Владимир Высоцкий. Богословие в песнях. «Уповай, человече, теперь на надежность» строф…

Владимир Высоцкий. Богословие в песнях. «Уповай, человече, теперь на надежность» строф…

1. О поэтических влияниях в творчестве

Я пишу о «поэтических влияниях», что никак не должно быть истолковано, как «заимствования». Речь идет о перекличке образов, а порой – о прямом диалоге поэтов на равных. Когда один поэт оставляет вопросы, а другой, по прошествии времени – отвечает. Я показываю некоторые строки - их в действительности много больше и вспоминать их надо во всем контексте, но здесь, за невозможностью помещать тексты целиком – мы оставляем эту интересную работу читателям, надеясь на любовь к поэзии и на знание первоисточников.

Первое и наиболее заметное влияние – влияние Пушкина, не оставлявшего Высоцкого на всем протяжении творчества. Он сам не раз и в стихах, и в прозе обращался к Александру Сергеевичу, как к учителю:

Пушкин, величайший на земле поэт,

Бросил все и начал жить в Одессе.

Проживи он здесь еще хоть пару лет –

Кто б тогда услышал о Дантесе!

(«Куплеты Бенгальского»)

В ранних песня Высоцкого видны прямые заимствования, даже не образов, а тем Пушкина – некие обработки, рисунки с натуры, как это бывает у молодых художников, которых послали в Эрмитаж писать копии с мастеров. Но здесь молодой поэт переделывает, перекладывает в другую плоскость, часто ироническую… Правда, потом обнаруживается, что под иронией есть и серьезный пласт. Можно даже не очень цитировать:

«Лукоморья больше нет» - это переделка (вполне в стиле дворового фольклора) Вступления к «Руслану и Людмиле». «Песнь о Вещем Олеге» - переделка одноименной песни Пушкина. «Возвращаюсь я с работы» («Песня про деву Марию…») – переделка пушкинской «Гаврилиады». В зрелом своем творчестве Высоцкий никогда не исполнял эти вещи – вероятно поняв, что слишком далеко зашел в шутках. (это отдельная тема, как мужал поэт мировозренчески, как исправлял тексты своих песен, а от иных отказывался вовсе). Но Пушкин продолжал оставаться в его строках:

Пушкин:

Мчаться бесы рой за роем

В беспредельной вышине…

……………………………….

Сколько их, куда их гонят,

Что так жалобно поют:

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают…

……………………………….

Сани снова понеслися –

Колокольчик: динь-динь-динь.

Вижу бесы собралися

Меж белеющих равнин…

(«Бесы»)

Высоцкий:

Из заморского из леса,

Где и вовсе - сущий ад,

Где такие злые бесы –

Чуть друг друга не едят,

Чтоб творить им совместное зло потом

Поделится приехали опытом –

Страшно, аж жуть!

(«В заповедных и дремучих…»)

Но пушкинские образы постепенно входят и в более серьезную тематику. Это уже не так заметно для читателя и требует зоркости взора:

Пушкин:

Брожу ли я средь улиц шумных,

Вхожу ли в многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь своим мечтам…

Высоцкий:

Едешь в поезде, в автомобиле

Или гуляешь, хлебнувши винца…

(«Едешь ли в поезде…»)

Да, это «винцо» по вечной скоморошьей повадке Высоцкого придает иронический тон, но песня-то серьезная и тема раскрыта по-пушкински.

Конечно, продолжается пушкинская тема в «Памятнике» Высоцкого. На одном из концертов, перед исполнением этой песни Высоцкий заметил: «Все пишут «Памятники». К тридцати семи годам – пора, пожалуй». И тут у Высоцкого просматривается целый цикл можно сказать богословских стихов – прямо перекликающийся с «Каменноостровским» циклом Пушкина. У Высоцкого это в первую очередь: «Памятник», «Песня конченного человека», «Кони привередливые», «Кто кончил жизнь трагически…», «Баллада о райских яблоках» и многое другое, вплоть до «Черного человека» и последнего стиха: «Лед снизу, сверху – маюсь между…» Впрочем, в последнем стихе присутствует и Маяковский. Но прежде, чем перейти к нему, два слова о классике вообще. Даже одно слово и конкретно о Данте Алигьери:

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.

Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.

………………………………

Эта тема развернута Высоцким в дилогии «Погоня» («Вдруг возник впереди темный лес, как стена…») и «Дом» («Что за дом притих, погружен во мрак…») А так же и в песне «Я из дела ушел…», «Райских яблоках…», «Охоте на волков», «Веселой покойницкой» и многих других. Данте тут так оказывается близок, что не только чувствуешь присутствие великого Данте в замечательном переводе Лозинского, но и ощущаешь иллюстрации Доре.

