Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая

— Ты вообще помнишь прошлый год? — спросила я, когда машина остановилась на посыпанной гравием подъездной дорожке возле дома Вика — внушительного кирпичного особняка. Его вид напугал бы меня, если бы я и без того не дрожала от страха. — Помнишь, как за мной гонялись призраки?

Вик в замешательстве наморщил лоб:

— Призраки?

— Это то же самое, что привидения, — отозвался Ранульф. — Пожалуйста, можно мне отсюда выбраться? У меня ноги затекли.

— Не гони лошадей! — оборвал его Лукас и наклонился вперед, просунув голову между сиденьями, чтобы видеть лицо Вика. — Это никак нельзя назвать безопасным местом.

— Да тебя там даже не было в прошлом году! — фыркнул Вик.

— Зато я была, — вмешалась я, — и хорошо помню эти нападения — голубовато-зеленый свет, и холод, и лед на потолке. Поэтому ни за что не переступлю порог дома с привидением.

Вик, как и большинство, не знал, что любой ребенок, рожденный у вампиров, — это результат сделки между вампирами и призраками, которые в конце концов обязательно предъявляли свои права на него.

Именно это призраки пытались сделать во время тех ужасных происшествий в «Вечной ночи», включая последнее, когда я едва не погибла.

Вик вздохнул. Мы стояли перед домом уже больше пяти минут, а спорили об этом с тех пор, как вышли из закусочной. Оросители на большой зеленой лужайке успели сменить три различных скоростных режима.

— Мы оказались в неудобном положении, — произнес Вик.

— Жаль, что не я это озвучил, — заметил Ранульф.

— Не только тебе здесь тесно, ясно? — раздраженно бросил Лукас.

— Сказано совсем не об этом, — ответил Ранульф.

— Ну давайте, продолжайте, — отозвалась я. Никто из них не мог заставить меня передумать.

Но тут Ранульф встрепенулся:

— А разве ты не носишь тот обсидиановый кулон?

Я коснулась антикварного кулона, который родители подарили мне на прошлое Рождество. Обсидиановый, в форме слезы, он висел на медной, давно позеленевшей цепочке. В то время я решила, что кулон — это просто подарок, отражающий мой интерес к винтажным вещам. Но позже миссис Бетани объяснила мне, что обсидиан — один из многих минералов, отпугивающих призраков.

Другими словами, он меня оберегал. После того как она рассказала об этом, я никогда не снимала кулон, даже принимая душ, но почти забыла о таком его свойстве.

— Обсидиан дает мне некоторую защиту, — согласилась я, — но неизвестно, насколько надежную и надолго ли.

— Да клянусь, это привидение — вовсе не злодейка какая-нибудь, — сказал Вик. — Она удивительная. Ну то есть я думаю, что это она.

— Ты с ним разговаривал? Общался хоть как-то? — спросил Лукас.

— Не совсем разговаривал, но...

— Так откуда ты знаешь, что оно «удивительное»?

— Оттуда же, откуда знаю, что надо мной насмехаются, — прищурился Вик. — Просто чувствую.

Мне все еще хотелось сказать Вику, чтобы он завел машину и отвез нас с Лукасом в отель, но я понимала, что мы сможем позволить себе пробыть там совсем недолго. Вик одолжил бы нам столько денег, сколько требуется, но я не хотела влезать в большие долги. Чтобы протянуть до середины августа, нам пришлось бы просить несколько тысяч.

Все еще сжимая в руке кулон, я сказала:

— Я вхожу.

— Бьянка, не надо! — Кажется, Лукас пришел в бешенство, но я положила ладонь ему на руку, чтобы успокоить.

— Вы с Ранульфом подождите здесь. Если услышите крики или увидите, что на окнах появился иней...

— Мне это не нравится, — буркнул Лукас.

