Воззвание патриарха Тихона к духовенству и верующим Российской Православной Церкви по поводу изъятия церковных ценностей 15/28 февраля 1922 г. 6 страница

Хотя известие о близком завершении кампании в губернии оказалось преждевременным, в целом это сообщение достаточно убедительно характеризует обстановку начала изъятия.

Сводки сохранили несколько других известий о применении вооруженной силы в губерниях на начальных стадиях этой кампании:

Ярославская губерния (08.04). В Ростовском уезде, в Варницком монастыре “толпа верующих в количестве 300 чел. не допустила изъятие. Члены комиссии действовали насильно” (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 45).
Курская губерния (без даты, около 09-13.04). “В Белгородском уезде был случай изъятия ценностей при помощи вооруженной силы. Настроение населения возбужденное. Духовенство пассивно” (там же, л. 63).
Псковская губерния (около 10-18.04). “Был случай недопущения комиссии в одну из церквей, помощью местной милиции водворен порядок, произведены аресты подстрекателей толпы. При достаточном накоплении материала обвинения епископа Генадия в данный момент будет изолирован” (ГАРФ, ф. 353, оп. 6, д. 7, л. 91).
Московская губерния (26.04). “Воскресенский уезд. В Пятницкой волости вследствие сопротивления верующих изъятие проводится при помощи вооруженного отряда. Производятся аресты виновных в сопротивлении Комиссии” (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 96).
Кременчугская губерния (01.05), г. Кременчуг. “При изъятии из староверской церкви произошло столкновение между толпой и комиссией. Инциндент ликвидирован при помощи вызванного взвода курсантов. Подстрекатели арестованы” (там же, д. 499, л. 3).

Случаи применения силы при изъятии отмечались сводками и в столице:

г. Москва. Городской район (21-22.04). “Во время изъятия у церкви Знамения собралась возбужденная толпа в 800 человек. На место был послан кавотряд. Изъятие продолжается” (там же, д. 497, л. 86).
Бауманский район (25.04). 24.04 “около церкви Николы Покровского во время изъятия собралась толпа около 200 человек, толпа была разогнана конной милицией. Арестовано 4 чел[овека] за агитацию среди публики” (там же, л. 93).

Более полную картину применения вооруженных отрядов армии и милиции для подавления сопротивления изъятию церковных ценностей можно будет составить лишь тогда, когда будут выявлены и станут доступными для анализа все сохранившиеся информсводки разных типов, а также те телеграммы и донесения с мест, на основании которых они составлялись. Но даже и в этом случае картина не будет исчерпывающей, из-за нечеткости (подчас нарочитой) формулировок этих источников. Сводки содержат многие десятки сообщений о том, что большие толпы верующих препятствуют изъятию. Чаще всего в той же или в следующих сводках говорится, что зачинщики арестованы и изъятие проведено; при этом обычно упоминается о позиции духовенства за или против изъятия. Но конкретные меры, позволившие сломить сопротивление толпы, произвести аресты и изъятие, называются далеко не всегда. Приводим ряд подобных сообщений из сводок Информотдела ГПУ.

Орловская губерния (28.03). “При изъятии ценностей из Покровской церкви (одна из крупнейших церквей в г. Орле) толпа верующих пыталась воспрепятствовать работе КИЦЦ. ГПО произведены аресты среди подстрекателей” (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 12).
Тамбовская губерния (28.03). “В Елатьме толпа верующих силой разогнала комиссию [...] В Козлове толпа женщин пыталась избить представительницу У кома [...] СО ГПУ отдано распоряжение арестовывать подстрекателей и предавать их суду Ревтрибунала” (там же, л. 13).
Новгородская губерния (28.03). “В Старорусском уезде Губполитотделом ведется следствие относительно происшедших волнений. Изъятие церковных ценностей в этом уезде приостановлено” (там же, л. 14). Не выявлена сводка с сообщением о самих волнениях в Старой Руссе, в связи с которыми Ревтрибунал вынес расстрельный приговор (см. № П-128).

