Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

Ричмонд, сентябрь 2010 года

Следственное подразделение полиции Ричмонда располагалось в массивном каменном здании цементно-серого цвета. Фелиции Стоун часто казалось, что, попадая туда, она теряет свои мыслительные способности. Сейчас она стояла на служебной парковке, на другой стороне Джефферсон-стрит, и размышляла, не может ли этот каменный гроб быть творением городских преступников, которые придумали его, чтобы запереть всех следователей и сделать их вялыми и сонными. Прислонившись к полицейской машине, она в первый раз после новогоднего вечера жадно курила сигарету, а на необъятной поверхности серой стены прямо напротив нее висела огромная металлическая голова. Она принадлежала мужчине в полицейской фуражке. Вниз по центру фуражки шла светло-синяя полоса. Она спускалась на лицо и делила его на две половины, проходя по носу, губам и подбородку. Архитекторы, словно в напоминание, что здание должно унижать полицейских и мешать им работать, оставили железному полицейскому две большие дыры на месте глаз. Под скульптурой была маленькая дверь, которая вела в помещения, занимаемые городскими следователями. Фелиция как-то назвала их карцерами слепых детективов. Шутку оценил только Лаубах. Остальные почти инстинктивно гордились своим рабочим местом и обижались каждый раз, когда она язвительно о нем отзывалась. Поэтому теперь Фелиция это название вслух больше не произносила.

Она бросила сигарету — на вкус та оказалась противнее, чем Фелиция надеялась, но все-таки терпимой. От тошноты, правда, курение не помогало. От нее, как опасалась Фелиция, было только одно средство. То, которое она пробовала один раз тем проклятым летом после окончания школы и которое с тех пор никогда не позволяло ей о себе забыть, забыть о вечном соблазне бегства от тревоги и тошноты. Фелиция Стоун села в служебную машину, к которой только что прислонялась. «Впрочем, есть еще один способ справиться с тревогой, — подумала она. — Распутать это чертово дело». Разгадка точно произвела бы на нее целительный эффект.

Фелиция повернула направо, к Уэст-Грейс-стрит, и стала размышлять о серийных убийцах. Вернее, о том, почему она все время думает о серийных убийцах. Во время того курса подготовки в Вашингтоне, на который она и записалась-то, чтобы отдохнуть от работы, преподаватель однажды сказал кое-что, крепко запавшее ей в память. В детстве будущий серийный убийца может мочиться в постель, мучить животных или заниматься поджигательством. Но все это вовсе не обязательно. Не все маньяки были трудными детьми или страдали от какого-нибудь рода насилия. На самом деле у всех серийных убийц есть только одна общая черта: богатая фантазия. В детстве они придумывают себе дивный волшебный мир, куда можно спрятаться, когда реальность против тебя. Этот волшебный мир постепенно превращается в мрачное и печальное место, где царят насилие, унижение и дьявольские козни. Но оно остается местом, в котором будущий серийный убийца — царь и Бог. Когда такой ребенок пытается осуществить свои фантазии, он превращается в серийного убийцу, а его мечты — в кровавые преступления.

Следующее высказывание преподавателя она помнила почти дословно: «Думаю, серийные убийцы как раз потому так притягивают киношников и писателей, что и те и другие пользуются одним и тем же алгоритмом. Поступки серийных убийц — это грубое воплощение их сладких вымыслов». Опираясь именно на эти слова, она и связывала уникальное убийство, которое они расследуют, с мрачным миром серийных убийц. В этом преступлении было что-то ненастоящее, словно его сочинили, как стихотворение.

Через несколько кварталов она повернула направо, а затем, на круговой развязке у памятника Роберту Эдварду Ли, еще раз направо и поехала от центра города по Моньюмент-авеню. Эта улица ей нравилась. Она напоминала, что в былые времена город Ричмонд кое-что значил для Соединенных Штатов.

