За культурное обслуживание. 11 страница

– Вроде все на месте.

– Тогда где же логика?

– Действительно не вяжется, – согласился Марков.

– Дальше. Я могу построить еще одно рассуждение – и опять получится совершенно кособокая вещь.

– Например?

– Примем как данное, что они считают Уткина засвеченным. Значит, легко сообразить, что мы Марию предупредили о его визите. К чему тогда вся эта петрушка?

– А ты не допускаешь…

– Простите, Владимир Гаврилович, я знаю, что вы хотите сказать. Все проверено: Уткин приехал один, за нами хвоста не было.

– Стало быть, остается признать, что Уткин ездил с честными намерениями? – поддразнивая Павла, спросил Марков.

– В таком случае я вообще отказываюсь понимать высокий полет мысли тех гениев, которые велели Уткину съездить к Марии. Набор вопросов был примитивный.

Когда Павел переходил на столь изящный слог, это значило, что обсуждаемый вопрос в силу своей абсурдности перестал его волновать. Сообразуясь с этим, Марков предложил:

– А теперь все-таки начнем сначала. Расскажи по порядку.

– Я записал для точности.

Павел вынул из кармана вчетверо сложенный листок, где был зафиксирован разговор Уткина с Марией, – дословно, с ремарками, сделанными Марией.

В ответ Марков дал Павлу прочесть одно из писем Михаила Тульева, в котором тот сообщал о подозрениях Себастьяна относительно него, о проверках на лояльность и о глухой борьбе между Себастьяном и Монахом.

– Может быть, ты прав насчет того, что Себастьян немного не в ладах со здравым смыслом, – сказал Марков в заключение беседы. – Что касается примитива, тут я затрудняюсь… Во-первых, в таких делах до сих пор действует старое правило: чем проще, тем вернее. Во-вторых, мы еще не знаем, с какими целями посылали Уткина к Марии. Может, проверка Марии – только предлог, а главная задача совсем в другом. Мы знаем не все.

– Вы, Владимир Гаврилович, себе противоречите, – не без ехидства заметил Павел. – Говорите: чем проще, тем лучше, и тут же сами все усложняете.

Марков усмехнулся.

– Так мы же не догматики. Мы живые люди.

…Беседа эта происходила 27 апреля 1972 года. 28-го Уткин вернулся к себе домой. 29-го было получено обширное сообщение от Михаила Тульева, и тот день положил конец спокойствию, царившему в старом, начавшемся еще десять лет назад деле. Все пришло в движение.

Михаил уведомлял Маркова, что в скором времени, не позже середины мая, в Советский Союз будет переброшен агент с серьезными задачами, которого он, Михаил, имел честь готовить к засылке и который ему был представлен под именем Владимира Прохорова, а на самом деле это Карл Брокман. Далее следовал подробный словесный портрет и жизнеописание Брокмана. Прилагались три фотокадра, на которых Брокман был снят Михаилом анфас и в профиль. Способ заброски Михаилу неизвестен.

Михаил особо подчеркивал, что Брокман в недалеком прошлом профессиональный наемный убийца. И строчкой ниже по ассоциации напоминал о своем предыдущем сообщении, в котором он рассказывал о разговоре с Монахом, когда Монах интересовался, сможет ли Павел ликвидировать человека.

В бесстрастном деловом изложении Михаила все это выглядело так буднично, так обыкновенно – «профессиональный убийца», «ликвидировать», что стороннему человеку стало бы не по себе. Подобные вещи неудивительны в ночных кошмарах, в фантасмагориях больного ума, а тут – служебное донесение. Но они – реальность, и никуда от этого не денешься. Даже самое древнее средство тайной войны – яды – пока не списано за ненадобностью в сверхнаучном двадцатом веке…

Марков в тот же день доложил о сообщении Михаила Тульева генералу и собрал на совещание всех своих работников, причастных к операции «Резидент». Сообща наметили круг мероприятий, необходимых для того, чтобы как полагается встретить появление Брокмана, каким бы ни оказался способ его переправы. В остальном оставалось только ждать.

