А врач садится на качели, так как он устал уже с утра откачивать трупики. Но ведь это его работа».

На этой радуге сидит мужичок в фуфайке и наяривает на гармошке. А когда он играет, то время от времени лопает апельсин. Он впивается в него зубами, и вдруг... взрыв. Оказывается, внутрь апельсина террористы запрятали гранату.

Куски мяса разлетаются в стороны, но в конце своего полета все падают на операционный стол (под радугой (в телевизоре)). Подбегает врач и достает из кармана кислородную подушку. Отвинтив краник, он направляет струю кислорода, и происходит чудо — из кусочков плоти снова формируется тело.

А врач садится на качели, так как он устал уже с утра откачивать трупики. Но ведь это его работа».

Кук был при костюме, в ослабленном галстуке и почему-то в шлепанцах с британским флагом. Основатель тайного общества мнемонистов под названием KL7, сейчас он готовился к защите кандидатской по когнитивистике в Парижском университете. Он уверял меня, что так может любой. Нужно только обучиться «более усваиваемым методам мышления». Идея показалась мне привлекательной. Вот научиться бы запоминать, как Кук, думал я, и можно будет не только заучивать целые тома стихов, но и проникаться их смыслом. Я уже представлял себя одним из тех вызывающих восхищение (а иногда и раздражение) типов, всегда готовых ввернуть в разговор подходящую цитату. Сколько достойных мыслей, сколько намечающихся логических связей ушло в небытие из-за моей скудной памяти? Я, конечно, не до конца верил в свой скрытый мнемонический потенциал, но проверить стоило. Кук предложил свои услуги в качестве наставника и тренера. Тренировка памяти станет ежедневной процедурой, как чистка зубной нитью. С той лишь разницей, что про нее я не буду забывать.

В 2003 году в журнале Nature появились результаты исследования, целью которого было выявить структурные различия между мозгом чемпиона и обычного человека. Поместив людей из контрольной группы и интеллект-атлетов в МРТ-сканеры, ученые просили их запомнить трехзначные числа, черно-белые фотографические портреты и увеличенные изображения снежинок. Результаты получились неожиданными: во-первых, анатомически мозги интеллект-атлетов не отличаются от обычных ни на йоту, кроме того, во всех тестах общих когнитивных способностей атлеты показали результаты в пределах нормы. Значит, когда Кук говорил, что он обычный парень со средними способностями, он не просто скромничал. Тем не менее между серым веществом интеллект-атлетов и людей из контрольной группы было заметное различие: первые значительно шире использовали области мозга, отвечающие за пространственную память. Но зачем интеллект-атлетам воссоздавать в голове какие-то пространства, в то время когда им надо запоминать трехзначные числа?

Ответ на этот вопрос дает открытие, предположительно сделанное поэтом Симонидом Кеосским в V в. до н.э. Крыша зала, где шла пирушка и откуда он отлучился на минуту, обвалилась и погребла под собой гостей. Когда поэта попросили вспомнить присутствовавших, он, закрыв глаза и восстановив в воображении помещение, пришел к невероятному выводу: он помнил, где именно сидел каждый из приглашенных. Тогда Симонид и понял, что если бы за столом возлежали не гости, а, скажем, все великие греческие драматурги по порядку, или были расставлены все слова одного из его стихотворений, или все дела, которые он наметил на тот день, он бы запомнил их так же хорошо. Значит, решил Симонид, не только запечатлевать, но и держать воспоминания в порядке можно, создав в уме некое здание и заполнив его образами того, что необходимо запомнить. Затем в любой момент можно будет зайти в это воображаемое здание и найти все, что нужно. Здание это впоследствии назовут мнемоническим замком.

Практически все сведения о классической мнемонике — как и все приемы из арсенала интеллект-атлетов — содержатся в небольшом латинском учебнике по риторике, написанном между 86 и 82 гг. до н.э., Rhetorica ad Herennium. Изложенные там приемы широко применялись в Античности и Средневековье, когда тренировка памяти считалась основой классического образования как в словесности, так и в грамматике, логике и риторике. Студентам не только передавали знания, но и учили, как их запоминать. В мире, где книга была редкостью, единственным оплотом знаний становилась память.