— Я сказала «если», понятно? — Приняв решение, я уже не желала сидеть и разглагольствовать;

я решила я хотела поскорее покончить с этим. — Если такое случится, вы, ребята, придете мне на помощь. Мы с Виком пойдем в дом вдвоем. Если что-то случится, мы там просто не останемся.

Несмотря на недовольный вид, Лукас кивнул. Вик выбрался из машины, не открывая дверцы. Я тоже вышла и услышала, как Ранульф вытянул ноги (коленки у него хрустнули) и с облегчением выдохнул.

Родители Вика куда-то ушли, так что в доме было пусто. Он выглядел шикарно, словно со страницы журнала. Холл выложен зеленым мрамором, с потолка тридцати футов высотой свисала небольшая люстра. Пахло полировкой для мебели и апельсинами. Мы поднялись по центральной лестнице, широкой, белой и пологой. Я легко представила себе Джинджер Роджерс,[6] в танце спускающуюся по этим ступеням в платье из страусиных перьев. Вне всяких сомнений, кинозвезда подходила к этому дому куда больше, чем я в своем дешевом летнем платьице.

Конечно, внешне Вик тоже сюда никак не вписывался, хоть это был его дом. Может, его беззаботное дурачество — просто своего рода бунт против безупречного порядка, установленного родителями?

— Она показывается только на чердаке, — сообщил Вик, когда мы зашагали по паркету длинных коридоров верхнего этажа. Картины, висевшие на стенах, выглядели старинными. — Я думаю, это ее особое место.

— Ты действительно ее видел?

— Ты имеешь в виду какую-нибудь фигуру в простыне или что-то в этом роде? Не-а. Просто становится понятно, что она рядом. А время от времени... Ладно, просто проверим. Не хочу тебя обнадеживать.

Пока я надеялась только на одно: что призрак не заморозит меня насмерть. Мысленно благодаря родителей за кулон, я смотрела, как Вик открывает дверь на чердачную лестницу и начинает карабкаться вверх. Прежде чем последовать за ним, я сделала несколько глубоких вдохов.

Чердак Вудсонов представлял собой единственное захламленное место в доме. Впрочем, решила я, хлам тут определенно лучше, чем на других чердаках. На пыльном, широченном, как кровать, столе, которому было на вид лет сто, стояла большая бело-голубая китайская ваза. На портновский манекен надели блузку из пожелтевших кружев и старую дамскую шляпку с перьями. Персидский ковер под ногами казался настоящим, по крайней мере на мой непросвещенный взгляд. И хотя в воздухе пахло плесенью, это был приятный запах, как от старых книг.

—Мне тут нравится, — сказал Вик, с лицом более серьезным, чем обычно. — Наверное, это мое самое любимое место во всем доме.

— Здесь уютно.

— Ты ощутила, да? Я улыбнулась.

— Ну ладно, давай сядем и подождем, вдруг она появится?

Скрестив ноги, мы уселись на персидский ковер и стали ждать. Я чутко реагировала на каждый скрип и то и дело обеспокоенно оглядывалась на маленькое окошко за портновским манекеном. Пока оно не замерзло.

— Я дам деньги тебе, а не Лукасу, — произнес Вик, поигрывая шнурками кед. — У меня сейчас около шестисот долларов, и ты заберешь их все. Обычно бывает больше, но я как раз купил новый «стратокастер». — Он опустил голову. — Я чувствую себя таким дураком: выкинул огромную сумму на гитару, на которой и играть-то толком не умею. Если бы я знал, что вам, ребята, понадобятся эти деньги...

— Ну ты же не мог этого знать. Кроме того, деньги твои, и ты вправе тратить их, на что хочешь. Очень мило с твоей стороны, что ты готов с нами поделиться. — Я нахмурилась, мгновенно забыв, что жду привидение. — Но почему мне, а не Лукасу?

— Потому что Лукас запросто может отказаться и взять сотню, не больше. Иногда он слишком горд, чтобы признать, что нуждается в помощи.