После праздников, 4 мая, Марков получил еще одно важное сообщение: Уткин подал на работе заявление с просьбой освободить его от должности по собственному желанию. 2 мая Уткин выходил в эфир первый раз за все время пребывания в Советском Союзе. Его радиограмма очень коротка, передача длилась несколько секунд. Работал на незнакомом шифре. Дешифровка может доставить затруднения.

8 мая на почтамте в приволжском городе на имя Потапова, то есть Павла Синицына, была получена открытка. В ней его безымянный «Друг» (так была подписана открытка) извещал, что скоро приедет в Москву и что очень хочет повидаться. А о дне приезда еще сообщит, поэтому пусть Павел заглядывает на почтамт каждый день.

Уткин не хотел ждать, когда пройдут положенные две недели со дня подачи заявления, и добился расчета 6 мая. Начальник телефонного узла отпускал его с большой неохотой.

Уткин получил все свои документы – паспорт с отметкой о выписке, военный билет со штампом о снятии с учета, трудовую книжку, профсоюзный билет и разные справки, попрощался с товарищами по работе, угостив женщин десертным вином и шоколадом, а мужчинам выставив три бутылки коньяка, и 9-го отбыл в Москву. Выстояв на Курском вокзале длиннейшую очередь, он взял билет на поезд Москва – Батуми.

Обращало на себя внимание то обстоятельство, что ехал Уткин налегке, как в санаторий. За несколько лет оседлой жизни он успел обрасти вещами, но с собой взял только то, что влезло в стандартный чемодан средних размеров. Все другое – телевизор, два пальто, одеяла, подушки, постельное белье и прочее оставил хозяину дома, сказав, что, может быть, вернется за барахлом, когда обоснуется на новом местожительстве.

«Спидолу» он нес на ремешке, перекинутом через плечо.

В Батуми Уткин по совету милиционера, к которому обратился на вокзале, отправился в бюро, ведавшее сдачей жилья неорганизованным курортникам, и, так как сезон только начинался, ему тотчас предложили на выбор пяток различных вариантов. Он выбрал комнату в большом новом доме недалеко от порта, на очень оживленной улице.

Хозяевами двухкомнатной квартиры оказались пожилые супруги, пенсионеры. Уткину квартира понравилась. Он заплатил за месяц.

Глава 15

«Мы знаем не все…»

Сопоставление действий Уткина и сообщения Михаила Тульева о переброске Брокмана напрашивалось само собой.

Первым делом полковник Марков запросил сведения о прибытии в черноморские порты круизных лайнеров: тот факт, что в свое время Уткин прибыл именно на таком лайнере и, оставшись на берегу, отдал Михаилу свой пропуск для возвращения на борт, давал основания предположить, что история может повториться, тем более что тогда все сошло по видимости благополучно. Выяснилось, что греческий теплоход «Олимпик» прибывает в Батуми (с тем, чтобы затем отправиться в Одессу с заходом в Сочи и Ялту) 17 мая. Он везет двести пятьдесят туристов из различных стран Европы и Америки.

Элементарная эта догадка, если она окажется правильной, не противоречила всему остальному. Если Уткин встретит Брокмана и уйдет на «Олимпике» вместо него – получит объяснение и оправдание его многолетняя беспорочная жизнь в Советском Союзе, обретет смысл казавшееся бессмысленным существование агента-болвана.

И все бы получилось как нельзя лучше, если бы не одно непредвиденное обстоятельство.

Полковник Марков сам же сказал: «Мы еще не знаем, с какими целями посылали Уткина к Марии. Может, проверка Марии – только предлог, а главная задача совсем в другом», – следовательно, он допускал возможность возникновения каких-то неожиданных ситуаций. Собственно, то, что произошло, трудно назвать ошибкой. Просто приходится признать, что в данном эпизоде разведцентр оказался хитроумнее, чем полагали.