Человеческий мозг не все запоминает одинаково хорошо. Наша память эволюционировала в ходе естественного отбора в среде, не очень-то похожей на современную. И так же, как вкус к сладкому и жирному, оправданный в скудном первобытном мире, подводит нас в условиях, когда на каждом углу по фастфуду, наша память далеко не идеально подходит для информационного века. Нашим предкам, охотникам-собирателям, не нужно было дословно запоминать инструкции начальства, телефонные номера или десятки незнакомых имен на светской вечеринке. Им важно было запомнить, где искать еду и воду, как найти дорогу домой, какие растения съедобные, а какие — ядовитые. Такой набор жизненно важных сведений, возможно, и объясняет, почему визуальная и пространственная память развита у нас неплохо.

Суть описанных в Rhetorica ad Herennium техник в том, чтобы взять те сведения, которые память удерживает неблестяще, и переработать их в воспоминания, под которые она и была заточена. Для мнемонических замков также нужны хорошо запоминаемые образы, и чем смешнее, непотребнее, страннее, тем лучше: «Увидев или услышав нечто чрезвычайно мерзкое, постыдное, необычное, великое, невероятное или смешное, мы, скорей всего, запомним это надолго». Выдающегося мнемониста отличает способность фонтанировать яркими образами, рисовать в голове сцены настолько эксцентричные, что их уже невозможно забыть. А главное — делать это на лету. Многие участники соревнований утверждают, что их мастерство требует больше творческих усилий, чем собственно запоминания. Одна из самых популярных техник запоминания игральных карт такова: нужно к каждой карте привязать образ знаменитости, вытворяющей нечто невообразимое с предметом повседневного обихода. Когда приходит время вспомнить порядок карт по три сразу, образы эти перетасовываются, создавая перед вашим внутренним взором дичайшие, незабываемые сцены.

Решившись тренировать память, первым делом я окунулся в научную литературу. Там неоднократно всплывало имя К. Андерса Эрикссона, профессора Флоридского университета, автора статьи «Выдающимися мнемонистами не рождаются». Эрикссон заложил основу теории искусной памяти, объясняющей, как и зачем мы можем усовершенствовать память. В 1978 году он совместно с психологом Биллом Чейзом провел ставший классическим эксперимент над студентом С.Ф. Чейз и Эрикссон наняли С.Ф., чтобы тот каждую неделю в течение нескольких часов проходил простой тест на память. От него требовалось запомнить как можно большее количество чисел, зачитываемых ему со скоростью одно число в секунду. В самом начале он мог удержать в голове не более семи чисел. Когда же эксперимент закончился — спустя два года и 250 часов сводящей скулы скуки, — С.Ф. стал запоминать в десять раз больше цифр.

Числовой алфавит

В 1648 году немецкий грамматик Станислав Минк Винкельман издал в Марбурге брошюру Parnassus, где изложил фонетическую систему, популярную среди мнемонистов до сих пор. Система представляет собой код для перевода цифр в буквы. Буквы в свою очередь складываются в слова, а те — в образы, пригодные для хранения в мнемоническом замке. Работает это так: каждой цифре от 0 до 9 присваивается одна или несколько согласных букв, гласные же вставляются произвольно.

0 = C, Ж, З

1 = Д, Т

2 = H

3 = M

4 = Р

5 = Л

6 = Г, К, Х

7 = Ч, Ц, Ш, Щ

8 = В, Ф

9 - Б

Поскольку русский язык небогат односложными словами, при необходимости позволяется добавлять целые слоги — учитывается только первый. Цель, как всегда, яркая, запоминающаяся картинка. Предположим, вам нужно запомнить последовательность 32 08 17 16 48. Получаем: «множество сов дочь доктора рвали» или «манит живую душу дух рафинада». Чтобы овладеть техникой, специалисты советуют взять любимую книжку и переписать несколько страниц цифровым кодом.

Когда я позвонил Эрикссону и сообщил, что собираюсь заняться усовершенствованием собственной памяти, он сказал, что хочет сделать меня объектом своего исследования. Мы ударили по рукам. Я буду отсылать ему результаты занятий, а он и его аспиранты — анализировать эти сведения, чтобы подсказать, как я могу улучшить свои показатели. Эрикссон настаивал, чтобы тренировку памяти я воспринимал как совершенствование любого другого навыка, владения музыкальным инструментом, например. Первым моим заданием было создать архитектурную коллекцию — нужно было запастись замками. Я сходил в гости к старым друзьям и прогулялся по главным музеям, а кроме того построил в своем воображении новые фантастические конструкции. После чего испещрил все эти помещения каморками для воспоминаний.

