Гневное небо Испании 5 страница

На разборе Иванов признался: трудился на пределе своих возможностей. Тянул на себя ручку до разноцветных звёздочек в глазах.

— Так и надо на тренировках, — закончил он. — В бою ведь встречаешься с противником, которого и в глаза не видел, не знаешь его возможностей. В таком случае лучше считать, что перед тобою самый искусный и самый сильный лётчик врага. А с подобным настроением победить тебя будет трудно.

— Отдыхать? — спросил у него Ваня Панфилов.

— Как отдыхать? — удивился Николай и тряхнул светлым, чуть просохшим чубом. — Рановато отдыхать. Вот обсохну — и в воздух. Полетишь со мной?

Панфилов посмотрел на Николая с некоторым сомнением. Ответил бодро:

— Полечу.

— В нашей эскадрилье ребята по пять боевых вылетов в день делают. Привыкли. Да и перед вами неудобно. Скажете: прихвастнул, мол, парень. А от нас такая работёнка требуется, что не до хвастовства.

Передохнув, пожалуй, ровно столько, сколько времени уходит на дозаправку и осмотр машины, Иванов снова поднялся в воздух. На этот раз его «соперником» был Панфилов. И хотя мы только что во всех подробностях разобрали мой бой с Николаем, Панфилову всё-таки не удалось удержаться на хвосте истребителя Иванова. То же произошло и со Смоляковым.

Снова и снова шли разборы поединков. Мы стремились докопаться до секрета. Попробовали на земле в кабине повторять все эволюции, которые совершали в воздухе. Иванов с большим вниманием следил за тем, что и как мы делали. И наконец, секрет разгадали. Сначала Иванов не мог добиться от нас точного воспроизведения движений, работы с ручкой управления при наборе высоты, на вертикалях. Я показывал, каким образом выхожу на вертикаль.

— Вот где собака зарыта! — Иванов дружески хлопнул меня по плечу. — Ну-ка, ещё раз.

Послушно тяну ручку на себя, что было сил, резко.

— Стоп! — говорит Николай. — Не годится.

— Почему?

— Давай ещё раз.

Опять тяну резко, вдавливаюсь в сиденье.

— Вот тут-то и ошибочка. Ты врываешься, а не входишь в вертикаль. Ты сразу наваливаешь на себя такую перегрузку, что через несколько секунд остаётся либо потерять сознание, либо отдать ручку от себя, убрать крутизну подъёма, снять часть перегрузки. В результате теряешь вертикаль, скорость и высоту. Надо брать ручку на себя сначала плавно, потом сильнее и сильнее. Ведь основная перегрузка получается в момент перехода из пикирования на вертикаль. Дальше — полегче.

— Но пока я стану плавно входить в вертикаль, противник врежет мне очередь, — парирую я.

— А глаза на что? Ты всё время должен видеть противника. Сумей точно определить дистанцию. Вышел он на 800 метров, начинай уходить. А когда 600 останется — поздно! Прозевал противника. Уж тогда тебе будет жарко, что и требовалось доказать.

— Ну представь — противника ты не прозевал. Ушёл на вертикаль. Враг — за тобой. Тогда что?

— Дальше многое зависит от технических характеристик машин, — улыбнулся Иванов. — «Фиат» и «Хейнкель-51» тяжелее наших самолётов. Они, как правило, проскакивают. Не успевают вслед за тобой выйти на вертикаль. Это, во-первых. Во-вторых, по той же причине им труднее выйти на крутую вертикаль. И в-третьих, у них на вертикали из-за веса большая потеря скорости, а, следовательно, и высоты. Понятно? Это и требовалось доказать…

Мы смеёмся, приговорка Николая бодрит. Ребята, пристально следившие за разгадыванием секрета, поддерживают нас.