Секретаря Музея Эдгара Аллана По звали Меган Прайс. Загородный адрес на Кентербери-роуд у «Виндзор фармз» недвусмысленно указывал, что в ее распоряжении находится не только зарплата музейного работника. Очевидно, ее муж — адвокат или врач, который зарабатывает за двоих, а на работу в музее она смотрит как на хорошую альтернативу благотворительному волонтерству. Фелиция приближалась к «Виндзор фармз» по улице Лафайет. Другие, наверное, выбрали бы Малверн-авеню, но она никогда не делала этого, разве что ей нужно было именно туда. Она старалась не проезжать лишний раз мимо дома, в котором ее жизнь однажды разделилась на «до» и «после».

Фелиция не стала по телефону предупреждать Меган Прайс о своем визите. Когда расследуешь убийство, не стоит давать людям время собраться с мыслями. Стоун рассчитывала, что госпожа Прайс выполняет распоряжение Рейнольдса, убедительно просившего всех сотрудников музея разъехаться по домам и ждать, когда полиция свяжется с ними. Разумеется, речь не шла о том, что полиция выйдет на связь моментально, поэтому раньше или позже большинство из них вернутся к нормальной повседневной жизни и отправятся из дому по своим делам. Но информация о том, как долго человек выжидал, прежде чем заняться своими делами, и какими именно занялся, устав ждать, пока что-нибудь произойдет, может навести полицию на новый след, если повезет.

Перед тем как уехать из полицейского управления, Фелиция выслушала от Рейнольдса краткую характеристику Меган Прайс. Пока что не было оснований подозревать, что она имеет отношение к убийству. Хотя вообще-то Фелиция придерживалась одного золотого правила — в начале дела подозревать всех и вся. Она сформулировала его как-то раз, когда они с коллегами пошли куда-то пить пиво (а в ее случае — колу): «Следователь должен руководствоваться правилом, прямо противоположным основному закону судебной практики. Все виновны, пока не доказано обратное; в последнем случае с подозреваемого снимается обвинение в той части, где его безвинность доказана, а во всем прочем он по-прежнему остается на подозрении». Как ей помнилось, из всей компании только Лаубах вместе с ней громко и мрачно рассмеялся шутке. Но одно дело пошутить, пусть и не без доли правоты, и совсем другое — постоянно держать это золотое правило в голове. У Меган Прайс на ночь убийства оказалось довольно надежное алиби. Она вместе с мужем лежала у себя в кровати и спала, а вечером накануне принимала гостей, которые не расходились почти до полуночи. Кроме того, по словам Рейнольдса, она была довольно хрупкой дамой шестидесяти трех лет. Приблизительного описания убийцы они еще не составили, но Фелиция сомневалась, что госпожа Прайс под него подойдет.

Поэтому она ехала к секретарю, чтобы задать один-единственный вопрос: что за история приключилась с фрагментом кожи из корешка пока не найденной ими книги? Она припарковалась на тротуаре на некотором расстоянии от каменного викторианского дома с четырьмя трубами. Дом оказался таким, как она себе его и представляла: огромным и вычурным. На подъездной дорожке хватило бы места как минимум для десяти полицейских машин, но когда подходишь к дому пешком, складывается более правильное впечатление и о нем, и о его владельцах. На пути к темной парадной двери — неужели красного дерева? — обрамленной широким белым порталом, Фелиция лишь утвердилась в своих догадках о чете Прайс. Они определенно существовали не на те средства, которые жена зарабатывала в музее. На подъездной дорожке стоял «ягуар» — о нем Паттерсон наверняка много чего мог бы рассказать. Для Фелиции же он был просто неоправданно дорогой жестянкой на колесах. Сад оказался ухожен, от цветов магнолии пахло наемным садовником. Дом также выглядел безупречно: новые окна, свежевыкрашенные карнизы. Он уже простоял больше сотни лет и простоит еще столько же, если семейство Прайс будет так за ним ухаживать, в равных пропорциях смешивая любовь и труд латиноамериканских рабочих.

Дверной звонок прозвучал глубоко и значительно, затем наступила тишина, почти поглотившая шум редкого дорожного движения на застроенной виллами улице у нее за спиной. Фелиция заметила, что непроизвольно стискивает кулаки. Она рвалась начать расследование и от любого свидетеля ждала чудес.