В сводках из той же губернии за 26-28 и 29.04 будет сообщаться о том, что в Малых Крестцах “толпа крестьян в количестве 200 ч[еловек] пыталась противодействовать изъятию” и что по губернии за такие действия арестован 31 человек (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 114; д. 499, л. 2, 60).

Вятская губерния (27.03). “В одной из волостей Уржумского уезда толпа избила 2-х представителей Уисполкома и весь состав Волисполкома” (там же, д. 497, л. 15).
Владимирская губерния (29.03). В Вязниковском уезде “во время изъятия ценностей, происходившего 23/III толпа пыталась напасть на членов комиссии” (там же, л. 25).
Витебская губерния (31.03 и 12-14.04). “В Витебске в некоторых церквах верующие препятствуют проведению учета церковных ценностей. Около собора каждый день собирается толпа. 30/III над членами комиссии по учету ценностей было совершено насилие”. “По Витебску проводится подготовительная работа [...] арестовано 25 человек[,] агитировавших против изъятия” (там же, л. 30, 67).
Алтайская губерния (01.04). “При посещении КИЦЦ Иннокентиевско-Вознесенского монастыря из собравшейся толпы слышались крики: Не давать, пусть ломают дверь и грабят. Бейте богохульников” (там же, л. 31).
Рыбинская губерния (09.04, 23-25.04, 29.04-02.05). При изъятии ценностей из 3-й и 4-й городских церквей “большая толпа народу [...] пыталась противодействовать изъятию”, “пыталась избить членов Комиссии”. Арестовано 22 человека, изъятие закончено (там же, л. 63, 94, 114).
Ярославская губерния (12.04) “При изъятии Старецкого монастыря толпа в 300 чел[овек] не допустила комиссию к работе. Изъятие временно отложено. По ходатайству верующих временно освобожден священник[,] арестованный за отказ подчиниться КИЦЦ” (там же, л. 62).
Петроградская губерния (14.04). “В Новой Ладоге верующие единогласно постановили не допускать изъятия. Во время изъятия была попытка ударить в набат. Возбужденная толпа осыпала членов комиссии бранью, более серьезных эксцесов не было” (там же, л. 67).
Архангельская губерния (14.04, 21.04). “В Пинежском уезде произведены аресты лиц[,] противодействовавших изъятию”. “В уездах отмечены случаи отказа от сдачи ценностей. Производятся аресты инициаторов. Преимущественно кулаков” (там же, л. 67, 87).

В самом г. Петрограде отмечалось в сводке за 25.04, что толпа в 500 человек, собравшаяся при изъятии ценностей из церкви Петра и Павла, “держала себя вызывающе”; в сводке за 26.04 сообщалось: “При изъятии из Владимирской церкви на площади собралась толпа до 1 т[ысячи] ч[еловек]. При изъятии из Семеновской церкви — около 600 человек. Произведены аресты лиц, уличенных в контр-революционной агитации” (там же, л. 94, 97).

Об арестах верующих, сопротивляющихся изъятию, в апреле сообщали также из Царицынской губернии (12.04, там же, л. 68), из г. Иркутска (15.04, там же, л. 70), из г. Тюмени (29.04, там же, л. 116). В г. Твери изъятию ценностей из собора препятствовала толпа в 200 человек (26-27.04); в г. Тамбове в те же дни толпу близ собора сумел успокоить настоятель, не допустив кровопролития (там же, д. 499, л. 59, 60).