Несколько дней лётчики нашей эскадрильи проводили «бои» с Ивановым, а потом принимались за самостоятельную отработку полётов на перегрузку. Затем начались новые воздушные «бои» с Николаем. Теперь большинство из нас проводило схватки на равных. Иванову приходилось туго. Много сил прилагал он, чтобы уйти от «противника». Однако это не всегда ему удавалось.

Наконец настал день, когда Иванов сказал:

— Вот что, товарищ командир эскадрильи, можешь звонить Евгению Саввичу Птухину. Докладывай: лётчики готовы к настоящим воздушным боям.

И как раз во время последнего разбора полёта с КП Валенсии сообщили, что со стороны моря к городу идёт группа бомбардировщиков, высота 5 000 метров.

Тревога!

Мы в воздухе. Набираем высоту, идём на перехват. Позади и несколько ниже нас ещё одна эскадрилья. Это истребители Ивана Девотченко, моего друга из Ленинграда. Вместе с ним прибыли в Испанию.

Примерно через четверть часа замечаем самолёты, идущие на Валенсию. Командую: «Внимание!» Занимаю положение для атаки, но враг ведёт себя странно. Машины идут со снижением на небольшой скорости. Да и силуэты знакомые. Подходим ближе. Это же наши двухмоторные СБ! Ведущий, покачивая крыльями, приветствует истребителей, подаёт условный сигнал: «Я — свой!» В чем дело?

Вскоре все выясняется. Эскадрилья СБ разворачивается и берет курс на Тортосу — свою базу, а два самолёта продолжают идти к Валенсии со снижением, явно собираясь приземлиться на наш аэродром. У одного самолёта мотор совсем не работал, а у второго — дымился. Пилоты СБ с ходу произвели посадку. Мы — за ними. Подбежали к «катюшам». Да это же решето, а не фюзеляжи! Обе машины сильно побиты осколками снарядов и прошиты пулями. На одном СБ ранены все члены экипажа, на втором — только стрелок.

Подкатывают санитарные машины. Врачи быстро оказывают помощь товарищам, делают перевязки. А мы окружаем здоровых и набрасываемся с расспросами.

СБ бомбили цели на Балеарских островах. Ещё при подходе к острову Мальорка их встретили истребители противника. Сомкнув строй и изменив порядок таким образом, чтобы все стрелки и штурманы могли вести огонь по самолётам врага, бомбардировщики продолжали идти на цель. Встреченные плотным заслоном, истребители франкистов стреляли издали и не нанесли урона. У самой цели истребители вышли из боя. За СБ взялась зенитная артиллерия. Бомбардировщики попали в зону плотного заградительного огня. Осколками на одном СБ был выведен из строя один мотор и ранен стрелок. На другом снаряд пробил крыло. Но отбомбились ребята точно.

— Наверное, есть повреждения и в других самолётах, — сказал лётчик, — но поменьше. Дотянут до Тортосы.

— Как же вы шли обратно?

— Нормально…

Снова миновав зону зенитного огня, эскадрильи СБ опять встретились с истребителями. «Фиаты» сначала вели огонь с больших дистанций. Потом попробовали прорваться к группе, к подбитым самолётам, из-за которых СБ не могли идти с большой скоростью. «Фиаты» решили воспользоваться этим. И дорого поплатились: два истребителя, коптя небо, закувыркались и рухнули в море. Остальные, проведя ещё по две-три атаки, ушли.

— Да, нормально возвращались, — твёрдо уверял нас пилот СБ.

Нормально — героизм, ставший нормой поведения.

Очень хотелось сказать:

— Эх, ребята, цены вы себе не знаете!

Мы с уважением смотрели на парней из группы Александра Сенаторова. Трудная боевая учёба, самоотверженность и скромность истинных героев убедили нас, что быть такими — дело нелёгкое.

В последние дни перед боями мы забеспокоились: к нам прибыла медицинская комиссия во главе с советником главного врача ВВС республики Л. Г. Радгаузом. Спросите самого смелого, самого отчаянного пилота, когда он трусил по-настоящему, до холодка в животе! Если он честный парень, то ответит: перед врачебной комиссией.

