Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Грэм Джойс Дом Утраченных Грез 10 страница



– Ну, если настаиваешь…

– Нет, нет, нет, Майк. Не увиливай. Пожалуйста, скажи, что я рехнулся. И дело с концом.

– Хорошо. Ты рехнулся.

– Что? Ты хочешь сказать, что веришь мне? Ты это хочешь сказать? Если это так, то я дам тебе в зубы.

– Ты злишься, потому что я тебе верю?

– Да не хочу я, чтобы ты мне верил! Я хочу, чтобы ты переубедил меня, чтобы я выкинул это из головы!

– Успокойся.

– Успокойся? Как это, черт, успокойся? Как я могу успокоиться, когда ты СПОКОЙНО СИДИШЬ ТУТ И ВЕРИШЬ КАЖДОМУ МОЕМУ СЛОВУ? Господи!

Майк предложил Крису сигарету, от которой тот отказался.

– Так или иначе, Крис, ты не куришь; никогда, даже если пьян; так что вряд ли ты мог обжечься зажигалкой. Как выглядел этот человек?

– Что? Пылающий человек? Не желаю говорить об этом.

– О'кей.

– Он… он был высокий. В руке палка, посох, тоже в огне. Кажется, у него была борода. А его ботинки… они были… не знаю, как сказать…

– Стальные башмаки?

Крис снял очки и вперился в Майка.

– Да, – сказал Майк. – Я тебе верю.

– Ты тоже видел такое?

– Не совсем такое. Но вроде этого.

Крис потер опаленную руку, вид у него был неважный.

– Опохмелимся? – предложил он.

Майк заказал две порции метаксы. Крис посмотрел янтарный напиток на просвет. Потом сделал хороший глоток.

– Это странное место, – сказал Майк. – Я не могу объяснить подобные вещи.

– А местные тоже это видели?

Майк покачал головой:

– Кто как, у всех это происходит по-разному. Это уже другая тема, не хочу даже обсуждать ее. Когда об этом говоришь, оно, похоже, становится еще реальней. У меня уже складывается своя теория. Эти видения, – думаю, они рождаются внутри нас. Куда собираешься?

– Блевать я собираюсь. Не надо мне было пить это бренди.

 

Обязанностью Никки было накачать воды в пластиковое ведро и подать его наверх Ким. Приходилось взбираться на три ступеньки приставной лестницы и протягивать ведро Ким, ждавшей на крыше душа. Они наполняли холодной водой бак, роль которого исполняла бочка из-под нефти. Никки уже сломала ноготь.

– Сколько ведер туда входит?

– Около шестидесяти. Качай.

– Обязательно делать это сейчас?

– Ты единственная, кто бежит под душ после каждого купания. Так что можешь и помочь мне наполнить бак.

Никки слишком усердно сосала кровоточащий палец, чтобы уловить нотки негодования в голосе Ким. А Ким была решительно настроена заставить Никки сделать что-нибудь по хозяйству, хоть как-то помочь им. Сидя на корточках среди рыбацких сетей и лодочных багров, она смотрела, как слабосильная Никки одной рукой качает воду, и язвительно думала про себя: «Что, заставлять других скакать вокруг тебя, как мартышку на привязи, приятней, да?» Никки взобралась на вторую ступеньку, расплескивая воду, протянула дрожащей рукой ведро, и Ким, потянувшись за ним, нарочно дала дужке выскользнуть из руки. Ведро опрокинулось, и вода хлынула на Никки.

Никки завизжала. На ней были дорогие шорты хаки, и теперь они прилипли к ее бедрам. Прелестные розовые туфельки были полны воды.

– Поднимайся выше, Никки! Выше! Мне трудно тянуться к проклятому ведру! Какого черта ты ленишься! Иди переоденься.

