|
|||
РЫБА-ОДЕЯЛОРЫБА-ОДЕЯЛО
В первые месяцы войны одна фронтовая газета сообщала, как небольшая группа наших почти безоружных моряков разгромила гитлеровскую моторизованную пехоту. Из приделанных к рулям автоматов мотоциклисты рассыпали вовсе стороны пулеметные очереди. Стрекоту было много, а попадаемость ничтожная: из ста пуль едва ли две достигали цели. С бешеной скоростью мчались гитлеровцы по прямым шоссейным дорогам. Но стоило им попасть на пересеченную оврагами или заваленную камнями местность, как пропадал весь воинственный блеск. Недаром грозная мотопехота потерпела свое первое поражение на одном из скалистых диких островов Балтики. С ней встретились молодые водолазы с учебного судна «Устрица», которое потопил вражеский бомбардировщик. Моряки вытащили на берег все, что успели захватить с корабля, и спрятались за обросшие мхом камни. Блестя рулями, по узкой тропинке, загроможденной множеством валунов, извивалась цепь гитлеровских автоматчиков по направлению к островному маяку. Отступать от неприятеля было некуда. Кок Веретенников держал наготове спасенные с судна медный бачок и поварскую чумичку. Когда приблизился первый мотоциклист, кок приподнялся из-за укрытия и огрел его по каске длинной ложкой. Удар был не столько сильным, сколько неожиданным. Гитлеровец упал со своей машины. На него с размаху налетел второй, на второго – третий... Водолазы колотили гитлеровцев: кто галошей со свинцовой подметкой, кто медным шлемом, кто тяжелыми грузами, а некоторые просто накрывали их резиновой водолазной рубахой, лупили камнями и кричали: «Бей рыбу-одеяло!» Этот боевой клич подхватили прибежавшие с маяка гидрографы. Они помогли окончательно разгромить мотоциклистов. – А что такое рыба-одеяло? – спросили гидрографы. Молодые водолазы рассмеялись и рассказали историю, которая произошла с ними перед Отечественной войной.
* * *
На мелководном Лебяжьем рейде появилось непонятное морское чудовище. Оно искало пищи. Слух о нем дошел и до учеников балаклавской водолазной школы, недавно прибывших на Балтику с Черного моря. Они проходили здесь практику на широкобортном судне «Устрица». Водолаз Лошкарев готовился идти под воду, проверить первую работу учеников: прокладку тросов под днищем затонувшего корабля. Лошкарева дружно одевали под командой старого подводника дяди Миши. – Надеть на водолаза рубаху! – Есть! – ученики старательно растянули тугой фланец водолазной рубахи. – Раз, два, три – дернули! – Водолаза на галоши! – Есть! – Надеть нож и манишку! – Есть! – Приготовить шлем! По этой команде в медном водолазном шлеме проснулся корабельный пес Кузька. Он отлично знал, что сейчас его вышвырнут за хвост из любимой прохладной медной спальни. Кузька добровольно покинул шлем и ушел досыпать в судовую рубку. – Есть приготовить шлем! – хором ответили курсанты. И тут из зеленовато-бутылочной глубины рейда показалось что-то темное. Тотчас над водой началась возня чаек. Сильно рассекая крыльями воздух, они с криком бросились вниз и начали клевать зыбкие темно-серые бока какого-то непонятного животного. Острым наметанным глазом старого моряка боцман Калугин внимательно вгляделся и сказал ученикам: – Моряк должен все знать, что бы ему в море ни встретилось. Вы должны научиться отличать щуку от палки. Вот вам волна принесла загадку. Отгадывайте!.. Огромная непонятная темно-серая груда, то расплываясь в лепешку, то собираясь в колючий зеленоватый шар, медленно шла на «Устрицу». Яркое солнце и мелкая рябь мешали рассмотреть, где у этого чудовища пасть, глаза, плавники и жабры; хвоста тоже не было видно, а вместо чешуи торчали какие-то пепельно-серебристые колючки. Старые моряки – Калугин, дядя Миша, Лошкарев, Гаранин – понимающе переглянулись. – Отставить шлем! – скомандовал дядя Миша. Кочегар Вострецов вылез из своей кочегарки, поглядел за борт и засмеялся, но под строгим взглядом боцмана курсантам ничего не сказал. Молодежь внимательно вглядывалась в странное морское животное. Кто же это такой? Морской еж? Но у ежа колючки гораздо длиннее и сам он не больше кулака. Это чудовище размером походило на кита, но фонтанов