НАТАЛЬЯ (улыбается, скривив губы).Дак у меня одно окно. Я в него все время гляжу. Утром встану – гляжу, вечером – гляжу. И днем гляжу. А-а, нет, наврала, нет – два окна у меня. Одно – телевизор, другое – вот это. Телевизор – окно в мир, говорят, ага? Так

НАТАЛЬЯ (улыбается, скривив губы).Дак у меня одно окно. Я в него все время гляжу. Утром встану – гляжу, вечером – гляжу. И днем гляжу. А-а, нет, наврала, нет – два окна у меня. Одно – телевизор, другое – вот это. Телевизор – окно в мир, говорят, ага? Так говорят. Ну и я так скажу. (Смеется).

ИРИНА. О, Наташа, не надо смотреть телевизор! Ну, зачем вы?! Это зомбо-ящик! Он превращает русский народ в быдло! Выкиньте, вынесите немедленно на мороз, на улицу, на снег! Хотите, я помогу вам, прямо сейчас?

НАТАЛЬЯ.Чего? Телевизор на улицу? Я не поняла?

ИРИНА. Ладно, не всё сразу.

НАТАЛЬЯ.Нет, я не поняла, чего надо? Вы смеетесь надо мной?

ИРИНА. Не важно. Потом как-нибудь. А вы, Наташа, никогда не произносите букву «ё» в словах? Это тут у вас такой русский говор, да? Как интересно! Никогда не слышала, следует записать! (Садится, не раздеваясь, к столу, достает из сумки записную книжку, пишет). «Есть селения, где буква «ё» не произносится в словах». Простите, я писатель – так не люблю слово писательница! – мне надо всегда фиксировать всё в записной книжке. Но я не смогу вам платить.

НАТАЛЬЯ.А?

ИРИНА. За то, что вы будете следить за домом, я не смогу вам платить.

НАТАЛЬЯ.За что?

ИРИНА. Ну, за этот вот, выражаясь по вашему, за пригляд. (Смеется). Хоть бы чаем угостили.

НАТАЛЬЯ.Дак вы меня в сторожа нанимаете, что ли?

ИРИНА. То-то и оно, что не нанимаю.

НАТАЛЬЯ.А чего тогда вам от меня надо?

ИРИНА. Ну, какая вы, Наташа, простая. Простецкая, я бы даже сказала. Жарко у вас, натоплено. Фу! (Встала, стоит, записной книжкой обмахивается). Хотя понятно – зомбо-ящик. Воспитание такое.

НАТАЛЬЯ.Дак чего надо-то?

ИРИНА. Ох, тяжело в деревне без нагана. (Смеётся). Вы очень, очень гостеприимны. Я на грани срыва, едва жива с этой покупкой дома, с этим убеганием от города, от всей жизни. А вы так вот, запросто, Наташа. Ну, что сказать. Сказать нечего.

НАТАЛЬЯ.Женщина, дак вы чего хочете от меня?

ИРИНА. Ясно. Она поняла, что торг уместен.

НАТАЛЬЯ.Чего?

ИРИНА. Я не смогу вам платить!

НАТАЛЬЯ.За что?

ИРИНА. За пригляд! Пригляд! Пригляд!

НАТАЛЬЯ.Я не поняла. Вы чего пришли, женщина? Вам, может, картошки нужно продать? Дак у меня есть в погребе. Слазить с ведром?

ИРИНА. Да не нужно мне картошки продать. Ничего уже от вас не нужно. Ну что за люди, а? Им за всё платить надо. Еще и «ё» не говорит, а туда же. Как вы живете, кошмар какой-то. Тоска. Удавиться можно. До свидания. До лета.

НАТАЛЬЯ.Ну, до свидания, раз так …

Ирина пошла в двери, впустила из сеней в дом белое облако холодного воздуха. Наталья улыбается, сидя на кровати.

Потом поправила волосы у зеркала, выглянула в окошко, смотрит, как Ирина идет, проваливаясь валенками в снег, в дом напротив, в котором ставни закрыты.

Наталья зевнула, перекрестилась, легла на кровать. Взяла пульт, включила телевизор. Смотрит. По телевизору какая-то стрельба.

Дверь открывается. В дом снова входит Ирина, подходит к лежащей на кровати Наталье, вырывает у нее из рук пульт, выключает телевизор, начинает кричать:

ИРИНА. Я не могу так уйти!

НАТАЛЬЯ (вскочила, села, глаза таращит). Господи, Господи, да что ж я не закрылась на щеколду-то?! Чего, чего тебе, чего пугаешь?!

ИРИНА.Я не могу так уйти! До города сто сорок километров, я буду ехать и думать про наши разорванные взаимоотношения!

НАТАЛЬЯ.Какие взаимоотношения?! Я тебя в первый раз вижу!

ИРИНА. Не тыкайте мне, Наташа! Я ведь с тобой на «вы»! Поймите, Наталья, теперь мы будем видеться часто, ежедневно! На этой улице в конце деревни только два дома – ваш и мой! Я специально выбрала такой, чтобы ничто не мешало моему творчеству! Так и вы не мешайте же мне. Прошу, прошу, умоляю о пощаде! Не губите меня ненавистью! Мы -русские женщины, мы должны жить дружно, рожать детей, воспитывать их на благо общества!

НАТАЛЬЯ.Каких детей?! Ты про что?! Вы про что?!