— Мы не гордые. — Я смущенно вспомнила, как мы перелезали через турникет в метро. — Мы для этого слишком сильно влипли.

— Лукас всегда будет размахивать своей гордостью как флагом. Всегда. Ты человек более разумный.

Мои губы дрогнули.

— Жаль, что я не смогу передать ему это.

— Он и сам знает, — ответил Вик. — Вы двое составляете отличную команду.

Я вспомнила предыдущую ночь, почувствовала, как краснею, и негромко произнесла:

— Да. Неплохую.

Вик ухмыльнулся, и на какую-то страшную секунду я решила, что он прочитал мои мысли. Но улыбался он вовсе не поэтому.

— Ты чувствуешь?

В воздухе заметно похолодало. Я обхватила себя руками.

— Да.

Никаких ледяных кристаллов. Никакого инея на окне. Никаких внешних проявлений. Я просто знала, что секунду назад мы с Виком были одни, а теперь с нами есть кто-то еще.

Сначала я растерялась. Почему это не так внезапно и жутко, как все предыдущие появления призраков? Призраки не прокрадываются тихонько в уголок комнаты — они пробивают себе путь ледяными кинжалами. В академии «Вечная ночь» это происходило именно так.

Стоп. Школа была построена так, чтобы отпугивать привидения, в ее стены и балки вмонтированы железо и медь — металлы, которых призраки боятся. И хотя они смогли проложить себе путь внутрь, это было для них нелегко. Может, ледяные сталактиты и колеблющийся голубовато-зеленый свет — просто результат этих усилий? Может, в таком месте, как это, в обычном доме, призраки не прибегают к подобным драматическим эффектам?

— Эй, привет! — весело произнес Вик. — Это мой друг Бьянка. Она немножко поживет внизу, в винном погребе, с Лукасом, тоже моим другом. Они классные, тебе понравятся. — Такое впечатление, что он представлял нас приятелю на вечеринке. — Они нервничают, особенно Бьянка, потому что ей уже приходилось сталкиваться с привидениями. Но ничего личного, ладно? Я просто хотел удостовериться, что вы, ребята, подружитесь.

Разумеется, никакого ответа не последовало. Мне показалось, что свет в одном углу чердака сделался немного ярче, может даже, немного голубее, но разница была ничтожной, почти незаметной.

И тут я ее увидела.

Не глазами. Скорее это походило на воспоминание, захлестнувшее с такой силой, что я перестала различать то, что находилось прямо передо мной. Девушка-призрак возникла у меня в сознании, та самая, из моих снов. Это и есть привидение Вика? Ее короткие светлые волосы казались почти белыми, а черты лица были заостренными.

«Можешь остаться, — сказала она. — Никакого значения это не имеет».

И видение исчезло. Вздрогнув, я заморгала, пытаясь прийти в себя.

- Ого!

— Что случилось? — Вик оглядывал комнату, будто мог в ней что-нибудь увидеть. — Ты на несколько секунд как будто ошалела. С тобой все нормально?

Что призрак имел в виду?

Однако того ужаса, как при предыдущих встречах с привидениями, я не испытывала. Девушка-призрак не проявила никакой враждебности, не шептала ничего вроде «прекрати», или «наша», или еще чего-нибудь в этом роде. Или ей нравился Вик так же сильно, как она ему, и ради него она готова нас не трогать, или обсидиановый кулон и вправду надежная защита.

Вик, внимательно вглядываясь в мое лицо, спросил:

— Ну?

— Мы можем тут остаться, — улыбнулась я.

У нас с Лукасом появился дом, пусть и ненадолго.

Вик отвез нас обратно в отель и прежде, чем они с Ранульфом уехали, сбегал к банкомату и дал мне обещанные шестьсот долларов — стопку банкнот, которые я сунула в сумочку. Еще он вручил нам ключи и назвал код, чтобы отключать сигнализацию в винном погребе. На прощание я обняла Вика крепче, чем обнимала кого-либо в своей жизни.