Был момент, который подтверждал правильность действий контрразведчиков: вечером того дня, когда Уткин прибыл в Батуми, в эфир выходил какой-то радиопередатчик, работавший в черте города. Этот факт, естественно, увязали с прибытием Уткина. Передача была очень короткой, почти мгновенной. Вероятно, послано сообщение: «Прибыл» или «Я на месте». А может быть, адрес.

Обратила на себя внимание резкая перемена в поведении Уткина. Если при поездке к Марии он не таился, не проверялся, то в Батуми сделался отшельником. Только раз он вышел из дому, чтобы посмотреть пассажирский морской вокзал. А потом – никуда. Старикам хозяевам он сказал, что неважно себя чувствует, еще не акклиматизировался. Они ходили на базар за продуктами для него.

Так продолжалось до 17 мая.

Чтобы правильно понять и оценить то, что произошло 17-го, необходимо протокольно точное описание. Для вящей точности мы прибегнем к необычному, но вполне законному приему: без скобок дано то, что не надо было скрывать, а в скобках – то, что действующие лица стремились сохранить в тайне.

«Олимпик» должен был ошвартоваться в Батуми в 10 часов.

Уткин проснулся в шесть. Побрился, умылся.

(Прежде всего он разложил посреди комнаты чемодан, достал из него синюю пластиковую сумку и положил в эту сумку кое-что из своего белья – рубашки, майки, все неношеное, затем «Спидолу» – ту, что была радиопередатчиком. На нее – все свои документы, пачки денег, а сверху еще кое-что из белья. Задернув «молнии», он сунул сумку в шкаф, закрыл чемодан и поставил его рядом с сумкой.) Вторую «Спидолу» он повесил на плечо, – вот когда начала работать на дело тайная покупка второй «Спидолы», которая в отличие от первой была обычным радиоприемником.

Затем постучал к хозяевам. Вышедшей в коридор старушке он сказал:

– Нателла Георгиевна, на почту надо, домой позвонить.

– Поправились? Ну, сегодня денек хороший.

– Хочу вас предупредить. Ко мне должен заехать друг, зовут Володя… Пусть тут распоряжается… Он ненадолго.

– Да хоть бы и надолго. Нам не тесно.

Комнату Уткин не запер…

До порта было пятнадцать минут ходьбы.

«Олимпик» встречали только автобусы «Интуриста», гиды и предприимчивые продавщицы цветов. Уткин на причал не вышел, ждал внутри вокзала, у входа.

Когда носовые и кормовые швартовы были закреплены на кнехтах, спустили трап, и на борту тут же началась несложная процедура, предшествующая переходу туристов с лайнера на берег. Пограничники – офицер и два сержанта, которые для ускорения дела поднялись на «Олимпик» с катера еще в море, расположились у трапа, сержанты держали в руках длинные полированные ящички. Сходили группами по двадцать пять человек. Старший группы отдавал офицеру паспорта и предъявлял список туристов. Офицер передавал паспорта сержанту, а тот складывал их в ящичек. Затем туристы по одному подходили к трапу, пограничники вручали каждому пропуск, а контрольный талон, оторванный от него, оставляли у себя.

Первая группа минуты через три была уже на твердой земле. Пассажиров окружили цветочницы. Гиды стояли чуть поодаль, готовые приступить к своим обязанностям. Щелкали затворы фотоаппаратов, шипели кинокамеры, ярко светило солнце, и ярко зеленела зелень. Все как полагается.

Всякому, кто наблюдал бы, как сходила эта группа, нетрудно было выделить в ней одного человека – мужчину лет тридцати пяти, который еще с борта искал кого-то глазами на берегу. Если бы к тому же наблюдающий знал в лицо Карла Брокмана, он бы нашел, что этот турист очень на него похож.

К группе подошла девушка-гид, поговорила со старшим, и тот по-немецки объявил номер автобуса, который их ждал. Группа двинулась нестройными рядами к автобусам, но не вся: озабоченный турист отделился и направился к зданию морского вокзала, из дверей которого показался Уткин со «Спидолой» на ремешке.