В связи с этим последним случаем перейдем к другой важнейшей теме сообщений информационной сети ГПУ. Ею является позиция духовенства губерний во время кампании по изъятию церковных ценностей. Позиция эта для тех, кто информировал высшее руководство страны, важна не только как показатель развития самой кампании, но и как признак реального воплощения обоснованной в Политбюро Троцким и Лениным глобальной сверхзадачи — раскола и уничтожения Русской Православной Церкви и других религиозных организаций страны. В экстремальной ситуации изъятия неизбежно возникали существенные различия в поведении архиереев, духовенства. ГПУ в аналитических отчетах для руководства страны (см. П-155, П-172) отчитывалось о своей энергичной работе по использованию этой обстановки для раскола церкви. Немалое внимание уделялось этой теме и в информационных сводках. Сначала это фиксирование высказываний и действий руководителей и духовенства епархий в связи с самим ходом изъятия, а затем все больше — в связи с созданным под опекой ГПУ обновленческим движением.

Первые информационные сводки за март — апрель 1922 г. наряду с сообщениями о враждебном отношении населения к изъятию буквально пестрят упоминаниями о такой же позиции местного духовенства, о его “контрреволюционной агитации” против изъятия, о произведенных в этой связи арестах. Несомненно, что и в приведенных выше сообщениях об арестах “зачинщиков” имелись в виду не только миряне, но и клирики, даже если это в тексте особо не оговаривалось. Характерно, что в сводках VI отделения СО ГПУ в случаях, когда донесения с мест о сопротивлении изъятию не сопровождались перечислением принятых репрессивных мер, справа против таких донесений приводился текст распоряжения, отправленного в эту губернию руководством ГПУ и содержавшего категорическое приказание о немедленном аресте “зачинщиков” и предании их суду Ревтрибунала. В этом суде обязательно должен был участвовать начальник губотдела ГПУ, “требуя суровых репрессий за сопротивление власти”, приговор следовало немедленно с нарочным доставлять на Лубянку (ГАРФ, ф. А-353, оп. 6, д. 7, л. 4, 85, 90, 95, 97, 99, 110; ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 11, л. 64, 67-69, 74, 82-84). Как правило, эти распоряжения в качестве первоочередного объекта репрессий прямо называют духовенство.

Позиция правящих архиереев епархий, понятно, интересовала ГПУ прежде всего. Сводки за 29.03 Информотдела и VI отделения одним из первых отмечают по докладу Владимирского губотдела ГПУ от 24.03 конфликт с епископом Переяславльским Дамианом (Дмитрием Григорьевичем Воскресенским), незадолго до этого освобожденным из Владимирской тюрьмы. Он отказался “выдать священные предметы из храмов”, ссылаясь на “циркуляр патриарха Тихона” (видимо, владимирские чекисты именовали так воззвание патриарха от 28.02). Местные власти согласились было отложить вопрос “до решения ВЦИК и Губкома”. ГПУ немедленно объявило строгий выговор с занесением в личное дело начальнику губотдела за “незадержание попа Дамиана Воскресенского, соглашение с ним” и за “допущение столкновения толпы с милицией”, о чем в сводке не упоминалось. Дамиан был арестован и в 1922-1925 гг. находился в ссылке в г. Теджен; умер он в конце 1940-х гг. в концлагере (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 11, л. 67).

После кровавых столкновений в Старой Руссе Петроградский отдел ГПУ сообщил 18.04 на Лубянку о противодействии изъятию трех иерархов: митрополита Новгородского Арсения (Авксентия Георгиевича Стадницкого), епископа Старорусского и Демянского Димитрия (Сперовского?) и епископа Валдайского Иосифа (Невского). В ответ пришло требование скорейшей “разработки” их дел для предания суду Ревтрибунала (об агитации митрополита Арсения против изъятия говорилось и в сообщении Новгородского губотдела ГПУ от 28.03). Однако митрополит Арсений упоминается в последующих сводках как активно действующий на свободе. После сообщений об арестах духовенства в Новгородской губернии 25.04 констатируется:

“Состоялось совещание КИЦЦ совместно с митрополитом Арсением, на котором достигнуто соглашение”. А 29.04 в сводке VI отделения удовлетворенность выражается в следующей примечательной формулировке: “ГПО произвело изъятие лиц, замеченных в агитации против изъятия [...] Митрополит Арсений под влиянием мер[,] принятых ГПО[,] обнародовал в газете воззвание к верующим с призывом не противодействовать изъятию. ГПО принимает все меры расслоению духовенства” (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 14, 94; д. 499, л. 2; ГАРФ, ф. А-353, оп. 6, д. 7, л. 110). Позднее митрополит Арсений был арестован по делу патриарха Тихона и сослан в Среднюю Азию.