Конечно, в этих песнях не только Данте – там много пластов пересекается. И тот же Пушкин (Особенно «Песни западных славян») и Некрасов: см. «Дом» и «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не страдал…»

Не будем просматривать построчно: «Но к холмному приблизившись подножью…» (Данте) – «Мы на кряж крутой…» (Высоцкий) и т. д. Или: «Я очутился в сумрачном лесу» и «Вдруг возник впереди темный лес, как стена…» и т. д.

Из мировой классики надо и упомянуть «Песнь песней» Соломона в связи с «Балладой о любви» - о чем сам Высоцкий говорил. Но это надо балладу целиком процитировать… И наконец, конечно, Шекспир. Ну, во-первых это «Мой Гамлет» Высоцкого – Опять, как в начале творчества, когда перелагал пушкинские вещи, здесь пересказал (и изнутри, как актер и как поэт) «Гамлета» шекспировского. Шекспир проник отдельными образами во многие другие песни. Есть, конечно, прямые цитаты: «И крикну, как Ричард, я в драме Шекспира: «Коня мне, пол царства даю за коня!» (Песня из кф «Последний жулик»). «Ричард» присутствует и в «Балладе о гипсе». Шекспировкие образы видны и в «Любовь в средние века», в балладах к кф «Айвенго» и др. Интересно проследить присутствие Высоцкого, как поэта в «Гамлете». Об этом пока никто не писал. Подозреваю, что даже и постановщик спектакля не заметил… Но если мы прислушаемся внимательно к записям таганского «Гамлета», то обнаружим, что целый ряд строк вовсе не в Пастернаковском переводе звучит из уст Высоцкого. Конечно, это его доработки к известному переводу, сделанные «под себя, на себя…» Шекспировские образы проникают во многие песни (наряду с Дантовскими): «Штормит весь вечер и пока…», «Песня про первые ряды» (ср. монолог Эдгара в «Короле Лире»): «Тому, кто пал на низшую ступень, открыт подъем и некуда уж падать – опасности таятся на верхах…» - тут даже размер стихотворный один.

Но классиков, попавших в поле зрение Высоцкого, можно цитировать долго.

Обратимся же теперь к эпохи символизма…

Ну что мой милый чижик,

О чем теперь грустить.

Она теперь в Париже,

В Берлине, может быть…

Это не Высоцкий – это Николай Гумилев («Ушла, завяла ветка…», 1909 г) Высоцкий во многом оказался на той линии русской поэзии, которая пролегает от Пушкина, через Лермонтова (и его влияния налицо, но уж не будем возвращаться), потом через Гумилева и Маяковского. Вот Гумилев в 1914 году:

Та земля, что могла быть раем –

Стала логовищем огня:

Мы четыре дня наступаем,

Мы не ели четыре дня…

И иные фронтовые стихи Гумилева. Как похоже на военные песни Высоцкого! Но за неимением места перейдем далее к Маяковскому, которого Высоцкий несомненно знал наизусть, и которого тоже играл в театре (спектакль «Послушайте»). Позволим себе целый ряд параллельных цитат без комментариев:

Маяковский:

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы —
большие,
маленькие,
многие! —
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!

(«Облако в штанах»)

Высоцкий:

Нервы у меня хотя луженые,

Кончилось спокойствие в калеке!

Ой, вы мои нервы обнаженные –

Ожили б, ходили, как калеки.

(«Не писать мне стихов и романов»)

Маяковский:

Надо мною, кроме твоего взгляда,

Не властно лезвие ни одного ножа

Высоцкий:

У тебя глаза, как нож,

Если прямо ты взглянешь,

Я забываю кто я есть и где мой дом!

А если косо ты взглянешь,

Как по сердцу полоснешь,

Серым ржавым и тупым тесаком!

(«У тебя глаза, как нож»)

Маяковский:

Нет, не старость этому имя,

Тушу вперед стремя,

Я с удовольствием справлюсь с двоими,

А разозлить – и с тремя.

(«Юбилейное»)

Высоцкий:

Я был здоров, здоров, как бык,

Как целых два быка.

Любому встречному в час пик

Я мог намять бока…

(«История болезни»)

Маяковский:

Если зуб на кого – отпилим зуб…

Высоцкий:

Приходите, приходите

На вино и шашлыки,

Но не забудьте, притупите

Ваши острые клыки…

(«Проложите, проложите…»)

Маяковский:

Сейчас бы в сани с ногами —

в снегу, как в газетном листе б...

Свисти, заноси снегами

меня, прихерсонская степь...

Вечер, поле, огоньки,

дальняя дорога,—

сердце рвется от тоски,

а в груди — тревога.

Эх, раз, еще раз,

стих — в пляс.

Эх, раз, еще раз,

рифм хряск.

Эх, раз, еще раз,

еще много, много раз...

(«Еду». Из цикла «Париж»)

Высоцкий:

Сон мне: желтые огни

И хриплю во сне я…

(«Сон мне – желтые огни»)

Сгину я – меня пушинкой ураган сметет с ладони

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром…

(«Кони привередливые»)

12 3 Следующая ⇒