Наконец дверь отворилась.

Меган Прайс красила волосы, наверняка давным-давно седые, в красноватый цвет, который очень шел к ее глазам цвета ржавчины. Скорее всего она немного подреставрировала лицо, убрала несколько морщинок и подтянула кожу, но все было сделано так умело и осторожно, что у зрителя все-таки оставалось сомнение — а была ли вообще операция? Причем даже тогда, когда госпожа Прайс растерянно улыбалась. Такой же улыбкой госпожа Прайс встретила и Фелицию Стоун, которая, несмотря на свою миловидную мордашку, никогда не умела делать вид, будто она не из полиции. В этот раз следователь тоже не стала прикидываться и молча показала хозяйке полицейский жетон.

— Быстро вы, — сказала госпожа Прайс. На ней была повседневная одежда свободного покроя, но все равно очень элегантная и явно купленная не в сети «Валмарт». Лицо ее из неуверенного сделалось серьезным. — Приятно видеть, что расследование этого ужасного дела получило высокий приоритет. У вас уже есть догадки, кто мог сотворить такое с беднягой Бондом? Он был очень добрым и тактичным человеком.

— Соболезную, — сказала Фелиция Стоун. — Если бы мы знали, кто это сделал, я бы здесь сейчас не стояла.

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста. — Госпожа Прайс шире открыла дверь и на шаг отступила в сторону, давая гостье дорогу. В холле Прайсов квартира Фелиции поместилась бы целиком.

— Не разувайтесь. После обеда придет домработница. — Хозяйка повела Стоун в кухню. Кухня была обшита дубом и декорирована каменными вставками и черной бытовой техникой. Госпожа Прайс предложила гостье барный стул у кухонного островка и, покопавшись в недрах бесчисленных навесных шкафов, достала две веджвудские кружки в цветочек с подходящими блюдцами.

Спроектированное профессиональным дизайнером пространство кухни заполнила мелодия звонка. Хозяйка достала телефон из украшенного цветочками кармана палевой кофты и ответила деловым голосом:

— Напомните мне, мистер… простите, как ваша фамилия? Гэри Риджуэй, да. Так вот напомните мне, мистер Риджуэй, сколько мы заплатили вам за эту работу. Я понимаю. А почему вы не можете закончить к завтрашнему дню? Хорошо, я сообщу об этом мужу. — Вздохнув, она положила трубку. — Кустари! — Она беспомощно всплеснула руками.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет, просто хотела перекрасить свой автомобиль. У меня маленький «фольксваген-битл». Несколько дней назад сдали его в мастерскую. Терпеть не могу ездить на «ягуаре».

Фелиция Стоун кивнула, автоматически отметив про себя, что госпожа Прайс упомянула своего мужа, хотя разговор касался ее собственного автомобиля. Всегда-то они приплетают мужей, эти дамочки из элитарных районов, как будто они пупы земли.

— Я только что заварила чай, — сообщила госпожа Прайс, — зеленый. Это так полезно для здоровья. Не знаю, как вы, а я после кофе становлюсь слишком нервной.

— Зеленый чай успокаивает, — улыбнулась Фелиция, не признаваясь вслух, как это ей сейчас нужно.

Чай был заварен в чайнике из того же сервиза, что и чашки. Пирожные «мадлен», которые госпожа Прайс выставила на стол, явно выпекались дома, но, похоже, не ее собственными руками. Несмотря на все кулинарное совершенство, они слегка отдавали равнодушием. «И здесь оплаченная помощь», — подумала Фелиция.

— Перейду сразу к делу, — произнесла она, откусив от французского кондитерского чуда в форме ракушки. — Сегодня утром вы сообщили моему коллеге, что Эфраим Бонд отправил в университет на экспертизу фрагмент кожи. Это был Университет Ричмонда или УСВ?^[12]

— УСВ. Мой муж руководит Институтом Филипса. Они занимаются исследованиями болезней и всякими такими хитрыми штуками — вам лучше спросить Фредрика. Там, в университете, больше занимаются головой, челюстями и шеей, но муж сказал, что знает, куда нужно отправить на проверку кусочек кожи, и я отдала образец ему. Это важно? Вы думаете, это как-то связано с делом?