С Леонидом Радгаузом мы познакомились в начале тридцатых годов. Вместе служили в одном гарнизоне Белорусского военного округа. Встреча с врачами не всегда полезна. Но мне и моим товарищам на этот раз повезло: медицинская комиссия благожелательно отнеслась к нам.

За несколько дней до начала операции нас пригласили в Валенсию, в штаб ВВС. Здесь состоялось совещание руководящего состава республиканской авиации. От лётных частей присутствовали командиры эскадрилий и их заместители, а также командиры групп И-15 и И-16, СБ и штурмовиков. В штабе мы впервые встретились с лётчиками, которые добровольцами прибыли в Испанию раньше нас.

Они уже обладали большим опытом, провели немало воздушных сражений, имели на своём личном счету по нескольку сбитых вражеских самолётов. Это были участники вошедших в историю героических боев за Мадрид, под Гвадалахарой и Брунете. Слава о них гремела в испанском народе. Это были парни, с которых нам надлежало брать пример, учиться у них боевому мастерству. Среди них — Анатолий Серов, Михаил Якушин. Они впервые в истории авиации сбили в ночном воздушном бою по бомбардировщику противника.

Встретились мы также с командиром группы истребителей Иваном Ерёменко. Рядом с ним находился испанец Мигель Алонсо — командир группы штурмовиков — лёгких бомбардировщиков Р-зет. Тепло мы пожимали руку также Александра Сенаторова, чьи лётчики, как мы сами в этом убедились, считали героическое поведение нормой жизни. Речь идёт о легендарных СБ, ходивших на бомбёжку без истребительного прикрытия. Мы рады были знакомству и с командирами эскадрилий — испанцами Мануэлем Сараусом и Фернандо Клаудином. Крепко обнимались также со своими соотечественниками Григорием Плещенко, Петром Бутрымом, Владимиром Шевченко.

Нашим кумиром был Анатолий Серов, командир эскадрильи И-15. Мы знали его как одного из умелых и вдумчивых лётчиков-добровольцев. Он по праву считался мастером воздушного боя с немецкими и итальянскими лётчиками. Толя был отзывчив, очень вежлив в обращении с товарищами, жизнерадостен. С его симпатичного лица не сходила улыбка, а глаза излучали теплоту.

Всех нас интересовали ночные боевые действия истребителей И-15. Они оказались довольно приспособленными к ночным полётам. Имели небольшую посадочную скорость. Это очень важно. Лётчики, отлично овладевшие И-15, могли производить посадку на малой скорости. Одновременно эти истребители были лёгкими, манёвренными.

Инициатива организации ночных поисков истребителей принадлежала Анатолию Серову. Он сам рассказывал нам, что его идея не сразу была одобрена начальством. И лётчики сомневались в её жизненности. Почему? Ведь далеко не каждый пилот владел техникой и опытом ночных полётов. Кроме того, следовало найти добровольцев — ночной поиск не освобождал лётчика от обычных дневных боевых вылетов в составе эскадрильи. Встретились и такие затруднения, которые не зависели от нас. Республиканцы ещё не имели прожекторных установок, а их аэродромы пока не располагали даже элементарным оборудованием для обеспечения ночных полётов.

И все же сторонники ночных поисков нашлись. Кто они? Ерёменко, Якушин, Рыбкин, Антонов и, конечно же, сам Серов.

Как ни хороша идея, но в армии без одобрения командования её в жизнь не претворишь. Серова поддержали Филипп Александрович Агальцов и Евгений Саввич Птухин. Поверил в идею ночных действий истребителей и командующий ВВС республиканской Испании Сиснерос.

Ночные вылеты решили вести с аэродрома Алькала, который подвергался усиленным бомбардировкам в ночное время. Установили с трудом найденный прожектор для освещения посадочной полосы. Протянули телефон от КП к стоянке. Вот и все нехитрое оборудование. Бомбардировщики противника сами оповещали о своём появлении.