ИРИНА. Таких детей! Летом я тут буду постоянно, зимой – наездами, я так решила. Мы стали соседи, вот как складывается жизнь! Мы были абсолютно незнакомы, а теперь – знакомы! Я хочу вдунуть немножко огня в вашу скучную, размеренную и никому не нужную жизнь!

НАТАЛЬЯ.Куда вдунуть? Кому вдунуть? Какого огня?!

ИРИНА. Ну, чтоб вы жили со смыслом, а не так, как вы сейчас живёте!

НАТАЛЬЯ.А как я живу?!

ИРИНА. Глупо и бездарно! Никаких происшествий! Сидите и смотрите ящик! Зачем?! Для чего?! Осмыслите жизнь свою!

НАТАЛЬЯ.Я чего-то не того, женщина … Ирина вы, да? Я чего не так сделала? Чего надо вам, чего?!

ИРИНА. Ну, я же вам говорю, Наташа! Я буквально вчера купила этот дом, что напротив вас, под дачу купила, сегодня получила ключи и на попутках, на попутках, автостопом поехала сюда и сразу же пошла к вам, а не куда-то, пришла к соседям, знакомиться!

Молчание.

НАТАЛЬЯ.Ну?

ИРИНА. Баранки гну. Я говорю: здрасьте!

НАТАЛЬЯ.Здрасьте.

ИРИНА. Я ваша соседка.

НАТАЛЬЯ.Ну?

ИРИНА. Я соседка ваша! Ваша!

НАТАЛЬЯ.Ну и чего мне теперь?

ИРИНА. Ну, понимаю, вы живете тут постоянно в деревне, вы местная, а я – городская дурочка, я понимаю ваше ко мне отношение …

НАТАЛЬЯ.Да какое отношение?!

ИРИНА. А, чёрт! Повезло же! (Пауза). Здесь есть работа? Вы где-то работаете?

НАТАЛЬЯ.Нигде я не работаю. Нету тут работы.

ИРИНА. Ну, а на что вы живёте?

НАТАЛЬЯ.Ну, вот продам чего с огорода, так и живу. До трассы десять километров, иду туда. Стою, продаю. Зимой картошку не потащишь, померзнет, а банки какие если с вареньем или с соленьем, дак я на саночки, куфайкой укутаю – и иду туда. Там много машин, покупают чего никак.

Молчание.

ИРИНА. «Куфайкой»?

НАТАЛЬЯ.Куфайкой.

ИРИНА. «Померзнет», значит?

НАТАЛЬЯ.Померзнет.

ИРИНА. Боже, какая скука. И тут вообще ничего не происходит?

НАТАЛЬЯ.Ничего.

ИРИНА. Вообще-вообще? Нет, для меня это очень хорошо, я очень рада, что так. Но для вас, я хочу вас спасти, вам нужны эмоции, вы совершенно замороженная, вы хоть плакать должны или чему-то смеяться!

НАТАЛЬЯ.Зачем мне плакать? Чего смеяться? Вон по телику смешно, смеюсь смотрю.

ИРИНА. Боже, Боже! А где ваш муж? Он у вас есть?

НАТАЛЬЯ.Нету сейчас.

ИРИНА. А где он?

Молчание.

НАТАЛЬЯ.Ну, где – понятно. Все мужики ясно - где.

ИРИНА. Да где, чёрт побери?!

НАТАЛЬЯ.На цугундере.

ИРИНА.Что это?

НАТАЛЬЯ.В тюрьме сидит. Еще два года ему. Пил, теленка украл, его посадили.

ИРИНА.Как его зовут?

НАТАЛЬЯ.А что?

ИРИНА. Как его зовут?!

НАТАЛЬЯ (помолчала).Митя. Митей. Митей его зовут.

ИРИНА (кричит). Дмитрий, значит? Бедная, бедная, несчастная! Пил? А ты – не пьющая?

НАТАЛЬЯ.Нет.

ИРИНА. Я понимаю. Совсем без эмоций. Даже рюмочку на ночь в пятницу, в конце рабочей недели, в пятницу-питницу не выпьет! И не сядет, и не покручинится у темного окошка о своей судьбе! Без эмоций всю жизнь! Несчастная!

НАТАЛЬЯ.С чего я несчастная?

ИРИНА. Я понимаю!

Молчание.

НАТАЛЬЯ.Ладно, женщина, идите, а? Вас как – Ирина, да? Ну, и идите. У меня дел до фигища всяких.

ИРИНА. Какие у вас дела?

НАТАЛЬЯ.Ну, такие. Идите давайте.

ИРИНА. Стойте. Я хочу подарить вам книгу.

НАТАЛЬЯ.Зачем?

ИРИНА. Это моя книга. Последняя. Ну, понятно, что не совсем последняя. Я писучая. Я еще напишу, конечно, тут. Но эта – вам. Мне будет интересно ваше мнение.

Достала из сумки книгу в глянцевой обложке, подписала, протягивает Наталье. Наталья взяла книгу, пролистнула, смотрит на Ирину.

Я написала вам: «Побольше радости в жизни …» Ведь её так мало, верно, Наталья? Ведь вам так хочется радости, эмоций, расторможенности, нет?

НАТАЛЬЯ.Ну да. Хочется. (Пауза). Ну, давайте.

ИРИНА. Вы что, меня гоните?

НАТАЛЬЯ.Дак уже темнеет, пора уже. Да и что говорить?

ИРИНА. Что же, у соседей говорить не найдётся про что?