Никки направилась в дом, а Ким села на груду рыбацких сетей. Она пыталась разобраться в глубинных ощущениях, которые не выразить словами. Объяснения тому случаю в турецкой бане не находилось; она не вполне верила, что услышанное ею тогда было эхом правды; и все же была готова к тому, что так оно и есть. Что-то необычайное говорило в ней голосом Никки, намекая на предательство, и какие бы таинственные силы ни сошлись бы в этом месте, она уважала их и прислушивалась к ним. Она доверяла этим галлюцинациям не в силу их достоверности, точности деталей, внешнего обличья; дело было в их грубой реалистичности, в том, что они шли от сердца. Эти случаи затронули знакомые, но позабытые струны. Разбудили долго молчавшие колокола.

В ее сознании поселилась мысль, что Майк и Никки были неверны ей, и она забросила в темные воды широкую сеть, а когда, протралив глубину, вытащила ее, то и впрямь вдруг увидела какие-то воспоминания, мгновения, мимолетные картины, совпадения и впечатления, которые могли связывать Майка и Никки и теперь блестели, корчились, хватали ртом воздух на дне покрытой тиной сети.

Цвет Эгейского моря менялся от мелководья к глубоководью: от бирюзового к переливчато-голубому и дальше – к кобальтовой сини. Так и мысли Ким менялись, погружаясь в темные глубины, ища подтверждения. Этого не может быть. Может. Это правда.

Существует ли деление предательства по степени серьезности, спрашивала она себя. Хуже ли предательство подруги, чем неверность мужа? Не оскорбил ли Майк ее дважды, во-первых, самим фактом измены, а во-вторых, изменив ей с ее подругой? В конце концов, ни в коем случае нельзя ставить рядом тесные узы дружбы и близость мужа и жены. Или ответственность за то, что удар получился двойным, несет Никки? Никки, которая была готова кастрировать мужчин, призывала женщин защищаться, объединившись в союз сестер. И разве, наконец, не женщины, вспомнила она последний аргумент, решают, кого пропустить в калитку?

Согласилась бы Никки с подобными доводами? Никогда, в самых жутких феминистских кошмарах ей не могло и представиться, что ее подруга подписывается под обвинением в грехе, восходящем к Еве. Но это лишь потому, что она не понимала или не сознавала собственной сексуальности. В отличие от Ким, которая знала и свою силу, и свою слабость и таким образом лучше умела стеречь свою калитку.

Артемида, прошептал голос у нее в голове. И снова: Я бы никогда не сделала этого. Это я феминистка, Никки, а не ты.

– Что ты сказала? – Никки, переодевшаяся в яркий, цвета мандарина, купальник, стояла у стремянки, подняв голову и глядя на нее.

– Что?

– Мне показалось, ты что-то сказала.

– Нет. Я ничего не говорила. – (Никки не сводила с нее ошарашенного взгляда.) – Иди, качай.

Никки вернулась к насосу. Качнула пару раз, но вода не полилась. Она попробовала снова, но в насосе лишь булькнуло, словно в брюхе кальмара, страдающего поносом. Беспомощно оглянувшись на Ким, она поправила пальцем жмущий в паху купальник.

Ким, стуча сандалиями по перекладинам стремянки, спустилась, схватила ведро и побежала к морю. Вернулась, налила в насос морской воды и только потом начала качать. Насос вновь заработал.

– Вот так, – сказала она, вновь взобравшись на крышу. – Давай качай.

Никки наполнила ведро. На сей раз она не повторила своей ошибки и поднялась на лишнюю ступеньку, прежде чем протянуть его. Ким перелила воду в огромную, выкрашенную черной краской бочку, где колыхалось всего на два дюйма жидкости. Такими темпами они провозятся все утро.

– Я надеялась, что мы сегодня утром вдвоем с тобой отправимся к тому островку, – сказала Никки, качая воду.

– Зачем? – спросила Ким. – Что ты задумала?

– Задумала? Просто решила, что мы с тобой можем отлично провести там день.

Ким посмотрела на шестифутовый багор с ржавым крюком на конце. Он лежал на крыше рядом с сетями и сломанным якорем. Ничего не стоило схватить его и пронзить Никки, как копьем.