Несколько ночей машины поднимались в небо. Истребители наблюдали теперь взрывы бомб с высоты, а вражеские бомбардировщики обнаружить не могли.

— Луна, вроде, светит вовсю, — рассказывал Серов. — Должно быть видно, как днём. Да не тут-то было. Дымка! С земли пелену не различаешь, а на высоте, когда просматриваешь всю эту толщу, она не хуже тумана скрывает врага. На бомбёжку-то обычно прилетал один самолёт, потом его сменял другой — и так целую ночь. Досада брала — враг рядом, а морду ему набить не удаётся. Близок локоть, да не укусишь. Правда, Рыбкин однажды засек мигальщиков. Они с трёх сторон обозначали границы аэродрома. Обстрелял их Рыбкин. Больше молодчики из «пятой колонны» не появлялись.

— Честно скажу: засомневались ребята, — продолжал Серов. — Садиться-то приходилось на полосу после бомбёжки. Прожектор был повреждён. Вместо него поставили автомобильные фары. Но тут на шестую ночь Миша Якушин заметил-таки «Ю-52». Обстрелял его, но не сбил. Значит, увидеть ночью самолёт врага можно! Противник почуял недоброе и на несколько дней затих. Ну, а о ночи на 26 июля 1937 года сам Миша расскажет.

Якушин пожал плечами:

— А что говорить? Ну, вылетел…

— Так не пойдёт! — остановил его Серов. — Ты же не газетчикам рассказываешь. Боевым товарищам. — И улыбнулся. — Не таи опыт! Уверен — не один из этих ребят сам собьёт фашистского бомбера. Давай как на духу!

— Около двенадцати часов ночи по телефону сообщили, что авиация мятежников бомбит республиканские войска в районе Эскориала, — начал Якушин свой рассказ. — Ночью на линию фронта мы летели впервые. По очагам пожара определили район патрулирования. Серов остался на высоте две тысячи метров. Я поднялся на тысячу метров выше. Мне опять повезло. Минут через десять увидел на встречном курсе бомбардировщик противника. Теперь-то он не уйдёт. Пропустив его, я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл на сближение сзади почти на одной высоте с правой стороны. Мы знали, что на стыке правого крыла с фюзеляжем находится бензиновый бак. Пристроившись почти вплотную и уравняв скорости, я прицелился и открыл огонь. С правой стороны фюзеляжа вспыхнуло пламя. Почти одновременно открыл огонь по моему самолёту стрелок, но было уже поздно: загоревшийся бомбардировщик начал падать. Я следил за его падением, пока он не грохнулся о землю. По времени мы должны были ещё продолжать патрулирование, но не терпелось скорее вернуться на аэродром, поделиться радостью. Не успел я выйти из кабины самолёта, как попал в лапы Серова, который радовался не меньше меня, если не больше. Ведь это победа его идеи! На другую ночь Анатолий Серов тоже сбил вражеский бомбардировщик… Вот и все.

Что и говорить, отлично действовали ребята. Советское правительство высоко оценило мужество лётчиков, наградив их орденами Красного Знамени. Премьер-министр Испанской республики поблагодарил Серова и Якушина от имени испанского народа и вручил обоим ценные подарки.

Остаётся сказать: Анатолий Серов словно в воду смотрел, говоря, что не один лётчик из присутствующих тогда на встрече сам в ночном поиске одержит победу. Действительно, в дальнейшем республиканские лётчики успешно действовали ночью против бомбардировщиков врага, где бы те ни появлялись.

Под Сарагосой командир истребительной группы Иван Ерёменко, выйдя в поиск на машине И-15, сбил ночью бомбардировщик противника. Евгений Степанов и Илья Финн уничтожили в ночном бою машины врага над Барселоной. Сбивали ночью вражеские самолёты и испанские лётчики. Об этом я знаю из рассказов. Сожалею, что не могу назвать их имена — истекшие после испанских событий десятилетия немало интересного унесли из памяти.