НАТАЛЬЯ.Дак про что?

ИРИНА. Мне сказали: купишь дом в деревне, сразу же иди знакомься с соседями, наладь с ними отношения, проверь их, а то и дом обворуют, а то и сожгут, если будешь с ними в плохих отношениях. Вот я и налаживаю.

НАТАЛЬЯ.Дак все равно обворуют. Парням у нас в деревне делать нечего, залезут, заберут все. По дачам осенью они, парни-то, лазют, потому что чем-то же им надо жить, питаться. Вот, что дачники оставили – забирают.

ИРИНА. А?

НАТАЛЬЯ.Так всегда было.

ИРИНА. Мне сказали, ты не дом покупай, а соседей. Что я и делаю!

НАТАЛЬЯ.Ну, поручкались – до свидания. Правда, женщина Ирина, идите, я тут посмотреть должна еще кое-что, идите …

Легла на кровать, включила телевизор.

Ирина стоит, смотрит на Наталью.

Вдруг падает на колени, кричит:

ИРИНА. Ты не узнала меня, мама?!

Наталья вскочила, с ужасом смотрит на Ирину.

НАТАЛЬЯ.Кого?!

ИРИНА. Меня?!

НАТАЛЬЯ.Кого?!

ИРИНА. Меня, меня! Мама, это я, твоя доченька!

Молчание.

НАТАЛЬЯ.Кого тебе надо?!

ИРИНА.Доченька я, твоя доченька!

Молчание.

Наталья шарится по кровати, ищет что-то, в ужасе отшатывается, с ногами на кровать залезла.

НАТАЛЬЯ.Я милицию сейчас, я «Скорую» вот тебе, на тебя, я пожарных сейчас, я вот …

Ирина встала с колен, смеётся.

ИРИНА. Ну вот. Замечательно. Какие-то хоть эмоции. Как вы встрепенулись! Приятно посмотреть. А то – просто болото. Скучно.

НАТАЛЬЯ.Тебе чего надо?!

ИРИНА.Я пошутила. Я проверила, как вы себя (выделяет «ё») поведёте, если что-то произойдёт. А то ничего не происходит, тоска и скука.

НАТАЛЬЯ.Чего, чего тебе, Господи? Да это что ж такое, что за лихоманка такая, откуда она взялась?

ИРИНА. Наталья, ну перестаньте нервничать! Я вдруг представила себе такой замечательный сюжет: тут, в заснеженной Сибири, в этом маленьком домике на окраине деревни происходят удивительные, удивительнейшие происшествия! Почти индийский фильм! Да, да, я представляю. Сюжет такой, совершенно необычный: интеллигентная, богатая, интересная женщина купила дачу, пришла к соседке к своей, а та – ну полная амёба, такая прореха на теле человеческом, что называется, глупая, необразованная тетка. Живёт, небо коптит, несчастная. И вот приходит к ней та женщина и вдруг узнаёт в ней свою маму! Они потерялись когда-то, не важно, как это произошло, вдруг – нашлись, вдруг у них соединение произошло и такие начались жаркие эмоции, такое счастье! Счастье-то было возможно, оказывается, а?! Как бы они обрадовались, как бы целовались, как бы они начали праздновать, сидеть до утра и петь русские песни! И сколько любви возникло бы в этом маленьком тесном и тусклом домике! И как бы они стали нужны друг другу! Ведь нету любви, а вдруг она появилась бы! Я запишу это в записную книжку, такой любопытный сюжет. Возможно, я его реализую в ближайшем будущем, так хоть бы и вот в этом доме, что напротив! То есть, напишу эту историю, да! Да, первое, что напишу – будет эта история!

Молчание.
Наталья стоит всё так же в шерстяных носках на кровати, смотрит с ужасом на Ирину.

Прекрасно! Прекрасно! Как это прекрасно!

Молчание.

Ирина села на пол, плачет.

Наталья слезла с кровати, подошла к Ирине, подняла ее с пола, сняла с неё шубу, усадила за стол.

Пошла за водой, накапала валерьянки в стакан, протянула Ирине. Та выпила. Плачет всё так же.

НАТАЛЬЯ.Тихо, тихо. Пей вот и сиди.

ИРИНА. Мне идти надо …

НАТАЛЬЯ.Тихо, тихо. А то в снег упадешь и замерзнешь. Я думала, он увез ее с собой, а она в других вошла и пришла ко мне …

ИРИНА. Кто, что?!

НАТАЛЬЯ.Мокрую и гнилую увез. Муж в тюрьму увез. Она пробралась в него, он и помирать начал, ушел в тюрьму.

ИРИНА. Чего ты бормочешь там?

НАТАЛЬЯ.Посиди, погрейся. Сейчас чай поставлю, попьем. Чего теперь делать, раз она пришла ко мне в дом. А я думала – спрячусь, пережду как-нибудь. А не выходит.

ИРИНА.Чего.

НАТАЛЬЯ.Сиди. Попьем чаю.

ИРИНА. Надо говорить – попьём.

НАТАЛЬЯ.Да, да. Совсем тебе плохо, бедная, да? Я думала - мне одной. А тут – на тебе, пожалуйста. Точно тебе не надо врача?

ИРИНА. Какого еще врача? С чего вдруг? Можно, я закурю?

НАТАЛЬЯ.Кури, моли не будет.

Ирина закурила, Наталья нашла пепельницу, поставила на стол перед ней. Прошла к газовой плите, зажгла огонь под чайником. Чайник быстро запыхтел.