По дороге к отелю Лукас ни разу не улыбнулся. Он разговаривал с Виком и Ранульфом, благодарил Вика за пристанище, но совсем не замечал меня. Пока мы занимались делом, он сдерживался, но был мрачнее тучи.

Мы молча поднялись наверх в лифте. Напряжение нарастало с каждой секундой. Перед моим мысленным взором то и дело возникал Эдуардо, умирающий от руки миссис Бетани, я снова и снова слышала тот тошнотворный хруст.

Когда мы вошли в номер, я думала, что Лукас тут же начнет кричать на меня, но он промолчал. Прошел в ванную и начал мыть лицо и руки, причем тер их так сильно, будто хотел содрать кожу.

Когда он начал вытираться, я не выдержала.

— Скажи хоть что-нибудь, — попросила я. — Что угодно. Наори на меня, только не молчи вот так.

— А что ты хочешь от меня услышать? Я говорил тебе — не пользуйся электронной почтой. А ты просто наплевала на мои слова.

— Ты не говорил почему. — Он сердито глянул на меня, и я поняла, что это звучит жалко. — Я понимаю, что это не оправдание...

— Я много месяцев назад сказал тебе, что наши электронные письма могут выследить! Неужели ты думаешь, что я не писал тебе в прошлом году просто потому, что не хотел? Неужели одного этого не хватило, чтобы понять: на то есть важные причины?

— Ты на меня кричишь!

— О, извини. Я не хотел принимать слишком близко к сердцу такой пустячок, как гибель людей!

Вот тут на меня со всей силой обрушилось чувство вины. Ничего подобного я не испытывала с той ночи, когда миссис Бетани напала на Черный Крест. Я снова ощущала запах дыма, слышала крики. Видела, как миссис Бетани злобно поворачивает голову Эдуарде, как из его глаз исчезает свет и он, мертвый, падает на землю.

Я вылетела из номера, чувствуя, как слезы обжигают глаза. В эту минуту я не могла видеть гнева Лукаса, хотя и заслужила его. Собственные угрызения совести были более сильным наказанием, нежели мог придумать кто-то другой. Мне нужно было остаться одной, выплакаться, но куда я могла пойти?

Хватаясь за перила лестницы, я мчалась наверх, слыша, как эхом отдаются мои рыдания. Я не знала, куда бегу, просто хотела скрыться от своих переживаний. Домчавшись до крыши и поняв, что дальше бежать некуда, я пошла к бассейну. В «лягушатнике» плескались какие-то детишки, но та сторона, где глубоко, оказалась полностью в моем распоряжении. Я сбросила шлепки, опустила в воду ноги, уронила голову и негромко заплакала — и сидела так до тех пор, пока не кончились слезы.

В сумерках кто-то сел рядом со мной. Лукас. Я все еще не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Он расшнуровал башмаки и тоже опустил ноги в волу. Пожалуй, это был хороший знак.

Лукас заговорил первым:

— Я не должен был кричать на тебя.

— Если бы только я представляла, что может произойти... что миссис Бетани сумеет нас выследить и нападет... я бы в жизни не послала то письмо, клянусь.

— Я понимаю. Но ты могла послать простое письмо. Попросить Вика позвонить родителям. Много чего еще. Если бы ты хорошенько подумала...

— А я не подумала.

— Нет. — Лукас вздохнул.

Моя недальновидность дорого стоила Лукасу, а некоторым из охотников Черного Креста стоила жизни. И хотя многие из них были просто фанатиками, они не заслужили такой смерти. Это все из-за меня.

— Лукас, прости меня. Пожалуйста, прости, мне так ужасно жаль!