Тут с ним опять произошла перемена. Уткин отдал «Спидолу» туристу, и тот повесил ее себе на плечо. Пожав друг другу руки, они не спеша зашагали в город. Они мирно беседовали по-немецки, и вид у них был беспечный, словно у двух добрых приятелей, собравшихся в субботний день на футбол. Уткин то и дело смеялся.

Они приобрели в галантерейном ларьке холщовую сумку с изображением ковбоя в жеваной шляпе, синего, с перекошенным как от зубной боли лицом, затем прошлись по магазинам, и сумка наполнилась марочными винами.

(Между тем в третьей группе туристов на берег сошел Карл Брокман, числившийся в списке под чужой фамилией, – его уже никто не встречал, никто не приметил, так как все наше внимание отдано Уткину и его спутнику. Одет он был почти как Уткин, только рубаха была не голубая, а темно-синяя. В одной руке он нес кофр, какими пользуются фотокорреспонденты, в другой держал пиджак.

Покинув свою группу, отправившуюся к автобусам, Брокман, не теряя времени, сел в обычный рейсовый автобус и проехал пять или шесть остановок. Потом сошел.

Без четверти одиннадцать он вошел в дом, где остановился Уткин, – адрес, сообщенный в разведцентр радиограммой, он запомнил, уходя в последний раз из виллы Монаха.)

– Добрый день, – сказал Брокман открывшей дверь Нателле Георгиевне. – Если не ошибаюсь, у вас остановился Владимир Уткин.

– Да, да, проходите, пожалуйста, – ласково пригласила она. – Вас ведь тоже Володей зовут? Будьте как дома, вот его комната. Он сказал, на почту пошел, позвонить.

– У меня кое-какие дела. Ничего, если туда-сюда ходить буду?

– О, пожалуйста, – поспешила успокоить его Нателла Георгиевна. – А хотите, я дам вам ключ от квартирной двери? У нас есть запасной.

– Не надо.

– Ну располагайтесь. – И она ушла к себе.

(Брокман оглядел комнату Уткина, заглянул в шкаф, достал сумку.

Затем вынул из кармана плотную, как картон, карточку – это был пропуск на «Олимпик». Брокман сунул его в карман висевшей на спинке стула коричневой куртки Владимира Уткина.

Оставалось лишь переложить в сумку содержимое кофра. Сделав это и оставив кофр в комнате, Брокман взял сумку, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и покинул квартиру.

На поиски машины, которая шла на Тбилиси, ему потребовалось всего несколько минут.)

В то время, как Брокман выехал из Батуми в столицу Грузии, поразительно похожий на Брокмана турист и Уткин, нагрузившись покупками, пришли к Уткину домой.

Нателла Георгиевна сообщила, что приятель заходил, но тут же куда-то исчез. Уткин сказал:

– У каждого свои заботы.

В комнате он первым делом проверил карманы куртки и, найдя пропуск на корабль, положил его себе в карман брюк.

– На паспорте фотокарточка твоя, – сказал турист.

– Знакомая история.

Говоря так, Уткин имел в виду историю своей засылки в Советский Союз. Тогда он сходил на берег и уступал свое место Михаилу Тульеву, и на его паспорте, который сдавался пограничникам, было наклеено фото Тульева, чем-то напоминавшее его собственные черты.

Они посидели немного, покурили и покинули квартиру, оставив все вещи и не простившись с хозяевами.

Непредсказуемо вели себя Уткин и турист, особенно последний. По всем правилам, он бы должен был остаться, раз уж ему в этой ситуации отвели роль Брокмана. А он вместе с Уткиным, дождавшись, когда к трапу подошла большая компания вернувшихся с экскурсии пассажиров «Олимпика», присоединился к ним и поднялся на борт. Никаких недоразумений не последовало.

В том, что произошло, полковник Марков видел собственную ошибку, о чем он прямо сказал Павлу, когда они встретились ночью на загородной даче.