Наталья села напротив Ирины.

Молчание.

Пепельница от мужа. Еще четыре года ждать.

ИРИНА. Это что, ему столько дали за телёнка?

НАТАЛЬЯ.Нет, он еще на себя навесил, чтобы уйти, не распространять заразу. Унес с собой личинку.

ИРИНА. Какую личинку?

НАТАЛЬЯ.Такую. Сама знаешь. (Встала, принесла вскипевший чайник с газовой плиты, поставила перед Ириной). Пей чай вот.

ИРИНА. Не переживайте, я сейчас уйду. Три минутки только. У меня ведь свой дом, напротив вас, в окно его видно. Большой, бревенчатый, совсем почти новый.

НАТАЛЬЯ.Ага. Ему лет восемьдесят.

ИРИНА. Как так? Он совсем молодой выглядит.

НАТАЛЬЯ.Тетя Валя там родилась, дом продавала тебе которая. Ей почти восемьдесят. А дом еще раньше поставили. Его досками обшили, покрасили, чтоб гнилых бревен не было видно и - тебе продали. Ну, на твой век хватит, простоит еще немножко.

ИРИНА. Как так? Почему мне не сказали? Я пойду, я разберусь …

НАТАЛЬЯ.С кем разбираться? Увез тетю Валю внук. Далеко, на Дальний Восток, иди, найди их, разберись. Они продали, потому что тетя Валя старая стала, в нее тоже личинка залезла, а еще потому, что в этом доме внучка тети Вали повесилась.

ИРИНА (таращит глаза). Что ты такое говоришь, Наталья? Зачем ты меня пугаешь?

НАТАЛЬЯ.Никто не пугает. Так и есть.

ИРИНА. Зачем же они мне такое продали?

НАТАЛЬЯ.А ты чего боишься? Сама говоришь – такие всякие нужны волнения тебе. Вот и будут.

ИРИНА. Я пойду, я затоплю дом ... Чтобы весь дух выветрился, чтобы там не было страшного …

НАТАЛЬЯ.Там топить нечем. Клен лежит у ворот, его порубать надо, сучья поломать и кленом топить.

ИРИНА. Совсем с ума сошла?! Топить клёном дом?! Это уже как-то невозможно, это такой дурной образ, это так не по-русски! Это же клён!

НАТАЛЬЯ.Старый клен там был, завалился у ворот, посиди, потом пойдем вместе, я помогу, попилим его, поломаем, затопим.

ИРИНА. Этого не будет!

НАТАЛЬЯ.Будет, будет. Ну, не болит сердце? Прошло?

ИРИНА. Да и не болело, с чего это вы? И не надо мне помогать печку топить, вы меня тоже за сумасшедшую принимаете? Ничего подобного! Не надо! У меня немножко нервы расшатаны, но это вовсе ничего! Русский воздух, русская деревня, я припаду к родникам, напьюсь ключевой воды и опять …

НАТАЛЬЯ.Да припадешь, припадешь, никто тебя дурой не считает. Сиди.

ИРИНА. Я теперь поняла, почему старуха плакала, продавая дом …

НАТАЛЬЯ.Ну, раз она в нем родилась.

ИРИНА. Она еще сказала, плача, про дом: «Я его напоследок обмою …»

НАТАЛЬЯ.Дак он если ей родной …

ИРИНА. Так про покойников говорят!

НАТАЛЬЯ.Дак продала, все равно что - похоронила. Обмыла. Чисто там?

ИРИНА. Чисто. Ага. Тут окраина деревни, до леса пять километров, до речки три, только степь, мне надо было здесь, здесь спрятаться в башне из слоновой кости! А они продали гниль!

НАТАЛЬЯ.Вот ведь что мокрая и гнилая делает, ты посмотри, а? Пробирается и все. Расплождается и все! И не убить ее никак, а?

Молчание.

ИРИНА. Ты о чем?

НАТАЛЬЯ.Да про мужа.

ИРИНА.Про Митю?

НАТАЛЬЯ.Про Митю.

ИРИНА. Ты к нему ездишь?

НАТАЛЬЯ.Езжу. Раз в полгода на свидания, езжу. Денег скапливаю и езжу. Далеко ехать надо, на север, двое суток по вокзалам мотаться.

ИРИНА. Ужас. Какой сюжет …

НАТАЛЬЯ.Не могу сидеть с ним долго, он смотрит на меня, и она смотрит на меня. Мы только сквозь стекло встречаемся, я так прошу его, чтоб сквозь стекло, потому что с ним лицо в лицо не могу, она меня сожрать хочет …

ИРИНА. Да кто, что?!

НАТАЛЬЯ.Да так. Никто. Ничто.

Молчание.

Наталья клеёнку на столе погладила. Потом взяла книжку, которую ей Ирина подарила, прошла к печке, положила возле печки на пол. Там лежит ещё несколько книжек.

ИРИНА. Куда вы мою книгу?

НАТАЛЬЯ.Где все лежат.

ИРИНА. Почему они у вас тут лежат?

НАТАЛЬЯ.Библиотека в деревне летом сгорела, книжки все выкинули. Они вон обгорелые, пахнут даже дымом. Все разобрали их, я тоже. На растопку.

ИРИНА. И мою - на растопку? Это шутка такая злая?

Молчание.

НАТАЛЬЯ.Ну, ладно, положу в другую сторону.