В Валенсию мы все приехали заблаговременно и смогли накоротке познакомиться друг с другом, поговорить о делах, вспомнить Родину, общих знакомых. Они, конечно, нашлись. В армии это не диво. Встретишься с человеком, которого никогда не видел, перебросишься несколькими фразами и оказывается — либо он, либо ты служил с его товарищем, другом. Важно было и другое — установить личные контакты. Мы знали, что где-то, на каком-то фронте сражаются Анатолий Серов, Александр Сенаторов… Но теперь это были не только громкие имена, а люди, с которыми в суровых фронтовых условиях быстро сдружились. Дружба эта окрепла в воздушных боях на Халхин-Голе, сцементировалась в монолит за годы наших поединков с фашистскими лётчиками в период Великой Отечественной войны.

На совещании мы заслушали доклад начальника штаба ВВС о готовности частей, аэродромной сети и материально-технических средств к Арагонской наступательной операции. Командующий ВВС генерал Сиснерос поставил нас в известность: наступление намечается на конец августа — начало сентября в районе Сарагоса — Бельчите. Точные сроки и план действий авиации будут уточнены. Затем были распределены аэродромы для базирования частей авиации. Решили, что для лучшей манёвренности, большей оперативности, а также для уменьшения потерь от возможных налётов на каждом аэродроме базируется одна эскадрилья. Мы должны занять аэродром Альканьис, расположенный в пятидесяти километрах северо-восточнее Бельчите и в ста — восточнее Сарагосы. День перебазирования пока оставался неизвестным.

В чем заключалась цель Арагонской наступательной операции? Об этом нам рассказали испанские военные товарищи.

Цель операции — взять Сарагосу, заставить франкистов перебросить на этот фронт войска, наступающие на Сантандер. Обстановка на арагонском направлении сложилась более тяжёлая, чем в период Брунетского наступления республиканских войск. Месяц передышки, который имел Северный фронт благодаря осуществлению Брунетской операции, не был там использован должным образом.

Главной зоной операций были выбраны районы Зуэра — Вильямайор-дель-Гальего на севере реки Эбро и Кинто — Бельчите на юге.

Ознакомившись с общей обстановкой, командиры истребительных эскадрилий, которым предстояло непосредственно прикрывать группы других самолётов, приступили к отработке вопросов взаимодействия, сигналов опознавания и т. д.

Согласно плану наша эскадрилья должна была прикрывать действия группы лёгких бомбардировщиков-штурмовиков Р-зет (модернизированных Р-5). Я пригласил командира группы к нам, в Сагунто, чтобы совместно с лётным составом отработать вопросы взаимодействия. Капитан Алонсо охотно согласился.

Вместе с ним в Сагунто прибыли штурман Хуан Альварес и командиры эскадрилий Франсиско Рамос и Хесус Родригес. Они были так жизнерадостны, веселы, что мне порой казалось, будто они собираются не на боевое задание, а на пикник. Однако это не помешало им тщательно отработать весьма сложные вопросы взаимодействия. Здесь ещё следует учесть, что у нас самих опыта боевого прикрытия более тихоходных штурмовиков не только практического, но и теоретического в общем-то не было.

Лётчики нашей эскадрильи, её технические работники — испанцы — радушно встретили своих боевых друзей, с которыми нам теперь предстояло воевать крыло к крылу. Среди прибывших и «наших» испанцев нашлись общие знакомые и даже земляки. Некоторые из них не виделись с первых дней национально-революционной войны. Нам был понятен тот восторг, с каким проходила встреча.

Сначала мы с капитаном Алонсо обрадовались тёплой встрече наших подчинённых, но потом видим, что если и дальше так пойдёт, то мы затянем обсуждение вопросов взаимодействия до морковкина заговенья. Алонсо, правда, привёл на этот случай другую, испанскую поговорку, но смысл её был тот же. Как ни жалко было отрывать людей от самого приятного после долгой разлуки — от воспоминаний, пора было браться за дело.