Кук задал моим тренировкам строгий режим. Каждое утро, после чашки кофе, но прежде чем пролистнуть газету, принять душ или одеться, я садился за стол и 10-15 минут заучивал стихотворение или имена из старого ежегодника. В метро вместо книжки или журнала я прихватывал страничку случайных чисел или колоду карт и пытался запомнить их расположение. Я стал подозрительно внимателен к именным табличкам на почтовых ящиках. Когда кто-нибудь давал мне свой номер телефона, я тут же складировал его в специально оборудованный замок. В течение нескольких месяцев, пока я выстраивал целый мнемонический город и наполнял его невиданными пестрыми образами, Эрикссон следил за моим продвижением. Запнувшись, я звонил ему за советом, и каждый раз он отсылал меня к какой-нибудь журнальной статье, которая должна была объяснить причину затора. В какой-то момент вскоре после начала занятий память моя перестала совершенствоваться. И сколько бы я ни тренировался, быстрее, чем одну карту в десять секунд, запомнить не удавалось. Я застрял в колее и не мог понять, почему. «В картах я достиг потолка», — жаловался я. — «Советую вам обратиться к литературе по скоростной машинописи», — отвечал он.

Когда мы учимся печатать, неуверенное однопалое поклевывание довольно быстро сменяется следующей фазой, когда мы осторожно набиваем текст двумя руками, пока наконец пальцы не начинают свободно бегать по клавиатуре, а сам процесс становится бессознательным. Тут прогресс затормаживается, и большинство людей на этом и останавливаются. Это называется достичь потолка. Довольно странно, если задуматься. Нас учили, что непрерывная практика доводит навык до совершенства, а ведь многие сидят за клавиатурой по несколько часов в день. Так почему ж они не продвигаются?

В 1960-х психологи Пол Фиттс и Майкл Познер попытались ответить на этот вопрос, разделив процесс приобретения навыков на три этапа. На первом, известном как когнитивная фаза, мы осмысливаем задачу и открываем для себя пути для достижения мастерства. Вторая, ассоциативная фаза, требует от нас меньшей концентрации, мы делаем меньше грубых ошибок и повышаем эффективность. И наконец мы доходим до стадии, которую Познер и Фиттс назвали автономной: мы достигли необходимого уровня, и практически переходим в режим автопилота. Смену фаз можно даже проследить при томографировании испытуемого, получившего новое задание: части мозга, отвечающие за осознанные суждения, становятся менее активными, уступая место другим участкам. Этот феномен можно обозначить как «о’кей плато».

Раньше психологи полагали, что «о’кей плато» обозначает верхнюю границу врожденных способностей. Иными словами, выше головы не прыгнешь. Однако Эрикссон и его коллеги неоднократно приходили к выводу, что плато — это лишь наши представления об удовлетворительном уровне.

Люди, добившиеся серьезных успехов, чаще всего двигаются по схеме, позволяющей избежать автономной стадии. Музыканты-любители, например, садясь за инструмент, большую часть времени играют музыку, в то время как профессионалы тратят силы на изнурительные упражнения и без конца повторяют сложные места партитуры. Так же и фигуристы-чемпионы большую часть тренировки отрабатывают прыжки с проблемным приземлением, тогда как менее амбициозные спортсмены повторяют уже усвоенные фигуры. Совершенствование подразумевает постоянное продвижение за рамки того, что мы считаем пределом своих возможностей, а затем подробный разбор того, что и как у нас не получилось.

В машинописи пройти этап «о’кей плато» сравнительно несложно. Наиболее эффективный метод — печатать на 10-20 процентов быстрее обычного, позволив себе допускать ошибки. Проанализировав опечатки, вы можете понять, что именно мешает вам печатать быстрее, и устранить эти препятствия. Эрикссон предложил мне использовать этот подход и в картах. Он посоветовал найти метроном и стараться запоминать карту с каждым щелчком. Выявив среднюю скорость, мне предстояло установить метроном на 10-20 процентов быстрее и выдерживать этот ритм до тех пор, пока не перестану ошибаться. Обнаружив особенно трудно запоминающуюся карту, я должен был ее отметить и попытаться понять причину запинки. Фокус сработал, и через пару дней я преодолел «о’кей плато», а время запоминания карт продолжило стабильно снижаться.

Парадокс мельника

Для запоминания имен используют особенность памяти, благодаря которой нам легче запомнить слово «мельник» как род занятий, нежели как фамилию. Теперь остается только представить себе Мельника в образе мельника. А если фамилия не такая говорящая, придумать что-нибудь незабываемое. Например, чтобы запомнить имя Геннадий Басов, можно представить себе басовую секцию симфонического оркестра, в которую затесался крокодил Гена во фраке, с контрабасом и смычком. В русских фамилиях все осложняется множеством возможных окончаний: Иван(ов), Иван(ов)(ский), Ван(ин). Для избежания путаницы пользуются числовыми обозначениями: ов — 1, ский — 2, ин — 3. Таким образом Михаил Калинин предстает в образе трех медведей, ломающих кусты калины.