– Нечего мне зубы заговаривать. – Ким перелила очередное ведро в бочку и протянула его обратно.

– Что?

– Нечего мне зубы заговаривать. Это ведь все твои игры с Крисом.

– Надо сбить с него спесь.

– И ты думаешь, что это нормально: использовать нас? Приехать сюда и использовать нас в своей семейной гимнастике? Не делай удивленного лица – ты думаешь, если мы с тобой прыгнем в лодку и уплывем на остров, тогда Крис не сможет сегодня поговорить с тобой?

– Послушай, допускаю, что в какой-то степени…

– Нет. Ничего не допускай. Никогда ничего не допускай.

– О чем ты?

– Давай ведро. Тебе никогда не приходило в голову, что твои интриги могут помешать чьим-то планам?

– Какие интриги?

– Неужели не понимаешь, что, если тебе хочется избавиться от Криса, я могу не захотеть расстаться с Майком? Или даже что мы с Майком можем захотеть быть вместе, независимо от любых игр, в которые ты собираешься играть?

– Ким! Почему ты относишься ко мне с такой враждебностью?

– Ну, подумай, Никки. Просто подумай. С какой стати мне относиться к тебе враждебно? Попытайся разок представить, что может происходить в голове другого человека. Хотя бы разок.

Никки удивленно обернулась, словно ответ находился у нее за спиной. Потом посмотрела на Ким:

– Ладно. Приношу свои извинения. Я думала только о себе. Просто мне показалось, что это неплохая мысль: отправиться на остров, чтобы избавиться от Криса и побыть вдвоем с тобой.

– А что ты так беспокоишься?

– Что беспокоюсь! Ты знаешь, что я не хочу его видеть!

– Бред собачий, Никки! Ты знаешь, что он приехал сюда за тобой! Ты даже попросила его мать сказать ему, где ты! Ты знала – он примчится сюда за тобой, знала, что сможешь использовать меня и Майка, чтобы в безопасности разыграть свой маленький спектакль. А когда придешь в себя и хорошенько промурыжишь Криса, вернешься с ним домой. Я все это предвидела. Скучно, Никки, скучно!

Никки выбежала из сада и остановилась у кромки воды, ее взгляд был устремлен на далекие берега Малой Азии.

– Бери лодку и плыви!

– Не волнуйся, так и сделаю!

Никки отвязала веревку и забралась в лодку. Лодка опасно накренилась. Никки загремела веслами и, неровно загребая, отплыла от берега.

Ким постояла, глядя ей вслед, прежде чем вернуться и продолжить заливать бак. Она надеялась, что не сделала ошибки. Все ее намеки остались незамеченными – или, по крайней мере, Никки сделала вид, что не заметила их. Но как она может обвинять кого-то? Какое у нее есть доказательство, кроме таинственного шепота у себя в голове, одурманенной горячим источником?

Она отшвырнула пластмассовое ведро, не наполнив бак и наполовину. Надо искупаться, решила она, это поможет немного успокоиться. Она забрела в море и увидела, что Никки уже добралась до скалистого островка и выбирается из лодки.

Поплавав двадцать минут, Ким почувствовала облегчение. Вода плескалась вокруг нее, соленый привкус заставил ее сжать губы. Она вышла из моря и пошла к саду. Белый голубь сел на насос и не улетел, когда она прошла в душ, словно птицы уже узнавали ее и не пугались. Она стянула купальник, пустила воду, которую заливала все утро, и, вызывающе голая, подставила струям спину, чтобы смыть соль.

Первой мыслью было быстренько сполоснуться, чтобы оставить воды другом, но она подавила ее и наслаждалась восхитительным эгоистичным чувством от того, что бак пустеет. Она закрыла глаза и позволила воде литься.