Мы устроились на КП. Алонсо сообщил, как он думает строить боевой порядок своей группы:

— В первом вылете будут участвовать четыре эскадрильи: три по девять самолётов и одна — шесть. Боевой порядок до цели в эскадрильях — клин звеньев. Эскадрильи — в колонне. Дистанция между ними — 100 метров. В районе цели боевой порядок будет зависеть от характера цели. Об этом нам скажут перед вылетом.

Договорились, что прикрывать мы их станем двумя группами. Первая — непосредственного прикрытия. В неё входят четыре пары: слева, справа, выше и ниже штурмовиков. Вторая группа — ударная. Она пойдёт на 200–300 метров выше колонны. Её местонахождение будет зависеть от обстановки.

Далее уточнили порядок и место встречи, сигналы опознавания и готовности к сопровождению, маршрут и высоту полёта от аэродрома к месту встречи.

Закончив отработку плана и решив все возникшие по ходу обсуждения вопросы, мы пригласили испанских товарищей на обед. Подняли чарки за успех, за боевую дружбу. Впервые обедали по-испански. Не спеша, обстоятельно. Испанцы относятся к еде с некоторой ритуальной торжественностью. За столом вернулись к неоконченным воспоминаниям и расспросам. Послышались шутки и смех. Особенно довольны были испанцы, когда наши ребята стали демонстрировать свои успехи в испанском языке, путая ветчину с мылом — «хамон» и «хабон»… Пили, усердно обливаясь, воду из узкогорлых сосудов — порронов. Вся хитрость этого искусства состояла в том, чтобы, держа поррон на вытянутой руке, лить влагу прямо в горло, глотать не закрывая рта.

Двухчасовой обед закончился. Мы расставались довольные проделанной работой и знакомством. В конце дня Алонсо и его подчинённые отправились на свою базу. Вечером капитан позвонил, что добрались благополучно, ещё раз поблагодарил за приём и пригласил нас к себе. Приглашение мы приняли, но встретиться нам пришлось не скоро.

Пошли дни более детальной разработки задачи по прикрытию. И хотя мы понимали всю важность задания командования, оно, говоря откровенно, пришлось нам не по душе. Многие напрямик задавали мне вопрос:

— Почему именно мы назначены на это дело?

Что ж, подобные вопросы могут показаться странными лётчикам современным, лётчикам — участникам Великой Отечественной войны. И здесь нужно объяснение.

Да, мы, конечно, мечтали и рассчитывали на другую боевую работу. В то время нас учили и воспитывали несколько в ином духе. Наш девиз был: «Ищи противника в воздухе! Нашёл — атакуй! Атаковал — уничтожь! Ты — истребитель, хозяин положения в воздухе. Всегда будь смел, инициативен, активен, упорен в бою, навязывай свою волю противнику. Добейся, чтобы он боялся тебя, чтобы, где ты находишься, враг не смел появляться. Оправдай своё назначение — истребитель!»

И вот нас лишили свободы действия в воздухе. Вместо поиска врага, ведения боя мы должны были прикрывать штурмовики. Нас как бы связали, сковали по рукам и ногам. Во всем зависим от группы штурмовиков и, более того, от действий истребителей противника. Мы можем только отбивать атаки противника, наносить короткие кинжальные удары и тут же возвращаться в строй.

Ну а кто же всё-таки будет выполнять задачи прикрытия, если не мы? Кто? Откровенно, мы и сами не знали. Во всяком случае, кто-то другой.

Что же это? Недопонимание? Наша наивность?

Пожалуй, ни то и ни другое. Просто в период нашей учёбы не подчёркивалось, что истребители должны не только самостоятельно вести бой с бомбардировщиками и истребителями врага, но и прикрывать свои бомбардировщики.

На наш аэродром приехал Е. С. Птухин.

— Как отработан план с группой штурмовиков? — таков был его первый вопрос.