Особой остроты в первые же дни кампании по изъятию достиг конфликт с архиерейской властью в г. Ростове-на-Дону. О массовых беспорядках в этом городе 11 марта 1922 г., повлекших за собой расстрельный приговор, в доступных нам сводках не сообщается. Но в телеграммах от 25 и 26.03, попавших в сводку Информотдела № 7 от 30.03, говорится о “контрреволюционной агитации” архиепископа Ростовского Арсения (Александра Смоленца) и о том, что еще “5/1П он предал анафеме всех посягающих на достояние церкви”. СО ГПУ в ответ на это известие предложило “не затягивать разработками дела подстрекателей и инициаторов выступлений”, арестовать “виновных церковников”, требуя для них в Ревтрибунале “самых суровых репрессий”. Губотдел ГПУ 24.04 сообщит: “Произведен арест священников-сподвижников архиепископа Арсения”. По другим источникам известно и об аресте самого владыки. Сводки конца апреля уже будут отмечать здесь “пассивное отношение” духовенства к изъятию ценностей при сохраняющемся “враждебном отношении” крестьян епархии (ЦА ФСБ, ф. 1, он. 6, д. 497, л. 14, 97; д. 499, л. 8, 35).

Информсводки за апрель приводят несколько других сообщений с мест о противодействии изъятию со стороны православного епископата. 12.04 полномочный представитель ГПУ сообщал из Царицына, что во 2-м Донокруге “ведет контрреволюционную агитацию” епископ Николай (Орлов, в 1921-1922 гг. правящий архиерей Нижне-Чирской епархии). А через две недели в Москву уже шел доклад о его аресте вместе с несколькими священниками и другими лицами (там же, л. 68; д. 499, л. 61-62). По приговору суда, начавшегося в Царицыне 09.06 1922 г., епископ Николай Орлов за сопротивление изъятию церковных ценностей будет расстрелян.

Из Челябинска 21-23.04 сообщалось, что “контрреволюционную агитацию” местного духовенства возглавил епископ Дионисий (Прозоровский), который “объехал несколько волостей Челябинского уезда и призывал крестьян защищать церковь от посягательства богоотступников” (там же, д. 497, л. 88). Сходные известия приходили 15.04 и из Сибири — протестовали против изъятия ценностей омский архиерей Димитрий (Димитрий Никанорович Беликов, профессор Томского университета, историк) и епископ Томский Виктор (Островидов). Последний “покинул церковь, не подписал протокола” о подготовке изъятия. Власти в ответ провели 10.04 в Томске “вооруженную демонстрацию гарнизона, профорганов и детей”, изъятие пошло (там же, л. 69).

Наиболее многочисленны сообщения сводок об аресте духовных лиц за агитацию против изъятия ценностей и за попытки утаить часть церковного имущества от изъятия (что неизменно квалифицировалось ГПУ как кража). За март — май 1922 г. такие известия приходят практически из всех губерний. Но это является отражением не только спонтанного развития событий на местах, но и показателем претворения в жизнь настойчивых указаний ГПУ о применении суровых репрессий по отношению к духовенству. Это особенно хорошо видно в сводках VI отделения СО ГПУ, где такие указания цитируются в колонке “Директивы о мероприятиях СО ГПУ”.

Однако ценность информсводок для изучения историком репрессий в отношении духовенства значительно снижается не только их изначальной тенденциозностью в оценке стремления клириков противостоять государственному разграблению храмов, но и крайне неточным, приблизительным характером самих сообщений с мест. Информационная система ГПУ редко приводит имена репрессированных, меру наказания; даже число арестованных, их духовный сан указываются далеко не всегда или же — весьма приблизительно, равно как и конкретные обстоятельства дела.