— Я понимаю. Просто это уже ничего не изменит. — Он поморщился и посмотрел на лежавший внизу город. Филадельфия не сверкала так, как Нью-Йорк, но все же была достаточно яркой: больше света, чем тьмы. — Мама осталась одна. Она потеряла Эдуардо, потеряла меня, потеряла свою ячейку. Что она будет делать? Кто будет рядом с ней? Я собирался уйти с тобой и не жалею об этом, но когда я принимал это решение, то считал, что с ней останется Эдуарде. Я знаю, ты думаешь, что она несгибаемая, и так оно и есть, но это...

Я так сильно переживала из-за себя и своих друзей, что про Кейт даже не подумала. А ведь она оказалась практически в такой же ситуации, что и мои родители, — да нет, хуже, потому что они были вдвоем, а Кейт осталась одна.

— Но ты же наверняка сможешь ей позвонить или написать, когда мы будем чувствовать себя в безопасности?

— Если я когда-нибудь с ней свяжусь, она сообщит Черному Кресту. Таковы правила. Она их не нарушит.

— Даже ради тебя? — Я не могла поверить в это, но Лукас, похоже, верил.

Он посмотрел на свое отражение в воде каким-то усталым взглядом. Я заметила, что гнев его утих, сменившись подавленностью. Видеть это было ничуть не легче.

— Мама хороший солдат. Я тоже пытался стать таким.

— Ты им стал.

— Хорошие солдаты не жертвуют делом ради любви.

— Только ради любви и стоит идти на жертвы. Лукас печально улыбнулся:

— Ради тебя — стоит. Я это знаю. Даже если ты совершаешь ошибки. Потому что, Бог свидетель, я тоже их совершал.

Мне хотелось обнять его, но каким-то шестым чувством я понимала: момент неподходящий. Лукас должен был сам справиться с терзавшими его внутренними демонами.

— Я всю свою жизнь провел в Черном Кресте, — продолжал он. — Я всегда знал, кто я такой и какова моя цель. А теперь не понимаю, что будет дальше. Это... это пугает.

Он взял меня за руку:

— Но до тех пор пока мы есть друг у друга, оно того стоит.

— Я знаю. Но все еще думаю... Лукас, какими мы с тобой станем?

— Не знаю, — честно ответил он.

Я обвила руками его шею и крепко прижалась к нему. Мы нуждались не только в любви — нам нужно было верить.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Хотя Лукас все еще грустил о матери, мы больше не ссорились. Мы смотрели телевизор или просто гуляли, любуясь достопримечательностями Филадельфии. Один раз мы разделились. Я пошла искать ресторан, где требовались официантки, а Лукас справлялся о работе в гаражах. К нашему удивлению и облегчению, мы оба получили предложение начать сразу после праздников.

И каждую ночь мы проводили в нашем номере в отеле. Вместе.

До сих пор я даже не представляла, что можно хотеть кого-то сильнее и сильнее с каждым днем. Но одно я знала точно: я перестала стесняться. У меня не было никаких сомнений. Лукас знал меня лучше всех, и никогда я не чувствовала себя надежнее, чем с ним, — в безопасности, полной. Абсолютной. Я сво-

рачивалась клубочком рядом с Лукасом и засыпала так крепко, что не видела никаких снов.

Ну, за исключением ночи четвертого июля. Может, виноваты фейерверки, а может, сахарная вата, которой я переела накануне, но той ночью я увидела самый яркий сон из всех.

— Я здесь, — сказала девушка-призрак.

Она стояла передо мной и выглядела не как фантом, а как нормальный человек. Но я ощущала в ней смерть, высасывающую тепло из моего тела. Она делала это не специально — такова была ее природа.

— Где мы? — Я оглядывалась, но ничего не могла увидеть. Там было так темно!

Она ответила только:

— Смотри.

Я опустила взгляд и увидела далеко внизу землю. Мы парили в ночном небе. «Как звезды», — подумала я и на мгновение почувствовала себя счастливой.

Потом я поняла, что узнаю фигуры, бредущие там, внизу. Лукас, опустив голову, шел к дереву, раскачивавшемуся под порывами сильного ветра. За ним следовал Балтазар.