— Пока что мы проверяем каждую ниточку.

— Можно Фредрику позвонить, — предложила госпожа Прайс.

Не дожидаясь ответа, она взяла телефон и набрала номер. Объяснила, по какому поводу звонит. Несколько раз, почти скучая, ответила «да» и положила трубку. У Фелиции сложилось впечатление, будто госпожа Прайс просто умирает от скуки каждый раз, когда ей приходится разговаривать с мужем по телефону.

— Фредрик сказал, что результаты экспертизы готовы и сегодня их должны были отправить в музей с курьером, но, узнав о случившемся, он решил задержать бумаги у себя. Если хотите, можете забрать их у него в офисе.

— Как долго ваш муж пробудет на работе? — Спрашивая, Фелиция подумала о том, что господину Прайсу вообще-то следовало бы сегодня взять отгул, а не оставлять жену одну в огромном и пустом доме наедине с ее мрачными мыслями.

— Он вас дождется.

Фелиция поднялась с места. На пути к выходу она остановилась взглянуть на фотографии в прихожей. На большинстве снимков оказалась запечатлена чета Прайс. На некоторых фотографиях, похоже, сделанных очень дорогой техникой, но по-любительски, присутствовал самоуверенно улыбающийся темноволосый мальчик. Кое-где мальчик был снят в одиночестве — играющим в бейсбол или сидящим в парусной лодке. Какие-то снимки, очевидно, сделали у летнего домика, вероятнее всего, в Чесапикском заливе. Фелиция заметила, что на всех фотографиях мальчик выглядел не старше десяти лет; ни фотографий молодого мужчины с семьей, ни перепачканных кашей внуков она не увидела. Вот откуда бралось зябкое чувство пустоты, не покидавшее ее с тех пор, как она переступила порог дома Прайсов.

Фелиция отвернулась от фотографий и посмотрела на госпожу Прайс, вышедшую ее проводить. «Она действительно очень стройная и хрупкая», — подумала следователь и задала свой последний вопрос:

— А не известно ли вам об этом образце кожи еще что-нибудь?

Меган Прайс задумчиво на нее посмотрела.

— Бонд мне о нем ничего не говорил, — ответила она, — но, думаю, я кое-что знаю. Несколько недель назад я обратила внимание на поврежденный корешок одной книги из личного собрания Эдгара По. Собственные книги По стоят в книжном шкафу в кабинете Бонда. В основном это первоиздания книг самого По, но есть и книги других авторов, принадлежавшие его родственникам или ему самому. Книга, о которой я говорю, лежала раскрытой у Бонда на столе. Он куда-то вышел, и я подсмотрела, что это за книга. Я хорошо знаю все экземпляры и ни разу не видела, чтобы с корешков снимали кожу. Та книга оказалась первоизданием «Паломничества Чайльд Гарольда» лорда Байрона. Об этом экземпляре известно не так уж много. Некоторые утверждают, будто По купил его в Нью-Йорке у кого-то из эмигрантов вместе с некоторыми другими книгами, но никаких документальных подтверждений этой покупки нет.

— Как вы думаете, зачем Бонд снял кожу с корешка, если, конечно, это вообще был он?

— Кожу с корешка удалил почти наверняка Бонд, но вот зачем? Книга оставалась в хорошем состоянии. Для снятия кожи с корешка я могу придумать только одну разумную причину: Бонд установил, что на самой коже написан какой-то текст.

— Что вы имеете в виду?