В качестве исключения приведем пример из сводки по Московской губернии (01.04): “Священник села Бисерово Вохринской волости Сокольский 29/III на собрании верующих высказался с призывом не отдавать ценности из церкви, и если соввласть захочет изъять ценности силой, умереть за святую церковь и не допустить ее позора. Собрание верующих к речи священника отнеслось сочувственно” (там же, л. 28).

В целом сводки дают чрезвычайно пеструю картину настроений и поведения духовенства в связи с изъятием церковных ценностей. В этой пестроте проступает некоторая общая закономерность хода событий: сначала острое неприятие верующими изъятия, народные толпы, собирающиеся на защиту храмов, избиение членов комиссий по изъятию. Власти в ответ применяют силовые приемы — иногда сразу же, зачастую — после некоторой отсрочки изъятия (при этом подчас ссылаются на директиву Политбюро об отсрочке, принятую сразу после шуйских событий — см. № 23-10). Угроза кровопролития заставляет и часть духовенства выступить с призывом к верующим подчиниться насилию властей. По мере развертывания кампании по изъятию донесения с мест все больше превращаются в перечисления изъятых пудов и фунтов драгметаллов с краткими ремарками о спокойствии населения или о новых арестах.

Постепенно в сводки входит новая тема, являющаяся естественным продолжением предыдущих. Это тема стимулирования чекистскими органами раскола церкви. Уже само проведение изъятия церковных ценностей, связанное с насилием и оскорблением чувств верующих, неизбежно приводило к изрядным различиям в реакции на него как архиереев, так и духовенства вообще. Выше мы приводили примеры сопротивления изъятию. Но подчас брало верх стремление церковников любой ценой избежать крайнего обострения обстановки, не дать властям повода для силовых действий по отношению к верующим и церкви. Напомним, что в труднейшей ситуации подобная примирительная линия удалась было петроградскому митрополиту Вениамину (см. № П—88). О его дальновидности свидетельствует тот факт, что Москва затем в резкой форме дезавуировала действия местных советских и чекистских властей, согласившихся на компромисс с митрополитом ради мирного проведения изъятия. Спровоцированный таким образом конфликт, закончившийся громким судебным процессом и расстрелом видного церковного деятеля, больше соответствовал представлениям Троцкого и Ленина о действительных целях всей кампании по изъятию.

Имеющиеся сейчас в нашем распоряжении информсводки ГПУ не отражают этих действий митрополита Вениамина, но упоминают о других подобных примирительных воззваниях, выпущенных новгородским митрополитом Арсением, псковским епископом Геннадием (Туберозовым), суздальским епископом Василием (Зуммером), витебским архиепископом Иннокентием (Ястребовым), задонским епископом Иоанном, духовенством Марийской области (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 25, 27, 94, 95; ГАРФ, ф. A-353, оп. 6, д. 7, л. 91). После расстрела толпы в Шуе власти способствовали распространению в Иваново-Возне-сенской и соседних губерниях воззвания владимирского митрополита Сергия (Страгородского), где он доказывал “бесполезность выступлений защиты храмов верующими, приводя примеры евангелья слов Христа” (ГАРФ, ф. A-353, оп. 6, д. 7, л. 90).

Углубляя расхождения в церковной среде по вопросу об отношении к действиям богоборческих властей, местные чекистские органы проводят работу по сталкиванию между собой разных групп духовенства и отчитываются перед Лубянкой в своих здесь успехах. Одно из самых первых свидетельств такого рода содержится в телеграмме из Ростова-на-Дону от 24.04. После сообщения об аресте ГПУ группы священников, “сподвижников архиепископа Арсения” (Смоленца), телеграмма сообщает о начавшемся организационном оформлении церковного раскола:

“В Ростове лояльное духовенство организовало бюро для оказания противодействия епископской власти. В первую очередь Бюро намерено: 1-ое разоблачить епископа Арсения и епископскую власть вообще. 2-ое в замен епископства как форму правления организовать Комитет, 3-е содействовать изъятию ценностей” (ЦА ФСБ, ф. 1, оп. 6, д. 497, л. 97). Эти действия на Дону идут параллельно с оформлением по решению Политбюро московским чекистом М. Шмелевым центральных органов обновленческого движения (см. № П-100, П-105).