не пускало и хвостом не било: хвоста у него не было. Гребнезубую акулу-людоедку тоже все знали – она юркая, с острым плавником и похожа на большое веретено. А это чудовище круглое, без плавников и плывет, будто ничего не весит. И откуда только оно взялось? – Родилось под пристанью, – сказал боцман. Ученики не поверили. Дно этого рейда за время своей практики они узнали хорошо; доставая из грунта то корабельные якоря, то баржу, то затонувшие части землечерпалки, они обыскали здесь каждый камешек, каждую ямку и даже принесли боцману оброненный им когда-то с борта костяной портсигар. В единственно укромном месте – темном трюме старого затонувшего корабля, под который они подводили тросы, – находились только сгнившие доски с ржавыми гвоздями да россыпь каменного угля. У берега, под старой заброшенной пристанью, между сваями, в густых бледно-зеленых водорослях, с месяц назад ученики видали табуны рыб и огромные кучи икры; теперь под пристанью было пусто, рыба ушла в залив, а икра куда-то исчезла. Нет, на этом рейде никаких чудовищ не водилось. Может быть, оно пришло из других морей? Есть в тропиках ковровая акула – курсанты еще в своей балаклавской школе, на Черном море, много наслышались о ней от старых моряков. Она очень живописная, как красивый комнатный ковер, прячется в разноцветных водорослях и злая: сразу подпрыгнет, если водолаз нечаянно на нее наступит. Но это чудовище было сплошь серое, без рисунков. На осьминога оно - не похоже – щупальцев незаметно. Рыба-собака? Она водится в Черном море и тоже маленькая, но если ее почесать возле жабр, она сильно раздувается и стоит на одном месте, и плавать не может, пока не придет в прежний маленький вид. Ученики на Черном море сами ее чесали не раз. Электрический скат – гнюс? Но он похож на мрамор, имеет кошачий хвост, усеянный шипами, как у чайной розы. Морской кот? У кота тоже есть на хвосте очень крепкая колючка. Он рыбу сечет на куски и невод портит, рыбаки не рады, когда он попадается. Может быть, это мурена? Но она черная, блестящая, как начищенный сапог, с острыми ядовитыми зубами. Тюлень? Не похож. Да он ведь известен всем. Рак-отшельник с домом? Вовсе не похож. Крокодил-аллигатор? Он житель Африки, очень длинный и скорее похож на бревно. Морской огурец? Тут их сотни три поместится. Морская свинья? Жирная сельдевая акула? Рыба-павлин? Нет, все это было не то. И тут ученый медик Толя Цветков, долговязый курсант фельдшерской школы, заменявший корабельного врача, съехавшего на берег, сказал: – Я сейчас определю, что это за вид морского млекопитающего. Толя Цветков не столько лечил, сколько носился по палубе с учебником гидробиологии, надев для важности очки доктора, забытые в каюте. Толя считал себя знатоком морских и сухопутных зверей и раз даже принес курсантам сгнившую лошадиную голову, которую по невежеству принял за голову древнего ихтиозавра. Тут чудовище дрогнуло и выбросило вперед длинный мелкозубчатый отросток, похожий на пилу-одноручку. – Рыба-пила! – крикнул Толя Цветков. – Ну, хватил! – сказал водолазный старшина дядя Миша, много лет работавший на Севере. – Пила-рыба узкая и вся не больше метра. Правда, страху она нагоняет под водой немало, от нее сам кит, хоть и с дом величиной, места в море не находит. Чудовище втянуло обратно свою зубчатую руку или ногу, и от него в этом месте потянулись по воде длинные бледно-зеленые волосы. – Морская, капуста? – гадали ученики. – Сифонофора? Живая гигантская водоросль микрокита пиритера? Или простая водоросль – морская борода? – Может быть, это русалка? У них ведь длинные волосы, – сказал водолазный сигнальщик, тоже курсант. Все засмеялись. – Это не волосы, а просто водоросли на него налипли, – объяснил водолаз Гаранин. Чудовище, то замедляя ход и округляясь в огромный шар, то вытягиваясь точно дирижабль и при этом из серо-зеленого превращаясь в пепельно-серебристое, продолжало наплывать на судно. Иногда оно вдруг останавливалось, точно задумывалось, шевелилось и распускало во все стороны какие-то зубчатые грязно-лиловые махры. А вдруг это не живое существо, а бочка, обросшая мхом, опухший