— Эту книгу переплетали в восемнадцатом веке. Телячья кожа была редким товаром, поэтому все оказывавшееся под рукой шло в ход. Например часто на переплеты пускали листки пергамента из старых книг. Ведь пергамент тоже делали из телячьей кожи. Поэтому и сегодня время от времени нам случается находить отрывки старинных рукописей на внутренней стороне книжных корешков. Иногда таким образом открывают важные исторические и литературные памятники и документы. Есть и более запутанные случаи: изредка находят пергаменты, исписанные в несколько слоев. В Средние века отмывать исписанный пергамент и наносить на него новый текст считалось самым обычным делом. Из-за этого оказались утрачены многие важные тексты — их попросту смыли, чтобы освободить место для новых записей. Пергамент с такими многослойными текстами называется «палимпсест». Сегодня с помощью современных средств анализа ученые часто могут определить, что за текст находится в самом «низу», то есть восстановить так называемый scripta inferiori^[13].

Фелиция кивнула, немного впечатленная знаниями, которыми щедро делилась с ней госпожа Прайс.

— Вы предполагаете, что Бонд сделал подобное открытие?

— Не знаю. Я только строю догадки. Но возможно, именно поэтому последние недели он выглядел таким таинственным.

— Вы упомянули телячью кожу. Есть у вас идеи, зачем Бонду могло понадобиться перепроверять, телячья ли это кожа? А не мог ли кто-нибудь переплести книгу или пустить на переплет пергамент из какого-то другого материала?

— Телячья кожа считалась самой лучшей, но пергамент делали из разных типов кожи, козья и свиная тоже широко применялись.

— Но почему Бонду оказалось так важно выяснить, что за кожа пошла на пергамент?

— Даже представить себе не могу. — Госпожа Прайс глубоко вздохнула.

Фелиция Стоун поблагодарила ее за помощь и уехала.

Институт Филипса располагался по адресу: Норт-стрит, 11, в самом сердце Ричмонда, недалеко от района Капитолия с его старинными домами и бесценными свидетельствами той эпохи, когда Ричмонд возглавлял борьбу за независимость. Сидя в этом городе, отцы-основатели твердили, как припев, свой главный девиз: «Дайте мне волю иль дайте мне смерть».

Сегодня понятие свободы расширилось до такой степени, что подразумевает свободу выбора вкусовой добавки в кофе латте и марки на спортивном костюме, изготовленном совершенно несвободным китайским рабочим. Но несмотря на это, Фелиции нравились эти немые напоминания о том, что слово «свобода» не пустой звук и своей работой она в некоторой степени помогает этому слову сохранить свой первоначальный смысл. Поэтому, если предоставлялся повод, она никогда не упускала случая заглянуть в район Капитолия. Она припарковала машину в нескольких кварталах от цели своего путешествия и двинулась пешком через парк, мимо памятника Борцам за гражданские права в Виргинии, по направлению к институту.

Фредрик Прайс оказался широкоплечим седым человеком, и только брови выдавали в нем прежнего брюнета. Держался он дружелюбно, но деловито.

— Результаты экспертизы у меня здесь. — Он взял быка за рога, едва она успела представиться и усесться на стул перед большим современным письменным столом с буковой столешницей. В руках у него был запечатанный конверт. — Если хотите, я могу его открыть и прочитать. Самой вам будет трудновато с научными терминами.

Ее так и подмывало сказать, что на вид она, конечно, молоденькая и глупенькая, но это только на вид, а кроме того, в полиции очень даже много людей, которые понимают язык науки не хуже, чем руководитель Института Филипса. Вместо этого она кивнула, улыбнулась и попросила его прочесть. Правильная следовательская тактика заключается в том, чтобы как можно чаще позволять людям вести себя так, как им хочется.

Какое-то время он молча читал, а потом сказал:

— Не знаю, какого результата экспертизы вы ожидали и откуда взят образец кожи… — Фредрик Прайс сгорбился и оперся локтями на стол; вид у него был по-настоящему встревоженный. — Но думаю, что вот это вас удивит.

Затем он растолковал содержание результатов. Он еще только начал говорить, а она уже знала: маленький кусочек кожи — это не просто ниточка, и еще того менее — ложный след. Это самая суть дела. Экспертиза показала: кожа образца когда-то принадлежала человеку. Впрочем, это было приблизительно пять сотен лет назад.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