ИРИНА. Но потом, когда я уйду – всё равно пойдет на растопку?

НАТАЛЬЯ.Ну, а что с ними делать?

ИРИНА. Читать! Читать, дорогая!

Бросилась к печке, поднимает книги, читает корешки.

Милая! Достоевский! Пушкин! Гоголь! Вся великая русская литература девятнадцатого века – вот она, тут, и вы ее в огонь, в печку?! Это бред какой-то!

НАТАЛЬЯ.А куда их?

ИРИНА. В голову, дорогая, в голову, в сердце, в душу!

Молчание.

Ирина села за стол, наливает себе чай, пьёт, обжигается, бормочет что-то себе под нос. В комнате темнее стало, ветер воет в антенне на улице. Ирина головой вертит.

А что это у вас везде такое на стенах?

НАТАЛЬЯ.Заговор.

ИРИНА. Какой?

НАТАЛЬЯ.Кресты. Крестики. Углем нарисовала. Надо обновить, а то застарилось, исчезает будто. Надо нарисовать крепко, а то видишь – она лезет, пробирается …

ИРИНА. Зачем это?!

НАТАЛЬЯ.От нее спасаюсь. Вот ручку синюю толстую купила спецом, надо ею нарисовать. На руке себе нарисовала, себя заговорила, а там – не сделала. Сделаю вот сегодня …

ИРИНА. Что ты загадками разговариваешь? Зачем, говорю?

НАТАЛЬЯ (помолчала).Я кино по телевизору люблю смотреть.

ИРИНА. Ужастики американские, да?

НАТАЛЬЯ.Да.

ИРИНА. Какой ужас! Зомбо-ящик!

НАТАЛЬЯ.Нет, это правда там. Потому что жизненно.

ИРИНА. Что жизненно?!

НАТАЛЬЯ.Про этих монстрюков в страшных фильмах – жизненно.

ИРИНА. Ты ненормальная?

НАТАЛЬЯ.Нормальная. Потому что в каждом из нас эта страшная мокрая и гнилая или живет или собирается жить, залезть. Вот в тебе уже сидит. Такая страшная, я ее так сильно вижу.

ИРИНА. Что?!

НАТАЛЬЯ.То.

ИРИНА. Ты что такое говоришь, глупая?! Что несёшь? Про что ты тут мне рассказывать стала?

НАТАЛЬЯ.Да про тебя.

ИРИНА. Про меня? Это я про тебя расскажу! Миссис Кукареку, а?! Книги великих русских писателей жечь – это не знаю, что в голове и в сердце иметь надо! Это уже какая-то полная патология!

НАТАЛЬЯ.Я всегда эти страшные сказки смотрю по телевизору. Потому что это не сказки, а правда. Смотри, что на руке написано, тут.

ИРИНА. Где?

НАТАЛЬЯ.Тут, у локтя. (Наталья рукав халата задрала, показала). Написала ручкой синей такой. Как стирается – снова пишу.

ИРИНА (читает). «КЛИН-ОБОЗ». (Пауза). Что? (Пауза). Это ты фломастером, что ли, написала? Это же вредно для тела! Это что? Что – «клин-обоз»? (Пауза). Что это значит? Ты не пугай меня, это что тут происходит такое?!

НАТАЛЬЯ.Ну да, фломастером. Я в первый раз как к мужу съездила, он мне там из-за стекла показал руку, а у него там выколото. Вот это выколото, так же вот, большими синими буквами: КЛИН-ОБОЗ. И он мне только губами, даже не шепча, чтобы мокрая и гнилая не услышала, только губами сказал, что это значит и показал мне, чтобы я себе такое же сделала, и тогда не найдет меня никакая зараза …

ИРИНА.Да что, что это значит?!

НАТАЛЬЯ.У него такая наколка. А мне выколоть некому, я и написала сама. Это заговор от нее.

ИРИНА. От кого?!

НАТАЛЬЯ.Заговор.«Как люблю и ненавижу – один Бог об этом знает». По первым буквам. Читай!

ИРИНА. Как люблю и ненавижу – один Бог об этом знает … Как люблю и ненавижу – один Бог об этом знает … Как люблю и ненавижу – один Бог об этом знает …

Молчание.

Ну да, и что?! И зачем это надо на руке выкалывать, рисовать?!

НАТАЛЬЯ.Я ж тебе говорю – от нее. Теперь – нечего молчать, она в тебе сидит, слышала, знает тайну и теперь уже можно рассказывать … Эх, собака два нога, теперь другой заговор надо искать. Поеду к мужу, скажу, что - пропало …

ИРИНА. Да что?!

За окном стало темнее, снег всё так же тихо падает.

В комнате нет света, полумрак.

НАТАЛЬЯ.Говоришь, зачем ты это кино страшно смотришь? А я тебе отвечу. Ведь и правда, есть такие чудовища страшные, с другой планеты. Они – тут. Они вселяются в людей личинками и делают, чтобы всех уничтожить. Чтобы воздух, какой есть на Земле, собрать и отправить на свою планету, к своим сородичам, в свое племя.

ИРИНА. Что?! Что?!