— Что они делают? — спросила я.

— Общую работу.

— Я хочу посмотреть.

— Нет, — ответила девушка-призрак. — Ты не захочешь этого видеть, поверь.

Ветер дул все сильнее. Бело-голубое платье призрака трепетало под его порывами.

— Чего ты не разрешаешь мне увидеть?

— Смотри, если хочешь. — Она печально улыбнулась. — Но ты пожалеешь.

Я должна посмотреть... я не могу этого видеть... просыпайся, просыпайся!

Задыхаясь, я резко села. Сердце колотилось как сумасшедшее. Почему этот сон так ужасно напугал меня?

Пятого июля, после звонка Вика, сообщившего, что он с семьей уже в аэропорту, мы выписались из отеля. Пришлось довольно долго ехать на автобусе, а потом пройти несколько кварталов от ближайшей остановки. Но все это показалось сущей ерундой, когда мы завернули за угол опустевшего дома Вика и ввели код сигнализации винного погреба.

— Ого! — воскликнул Лукас, когда наши глаза привыкли к тусклому свету. — Да он огромный!

Подвал был размером с целый этаж громадного дома Вика. Он оказался разделенным на комнаты, — видимо, когда-то давно, еще до того, как его превратили в винный погреб, в нем жили. Я вспомнила слова Вика о том, что его отец не занимается коллекционированием вина, как дед, и поразилась: сколько же спиртного хранилось тут тогда? Старые истертые дубовые половицы, видимо, отродясь не натирали.

Мы прошли вглубь и увидели, что там горит небольшая лампа в форме гавайской танцовщицы. Она освещала настоящий клад с сокровищами: простыни, лоскутные одеяла, надувной матрас, еще не вынутый из чехла, простую складную металлическую кровать, какие часто встречаешь в отелях, небольшой деревянный стол и стулья, корзинку, полную разномастных тарелок и чашек синего и белого цвета, рождественскую гирлянду, микроволновку, мини-холодильник (уже подключенный к розетке и работающий), книги и DVD-диски, старый телевизор и DVD-плеер и даже персидский ковер, стоявший скрученным в углу.

Я взяла со стола лист бумаги и прочитала вслух:

— «Эй, ребята. Мы с Ранульфом притащили сюда с чердака кое-какие вещи. От телевизора, конечно, мало толку без антенны, но вы сможете смотреть фильмы на DVD. В холодильнике есть содовая и фрукты, и Ранульф оставил для Бьянки несколько пинт крови. Надеюсь, это пригодится. Мы вернемся в середине августа. Не делайте того, чего не стал бы делать я. С любовью, Вик».

Лукас скрестил на груди руки:

— Чего бы Вик не стал делать?

— Скучать. — Я широко улыбнулась.

Мы устроились, превратив один угол винного погреба в нашу «квартиру». Поставили стол и стулья, а на стол водрузили гавайскую лампу. Персидский ковер разостлали на полу, потом Лукас забрался на винную стойку (я ужасно нервничала при этом) и развесил гирлянду. Все лампочки были белыми, но некоторые, оказавшиеся между винными бутылками, отливали мягким золотом. Надувной матрас надувался сам и почти ничего не весил. Мы положили его на кровать, и я с наслаждением постлала белоснежные простыни, отороченные кружевом, а сверху положила лоскутные одеяла. Стены погреба были выкрашены в темно-зеленый цвет, и, когда мы закончили обустраиваться, я решила, что во всей Филадельфии нет квартиры красивее, чем наша. И какая разница, что вдоль Стен расположены бутылки?

Казалось, что наша жизнь наконец-то налаживается. Пока нам помогали друзья, но мы нашли работу, а значит, сумеем вернуть долги. Мы сбежали от миссис Бетани и от Черного Креста. Единственный призрак или миролюбив, или предпочитает держаться подальше от обсидиана. Мне просто не верилось, как хорошо все складывается.