Неожиданно она ощутила волну тонкого аромата, плывущего в воздухе, нежного и живого, как если бы запах магнолии доплыл сюда из сада. Ким открыла глаза. Вода текла по лицу, и сад сквозь струи казался затянутым той молочной дымкой, которую она видела прежде. Свет стал рассеянным, странно приглушающим ослепительную белизну стены пристройки и сверкающую синеву моря. Лак снов. Белый голубь неподвижно сидел на вычурной ручке водяного насоса. Он выглядел странно восковым. Головка поднята, глаз смотрит на нее. Она ощутила спазм в животе, кулачок страха стиснул внутренности.

На мгновение мир как бы распался на отдельные части. Можно было различить ксилофон овечьих колокольцев далеко в горах. Они наполняли воздух жутковатой музыкой, словно трогали струны примитивных или древних инструментов. Внезапно вода прекратила литься. Она подняла голову и увидела что-то в одном из отверстий грубого самодельного разбрызгивателя.

Это было что-то изящное, тонкое, яркого изумрудно-зеленого цвета, похожее на зеленый стебелек, и, глядя на него, она увидела, как следом в отверстии появился кончик чего-то ярко-красного. Оно увеличилось, заполнив отверстие, но продолжало опускаться к ней под давлением воды в баке, его алый бок уже затмевал зеленый стебель. Оно будто распрямлялось, как мотылек, вылезающий из оболочки куколки, расправляло красные крылья, мучительно медленно скользя сквозь отверстие над ее головой. В последний миг она вытянула руку, но прежде, чем успела схватить, оно окончательно раскрыло темно-красные лепестки и упало ей на грудь.

Это был цветок, головка горной лилии, пять лепестков отогнуты назад, красные, как накрашенные губы, кисть тычинок свисала неповрежденная. Она сняла ее с груди, стоя под капающим душем, и тут в голове прошептал голос.

Артемида, шепнул голос. Следуй ей.

 

 

– Она взяла лодку и поплыла на остров, – сказала Ким Крису, когда тот появился вместе с Майком.

Крис посмотрел на торчащий из моря скалистый островок, оценивая расстояние.

Майк что-то почувствовал в голосе Ким и сказал:

– Крис видел человека, объятого огнем.

– Неужели? – отозвалась Ким. – Ладно, спроси его, что он хочет, кофе или чай.

Майк последовал за ней под виноградный полог, где она зажигала газ под чайником.

– Что с тобой?

– Со мной ничего. – Тут к ним присоединился Крис, и Майк оставил расспросы.

Они сидели втроем в тени лозы и молча прихлебывали кофе. Неожиданно Ким сказала:

– Отношения.

– Что «отношения»? – взглянул на нее Крис. Майк взъерошил волосы.

– Слишком это сложная вещь.

– Готов согласиться с тобой, – сказал Крис; тема его заинтересовала.

Майк встал и принялся сматывать брошенную кое-как рыбацкую сеть.

– Вы понимаете, – заговорила Ким, – что между любыми четырьмя людьми существуют шесть разных отношений, не четыре? Например, мои отношения с Майком, с Никки и с тобой, Крис. Затем твои отношения с Никки и с Майком. И Майка с Никки. Итого шесть.

– И все существуют одновременно.

– Правильно. Все существуют одновременно.

– Но это если рассматривать каждое отношение как нечто единое, – сказал Крис. – Я имею в виду, что ты считаешь отношение между тобой и мной за одно. Ты допускаешь возможность рассматривать его с объективной позиции. А что если я воспринимаю это отношение совершенно иначе, чем ты? Не превращается ли оно тогда в два отношения? Мое с тобой и твое со мной?

– Таким образом ты говоришь, что отношение Майка с Никки не то же, что Никки с Майком.

– Точно. Это вопрос восприятия. Что такое реальность?

– Тогда надо удвоить счет.

– Двенадцать. Двенадцать отношений. И все существуют одновременно.

– Все существуют.

– Ч-черт! – Майк поднял большой палец. Рыболовный крючок впился в мякоть пальца, и показалась тоненькая струйка крови.

Ким не обратила на него внимания.

– Стоит еще подумать о парах.