В дальнейшем информационные сводки ОГПУ будут уделять все большее внимание организации раскола Русской Православной Церкви и поддержке властями обновленческих групп. Будут приводиться и сведения об успехах и неудачах обновленческого движения, об арестах его противников. К началу осени 1923 г. тема раскола Церкви станет главной темой информсводок ОГПУ. Более общий аналитический обзор итогов этой деятельности ОГПУ по губерниям будет содержаться не в “ежедневных” (периодических), а в пространных обобщающих отчетах VI отделения ОГПУ, охватывающих время от нескольких месяцев до года. К публикации этих отчетов в настоящем издании (см. № П-155, П-172) мы и отсылаем читателя.

Как уже говорилось, упоминавшиеся выше документы Политбюро и Лубянки пока не дают возможности определить цифровые характеристики ни числа столкновений между верующими и властями, ни количества убитых и раненых в этих столкновениях, ни числа репрессированных. Из одной работы по истории РПЦ в другую переходит свидетельство активного участника событий “живоцерковного” протопресвитера В. Красницкого о том, что в ходе изъятия в 1922 г. в стране произошло 1 414 кровавых инцидента. Часто (хотя не всегда точно) приводятся сведения бежавшего из России священника Михаила Польского о том, что в 1922 г. общее число жертв, погибших при столкновениях и расстрелянных по суду, было 2 691 человек белого духовенства, 1 962 монашествующих, 3 447 монахинь и послушниц; всего 8 100 жертв. В литературе встречаются и упоминания о том, что в связи с изъятием церковных ценностей в 1922 г. в стране прошло 231 судебное дело, на коих были вынесены приговоры 732 человекам ^{[ 52 ]}. Для документальной проверки всех этих цифр, увы, время еще не пришло: необходимо погубернское выявление и сопоставление всех свидетельств, сохранившихся в центральных и местных архивах.

Зато дело 23 фонда Политбюро АПРФ однозначно подводит, наконец, цифровой итог другим достижениям партии в ходе кампании по изъятию. Речь идет об общей денежной оценке всего, изъятого у церкви в 1922 г. Подводя итог отчетам губернских КИЦЦ и другим донесениям с мест, ЦК Последгола (бывшего Помгола) рапортовал 04.11 1922 г. в Секретариат ЦК о выполнении задачи по изъятию, представив “Ведомость количества собранных церковных ценностей по 1-е ноября 1922 г.” (№ 23-50). Судя по информационным сводкам ГПУ, вся кампания по изъятию к этому времени в основном закончилась, хотя отдельные изъятия продолжались и в следующие годы (№ 23-51— 23-54). Документ заверен подписью-автографом заместителя Калинина по Помголу-Последголу А. Н. Винокурова, и подлинность его бесспорна.

Согласно этому документу, всего было изъято: золота — 33 пуда 32 фунта, серебра — 23 997 пудов 23 фунта, бриллиантов — 35 670 штук и т. д. В конце ведомости общая оценка всего изъятого (не включившая, правда, стоимость 964 “антикварных вещей”): 4 650 810 р. 67 к. В золотых рублях.

Напомним, что Ленин в письме от 19.03 1922 г. (№ 23-16) надеялся на получение многих сотен миллионов или даже нескольких миллиардов золотых рублей. Троцкий также считал возможным добыть церковных сокровищ на несколько миллиардов золотых рублей. Получили тысячную долю ожидаемого.