– Грубой ошибки вроде нет, – попробовал смягчить выводы Павел, впрочем, без всякой убежденности.

– Мы могли бы предусмотреть незатейливый фокус с этим третьим, – возразил Марков.

Павел упорствовал:

– А может, это не третий? Может, Брокмана и не было?

В другое время Марков, наверное, употребил бы здесь ядовитую шуточку, но сейчас не считал это уместным.

– Для чего же, объясни, Уткин делал все так демонстративно? Буквально лез на рожон… И не рано ли мы ослабили наблюдение за квартирой, где он остановился?

Павел пожал плечами и ничего не ответил.

– Молчишь? – сказал Марков и посмотрел на часы. – Насчет того, третий это или не третий, узнаем утром. Одно могу сказать тебе совершенно точно: перед Иваном Алексеевичем мне было бы вот как стыдно. Наш с тобой новый начальник попервости еще с нами деликатничает, а мы достойны… достойны…

Упоминание об их прежнем начальнике – генерале Иване Алексеевиче Сергееве, при котором Павел поступил в управление, который вел их столько лет и вдруг скончался от инфаркта минувшей зимой в свои неполные пятьдесят семь лет, сделало настроение еще более печальным. Стараясь стряхнуть его, Павел начал размышлять вслух.

– Ну, допустим: Уткин с этим типом выставляли себя напоказ, чтобы отвести внимание от Брокмана. А тот, конечно, не терялся…

Марков смотрел на него, не перебивая, Павел продолжал:

– Если так – плохи наши дела. Значит, Уткин и вправду ездил к Марии, чтобы провериться. Пора подавать рапорт по собственному желанию. Срисовал меня Уткин, а я-то сам себя нахваливал: мол, чистенько сделано, Уткину даже ни разу не померещилось.

– Ты не один был, – напомнил Марков.

– Что об этом толковать? Теперь надо дальше глядеть, а мне, если честно, и заглядывать тошно.

– Расплакался, – проворчал Марков.

– Но ведь все летит к черту! – не выдержал Павел.

– Почему же?

Павел выставил растопыренную пятерню и начал загибать пальцы.

– Брокман ушел – раз. Уткин меня раскрыл – два. Что с Михаилом будет – три.

Эта вспышка словно придала Маркову спокойствия.

– Тебя он мог и не видеть.

– Раз он ездил ради проверки, значит, они раньше подозревали. Одним узлом все связано.

– К тебе они никогда особого доверия не питали.

– Я-то ладно. Что будет с Михаилом?..

– Посмотрим. Возможно, придется отзывать. Ему и здесь дела хватит. А Брокман, что ж… Мы не с пустыми руками… Давай-ка спать, подъем – ни свет ни заря…

Они разошлись.

Полковник Марков говорил верно – у них в руках кое-что имелось. Главное – фотографии Брокмана, сделанные Михаилом Тульевым. Были также известны некоторые привычки Брокмана. Правда, судя по всему, надежду на то, что Брокман будет жить по документам Владимира Уткина и использовать тщательно подготовленную им легенду, придется оставить. Какой же нелегал станет скрываться под крышей, которую знают в контрразведке и которую видно за тысячу километров?

Но, во-первых, разыскивали людей и при менее определенных приметах, а во-вторых, все значительно ускорится и облегчится, когда Брокман начнет действовать. Можно было рассчитывать, что он прибыл в страну не для того, чтобы, подобно Уткину, зарыться в нору и тихо сидеть месяцами и годами…

Как и обещал, Марков разбудил Павла рано – не было еще и шести. Утро выдалось солнечное, на голубом небе – ни облака. И настроение у них немного поправилось.

Пока Павел делал на поляне зарядку, Марков звонил в Москву. Но весть из Батуми пришла только через час, когда они уже позавтракали. Худшие предположения подтвердились. Нателла Георгиевна, хозяйка квартиры, где останавливался Уткин, рассказала навестившему ее сотруднику КГБ, как приходил накануне друг ее жильца Володя. По ее довольно подробным описаниям, это был Брокман, хотя не все особенности внешности точно совпадали.