– О парах?

Да, тех, кто связан друг с другом. У нас с Майком особые отношения как у пары, а у тебя – с Никки.

– А, ты имеешь в виду супружеские отношения.

– Вы и мы. Так что уже получается четырнадцать.

– Одновременно, – добавил Майк. – Просто подумал скажу, пока не опередили.

– Тогда не забудьте и тендерную сторону, – потребовал Крис.

– Тендерную?

– Считай, Ким! Ты и Никки как девчонки против нас с Майком как парней. Всего получается…

– Шестнадцать. Вот как все сложно.

– Можешь пойти дальше. Можешь рассмотреть треугольники…

– Хватит! – остановил их Майк, откладывая сеть в сторону. Глаза его слегка увлажнились, а голос звучал громче, чем было необходимо. – Хватит! Отношения осложняют другие люди, только и всего! Другие! Когда мы с Ким остаемся одни, между нами практически никогда не возникает разногласий. Но когда встреваю! другие, вот тогда и начитаются осложнения!

Крис на секунду задумался. Потом встал:

– Отлично! Не хочу осложнять ваши отношения, а потому покидаю вас. Я собираюсь присоединиться к Никки на той скале.

Майк тоже встал:

– Я не имел в виду никого конкретно! То есть в данном случае!

Но Крис уже выходил из сада, Майк спешил за ним следом. Подойдя к воде, Крис скинул рубашку и шорты, оставшись в блестящих оранжевых плавках.

– А ты сможешь доплыть до утеса?

– Сначала налеплю вот этот пластырь…

К ним присоединилась Ким:

– Только если ты хороший пловец, Крис.

Крис вошел в море.

– Проверим, какой я пловец. – И он поплыл, рассекая грудью воду.

– Что он задумал?

– Бог знает, – ответил Майк. – Бог знает.

 

Ким и Майк, точно загипнотизированные, смотрели, как Крис плывет к утесу. За полчаса он покрыл приличное расстояние, но потом поплыл медленней, попав в течение между утесом и берегом. Оно понесло его в сторону, но, усиленно заработав руками, он справился с течением. Последние две сотни ярдов он преодолевал, казалось, вечность. Они видели вдалеке Никки, которая стояла у кромки крохотного пляжа, уперши руки в боки, и ждала его.

– Как ты смеешь преследовать меня здесь! Как ты смеешь! – проговорил Майк, озвучивая неслышимую Никки. Они увидели, как, синхронно с этими словами, Никки замахала руками и забегала по берегу. Слышался ее пронзительный голос, но слов было не разобрать. Потом они разглядели, как Крис выполз на четвереньках на берег и рухнул на песок.

– Готов, – сказала Ким.

Никки не была обескуражена. Она стояла над ним, возмущенно размахивая руками и топая ногами по песку, ее голос доносился до них, как далекий крик чайки. Потом они увидели, как Крис поднялся на ноги. Никки отбежала в сторону, а Крис вылез из своих оранжевых плавок и снова уселся на песок. Когда Никки вернулась, он протянул к ней руку и в ответ явно получил оплеуху.

– Не уверен, расслышал ли я удар, но почувствовал его, – сказал Майк.

Крис тер щеку. Голые фигуры снова закричали что-то неразборчивое.

– Интересно было бы услышать, что они говорят друг другу!

– Ни к чему тебе это, – сказал Майк.

Крис сложил ладони рупором и попытался что-то проорать им через водное пространство. Море поглотило слова. Они увидели, как Никки попыталась снова ударить Криса, но он сумел увернуться и тут же свалил ее наземь, схватив за ноги, как в регби. Теперь они извивались на песке.

– Что происходит? – не понимала Ким.

– Не знаю. Не могу сказать.

Невозможно было разобрать, что там творится. Слишком большим было расстояние. Единственное, что было видно, это как два слившихся гибких тела возятся на песке. Это продолжалось довольно долго, но победитель так и не был выявлен. Потом они затихли на какое-то время и возобновили схватку.