утопленник, подводная лодка в тине? – Любопытно, где у этого организма рот? – спросил боцмана Толя Цветков. – У него много ртов, – ответил боцман. – Тысяча, а может быть, и больше; я не считал. – А какой у него скелет? – У него нет скелета. – Значит, оно беспозвоночное? Простейшее? – спросил Толя, – Уж чего проще, – усмехнулся боцман. И тут дядя Миша вспомнил, как он на Севере молодым водолазом испугался под водой черт знает чего, пустяка. Видит, прет на него и все увеличивается вот такая же темно-серая груда, подумал, что это кит-кашалот, и дал тревогу. А на баркасе ему объяснили, что это из кочегарки с другого борта золу скинули. Наверное, и это чудовище зола или тина. – Нет, я золы не скидывал, – сказал кочегар Вострецов. – А больше бросать некому. И действительно, на рейде в этот день других судов не было. Рейд был пустынен, только чайки с криком вились над чудовищем. – И я не бросал, – сказал из дверей камбуза поваренок Петя Веретенников. Петя сегодня замещал взрослого повара и впервые самостоятельно готовил обед. Он прилежно вертел ручкой мясорубки, мечтая прославиться флотскими битками с луком на весь Лебяжий рейд. – Гляди, гляди! – испуганно зашептал водолазный сигнальщик. Морское чудо вытянулось чуть не к самому берегу, и посредине его образовался неровный зубчатый провал. – Пасть раскрыло! – прошептал кто-то из курсантов. Чудовище, покачавшись на воде, снова стянулось и стало медленно погружаться. Чайки поднялись и улетели. Чудо-рыба исчезла так же неожиданно, как появилась. Курсанты облегченно вздохнули. – Ушла! – на полный голос объявил сигнальщик. – Водолаз Лошкарев, на трап! – отдал команду дядя Миша. – Пустить воздух!.. – Проверить шлем!.. Курсант-телефонист надавил пальцем на бронзовую пуговку головного золотника и проверил, хорошо ли сидят в гнездах шлема кружки подводного телефона. – Исправен! – сказал он и сырой тряпочкой вытер Кузькину шерсть, приставшую к ободку. – На сигнал и шланг! – На телефон!.. Двое курсантов стали к сигналу и шлангу, а один вынул из ящика телефонную трубку. – Надеть шлем!.. Лошкарев ушел под воду. А капитан судна Сухарев отправился в порт за вспомогательным буксиром для судоподъема и отвалил от «Устрицы» на катере. И тут, откуда ни возьмись, из-за борта вынырнуло прежнее чудовище. – Явилось! – закричал самый худенький курсант. Все, как один, ученики сбежались к борту. Только Петя Веретенников не выглянул из камбуза. У него на плите жарился лук и закипало молоко. Чудовище плыло по пенному следу катера. Катер резко повернул к порту, и чудовище на обратной волне покатилось прямо на «Устрицу». – Чего ему от нас надо?.. – Курсант, стоящий на телефоне спущенного на грунт Лошкарева, побледнев, бросил вверх мембраной телефонную трубку, мимо ящика подводного телефона. Чудовище бежало на «Устрицу», приплясывало на морской зыби, то втягивая, то вытягивая свои колючие отростки, и тихонько пело: «Ах вы, сени, мои сени, Сени новые мои...» Голос был явно мужской, но очень тихий, еле слышный, с хрипотцой и потрескиванием. «Сени новые, кленовые, Решетчатые...» – Это рыба-одеяло! – закричал Вострецов. – Узнаю по голосу! Курсанты сразу притихли. Кочегар Вострецов не раз побывал в тропических морях и дважды обошел вокруг света. – Я ее встречал, когда на «Сакко и Ванцетти» ходил в Индийский океан, – сказал Вострецов. – Она напала на искателей жемчуга, уперлась в скалу, вытянулась резиновым одеялом и задушила всех ныряльщиков. В другой раз она закутала в одеяло индийское судно и утянула на дно. Потом водолазы видели это судно: мачты обломаны, у матросов вся кровь высосана, и на теле синие пятнышки от ее колючек, а у кого голова, у кого рука объедены. – Значит, она людоедка? – робко спросил самый худенький из курсантов. – Людоедка! – Вострецов сделал страшные глаза. – Ей только подавай мяса! – Ну, уж это ты чересчур загнул! – шепнул кочегару боцман. Вострецов славился среди старых моряков как знаменитый заливала. – А не обознались ли вы? – робко спросил Толя Цветков. – Действительно ли это та самая рыба-одеяло, или, говоря по-латыни, анималь маринум куверкулюм? Курсанты