Отметим, что приведенный в итоговой ведомости Последгола общий порядок цифр согласуется и с предшествовавшими промежуточными или частичными итогами; погубернские итоги информсводок ГПУ пока еще настолько неполны, что их трудно суммировать, но они согласуются с итоговой ведомостью А. Винокурова. По итогам операции в г. Москве, там было изъято более 2 пудов золота, 3 тысячи пудов серебра, 3 658 бриллиантов и алмазов, в Петрограде было изъято более 4 пудов золота, 1 024 пуда серебра, 3 690 бриллиантов ^{[ 53) ]}. Опубликованная газетами в мае сводка сообщений местных финотделов о количестве изъятых церковных ценностей на 15.05 1922 г. дает общую сумму по 45 губерниям: золота — 17 пудов 63 золотника, серебра — 9 436 пудов 18 фунтов 35 золотников, бриллиантов — 7 997 штук и т. д.; в июне эти цифры, сообщенные А. Н. Винокуровым корреспонденту РОСТА, немного увеличились: более 17 пудов золота, 11 415 пудов серебра, 13581 штука бриллиантов и алмазов ^{[ 54 ]}. Ноябрьский итог, видимо, оказался меньше того, чего ждали, судя по майским результатам — но порядок цифр тот же, не дающий возможности говорить о преуменьшении ноябрьских итогов А. Винокуровым в 10-100-1000 раз. Да и зачем ему было это делать? Не забудем и о традиционном расхождении между победными предварительными реляциями с мест и цифрами реальной наличности.

Троцкий сравнительно рано понял крах своих надежд на конфискацию миллиардов рублей церковного золота. В своем письме Уншлихту, Белобородову и Красикову 25.04 1922 г. он констатирует, что “главные церковные ценности” изъять по декрету от 23.02 1922 г. не удалось. Троцкий считает, что они “уплыли за годы революции”. Допустив огромный просчет в предсказании финансовых итогов всей кровавой кампании по изъятию, Троцкий в этом письме торопится свалить ответственность на “верхушку церковной иерархии”. Она, по его словам, смогла планомерно организовать в годы гражданской войны вывоз почти всего церковного золота за границу, оставив в стране лишь “громоздкое серебро”. Доказать наличие и исполнение такого плана, ранее не обнаруженного ВЧК, было, конечно, невозможно, но это несущественно, главное — ответ был найден. Практические предложения Троцкого в создавшейся ситуации были вполне традиционны — не прекратить бесполезную кампанию, а, наоборот, резко усилить репрессии против церкви и духовенства, особенно высшей иерархии, выколотить из них сведения о том, куда они дели настоящие ценности и церковные капиталы (№ П-108). Напомним, что вскоре от патриарха Тихона будут крайне настойчиво, но безуспешно требовать принятия действенных мер для возвращения в страну (т. е. в ГПУ и Гохран) всех находящихся за рубежом русских церковных ценностей и капиталов.

Вместе с тем была доля истины в словах Троцкого о том, что ценности из русских церквей в основном “уплыли за годы революции”. Только в главной массе своей — отнюдь не за рубеж. С начала 1918 г. РПЦ подвергалась многочисленнейшим и хаотичным революционным экспроприациям. Значительная часть территории страны была опустошена фронтами гражданской войны и подавлением крестьянских восстаний 1921 г. Частыми были случаи вполне уголовных грабежей, от которых подчас не очень уж сильно отличались реквизиции самых различных центральных и местных властей. Напомним о масштабах лишь одной из них: уже в январе 1918 г. у Синода РПЦ было изъято ценных бумаг и других активов на сумму 46 млн. рублей ^{[ 55 ]}. Немало ценностей “уплыло” (по терминологии Троцкого) во время кампании 1918-1919 гг. по вскрытию мощей русских святых. Так, в октябре 1918 г. в Александро-Свирском монастыре при вскрытии вооруженным отрядом ВЧК раки святого было конфисковано в монастырских тайниках около 40 пудов серебра “в церковных изделиях”. Они были поделены между местным комбедом, музеем и ГубЧК ^{[ 56 ]}.