Если я задумал взлететь на олимп спортивной мнемоники, мне предстояло тренироваться тщательно и осмысленно. Кук, взявший манеру обращаться ко мне «сынок», «юноша» и «герр Фоер», твердил, что для повышения эффективности мне необходимо новое оборудование. Все серьезные мнемонисты пользуются берушами. Особо впечатлительные носят шоры, чтобы сузить поле зрения и отсечь периферийные раздражители. «Выглядит, конечно, презабавно, но в твоем случае этот аксессуар может оказаться весьма полезным». Я пошел в строительный магазин и купил промышленные наушники и пластиковые защитные очки. Дома я закрасил очки черным спреем и просверлил маленькие отверстия посредине. С тех пор я всегда надевал их во время тренировок. То, что началось как погружение в среду в рамках журналистского задания, приобретало характер навязчивой идеи. Правда, мои первоначальные расчеты не оправдались: базовую память эти занятия не улучшили. Ключи я по-прежнему терял, да и стихами не фонтанировал. И даже будучи способным рассовать по мнемоническому замку 30 чисел за минуту, запоминать наизусть телефоны людей, которым действительно надо позвонить, я так и не научился.

Однако по мере приближения чемпионата США я начал подозревать, что шансы у меня действительно неплохие. По каждому виду соревнований, за исключением заучивания стихов и чисел на время, мои лучшие результаты приближались к рекордам предыдущих чемпионатов страны. Кук советовал не сильно обнадеживаться: на публике результаты снижаются процентов на 20.

Оставив позади «о’кей плато», я улучшал результаты практически ежедневно. В ящиках стола скапливались листы случайных чисел. В потрепанном томе Нортоновской антологии современной поэзии росло число выученных стихотворений. Для поддержания боевого духа Кук послал мне цитату почтенного мастера боевых искусств Брюса Ли: «Границ не существует. Есть только стены. Но перед ними нельзя останавливаться. Их нужно пробивать. Даже если это может стоить тебе жизни». Я записал эту мысль на бумажке и прилепил к стене. Потом сорвал и выучил наизусть.

На национальных чемпионатах память участников испытывается десятью способами, каждый из которых имеет свою специфику. Игроки должны заучить не публиковавшееся ранее стихотворение длиною в несколько страниц, страницы случайных чисел (рекорд: 280 за 15 мин), двузначные числа (рекорд: 4140 за 30 минут), перетасованные колоды карт, список исторических дат, а также как можно больше незнакомых лиц и имен. Есть еще скоростные дисциплины: участники должны запомнить максимальное количество колод или случайных чисел за один час (рекорды: 2080 чисел и 28 колод). В самом захватывающем соревновании — карты на скорость — игроки заучивают одну колоду, но как можно быстрее.

Для карт на скорость я и принес на чемпионат запыленные черной краской очки. Когда на стол передо мной легла свежетасованная колода, я все еще раздумывал, надеть их или нет. Вот уже много недель я тренировался только в них, а в зале было полно раздражителей внимания. Но по залу также перемещались три телекамеры. Когда одна из них взяла меня крупным планом, я подумал о всех, кто может смотреть эту трансляцию: одноклассники, которых я не видел несколько лет, друзья, понятия не имевшие о моем новом увлечении, родители моей девушки. Что они подумают, когда, включив телевизор, увидят, как я судорожно перебираю колоду карт в защитных очках и наушниках? В итоге страх сконфузиться победил во мне соревновательный инстинкт.

Из президиума главный арбитр, бывший инструктор по строевой подготовке, крикнул: «Начали!» Судья щелкнула секундомером, и я начал, как мог быстрее, перекидывать по три карты сверху колоды в правую руку. Образы я складывал в мнемонический замок, известный мне досконально, тот, что повторяет очертания дома, в котором я вырос. За входной дверью Неве-роятный Халк крутил педали велотренажера, а с мочек у него свисали огромные странного вида сережки (тройка треф, семерка бубен, валет пик). У лестницы возле зеркала Терри Брэдшоу (спортивный обозреватель на телеканале Fox. — Esquire) балансировал на инвалидном кресле (семерка червей, девятка бубен, восьмерка червей), а сразу за ним карлик-жокей в сомбреро планировал из самолета на зонтике (семерка пик, восьмерка бубен, четверка треф). В коридоре я видел Джерри Сайнфелда (американский комик, создатель сериала «Сайнфелд». — Esquire), который, истекая кровью, распластался на капоте «ламборгини» (пятерка червей, бубновый туз, червовый валет), а возле спальни родителей я сам на пару с Эйнштейном изображал лунную походку (четверка пик, червовый король, тройка бубен).