с надеждой посмотрели на Толю. – Своими глазами видел! – сказал Вострецов. – Как же это малоизученное одеяло, изнеженное тропиками, могло благополучно приплыть в наше холодное море? – Оно местное, балтийское, – сказал Вострецов. – Разница только в том, что это, на холоде, еще больше жрать хочет! – Почему же оно не описано во флоре и фауне Балтийского моря? – Зачем записывать? Его каждый рыбак знает. – Как же оно рождается? – Плодится, как всякая другая рыба. Вылупливается из икры, ходит в куче, прижавшись друг к дружке, чтобы не съела севрюга или хищная щука. А уже через пару месяцев в такое превращается, что от него все молодые моряки бегут. Курсанты смущенно глядели друг на друга. Чудовище чуть приостановилось на гребне волн, помолчало, покачиваясь, и опять запело: «Славное море – священный Байкал, Славный корабль – омулевая бочка... – Здорово поет! – поражались курсанты. – Писцис кантабиле! Поющая рыба! – сказал по-латыни Цветков. – Вот именно канат бери! – подхватил Вострецов, лукаво косясь на телефонную трубку. – Я их немало наслушался. С борта «Сакко и Ванцетти» сколько раз видел, как оно выплывает и поет иностранные песни, щелкает, как птичка колибри, мяукает и свистит, как удав... – Во-первых, удавы не мяукают, – поблескивая очками, возразил Цветков. – Это не научно. Во-вторых, людскую речь воспроизводят только попугаи. – Оно попугайной породы, – объяснил Вострецов. Тут сигнальная веревка три раза сильно дернулась в руках сигнальщика. Ученики начали выбирать из воды водолазный шланг и сигнал. Чудовище замолчало. – Почему оно не поет? – спросил Толя Цветков. – Голодное. Не до пения, – объяснил Вострецов. – Как бы оно Лошкарева не сожрало, – забыв свою ученость, испуганно сказал Цветков. – Полундра!.. До чего на грунте жрать хочется! – прохрипело чудовище, приплясывая на волне у выпущенных водолазом пузырьков воздуха, становившихся все крупнее и бурливее. – Петя, брось ему мяса! – попросил телефонист. Петя Веретенников молча набрал в чумичку горсть перемолотой в мясорубке свежей баранины, вышел из камбуза и швырнул мясо за борт. Мясной фарш для битков не успел утонуть, как на него накинулось чудовище и стало жадно клевать, только дрожь пошла по всему телу от проглатывания. – Людоедка! – прошептал самый худенький курсант. Тем временем Лошкарев благополучно поднялся на борт. Съев мясо, чудовище продолжало молча идти на «Устрицу». – Не наелась! – сказал телефонист. – Да уж ему теперь только подавай! – усмехнулся Вострецов. – Рыбе-одеялу ваша горсточка мяса – что слону бублик. – Сколько же ей требуется мяса? – солидно спросил Веретенников. – А у тебя его много в кладовой? – осведомился Вострецов. – Килограммов девяносто, – ответил Петя – Брось ему хоть половину! – Не выйдет! – сказал Петя. – Поет слабо и ругается. Не стану на него запасы тратить. – Багор ему надо, а не мясо! – храбро закричал самый худенький курсант. – Что ж, попробуем! – Боцман подмигнул Вострецову и поднял с палубы длинный шест с железным острием и крючком на конце. – А ну, разойдись!.. Своим оружием – багром – боцман владел в совершенстве: подхватывал на лету брошенную с берега веревку и без промаха ловил шлюпку на самой крутой волне. Он нацелился на чудовище, широко размахнулся и метнул. Раздался всплеск, багор исчез, пробил чудовище, как масло, а оно даже не поежилось, и ни единая капля крови не окрасила воду. Неужели боцман промазал? – В самую середку попал! – сказал боцман. – А крови нет! – прошептал телефонист. – Оно бескровное! – объяснил Вострецов. – Винтовку! – приказал ему боцман. – Проверим для наглядности твое одеяло пулей. Вострецов был на «Устрице» первым снайпером, от его пуль все щуки на Лебяжьем рейде всплывали со дна вверх брюхом. Он зарядил винтовку. – В эту рыбу сколько ни бей, все дыры мигом затягиваются одеяльным клеем, – сказал Вострецов. – Огонь! – весело крикнул боцман. От винтовочной пальбы проснулся пес Куська, зевнул, увидел свободный водолазный шлем, спрятал в него голову и захрапел в чувствительный кружок микрофона. Когда в ногах Вострецова валялась целая обойма медных расстрелянных