НАТАЛЬЯ.Я встречаю всегда таких людей. Даже в магазин не хожу, чтоб их не видеть. Сижу дома. Вот и ты – тоже. Ты улыбаешься так же, но смотришь мне в глаза при этом с ненавистью. Ты, как и они все там, приодета в тряпки дорогие, но тебе они ненавистны, потому что тебе шкура гнилая твоя, настоящая – тебе интереснее и милее. Ты, как и они все там, раскрасавица, или, если мужики - раскрасавцы, но, если посмотреть внимательно на вас, то сразу видно, как в пузе у вас шевелится гнилая, мокрая, мокрая и гнилая, которая хочет забрать воздух. И вас ничем не вытравить, я это давно поняла. С вами нельзя бороться, не получается. Вы все равно нас всех погубите, от вас не скрыться. Нет способа борьбы с вами. Все равно кончится тем, что вы весь воздух перекачаете куда-то туда, в какое-то темное свое космичество, и мы все вымрем. Я знаю. Я спряталась от вас на краешек деревни, на краешек земли, а вы все равно меня нашли.

Молчание.

ИРИНА. А?

НАТАЛЬЯ.Нашли. А мужа она скрутила два года назад и он, чтобы меня сохранить, не испортить, все сделал, чтобы его запрятали на цугундер. Она его там точит. Митя мой … Митечка мой … Любимый мой … Любовь моя, Митечка … (Пауза). Он так меня любит. Как я его люблю, так и он меня. Связаны. Мы сядем у стекла, он смотрит на меня и плачет. Руку на стекло положит, я свою на его руку и мы плачем. Мы не виноваты. Он не виноват, что его мокрая и гнилая съела …

Молчание.

Ирина поражённо смотрит на Наталью, вертит головой.

ИРИНА. Тут рядом точно нет домов?

НАТАЛЬЯ.Зачем тебе?

ИРИНА. Переночевать. Чтобы потом утром пойти на трассу. Я сейчас на ночь не пойду. В доме у меня холодно, а мне надо уйти в город.

НАТАЛЬЯ.Нету тут домов. Сиди. Ляжешь на полу. Куда тебе идти, ты никакая. И она так в тебе разозлилась, что я ее увидела, так и ворочается, не чувствуешь, что ли?

ИРИНА. Ты сумасшедшая ...

НАТАЛЬЯ.Ну да, конечно, говори, говори, я же знаю, кто это говорит. Не ты, а она. Вот ведь беда мне какая, а?

Молчание.

ИРИНА. Ну, конечно. Всё ясно. Она сошла с ума. Она страшно любила своего мужа, а его посадили в тюрьму, и она от тоски и одиночества сошла с ума … Вот - сюжет. Вот, о чём писать-то мне надо!

НАТАЛЬЯ (тихо).Если бы ты знала, как я любила и люблю его … Как люблю … Митя мой … Если б ты знала … У него зубы чистые, кожа теплая, глаза синие, он смотрит на меня и говорит мне: «Наташенька, любовь моя …» И ничего не надо мне, солнце закатывается … Но мокрая и гнилая его забрала к себе … Но любовь мою не заберет, мне он все равно любим, я жду и дождусь его …

Молчание.

Сидят, молчат. Будильник тикает. Во дворе снег идет.

ИРИНА (шёпотом). Бабушка, ты про что?

НАТАЛЬЯ.Я тебе какая бабушка? Мне столько же лет, сколько и тебе.

ИРИНА. Мне пятьдесят будет …

НАТАЛЬЯ.И мне пятьдесят будет.

ИРИНА. Я что, такой же старухой, как ты, выгляжу?

НАТАЛЬЯ.Такой же.

ИРИНА. Не ври, не ври, неправда!

НАТАЛЬЯ.Правда.

Вдруг что-то в сенях грохочет, потом шаги по крыше – бум-бум-бум.

ИРИНА. Это что такое?!

НАТАЛЬЯ.Пришел.

ИРИНА. Кто это? Воры идут? Парни ваши?

НАТАЛЬЯ.Это кот с той улицы.

ИРИНА. Ему что нужно тут?

НАТАЛЬЯ.Он много лет тут ходит. Каждый вечер.

ИРИНА. Зачем?

НАТАЛЬЯ.Ровно в пять зимой и летом – в одиннадцать. Как темнеть начинает, он приходит. Летом через огороды, сквозь картошку бежит, ползет, а зимой – в снег проваливается, но идет, обязательно идет. Доходит до сарая моего, прыгает на него, там все пронюхает, потом идет и прыгает на ворота, по воротам пройдет, потом идет на гарище на мое …

ИРИНА. Куда?

НАТАЛЬЯ.На чердак. Потом спускается по лестнице во двор, во дворе все обнюхает, выходит на забор и по забору, снова в огород и опять скрозь снег идет к себе домой.

ИРИНА. Он что, мышей ищет? Мышек, да? Его не кормят дома?

НАТАЛЬЯ.Нет. Он владенья свои осматривает. У тебя – свои, у него – свои. У каждого – свои.

ИРИНА. Ясно-понятно. А у тараканов, которые по столу ходят – тоже свои?

НАТАЛЬЯ.Может.

Молчание.

ИРИНА.Нет, надо на трассу … Ничего, всё будет окейно, я выберусь, ничего …

НАТАЛЬЯ.Сиди! Слушай кота.

Молчание.

ИРИНА.Зачем он тут ходит?

НАТАЛЬЯ.Ему надо просмотреть все, чтобы все было на месте, как он привык, как должно быть, чтобы ничего не сломалось, чтобы ничего не потерялось. Он ведь идет с закрытыми глазами. Только иногда чуть-чуть приоткроет, сквозь щелки смотрит – так или не так все? Все на месте и идет дальше. Он смотрит: не забрала ли пока мокрая и гнилая его владенья? Нет, на месте. Это его дом, его пространство, его жизнь, его мир, ему нужен в нем порядок.