Логическая машина

Страсть средневековых схоластов упорядочивать понятия нагляднее всего отразилась в методе каталонского ученого Раймунда Луллия. Он придумал универсальную шпаргалку, с помощью которой «любой желающий может аргументированно спорить на любую тему, приводя необходимые доводы хоть целый день». Для этой цели автор выстроил в алфавитном порядке общие понятия логики, теологии, метафизики и этики. Произведя из этих слов подлежащие, сказуемые и определения, он нанес их на три диска, вращающихся независимо друг от друга, таким образом, чтобы сущность понятий, их качества и взаимоотношения сочетались в произвольном порядке, производя бесконечное количество комбинаций. Затея Луллия пользовалась большой популярностью у современников и оставалась актуальной еще много столетий: три века спустя систему пытался усовершенствовать Джордано Бруно, в XX веке о ней писали Борхес и Умберто Эко. Интерес к подобным проектам механистического объяснения реальности не угасал все Средневековье и перешел в Новое время. Капитан Гулливер описывает уже целый станок, состоящий из множества кубов, на каждой грани которого написаны слова, при повороте ручки слова эти составляются во фразы, и если среди них попадаются осмысленные — их записывают в специальный фолиант.

Искусство карт на скорость состоит в том, чтобы найти идеальный баланс между быстрым продвижением и созданием подробных образов. Образы эти требуют довольно пристального взгляда, ведь потом их надо будет восстановить в памяти, при этом нельзя терять драгоценного времени на выдумывание излишних тонкостей. Когда я положил руки на стол, чтобы остановить счет времени, я уже знал, что в этом зачете я нашел золотую середину. Но насколько золотую, я еще не догадывался. Судья быстро показала мне время на своем секундомере: 1 минута 40 секунд. Я тут же сообразил, что это не только мой лучший показатель за все время тренировок, но и новый рекорд Соединенных Штатов, с опережением на 15 секунд. Я закрыл глаза, положил голову на стол, выругался про себя и на секунду задумался о том, что я, похоже, только что сделал что-то лучше, чем кто-либо в этой стране — пусть даже это что-то скорее из мира насекомых. (По стандартам мировой мнемонистической элиты, с рекордом в 21,9 секунды, мое достижение считается весьма посредственным — для немецких, британских, китайских чемпионов это примерно второй юношеский).

По мере того как весть о моем результате распространялась по залу, камеры и зрители стали собираться возле моего стола. Судья вынула вторую нетасованную колоду и придвинула мне. Теперь моя задача разложить карты в том же порядке. Я развернул колоду веером, глубоко вздохнул и снова пошел по своему замку. Все образы были расставлены по своим местам, кроме одного. Он должен был мокнуть под душем, но ничего кроме бежевой плитки я там не видел. «Не вижу, — в исступлении прошептал я, — я его не вижу». Я снова пробежался по картинкам. Кого я упустил? Франта в шейном платке? Филей Памелы Андерсон? Лепрекона с упаковки кукурузных хлопьев? Армию сикхов в тюрбанах? Нет, нет и нет. Я стал двигать карты по столу указательным пальцем. Причитающиеся мне пять минут уже подходили к концу, а у меня оставалось еще три карты. Те, что исчезли из душа: бубновый король, четверка червей и семерка треф. Билл Клинтон совокупляется с баскетбольным мячом. Как я мог такое забыть? Я быстро выровнял колоду, подвинул ее через стол судье и снял наушники и беруши.

Один из операторов вертелся в поисках ракурса. Судья начала одну за другой выкладывать карты, я же ради драматического эффекта делал то же самое с заученной прежде колодой. Двойка червей — двойка червей. Двойка бубен — двойка бубен. Тройка червей — тройка червей. Одна за другой все карты совпадали. Когда мы добрались до конца колоды, я бросил последнюю карту на стол и, сжав кулак, согнул руку в локте. Я — новый рекордсмен США по скоростным картам. Мальчик лет двенадцати выбился из толпы, протянул мне ручку и попросил автограф.

⇐ Предыдущая 12