О социальных сетях и их возможностях

В целом российский социум поражен сегодня быстро развивающейся деинституционализацией. Несколько оставшихся «вывесок» в виде парламента, выборов, НГО и т. п. не меняют ситуацию. Это не более чем маскарад, привычный еще с советских, если не с давних российских времен. Ключевой (но крайне вяло продуманной и слабо реализованной) проблемой постсоветской России по-прежнему остается проблемаинституциональной организации— строительства и автономии институтов, реальных субъектов социального действия.

Вспомним, что в многообразных процессах европейской модернизации, при формировании современных обществ наделялись особым статусом «локомотивов» социального развития прежде всего формы конкурентной инициативы автономных социальных субъектов и их позитивной кооперации (самостоятельности,соревновательностиисолидарности, как ни парадоксально это соединение для российского ума). По этой линии и шел процесс институционализации различных ценностей и типов действия, функциональной дифференциации новых, модерных институтов. Так сложились институты рынка в экономике; механизм партий и парламентская дискуссия в политике; состязательность в суде; массовое доверие базовым институтам общества; многообразные культурные группы и средства межгрупповой коммуникации (независимые журналы); конкурирующие формы образования; сомнение и полемика в науке. Привычная же для российского сознания вообще и для политической культуры в частности логика пассивного ускользания от определенности самостоятельного действия и ответственности за него, мысленная фигураневключенностивместе с риторикойисключительностипринципиально не дают ответа на позитивные вопросы о реальном выборе и поступке, о возможностях изменения и собственном участии людей в каких бы то ни было переменах.

В подобных условиях ведущей характеристикой институционального устройства нынешнего российского социума выступает двуплановость, двузначность, двусмысленность наличных институциональных форм. По всей видимости, это вообще основополагающая характеристика адаптирующихся сообществ, в которых устранены, подавлены или сдерживаются самостоятельные источники и силы развития. В нынешних институциональных структурах социума и формах коллективного действия россиян относительно «новые» для советского социума и опыта, заимствованные элементы соединяются со «старыми». Например, либерально-демократические с авторитарно-советскими и традиционно-партикуляристскими (выборные представительские учреждения, политические партии). «Старые» регулируют реальное поведение в рамках самого института, «новые» связывают с внешним миром, с деятельностью других институций и инстанций, включая воображаемый Запад, его институциональные системы и универсальные нормы.

О социальных сетях и их возможностях

Наблюдатели и аналитики деинституционализации российского социума нередко говорят о вытеснении или даже замене институтов социальными сетями (в ряде случаев — о замене «плохих» институтов «хорошими» сетями). С легкой руки Мануэля Кастельса, сетевой подход к описанию обществ и общественной жизни в последнее десятилетие получил широкое распространение, приняв даже, особенно в российских общественных науках, в околонаучной публицистике, черты своеобразной моды. Тут необходимы серьезные уточнения.

Как представляется, жители России с достаточной регулярностью чаще всего включены сегодня в сети двух типов — с одной стороны, сети родственной или дружеской поддержки и взаимопомощи (практически все), с другой — виртуальные сети Интернета (до четверти населения, по преимуществу молодежь). Уже приходилось писать, что сеть как форма взаимоотношений, как тип социальной связи не заменяет «старых» институтов и не перерастает в «новые». Обычно она срастается с теми или иными институтами, какие есть, используя имеющийся у них ресурс, к которому у рядового человека либо вовсе нет доступа, либо этот доступ существенно затруднен. Таковы отношения «знакомства» с «нужными людьми», блат и т. п. Отмечу несколько черт подобных отношений, которые, с моей точки зрения, делают невозможным их перерастание в институциональные (институционализацию).

Прежде всего, это отношения персонализированные, они неотделимы от участвующих в них персон и не терпят «третьих лиц». Для социолога это значит, что они не универсалистские, почему и не могут быть отрегулированы правовым образом (для института обязательна правовая санкция), а стало быть, они невоспроизводимы универсальным, «идеальным» образом. Персонификация отношений, в частности отношений власти, — черта, которую принято связывать с домодерными социальными укладами; в этом плане она, можно сказать, противостоит модернизации, препятствует становлению модерных институтов.