ИРИНА (помолчала).Откуда вы знаете?

НАТАЛЬЯ.Я знаю все про всех. Вот так.

ИРИНА.А про кота вы откуда знаете?

НАТАЛЬЯ.Потому что – КЛИН-ОБОЗ.

ИРИНА. Что?

НАТАЛЬЯ.Я лежу тут на кровати, глаза в темноте открою, снег отражается на потолке, темно, но светло. Я смотрю в потолок и слышу, как он приходит и уходит, и будто это я – хожу по забору, по гарищу, по сараю. Дом невелик, а спать не велит. Иду, осматриваю свое, маленькое, только мне понятное и нужное, мое хозяйство и успокаиваюсь: все на месте, ничего не сломалось, пойду-ка я спать. И пока все на месте, я живу. А как только что-то сломалось – ломается все, все, все.

ИРИНА. Что – «все, все, все»?!

НАТАЛЬЯ.Все, все, все. Вся Земля. Которую так люблю и так ненавижу, и про это знает только Бог. Потому кресты тут везде и потому написано тут: «КЛИН-ОБОЗ».

Молчание.

ИРИНА. А зачем это надо писать на руке?

НАТАЛЬЯ.Чтобы не забывать. Никогда не забывать. Никогда.

Молчание.

ИРИНА (встала, прошла к двери, нашла выключатель, свет включила, кричит злобно, выговаривая каждое слово). Что ты мне тут Муму на салазках возишь, коза мочёная?! Разговорилась!Следи за губой. Ненормальная! Амёба!

НАТАЛЬЯ.Тебя жалко стало.

ИРИНА. Ты кочерыга кленовая! Не все дома! Девяносто девять! Я только сейчас это поняла! Я вижу ведь, вижу: эти засаленные волосы, гребёнка в волосах, эти мутные глаза – и я поняла вот сейчас! Шизофрения полная! Врачей, врачей, привязать к кровати ремнями!

НАТАЛЬЯ.Вот она просыпается, начала она …

ИРИНА (кричит).Конечно, кто может жить на краю деревни? Только юродивые! Пила, видать, пила со своим мужем, да с катушек и скатилась! Про любовь она говорит, животное! В Бобруйск, как говорится! Ты кого можешь, ты что умеешь, чмо?!

НАТАЛЬЯ.Жалко тебя.

ИРИНА. Меня жалеть вздумала?! Да ты в своем уме? У меня все отлично! Я успешная писательница. Пишу стихи, рассказы, повести, романы, помещаю их в модные журналы, получаю большие гонорары. Эту дачу купила на один единственный гонорар! А знаешь, сколько у меня таких в году? А ты, грёбаная такса, не устраивай мне тут представление, будто ты такая поэтическая натура! Не обманешь! Лежит на диване всю жизнь и смотрит зомбо-ящик! Фуфло смотрит! С котами общается! Не работает, вся Россия не работает! Разговаривает! У тебя ведь даже коровы нет! Не подоишь!

НАТАЛЬЯ.Нет. Я одна. Вот, два цветка только есть, а больше живого тут нету. Нельзя даже кошку – влезет мокрая и гнилая. А в цветы она не влезает, не может.

ИРИНА. Вот я и вижу, что тут – тут живого нет! А я пришла присматривать просить за моим домом! А?! Нашла кого! Которая всех ненавидит, один Бог знает, как ненавидит! Ведь у тебя в ящике даже канала «Культура» нету!

НАТАЛЬЯ.Нету. Не ловит.

ИРИНА. А у меня в доме будет ловить! Я поставлю «тарелку»! Сделаю себе камин! Пропущу по проволоке электричество, чтобы никакие коты не заходили! Буду топить камин дровами! Не клёнами! Понимаешь? Потому что: «Клён ты мой опавший, клён заледенелый!»?!

НАТАЛЬЯ.Там увидишь в большой комнате кольцо в потолке, для люльки оно было, там она и повесилась. Убить решила мокрую и гнилую и - убила. И себя.

ИРИНА. Ты врёшь!

НАТАЛЬЯ.Сама потом узнала бы, люди бы сказали.

Молчание.

ИРИНА. Хорошо, я пошла. Всех не обогреешь. Всем не поможешь. Мне нужно идти в мой дом. (Пауза). Ну, вот что мне теперь делать?! (Плачет). Она напугала меня всем этим: котом, висельницей, холодом! Электричку я пропустила. В доме холодно. Где мне ночевать? На дорогу идти – там нет машин, а до трассы десять километров, я не дойду, я окочурюсь. И личинку убью? Ей этого хочется?! Так, да? (Кричит). Почему она повесилась, почему?! Тут ягоды, грибы, дождь, лес, речка, снег, Россия кругом, красиво так, почему? Что не жилось? Что вам еще надо? Что вы всё выдумываете все, чем вам тут плохо? Зимой – зима, летом – лето, осенью – осень, весной – весна, живи и наслаждайся, а вы?!

НАТАЛЬЯ.Потому что никому она не нужна была.

ИРИНА. А ты где была, коза?! Ты, гербарий засушенный, человек ты мёртвый, неживой, где была? Ты о чём думала? Что ж ты не помогла ей? Видела – ей было плохо, видела ведь в свое окошко, что ж не помогла?