– Они что, дерутся? – спросила Ким.

– Думаю, скорей… думаю, что на самом деле они…

– Думаю, ты прав. Думаю, они трахаются.

– Нет, – сказал Майк. – Думаю, пока еще дерутся.

– Ты уверен?

– Нет. Не уверен.

– Забавно, – сказала Ким.

– Что?

– Знаешь, можно наблюдать, если они убивают друг друга. Но если они занимаются любовью, это не годится.

– А, надоело! – сказал Майк и направился к дому. – Все равно ничего не видать.

 

Спустя несколько часов они вернулись с островка, Крис греб, Никки сидела на носу лодки. Они вместе аккуратно причалили лодку, взяли по веслу и пошли по тропинке к дому. Послеполуденный зной спал, и капля по капле натекала лучшая пора дня. Никки приготовила чай для всех. Никто не говорил о схватке на островке.

Ким лучше понимала, когда можно спросить, но не Майк.

– Все в порядке?

– В порядке, – ответила Никки, разливая чай по чашкам.

Вид у Никки был сонный и расслабленный. У Криса – присмиревший, но удовлетворенный. Что бы ни произошло на острове, они достигли определенного обоюдного перемирия, даже если не были еще готовы объяснить, – и, похоже, только Майку не терпелось это узнать, – кто, кому, что, как и на каких условиях уступил. Никки была на удивление заботлива. У Криса обгорели ноги, и она попросила у Ким что-нибудь, чем можно смазать кожу; и когда Ким предложила ей местное средство, греческий йогурт, Никки пошутила, что все равно потом слижет его. После этого ни у кого уже не осталось сомнений, даже у Майка.

– Какие у тебя планы на нынешний вечер? – поинтересовалась Ким.

– Знаешь, Ким, – ответила Никки, – я очень сожалею о том, что было утром. Ты права, я использовала вас обоих. Как последняя эгоистка. Мы с Крисом решили провести вечер вдвоем. Чтобы вы с Майком немного отдохнули от нас.

Ким была крайне поражена и не нашлась что сказать.

 

Пока они не ушли, Майк улучил момент и присоединился к Никки, сидевшей в одиночестве на берегу. Она спустилась к морю полюбоваться фейерверком заката. Пылающий шар солнца казался громадным – чуждый движитель, пульсирующий в небе и непрестанно выбрасывающий сгустки энергии.

– Ей что-нибудь известно? – спросил Майк.

– Надеюсь, нет. А что?

– Я умру, если она узнает.

– Почему ты спрашиваешь?

– Она странно ведет себя. Говорит как-то загадочно.

– Да. Я заметила. Во всяком случае, я ничего ей не говорила.

– Крис мог что-нибудь сказать?

– Не думаю. Но клясться бы не стала.

– Теперь между вами все наладилось?

Она кивнула:

– Да, насколько это вообще возможно.

– Что ж, это хорошо, – сказал Майк. – Правда?

Сзади послышались шаги. Это был Крис.

– Посмотри, какое солнце, – сказала ему Никки. – Майк собирается это изобразить.

– Нет, – сказал Майк. – Такое изобразить невозможно.

Крис, сощурясь, посмотрел на огненное жерло, пускающее фейерверки над водой. Каждую секунду оттенок розовых и лавандовых облаков менялся. По воде бежали морщины ряби, как по чешуйчатой спине какого-то мифического зверя.

– Да, – согласился он. – Такое вообще невозможно изобразить.

 

Оставшись одни, Ким и Майк весь вечер просидели под пологом виноградной листвы, глядя на загорающиеся звезды. Они спокойно сидели в сгущающейся темноте. Майк дождался, пока почти перестал видеть Ким, только один ее силуэт, и тогда поднялся и зажег масляную лампу. Море было объято тишиной. Слышался лишь звон Цикад да шелест ночных мотыльков и других насекомых, ударявшихся о закоптившиеся стекла висячих ламп. Этот звук да шорох тревожно мечущихся мыслей Ким, похожий на топоток муравьев, которые сновали по виноградной лозе, – больше Майк ничего не различал.