Я подробно доложил о плане. Показал схемы, которые мы набросали вместе с Алонсо. Восторга я при этом не испытывал. Просто приказ есть приказ, и его надо выполнять.

План прикрытия и сопровождения Евгений Саввич одобрил. Помолчав немного, спросил:

— Что же не интересуетесь, почему именно вас выделили на сопровождение?

Я сделал вид, что внимательно рассматриваю карту, лежащую на столе командного пункта аэродрома:

— А что уж тут спрашивать?

— Постно, постно, — Евгений Саввич покачал головой. — А ежели начистоту?

— Сами знаете, товарищ командир, мы в бой рвёмся.

— Сопровождение штурмовиков — не прогулка. Я, если хотите, специально вас для этого дела выбрал. Потому что знаю вас всех и каждого.

— А в других не верите?

— Ну, так нельзя ставить вопрос, товарищ комэск…

— Уверен, что в зоне цели встретятся другие эскадрильи, которые в свою очередь будут прикрывать и штурмовиков, и нас.

— Совершенно точно.

— Вот и получается, что дело не в доверии… Просто у нас ещё нет настоящего опыта в воздушных боях. Но если так и дальше будет, то где же мы этот самый боевой опыт приобретём?

Говорил с Птухиным я, естественно, спокойно, без тени обиды, но и горечи своей скрыть не мог. Как её скроешь? Да и ни Птухин, ни я, наверное, не годились в дипломаты.

Важность задачи сопровождения штурмовиков мы понимали. Знали и другое: когда мы будем непосредственно прикрывать испанскую группу, её лётчики начнут действовать увереннее, спокойнее. После нашей встречи с ними мы не сомневались — они доверятся нам вполне. Но попробуйте сразу переменить свои сложившиеся, устоявшиеся взгляды.

— И ещё учти, комэск! Ваша совместная работа с испанскими лётчиками — залог интернациональной дружбы. Наш пароль — братство.

— Конечно, мы станем защищать их, как лучших своих боевых друзей. Неужели вы в этом сомневались?

— Не сомневался. И вот ещё что. Район действий группы штурмовиков мы вдобавок прикроем сильными группами И-15 и И-16. Во время операции их будет там три-четыре эскадрильи. На них возлагается перехват истребителей противника, если они там появятся. Но это в районе цели. Однако командование ВВС не хочет рисковать — и правильно! Противник может пойти на перехват группы штурмовиков на маршруте, до их подхода к району боевых действий или после бомбометания. Вот именно поэтому и было принято решение о непосредственном прикрытии.

Что и говорить, объяснение было толковым. Потом уже я поговорил с ребятами. Они прониклись пониманием важности тяжёлой, в известном смысле неблагодарной, но почётной задачи.

Евгений Саввич остался у нас до вечера. Видимо, хотел провести с нами, своими воспитанниками, последние спокойные часы перед надвигавшимися грозными событиями. Мы попросили его сфотографироваться с нами на память. Птухин даже немного растрогался. Не говоря об этом вслух, мы понимали, что не все из нас, молодых, пышущих здоровьем и весёлостью ребят вернутся домой. Фотограф долго маялся с нами: уж больно серьёзные и напряжённые лица были у всех. Наконец ему удалось чем-то рассмешить нас.

Потом говорили о всякой всячине, только не о предстоящих событиях и испытаниях. Птухин, как любящий отец, был среди нас, среди своих сыновей, перед их уходом в недолгий, но опасный путь. Уезжая, Евгений Саввич, коротко пожелал нам ни пуха, ни пера. Мы ответить, как полагается в таком случае, не смогли. Поблагодарили Птухина за заботу, просили не забывать нас и впредь. Это — так, вежливые слова. В душе каждый из нас твёрдо знал: Евгений Саввич всегда помнит о нас, радуется нашим успехам, тяжело переживает наши потери.