НАТАЛЬЯ.А ты кому помогла?

ИРИНА. Да моим творчеством люди лечатся, моими книгами зачитываются люди, я их зову в светлую даль, они мечтают, и я им помогаю мечтать!

НАТАЛЬЯ.Никому не надо. Печку топят на даче книжками. Барахло. Мокрая и гнилая в животе потому что.

ИРИНА. Сама ты - мокрая и гнилая! Это не я, это не про меня!

НАТАЛЬЯ.И про тебя тоже.

ИРИНА. Помолчи! Философ! Кочерга! Сидит тут! Я тебя о чём попросила: присмотреть за домом! Я пришла подружиться! А она учит меня жить! Я объездила весь мир, я знаю всё, а что видела ты в это окошко? Кота, который ходит по цепи ученый? У тебя весь мир – с это маленькое окошко! Кругозор такой! Что ты видела, что?!

НАТАЛЬЯ.Видела все. И вижу. КЛИН-ОБОЗ.

ИРИНА. Кого ты любишь, кого?!

Ирина нашла шубу, натягивает её на себя.

Всё, вызову такси. Ловит тут телефон или нет? Есть тут связь с миром? Какого чёрта я залезла в эту глушь?! Надо было купить квартиру на окраине, в доме, в лесу, а я решила, как русская – буду в деревне! Дура я.

НАТАЛЬЯ.Ну да.

ИРИНА. Дряни вы, русский народ. Лишь бы обмануть. Обшили, покрасили, продали, как новое, свиньи! Гниль продают! И не стыдно? А я покупала, как новенький! А они – пропьют эти, моим горбом заработанные, гонорары!

НАТАЛЬЯ.На твой век дома этого хватит.

ИРИНА. Не считай мой век, дрянь! Она спалит, спалит мой дом, я вижу её кошачьи глаза злобные!

НАТАЛЬЯ.Да нужна. Уезжай.

ИРИНА. Конечно, уеду. И дом продам. Познакомилась, спасибо. Жить с таким чудовищем рядом – мрак. Нет, это не народ! Народ пашет, сеет, культивирует! Встать на площади и трубить! И призывать! И идти!

НАТАЛЬЯ.Иди уже. Голова болит.

ИРИНА (пошла к двери, встала у порога). Это ж надо такое придумать – КЛИН-ОБОЗ, а?! Кого ненавидишь, о ком думаешь, кому ты нужна? С кем беседуешь, для кого живёшь, для кого?

НАТАЛЬЯ.Для него живу. Я его люблю и ненавижу.

ИРИНА. Идиотка! Икону куда повесила?! В угол над телевизором? Ты, когда молишься, ты тут на колени встаёшь и на телевизор молишься? Да ты в своем уме?! Идиотка! Уйду! Провались! Я лучше в снегу застряну, умру, чем с тобой! Вот ведь гадина какая - из фильма ужасов! Правильно говорят: не дом, а соседей покупай! Вот, купила! Русские люди, оболваненные зомбо-ящиком, сходят с ума и начинают верить в призраки, засланные нам в Россию из страны ненависти! Какая тут любовь?!

Ирина поправила шапку на голове, перекрестилась широко на икону, что в углу, но так получилось, что - на телевизор, плюнула на четыре стороны и ушла.

Слышно, как где-то далеко прошла электричка.

Стучат колеса, идет поезд.

Наталья встала на колени, глаза закрыла, говорит быстро.

НАТАЛЬЯ.Митя, ты один знаешь, как я люблю и как ненавижу … Митя, ушла она, ушла. Не пробралась в этот раз. Я еще кресты нарисую, не проберётся, не дождётся, не выйдет, что она нас разлучит. Ни на том, ни на этом свете. Мы с тобой вместе будем всегда. И из тебя уйдёт, я знаю. Всё будет так, как мы с тобой хотим, любимый мой, Митя. Я жду тебя и буду ждать столько, сколько надо.

Она берет фломастер и быстро рисует крестики над окном, над дверью, над газовой плитой, над печкой, над кроватью.

Тут ничего не сломается, Митя, без тебя, тут всё будет, как было. Ты придёшь, и мы с тобой спрячемся тут, у нас, где все тихо и спокойно, и опять будет ночь, и снег будет светиться нам с тобой на потолке тихим светом, я лягу рядом и поцелую тебя, Митя … Мы тут будем, где её нет, куда она не пробралась, и будем жить, любимый мой. Любовь моя … Ты знаешь, как люблю я … И как я ее ненавижу … Тут все на своих местах, я сохраню всё для тебя, я жду тебя и ждать стану вечно, Митенька мой ...

Она ложится на кровать, отворачивается к стене, бормочет.

Пусть кот ходит всегда, пусть растёт малина, пусть растут деревья, снег идёт, лето приходит, только чтобы никогда не кончалось это всё, Митя, Митенька мой, любовь моя, любимый мой, Митенька, только бы не сломалось ничто, только бы всё осталось, как есть, как было, только бы тебя дождаться, любовь моя, любимый мой, я дождусь тебя …

Тишина. Темно. Снег идет за окном.

И так тихо, будто ничего-ничего нет на свете, будто вся жизнь кончилась и только этот дом в одно окно есть на свете и она, Наталья, которая лежит на кровати и почти не дышит.

Тишина.

Темно.

Бог на иконе в углу улыбается.

Темнота

Занавес

Конец

ИКАР

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