Глава 16

Вызов в Москву

Не прошло еще и двадцати четырех часов с того момента, как на пустыре была обнаружена лежавшая без сознания, с пробитой головой Светлана Сухова, а предполагаемого преступника уже разыскивали по словесному портрету Москва и Ленинград и еще более чем в двухстах больших городах, которые через Москву получили по телетайпу необходимые сведения. Несколько позже все вовлеченные в розыск получат и фотопортрет преступника – это упростит задачу.

Но для тех, кто ищет, пожалуй, еще важнее установить личность разыскиваемого: ФИО, где живет, где и кем работает и т. д. Этим в первую очередь и озабочен подполковник милиции Михаил Петрович Орлов. Как положено, дело приняла к производству прокуратура, и ее следователь тоже начал работу.

Учитывая то немаловажное обстоятельство, что человек, которого звали Виктором Андреевичем, имел какие-то причины бояться фотообъектива (это явствовало из рассказа Алексея Дмитриева), был предпринят поиск и в другом направлении – в прошлое. Сделали запрос в картотеки, где зарегистрированы люди, судившиеся и отбывавшие наказание за уголовные преступления. Оставалось только немного подождать, чтобы выяснилось, не преступал ли ныне подозреваемый советские законы в прежние годы.

При коротком совещании с майором Семеновым из КГБ, с которым Орлова связал начальник городского управления МВД, они договорились о взаимодействии, о разграничении сфер и специально о линии поведения по отношению к прибывающему в город итальянцу Пьетро Маттинелли. Майор первым делом отправил фотопортрет Виктора Андреевича по своим каналам, чтобы установить, не числится ли он среди разыскиваемых государственных преступников.

Машина заработала. Но самым неотложным пока оставалось одно: установить личность того, кто звался Виктором Андреевичем. Это удалось сделать на второй день. В жилищно-эксплуатационной конторе № 4 паспортистка узнала на фотографии одного из жильцов кооперативного дома, выстроенного на территории этого жэка. Паспортистка, между прочим, сказала, что у него есть автомобиль «Жигули».

Дальше не составило труда выяснить, что Виктор Андреевич Кутепов, ныне пенсионер, до 1971 года работал адвокатом в юридической консультации Центрального района, состоит членом городской коллегии адвокатов. Из личного дела, лежащего в райсобесе, явствовало, что пенсионер Кутепов окончил в 1935 году Харьковский университет, до войны был следователем в Донбассе, а во время войны, призванный в армию, работал в военной прокуратуре; после сорок пятого года – здесь, в городе. Холост, одинок. Беспартийный. Был записан и домашний телефон.

Сказать, что в юридической консультации хорошо помнили Кутепова, – значит употребить неподходящее выражение. Хоть он официально и числился на пенсии, с родным коллективом, как говорится, не разлучился. Часто бывал в конторе, по просьбе коллег подменял их на дежурстве. Иногда брался вести защиту по гражданским делам. Отзывались о нем самым наилучшим образом.

Прежде чем отправиться по местожительству Виктора Андреевича, Орлов позвонил ему на квартиру. Телефон не отвечал. Квартира была заперта на два замка. Домоуправ, по просьбе Орлова говоривший с соседями Кутепова, сказал, что никто его не видел уже дня два или три. Гараж Кутепова, который показал ему тот же домоуправ, был пуст.

Орлов испросил и получил у прокурора санкцию на вскрытие квартиры и гаража. Кутепова ни живого, ни мертвого ни там, ни здесь не было. Следов поспешного бегства квартира не носила.

Утром 24 мая, в среду, Орлов позвонил в КГБ майору Семенову, сообщил добытые сведения. Поблагодарив, Семенов сказал:

– Сеть заброшена, посмотрим, что будет. Теперь самое время с Нестеровой поговорить. Как думаешь?