Оценивая сообщенную 04.11 1922 г. А. Н. Винокуровым итоговую цифру изъятых по декрету 16(23).02 1922 г. церковных ценностей в 4,6 млн. р., не следует забывать, что она относилась лишь к ценностям действовавших тогда церквей, монастырей, костелов, синагог, мечетей. Сбор ценностей из закрытых монастырей и церквей должен был осуществляться (по крайней мере, по закону) совершенно отдельно, не через Помгол и КИЦП, а через комиссию Троцкого “по учету и сосредоточению ценностей”. Последняя в мае 1922 г. объявила о завершении своей работы и передаче всех подобных дел в дальнейшем в ведение Гохрана (Аркуса и Базилевича). Характерно, что эта комиссия занималась поисками сокровищ не только в закрытых монастырях (а их, по сведениям П. А. Красикова от 1920 г., уже тогда было 673), церквах, дворцах, особняках, но и в местных органах ГПУ и в музеях. И по этой линии Троцкий в январе 1922 г. ожидал очень многого, но в мае никаких итогов не объявил (во всяком случае, подобные данные пока не обнаружены). А уже 09.08 1922 г. была создана новая комиссия по изъятию ценностей из музеев во главе с Базилевичем.

Историков давно интересовал вопрос, на что пошли с таким отчаянным трудом добытые в 1922 г. церковные ценности. На хлеб для голодающих, на денежную реформу Г. Я. Сокольникова, на индустриализацию? Итоговая ведомость А. Н. Винокурова позволяет теперь ответить на этот вопрос.

Из 4,6 млн. собранных рублей еще до развертывания массовой кампании по изъятию было решено, по предложению Троцкого, истратить 1 млн. золотых рублей на закупку хлеба для голодающих и развернуть вокруг этого широкую агиткампанию (№ 23-30). Для оценки остающейся суммы изъятого стоит вспомнить сметы на расходы по проведению самой кампании: никакой документации по расходованию только на голодающих особого фонда, составленного из изъятого имущества (как предписывалось декретом 16(23).02 1922 г.), не обнаружено. Механизм контроля за этим расходованием (включая контроль духовенства и верующих), несмотря на все требования снизу, создан не был. Между тем составленная на один лишь апрель 1922 г. смета технических расходов Московской, Петроградской и губернских КИЦЦ была утверждена Малым СНК в сумме 1 559 592 золотых рубля (запрашивали 2 000 006), но потом разрешали и сверхсметные расходы. Это только расходы на упаковочные материалы, грузчиков, транспорт, с прибавлением части расходов на агиткампанию и на московское совещание обновленческого духовенства ^{[ 57) ]}. Главные расходы на агитацию шли по другим сметам. Сюда не включены также основные расходы на кампанию, связанные с массовым применением по всей стране революционного насилия по отношению к верующим и духовенству (см., например, московскую смету на прокормление 3 500 человек, задействованных для изъятия — № П-76).

Учитывая все это, вряд ли будет преувеличением сказать, что собранные (и не разграбленные тогда же!) церковные ценности пошли в первую очередь на саму кампанию по изъятию или, точнее говоря, на кампанию по расколу и разгрому Русской Православной Церкви.

Если, таким образом, финансовая сторона февральско-мартовского (1922 г.) плана Ленина-Троцкого явно потерпела крах, то с осуществлением политических задач этой кампании дело обстояло неизмеримо лучше. Добившись в мае ареста патриарха, начала следствия над ним и создания обновленческой церковной организации, Политбюро и ГПУ успешно продолжали дело раскола и разгрома РПЦ. Лубянка, в значительной мере парализовав репрессиями канонически законное руководство церкви, торопилась с дальнейшим оформлением и укреплением организации ее противников. Эта организация с самого начала оказалась, в свою очередь, расколотой на враждебные группировки, что также соответствовало замыслам штаба партии и ОГПУ, которые легко могли, судя по обстоятельствам, то мирить их ради выполнения партийного задания по борьбе с РПЦ, то ссорить, дабы не усиливать “сменовеховцев”.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