Правда, пару раз мне взгрустнулось.

В первый раз это случилось, когда мы с Лукасом ели пиццу, которую Лукас принес из ближайшего ресторанчика в нескольких кварталах от нас. Гадая, как же мыть посуду в раковине в ванной, я думала о восхитительных блюдах, которые готовила мама. Интересно, по какому рецепту она делала тот лимонадный пирог? Его не нужно выпекать в духовке, а в такой жаркий день он пришелся бы особенно кстати.

Тут я вспомнила, что не могу ее спросить. Потом задумалась, как же она умудрялась готовить столько вкусных вещей, — вампиры не чувствуют вкуса еды, точнее, не так, как его чувствуют люди, поэтому маме наверняка было нелегко.

«Я им скоро напишу, — пообещала я себе. — Или отдам письмо Вику, когда он поедет в «Вечную ночь», а он скажет, что я отправила его откуда-нибудь. Так они хотя бы будут знать, что у меня действительно все в порядке».

Во второй раз мне взгрустнулось вечером, когда мы перебирали диски. Стены в погребе были голыми, и я подумала, что неплохо бы на них что-нибудь повесить, — ничего большого, конечно, потому что портить тут ничего нельзя, но, может быть, просто картинку?

Это напомнило мне про коллажи Ракель — безумную мешанину красок и образов, которые она так любила создавать. А теперь она ненавидит меня так сильно, что выдала людям, которые попытались меня убить.

Я должна была бы злиться на нее, но не могла — слишком болела душа. Я знала, что эта рана никогда не затянется.

— Эй! — Лукас обеспокоенно нахмурился. — Из-за чего ты так расстроилась?

— Из-за Ракель.

— Клянусь Богом, если только я когда-нибудь встречу ее...

— Ты ничего ей не сделаешь, — сказала я и закусила губу, чтобы не расплакаться. Пусть Ракель думает обо мне все, что хочет, — я ее люблю, и этого не изменить.

В общем, все казалось просто сказочным — до следующего дня. Это был наш первый рабочий день. Просто я никогда не работала, даже с детьми не сидела. Мама с папой говорили, что дети замечают такие вещи, каких ни за что не заметят взрослые, и вампиры стараются проводить рядом с ними как можно меньше времени.

А это значит, я даже представления не имела, что работа — это полный отстой.

— Столику восемь еще не принесли напитки! — орал Реджи, мой так называемый начальник (всего-то на четыре года старше меня) в «Гамбургер-Родео».

Его глаза поблескивали так же гнусно, как у многих вампиров-вечноночевцев, но он не обладал их могуществом. У него была только ламинированная табличка на груди с надписью «менеджер». — В чем дело, Бьянка?

— Уже несу!

Рутбир[7], кола... и что еще? Я вытащила блокнот из кармана передника. И передник, и блокнот уже заляпаны французской приправой. После часовой тренировки сегодня утром (этого времени явно недостаточно для подготовки) меня швырнули в голодную толпу. Я торопливо накидала льда в пластиковые стаканчики и подошла к автомату. «Быстрее, быстрее, быстрее».

Столик восемь получил свои напитки, но восторга по этому поводу там не высказали. Они хотели знать, где их «бекон по-ковбойски». Я искренне надеялась, что это просто бургеры с беконом. Все в этом меню имело дурацкие ковбойские названия. На стенах висели постеры из старых вестернов, а в качестве униформы меня заставили надеть полосатую рубашку и галстук-поло.

Я побежала обратно на кухню и прокричала:

— Мне нужен бекон по-ковбойски для восьмого!

— Извини, — сказал пожилой официант, выходивший из кухни с подносом, полным бургеров. — Кто не успел, тот опоздал.

— Но...

— Бьянка! — завопил Реджи. — На двенадцатом столике до сих пор нет столовых приборов. Столовых приборов! Их полагается выкладывать вместе с меню, не забыла?