Он чувствовал облегчение оттого, что Никки и Криса не было и можно было побыть вдвоем с Ким. Его пугало то, что из-за беспечности Никки и непредсказуемости Криса он мог в любой момент сорваться в пропасть. Они были как дети, тайком играющие найденной в саду гранатой, перебрасывая ее друг другу. Однако теперь он понял, что в равной степени боится оставаться наедине с Ким, ибо жена каким-то образом узнала о гранате и начинала догадываться, кто оставил ее в саду.

Он любил Ким; любил ее сейчас, сидевшую рядом, задумавшись о чем-то своем; тусклый желтый свет окружал ее мягким ореолом, а взгляд устремлялся сквозь полный призраков темный сад вдаль, к черному, шепчущему морю. Его ужасало то, что она так беззащитна и уязвима. Он ненавидел Никки и Криса за то, что из-за них ситуация стала реально взрывоопасной. Ненавидел Никки, проявившую слабость, как и он сам.

Он встал и подошел к ней сзади. Казалось, она почти засыпает; но она не спала, совсем напротив, только была где-то очень далеко. Он наклонился и поцеловал ее в макушку. Его ладони скользнули вниз и легли на ее грудь; он почувствовал, как она напряглась.

– Идем в постель, – шепнул он.

– Ты иди, – пробормотала она. – Я приду позже.

Он постоял в нерешительности, потом неохотно вошел в дом. Он лежал без сна в темноте, чувствуя ее, сидевшую в патио, совсем близко, по ту сторону стены, по ту сторону ставен. Прошло два часа, прежде чем она вошла в комнату. Он притворился спящим, но едва не выдал себя, почувствовав, как, проскальзывая под простыню, она постаралась не коснуться его тела.

 

 

Время пребывания Никки в Греции подошло к концу. Она должна была улететь завтра рано утром. Крис, успешно выполнив свою миссию, вылетая в то же время местным рейсом до Афин, а оттуда ближайшим рейсом домой.

Прощальный обед договорились устроить в половине девятого вечера накануне отлета у Райги, в его ресторане на крыше. Они встретились в кафе на площади, собираясь выпить аперитив, прежде чем идти к Райге. Никки сражала наповал. Зацелованная солнцем, держащаяся непринужденно, она вызвала переполох среди официантов своим коротеньким платьицем, открывавшим бескрайние песчаные пустыни ее длинных загорелых ног. По сравнению с ней Ким выглядела несколько строго и притом богемно; Майк взглянул на нее и понял, что она тоже это почувствовала. В противоположность Никки Крис поменял свое яркое оперение на черные рубашку и штаны, в которых, взвинченный и обливающийся потом, появился несколько дней назад. Видимо, давал понять, что его каникулы закончились. Хотя после непонятной схватки Криса с Никки на том островке мир между ними восстановился, от Майка не укрылось, что Крис внутренне напряжен и нервничает.

– Ну, будем! – сказал Крис, поднимая стакан, и с жадностью проглотил свой джин с тоником.

Гья мас!

– Пошел ты со своим «Гья мас»! Это действует мне на нервы.

– Хорошо, Крис. Будем здоровы! Так тебе лучше?

– Да, но в другой раз не чокайся со мной.

Когда кто-то предложил отправиться к Райге, мол, пора уже, Крис настоял, чтобы выпить еще по одной. «Это наш последний вечер вместе», – повторял он. Свой стакан он опрокинул одним махом. Майк слегка занервничал.

Им повезло, что они нашли свободный столик на маленькой плоской крыше у Райги, но так или иначе София умудрилась их втиснуть. Крис расположил свой стул в опасной близости от края площадки; нарочно, подумал Майк.

Для начала они заказали долму с цацики [16], которую запивали желтоватого цвета вином в огромных стаканах. Крис решил, что долма ему не по вкусу, и швырнул одну через плечо на булыжную мостовую.