Далее, отношения типа «нужных знакомств» складываются по поводу установленной нормы, более того — минимальной нормы некоего необходимого индивиду блага, которое ему «положено», но тем не менее для него недоступно (например, обычное медицинское обслуживание или погребальный ритуал). Поэтому они не содержат той ценности обязательного превышения результата, которая порождает стремление к достижению «далекой» цели (по меркам социокультурного пространства-времени) и дает начало состязательности. Благо по блату дефицитно, но не вызывает открытого соревнования, а значит — тут нет ни авторитетной фигуры судьи (и критериев судейства), ни публики (публичности действий). Соответственно, в сетях отсутствует или крайне слаба возможность лидерства и вообще сколько-нибудь сложная организация: простая иерархия «проситель — донатор» задана, но она не может стать ничем другим и не терпит рядом с собою никакой другой.

Компьютерные сети, будь то построенные как акт общения (допустим, http://www.odnoklassniki.ru), будь то включающие дарение некоего блага (скажем, сервисные сайты типа http://imhonet.ru), имеют для России характер новинки, к тому же — импортной, но в социологическом плане они не выходят за привычные, описанные выше отношения «своих», здесь то же двойственное, кентаврическое соединение «старого» и «нового», о котором шла речь выше. Они действуют по принципу «Присоединяйся». Присоединение означает поддержание нормы, в том числе нормы оценки, в данном кругу, что дает возможность градуировать оценку, но не создает и не вносит новой ценности, смысловой открытости неизвестному. Поэтому и здесь сложная структура взаимодействия (даже по принципу двухступенчатой коммуникации) фактически отсутствует. Введение фигуры или фикции «эксперта» — не более чем wishful thinking организаторов и/или участников: «эксперт» здесь лишен основополагающих функций смысловой интерпретации, он — оценщик, рекламист, его дело — умело предугадать оценку и незаметно, опережая других участников, присоединиться к ней, но не вводить новые основания оценок («новые смысловые разрезы», в терминах Тынянова). Такую сеть можно описать по модели «Будь как мы» или, по рекламному слогану, «Вливайся!». Это модель мобилизации, только «мягкой» (как реклама — опять-таки постсоветская новинка — действует, понятно, мягче, нежели привычный советский приказ).

Если данная сеть не устраивает индивида, он вправе сформировать свою, но построена она будет на том же принципе — тиражирования простого. В виртуальных сетях, опять-таки, нет публики, участники здесь — все участвующие, ролевая дифференциация и в данном случае отсутствует либо предельно упрощена по той же модели «проситель — донатор». Между тем в подобных сетях допускается цензура (самоцензура): известны случаи удаления сообщений, недостаточно лояльных по отношению, например, к представителям политической верхушки. Если объединение здесь происходит по принципу подражания, то в отношении темы или проблемы, вокруг которой участники объединяются, можно говорить о технологиизабалтывания: рано или поздно бесконечное комментирование без выработки даже условного консенсуса и принятия реальных решений подрывает или вовсе разрушает значимость темы и ответственных высказываний (позиций) по ее поводу.

Цензура действует по привычному принципу советской «глушилки», тогда как забалтывание, семантическая «смазь», придание вида гласности без реальной публичности (скажем, на сайтах типа www.zaputina.ru) — технология в отечественных условиях относительно новая. Если говорить о политической сфере в России последних десятилетий, то близкую и по форме, и по функции тактику в эту область ввел, видимо, Владимир Жириновский, прибавив к ней демонстративную агрессию и беззастенчивый блеф, но это уже предмет для другого разговора. Характерно, что выход Жириновского на сцену «большой политики» в качестве триумфатора — 1993—1994 годы — совпал с началом постепенного перерождения независимых массовых коммуникаций, прежде всего телевизионных, во все более подконтрольные государству, действующей власти. Увеличение развлекательности на «голубом» экране — феномен из того же ряда, что и ритуализация, церемониализация сегодняшней российской политики.

В обстановке, видимо отчасти похожей на описываемую, Вальтер Беньямин говорил в свое время об «эстетизации политики». Виртуальная коммуникация, где создатель неотделим и неотличим от пользователя (это и есть ситуация пародирования либо эпигонства), еще увеличивает возможности подобной ритуализации, «неполного присутствия» или даже алиби участников при неограниченных возможностях их виртуального же вмешательства — например, цензурного или демонстративно-агрессивного (оскорбительные выражения, мат). Эстетизации политики Беньямин, как помним, противопоставлял «политизацию эстетики». Примеров подобной контрстратегии творческой элиты в России сегодня, кажется, не видно. Это не значит, что ее нельзя ожидать.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