— Хорошо, хорошо.

Я бегала туда и сюда, туда и сюда, снова и снова. Ноги болели, я просто чувствовала, как в кожу въедается жир. Реджи продолжал на меня орать, клиенты сердились, потому что я приносила отвратительную еду недостаточно быстро. Все это походило на преисподнюю, если в преисподней подают картофель фри с сыром.

Ой, простите. «Сырный ковбой» — вот как ее полагается называть.

Когда лихорадка ланча начала спадать, я поспешила к стойке с салатами, чтобы заняться «дополнительной работой». Это значит — вся остальная работа, которую мы обязаны выполнить вдобавок к обслуживанию столиков. Сегодня я должна была следить за тем, чтобы на стойке все время хватало салатов, и скорчила гримасу, увидев, что почти все закончилось: соусы к салатам, гренки, помидоры и прочее. Потребуется не меньше десяти минут, чтобы пополнить запасы.

— Не очень хорошее начало, — пробормотал мне на ухо Реджи, как будто я нуждалась в таком «поощрении».

Не обращая на него внимания, я торопливо пошла на кухню, чтобы порезать помидоры.

Схватив первый помидор, я взяла нож и быстро принялась за дело — слишком быстро.

— Ой! — вскрикнула я, порезав палец.

— Не капай кровью на пол,— сказала какая-то официантка, подвела меня к раковине и сунула мою руку под холодную воду.— Это нарушение санитарных норм.

— Ничего у меня не получается, — пожаловалась я.

— Первый день у всех такой, — дружелюбно ответила она. — А вот поработаешь тут пару лет, как я, будешь все знать назубок.

Мысль о том, что придется провести два года в «Гамбургер-Родео», вызвала у меня головокружение.

Но тут до меня дошло, что голова кружится вовсе не от этого. Я чувствовала себя плохо. По-настоящему плохо.

— Кажется, я сейчас упаду в обморок.

— Не говори глупостей. Порез не такой уж глубокий.

— Дело не в порезе.

— Бьянка, ты...

Все потемнело, как мне показалось, на какую-то секунду. Но, открыв глаза, я поняла, что лежу на полу, на резиновом коврике. Спина болела. Видимо, я сильно ушиблась, когда падала.

— Ты в порядке? — спросила официантка.

Она прижимала к моей порезанной руке посудное полотенце. Вокруг собрались еще несколько официантов и поваров, забыв про столики, — ну как же, такая драма!

— Не знаю.

— Но ведь ты не собираешься тут блевать? — возмущенно воскликнул Реджи. Я покачала головой, и он спросил: — Заявишь о травме на рабочем месте и заставишь нас заполнять бумаги?

Я вздохнула:

— Мне просто нужно уйти домой.

Реджи плотно сжал губы, но думаю, он испугался, что я подам иск в суд. Он меня отпустил.

Головокружение не проходило, пока я стояла на автобусной остановке и пока ехала домой. Несколько жалких однодолларовых бумажек, полученных в качестве чаевых, смялись в кармане. Не чувствуй я себя настолько ужасно, мысль о завтрашнем возвращении в «Гамбургер-Родео» показалась бы мне невыносимой.

Но пока я пыталась крепиться и ни о чем не думать.

Я старалась не вспоминать о том, что чувствовала себя точно так же, когда мы с Лукасом расчищали обвалившийся туннель Черного Креста, да и после несколько раз. И о том, что в последнее время жажда крови, становившаяся все острее и острее с того дня, как я впервые укусила Лукаса, внезапно почти пропала.

«Не выдумывай, — убеждала я себя. — Ты не беременна». Мы предохранялись, и потом, все это началось еще до того, как мы с Лукасом в первый раз занялись любовью. Нет, я боялась вовсе не беременности.

И все же я знала, что со мной что-то происходит. Изменения начались.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