– Дрянь какая.

– Не делай так, – сказала Ким, – иначе оскорбишь их.

– Какое мне до них дело? Утром я улетаю домой.

– Ты, может, и улетаешь, а нам тут еще жить. Если не нравится, оставь на тарелке.

– Между прочим, – сказал Майк, – ты ел ее всю неделю и не жаловался.

– Ты прав, – ответил Крис. – Всю неделю ел это дерьмо. Не так ли, Никки?

– Крис! – Голос Никки прозвучал как предупредительный выстрел.

– Хорошо, хорошо, – пошел на попятную Крис. – Возьмем еще вина. Я просто шучу.

Потом принесли щедрые порции фирменных стифадо из молодого барашка и спанокопиту. Майк и Ким были горды тем, что могли пригласить гостей в такую таверну, необычную, с особой атмосферой и с традиционной греческой кухней, а не со стандартным листочком туристского меню, прикнопленным к стене. Трапеза была в полном разгаре, когда внизу, во дворе, заиграли музыканты, скорее для пьющих, нежели для обедающих. Играли не на бузуки, а звучал традиционный дуэт лиры и лауто; первый инструмент формой похож на скрипку, потомок старинной лиры, но играют на нем, уперши его в бедро, извлекая смычком жутковатые и гипнотические звуки; второй – разновидность лютни, чьи мерные аккорды выделяются на фоне заунывных звуков лиры.

– О нет! – не выдержал Крис, услышав музыкантов. – Неужели придется слушать это до конца обеда?

– Мне нравится, – сказала Ким и повторила: – Нравится.

– Незачем притворяться, что тебе нравится все греческое просто потому, что живешь здесь.

– И не думаю притворяться! – взвилась Ким. – Мне действительно нравится.

– Пусть играют, – сказал Майк. – Гипнотическая музыка. В кровь проникает.

Крис прихлопнул москита, севшего ему на руку.

– Да, малярия тоже. Но я не собираюсь притворяться, что обожаю все греческое, и даже готов схлопотать малярию.

– В этом районе нет малярии, – осадила его Никки. – Перестань нести вздор.

– Это наш последний вечер, – сказал Крис, разливая вино по бокалам, – и я могу говорить что хочу. Почему никто не пьет?

Музыканты продолжали играть. Народ за столиками – есть. Они выпили. Необычная заунывная музыка взлетела на обморочную высоту и постепенно замерла там. Когда музыканты сделали передышку, чтобы глотнуть вина, раздались восторженные аплодисменты.

Крис вернулся к своей теме:

– Я имею в виду, что не понимаю, чем вообще можно восхищаться в этой стране. Можете вы мне внятно объяснить, что тут есть такого, из-за чего вам хочется остаться?

Ким вдруг пронзило желание защитить этот остров – словно маленького ребенка, которого хочется заслонить собой.

– Объяснять бессмысленно: это надо чувствовать, а иначе не сможешь понять.

Он не воспринял всерьез ее слова.

– Ведь это вроде страны Третьего мира, не так ли? Беда в том, что все эти люди – деревенщина, которая думает разбогатеть, обдирая туристов.

Музыканты заиграли вновь, и вновь без усилий взмыли те же завораживающие экстатические звуки, цепляя нервы, вызывая дрожь.

– Что с того? Я тоже деревенщина, – сказал Майк.

– И я, дорогой, – вставила Никки.

– Мы знаем о вас двоих и о вашей слабости, – быстро проговорил Крис, – но вот видели вы, как здесь избавляются от мусора? Сверните на любую дорогу, которая отходит от шоссе вдоль побережья, и увидите, если сначала не унюхаете.

Разговор принял неприятный оборот, прежде чем Ким успела сказать Крису: «Лучше бы ты оставался в Англии». Крис, размахивая бокалом, сильно откинулся на стуле, балансируя на задних ножках. Ничего не стоит чуть подтолкнуть, подумала Ким, и он полетит вниз.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.