гильз, все увидели, что чудовище цело и невредимо. – Я же говорил! – развел руками Вострецов. – Пули бесполезны. Рыба-одеяло, урча и посапывая, приближалась к борту. – Почему оно урчит по-собачьи? – спросил телефонист. – Одеяло даже и залаять может! Зеленовато-серая груда, блаженно похрапывая, наплывала на «Устрицу». – А не увернуться ли нам от нее, как увернулся катер? – предложил один из курсантов. – Совершенно верно! – поддержал Цветков. – Есть основание предполагать, что этот вид морского млекопитающего неповоротлив, движется по прямой и сворачивать не умеет, как некоторые травоядные организмы, например, разъяренный бык. Но было уже поздно. Рыба-одеяло плескалось у самого борта «Устрицы». – Сейчас бросится! – сказал Вострецов. – Зачем брешешь? – уже недовольно шепнул ему боцман. – Ничего, узнаем, сдрейфят или нет. Толя Цветков выхватил из санитарной сумки хирургический пинцет. – Я предлагаю вооружиться всем, что есть острого и режущего на корабле!.. – Уже коли брать, так потяжелее, – засмеялся дядя Миша. Курсанты похватали медные манишки, спинные водолазные грузы, телефонист – тяжелую галошу со свинцовой подметкой. Самый худенький насадил штык на разряженную винтовку Вострецова. А Петя Веретенщиков воинственно поднял над головой свою длинную поварскую ложку – чумичку. Чудовище с тихим визгом привалило к борту «Устрицы». Телефонист схватил вторую пудовую галошу и закричал Веретенникову: – Отмыкай кладовую! Выбрасывай ей все мясо!.. – Не дам! – сказал Петя. – Мне месяц команду кормить надо. – Петя, не жалей! – чуть не плача, сказал Цветков. – Хуже будет. Вся команда чудовищу на обед пойдет. Ведь этому морскому организму, согласно научным данным, требуется неимоверное количество калорий – Одеялу это мясо не годится, – засмеялся Вострецов. – Ему подавай молотое. – Нет, девяносто килограммов я молоть не буду! – сказал Петя и решительно взмахнул над бортом своей длинной ложкой. Цветков ахнул. – Ты что? – сказал худенький курсант и от страха закрыл глаза. Петя изо всей силы ударил рыбу-одеяло чумичкой. Полетели брызги. – Молодец! – сказал боцман. Кузька проснулся от шума, вынул голову из шлема и побежал к Пете. Худенький курсант открыл глаза и испугался еще больше. Мокрый Кузька нюхал что-то в Петиной чумичке, фыркал, рычал и пятился. – Живые! Живые! – кричал Петя. – Что такое? – спросил Толя Цветков. Петя вынул из ложки мокрый серый комочек чудовища и поднес его на ладони к очкам медика. Цветков изменился в лице и уронил пинцет. – Моллюскум кантабиле куверкулюм! Он снял очки и подбежал к борту. Раздался всплеск. Это Цветков, разглядывая чудовище, перевесился через борт и упал прямо на страшную рыбу-одеяло. Он пробил ее головой, но рыба-одеяло ему ничего не сделала, пропустила сквозь себя и снова сомкнулась. Цветков вынырнул, ухватился за опущенный с борта штормтрап – веревочную лестницу – и полез обратно на «Устрицу». В волосах, на спине, на плечах, на шее и даже в карманах Толи Цветкова дрожали, извивались и подпрыгивали крохотные живые существа с толстыми головками и суетливыми смешными хвостиками. Блестя на солнце, они жадно раскрывали рты и срывались с лекаря обратно в воду. Шерсть на Кузьке стала дыбом при виде Цветкова. Пес начал яростно рвать палубу когтями и оглушительно лаять. Кузька, отступая от медика, накололся на штык худенького курсанта, отчаянно завизжал и спрятался в шлем. В брошенную у борта трубку подводного телефона пронесся по шлангу жалобный собачий стон. – Восемь суток без берега! – сказал дядя Миша телефонисту. – Есть! – обалдело сказал курсант и поспешил убрать трубку на место, в ящик подводного телефона. По палубе глухо застучали медные манишки, свинцовые грузы, галоши – это, взглянув на Цветкова, курсанты, наконец, всё поняли и уронили, под хохот стариков, свое тяжелое вооружение. – Оконфузили «Устрицу», – сказал боцман и сплюнул. – Пустяка не разглядели. Я же вам подсказывал. Ну что глаза воротите? Любуйтесь на ваше одеяло! Из него еще будут хорошие окуни или караси. Курсанты смущенно глядели за борт на большое темно-серое скопление обыкновенных рыбьих мальков.
|
|||
|