Они сразу, с первой встречи, перешли на «ты» – отчасти потому, что были примерно одного возраста, отчасти по некоторому сходству профессий, но больше, пожалуй, по взаимной симпатии.

– Ты сам хочешь? Или мне заняться? – уточнил Орлов.

– Этот итальянец может прибыть рейсом в четырнадцать двадцать или на вечернем. Если ты ее сейчас разыщешь и к себе доставишь, я бы тоже приехал.

– Попробую.

Галину Нестерову застали дома. В половине десятого она была в кабинете Орлова. Пятью минутами позже пришел Семенов.

По предложению Орлова все сели за приставной стол – Орлов с Галей по одну сторону, Семенов – напротив. Орлов сказал:

– Просим вас, Галина Николаевна: не считайте это формальным допросом. Нам необходимо знать как можно больше об отношениях вашей подруги с Виктором Андреевичем.

Состояние оглушенности, в которое повергла Галю весть о несчастье со Светланой, еще не прошло окончательно – это было заметно и по испуганному взгляду, и по вялости движений, но все же сейчас она выглядела не такой бледной и убитой.

– Как чувствует себя Светлана? – робко спросила она.

Орлов сказал правду:

– Пока неважно.

– Вы с нею разговаривали?

Для человека, хотя и вызванного не ради формального допроса, но причастного к расследованию тяжкого преступления, ответ на этот вопрос имел первостепенное значение, легче отвечать самому на вопросы следователя. Но надобно быть крайне наивным, чтобы вот так, ничтоже сумняшеся, выведывать тайны следствия. Именно поэтому Орлов, как и Семенов, понял, что Нестерова задала свой вопрос без всякой задней мысли.

– Нет, – сказал Орлов. – Она не может говорить. Она без сознания.

Галя опустила голову. Выдержав небольшую паузу, Орлов спросил:

– Вы давно дружите?

– Со школы, с восьмого класса.

– И маму знаете?

– Конечно.

– А Виктор Андреевич когда появился?

– В прошлом году.

– На какой почве Светлана познакомилась с Виктором Андреевичем?

Галя ответила не сразу, словно хотела вспомнить подробности.

– Он знал Пьетро.

– И Пьетро познакомил вас с Виктором Андреевичем?

– Нет, Виктор Андреевич привез Свете посылку.

– Какую посылку?

– Он ездил в Италию, Пьетро с ним передал.

Семенов поглядел на Орлова, сделал, прочертив рукой в воздухе, какой-то знак, непонятный Гале, но Орлов прекрасно его понял, поднялся, подошел к своему столу, достал из ящика фотокарточку, дал ее Семенову, а тот положил карточку перед Галей и сказал:

– Вы говорите, Виктор Андреевич знал Пьетро. Посмотрите на этот снимок внимательно…

Галя с удивлением посмотрела на знакомую фотокарточку и перевела взгляд на Семенова.

– Это мы в кафе «Над рекой».

– А кто, по-вашему, за соседним столиком? Видите – встает с кресла…

Она снова посмотрела на снимок и сказала неуверенно, полувопросительно:

– Похож на Виктора Андреевича.

Когда Орлов позавчера показывал Галине Нестеровой крупно выкадрированное из этого снимка лицо Виктора Андреевича, она четко, без колебаний узнала его, а сейчас заколебалась. Объяснить это нетрудно, но лишь при одном условии – если в момент съемки подруги еще не были знакомы с ним.

Орлов спросил:

– Тогда вы уже знали Виктора Андреевича?

– Нет… нет… К Светлане он позже пришел, гораздо позже, – на секунду оживившись ответила Галя.

– А тут он был отдельно? – спросил Семенов.

– Во всяком случае, не с нами…

– И не заговаривал?

– Нет.

– Что же получается? Ведь вы утверждаете, что они с Пьетро знакомы…

– Не понимаю, – виновато призналась Галя.

