Джулианной?

- Ее сожгли как ведьму.

- А где же вы были?

- Я плыл на пароходе, хотел навестить мать. Она умирала. Я уже возвращался, когда услышал зов Ашера. Успеть вовремя я не мог. Клянусь всем святым и грешным, я пытался. Ашера я спас, но он меня никогда не простил.

- Он не мертв? - спросила я.

- Нет.

- Он сильно пострадал?

- Пока я не видел Сабина, я думал, что у Ашера самые жуткие раны, какие только может пережить вампир.

- А зачем вы повесили картину, если она так тревожит вас воспоминаниями?

Он вздохнул, посмотрел на меня.

- Ашер прислал мне ее в подарок, когда я стал Мастером города. Мы были компанией, почти семьей. С Ашером мы были друзьями, оба Мастера, оба почти одной силы, оба влюблены в Джулианну. Она была преданна Ашеру, но я тоже пользовался ее благосклонностью.

- Имеется в виду ménage a trois?

Он кивнул.

- И Ашер не затаил злобу?

- О нет, он ее не таит. Если бы позволил совет, он бы явился сюда вместе с этой картиной и со своей местью.

- Убивать вас?

Жан-Клод улыбнулся:

- Ашер всегда тонко чувствовал иронию, ma petite.Онпросил у совета вашей жизни, а не моей.

У меня глаза полезли на лоб:

- Что я ему сделала?

- Я убил его слугу, он убивает, моего. Справедливость.

Я пялилась в это красивое лицо. Потом спросила:

- Совет отказал?

- Разумеется.

- А много у вас еще врагов?

Жан-Клод слабо улыбнулся:

- Много ma petite, но в городе сейчас ни одного из них нет.

Я смотрела на улыбающиеся лица на картине и не знала, как сформулировать, но все равно сказала:

- Вы здесь так молоды.

- Физически я тот же, ma petite.

Я покачала головой:

- Может быть, «молоды» - неточное слово. Может быть, наивны.

Он улыбнулся:

- Когда писалась эта картина, ma petite, этим словом меня уже тоже трудно было бы назвать.

- Ладно, понимайте как хотите.

Я посмотрела на него, изучая черты лица. Он был красив, но было у него в глазах нечто, чего не было на картине, какая-то глубина скорби - или ужаса. Что-то, для чего у меня нет слова, но все равно оно было. Пусть у вампиров не образуются морщины, но прожить пару столетий - это оставляет след. Пусть это даже будет тень в глазах, резкость в углах рта.

Я повернулась к Джейсону, все еще валявшемуся в кресле.

- Он часто дает уроки истории?

- Только тебе, - ответил Джейсон.

- А ты никогда не спрашиваешь?

- Я - домашний волк, вроде собаки. Ты же не станешь отвечать на собакины вопросы?

- И тебе это безразлично?

Джейсон улыбнулся:

- Что мне за дело до картины? Женщина эта умерла, так что секса у меня с ней не будет. Так какая мне разница?

Я ощутила, как Жан-Клод пронесся мимо меня, но не могла проследить глазами. Рука его мелькнула размытой полосой. Кресло загремело на пол, вывалив Джейсона. У него изо рта текла кровь.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