21 августа. Нещадно палит солнце. Получаем приказ — перебазироваться. Через сутки, как обычно выслав вперёд команды техников, приземляемся в Альканьисе, а с рассветом 23 августа приступаем к боевому дежурству звеньями. Остальной лётный состав в это время уточнял порядок взлёта и сбора в воздухе при различных видах боевых задач: по тревоге, при налёте противника на аэродром, при вылете на фронт, при наращивании сил истребительной авиации во время воздушного боя, при задании на сопровождение. Затем нам предстояло изучить районы боевых действий и аэроузла базирования республиканской авиации, план взаимодействия и сигналы опознавания как между самолётами, так и между авиацией и наземными войсками.

Мы приехали на аэродром, как всегда, ранним утром. Лётчики дежурного звена Панфилов, Ильин и Базаров сидели в кабинах самолётов в готовности № 1. Время их дежурства истекало. Через несколько минут должен был раздаться сигнал на смену. Лётчики нового дежурного звена уже направились к машинам. Тут с поста воздушного наблюдения послышался возглас солдата:

— Фашистский самолёт!

Я задрал голову, но сначала ничего не увидел. Подумалось: «Вот ерунда! Не мог проскочить фашист незамеченным через линию фронта! Там находятся посты ВНОС, которые засекли бы самолёт противника, сообщили на КП ВВС, а оттуда поступил бы приказ нам».

— Фашистский самолёт! — продолжал кричать солдат с поста.

Долго не раздумывая, надеваю парашют, пристёгиваюсь ремнями. А звено Панфилова уже взлетело. Я заканчиваю подготовку, а мой техник Хосе продолжает кричать, указывая рукой в небо:

— Авионес фасиста!

Снова и снова поглядываю наверх, куда упорно показывал Хосе. Вижу разведывательный самолёт. Летел он со стороны аэродрома Каспе! И это выглядело более чем странно. Оттуда никаких сведений не поступало. Оставалось предположить одно: вражеский разведчик пересёк линию фронта где-то в районе Сарагосы на большой высоте. Сейчас он не опускался ниже 3500–4 000 метров. Вражеский пилот держал моторы, видимо, на средних оборотах. Вот поэтому посты ВНОС аэродромов Ихара и Каспе не обнаружили его. Когда же, подходя к нашему аэродрому, разведчик стал разворачиваться на Тортосу, где базировались СБ, машина заблестела в лучах восходящего солнца. Тут-то его наши наблюдатели и засекли.

Очевидно, приметив взлетающих истребителей, разведчик догадался, что его обнаружили. Вражеский пилот стал ещё круче разворачивать машину, стремясь скорее уйти в сторону фронта. Об этом манёвре свидетельствовало и другое: разведчик увеличил скорость, дал полную мощность моторам. За самолётом врага потянулся инверсионный след.

Теперь уже окончательно разобравшись в обстановке — над нами был единственный самолёт противника, — я всё-таки решил взлететь и пойти наперерез разведчику, отсечь его от линии фронта. На это были серьёзные причины. Фашистский разведчик шёл со стороны Ихары и Каспе, где его не заметили. Но он-то наверняка видел наши аэродромы! Мало того, он, конечно же, их сфотографировал! И наш аэродром в том числе. Почему бы нет? И вот этот разведчик, до отказа набитый сведениями о расположении республиканских аэродромов, пытается уйти за линию фронта! Как бы не так!

Взлетаю через одну-две минуты после дежурного звена. Фашистский экипаж наверняка сконцентрировал своё внимание на тройке Панфилова. Она, набирая высоту, догоняет разведчика. Взлетал я на северо-запад, и, подворачивая к линии фронта, фашистский лётчик невольно помогал мне, идя на сближение со мною.

Я захожу сбоку. Все крупнее и крупнее выглядит самолёт-разведчик в концентрических, похожих на мишень кругах прицела. До зуда в пальцах хочется поскорее нажать гашетку. Ведь, судя по всему, меня враги не видят. Они слишком увлеклись борьбой на дальних дистанциях с тройкой Панфилова.

Пятьсот метров…

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