Орлов и Семенов посмотрели друг на друга. Одно из двух: или Виктор Андреевич и Пьетро Маттинелли действительно хорошо знали друг друга еще до момента съемки, и тогда надо предположить какой-то непонятный сговор между ними, или они вообще незнакомы, и в таком случае ко всему последующему имеет отношение один Виктор Андреевич.

– Хорошо, – сказал Семенов. – Виктор Андреевич передал посылку от Пьетро… Что же в ней было?

Галя слегка пожала плечами. Вопрос был ей явно неприятен.

– Разные вещи… Косметика…

– Дорогая посылка?

– Да… Довольно дорогая, – неохотно ответила Галя.

– И вещи итальянские?

– Не только.

– На вашу долю тоже что-то было? – продолжал Семенов.

– В тот раз… – Она замялась. – Простите, я должна сообразить…

– А был разве и другой раз? – не дожидаясь ответа на предыдущий вопрос, спросил Семенов.

Галя кивнула.

– И опять через Виктора Андреевича?

– Да.

– И сколько же посылок получено?

– Три, – сказала совсем тихим голосом Галя.

Помолчали. Потом вновь вступил в разговор Орлов:

– И что же? Как все это мотивировалось?

– Виктор Андреевич говорил: Пьетро любит Светлану.

Орлов не объяснил, что он имеет в виду, но Галя мгновенно разобралась в умолчаниях. Это многое прояснило для Орлова и Семенова: стало быть, вопрос попал, если можно так выразиться, на готовую почву – стало быть, этим вопросом уже задавались. И ответ не разумелся сам собой.

– А лично для себя Виктор Андреевич никаких выгод не искал?

Галя начинала, вероятно, уставать от этого разговора. Слишком велико для нее было напряжение последних двух дней. Она вздохнула глубоко и протяжно и сказала еще более тихо:

– Наоборот.

– Как это понимать? – спросил Семенов.

– Он нас еще и угощал.

– Дома у него бывали?

– Нет.

– А он у вас?

– Как-то заезжали ко мне на часок. Втроем…

Семенов сказал:

– Ну, что ж… Пожалуй, на сегодня все. Спасибо вам, Галина Николаевна…

Она встала. Встали и они.

– Я вам еще понадоблюсь? – спросила она.

– Не исключено, – сказал Орлов. – Вас это беспокоит?

– Понимаете, мама хочет, чтобы я уехала отдыхать.

– Далеко?

– В Крым.

– Но у вас, если не ошибаюсь, в институте сессия начинается.

– Зачеты я уже сдала, а экзамены можно потом.

– Ну, это дело хозяйское, – сказал Семенов. – Вы только адрес нам оставьте, и можете ехать.

Орлов дал ей лист бумаги со своего стола, вынул из кармана шариковую ручку. Она написала адрес того друга их семьи, отставного генерала, у которого они с матерью отдыхали вот уже несколько лет подряд: Крым, Алушта…

Отпустив Галину Нестерову, Орлов и Семенов расстались. У каждого из них были свои дела.

Орлов вызвал Алексея Дмитриева и отправился с ним вместе сначала к нему домой, а потом в гараж. Орлова интересовали замки, но сам он мало в них разбирался и, осмотрев дверные запоры квартиры и гаража, он позвонил от Леши на вагоноремонтный завод, где работал старик слесарь, великий знаток замков, к знаниям которого угрозыск прибегал для экспертиз и консультаций, и послал за ним машину. В ожидании слесаря Орлов и Леша толковали на отвлеченные темы и пили квас, сваренный отцом Леши еще к Первому мая. Когда слесарь приехал, Орлов объявил Леше, что замки входной квартирной двери и гаража придется изъять, а на их место поставить новые. Слесарю Орлов сказал, чтобы он тут же съездил в магазин, и дал свои деньги на приобретение замков. В старых замках Орлова интересовали те их части, которые при запирании и отпирании вступают в контакт с ключами. Слесарю надлежало разобрать замки и отвезти упомянутые части в оперативно-технический отдел УВД. Но прежде дядя Веня должен вставить купленные замки взамен старых.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