КНИГА ПЕРВАЯ 21 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 33 из 139Следующая ⇒

все ли вам объяснил мистер Лигет. У нас тут сдельная работа, надо

штемпелевать воротнички. Пойдемте, я вам покажу. - И он провел ее к

ближайшему столу, за которым работали штамповщицы.

Он дал ей понаблюдать за ними, а затем, не прибегая к помощи мисс Тодд,

взял со стола воротничок и подробно объяснил, что и как надо делать, - все

это еще недавно объясняли ему самому.

Она слушала так серьезно, так напряженно следила за каждым его

движением, что он даже смутился немного и взволновался. Ее взгляд был

странно проницателен и пытлив. Когда Клайд снова повторил, сколько платят

за каждую пачку воротничков, и как много вырабатывают некоторые

штамповщицы, и как мало успевают другие, она захотела попробовать; он

подозвал мисс Тодд, и та отвела девушку в гардеробную, чтобы она повесила

в шкафчик пальто и шляпу. Вскоре она вернулась; пушистые светлые волосы

обрамляли ее лоб, щеки слегка зарумянились, глаза смотрели внимательно и

серьезно. По совету мисс Тодд она засучила рукава, обнажив до локтя

красивые руки. И по первым же ее движениям Клайд понял, что она будет

быстрой и аккуратной работницей. Видно было, что ей страстно хочется

получить это место.

Немного погодя он подошел к ней и стал смотреть, как она один за другим

берет воротнички из лежащей рядом стопки, ставит штамп и потом быстро

откладывает их в сторону. Она действительно работала проворно и аккуратно.

И когда, обернувшись на мгновение, она наивно, но смело и весело

улыбнулась ему, он ответил улыбкой, очень довольный.

- Ну, я вижу, вы отлично справитесь, - отважился он сказать, чувствуя,

что она и в самом деле справится.

Она снова мельком улыбнулась ему, и Клайд невольно ощутил глубокое

волнение. Она мгновенно пленила его, но его положение здесь и обещание,

данное Гилберту, обязывали воздерживаться от проявления симпатий к своим

подчиненным, даже и к такой очаровательной девушке. Иначе нельзя. Он

должен быть так же осторожен с нею, как и со всеми остальными, - но это

уже казалось ему странным, так сильно его влекло к ней. Она такая милая и

хорошенькая. И, однако, она всего лишь работница, - фабричная девчонка,

сказал бы Гилберт, - а он, Клайд, ее начальник... и все-таки она очень

милая и хорошенькая.

Он поспешно отошел к другим девушкам, принятым в тот же день, а затем

попросил мисс Тодд поскорее дать ему отзыв о мисс Олден: он хочет знать,

справляется ли она с работой.

В ту самую минуту, когда он обратился к Роберте и та в ответ улыбнулась

ему, Руза Никофорич, работавшая от нее через два стола, подтолкнула локтем

свою соседку и незаметно, взглядом и легким кивком, показала на Клайда и

Роберту. Ее подруга внимательно посмотрела на них. А когда Клайд отошел и

Роберта вновь принялась за работу, эта девушка наклонилась и шепнула Рузе:

- Он уже уверен, что она справится! - Она подняла брови и поджала губы.

И Руза ответила так тихо, что больше никто не мог услышать:

- Быстро пошло дело! А раньше он и смотреть ни на кого не хотел.

И обе понимающе улыбнулись, уязвленные выбором Клайда. Руза Никофорич

была ревнива.

Совсем особые причины заставили Роберту Олден искать места на фабрике

"Грифитс и Кь", да еще столь скромного. Подобно Клайду, недовольная своей

семьей и своей жизнью, она думала о собственной судьбе с чувством

глубокого разочарования. У ее отца Тайтуса Олдена была ферма неподалеку от

Бильца - городка в округе Маймико, милях в пятидесяти к северу от Ликурга.

С самого детства Роберта не видела ничего, кроме бедности. Ее отец,

младший из трех сыновей Эфраима Олдена, такого же фермера, был

неудачником; в сорок восемь лет он жил все в том же доме, который достался

ему от отца и еще тогда был стар и требовал ремонта, а теперь пришел в

полную ветхость. Дом этот был некогда прелестным образцом превосходного

вкуса, создавшего очаровательные домики с остроконечными крышами -

украшение небольших городов Новой Англии, но стены его были давным-давно

не крашены, недоставало многих черепиц на крыше и каменных плит на

дорожке, ведущей от калитки к дверям, и весь он теперь выглядел так

плачевно, словно готов был сказать со старческим кашлем: "Да, плохи мои

дела!"

Внутренность дома соответствовала его внешнему виду. Полы и ступени

лестницы расшатались и отчаянно скрипели; далеко не на всех окнах уцелели

ставни. Мебель - и старинная, и более позднего происхождения - вся

обветшала и была перемешана в неописуемом беспорядке, который, впрочем, и

нет нужды описывать.

Родители Роберты были классическими американцами старого склада - из

тех, что отвергают факты и чтут иллюзии. Тайтус Олден был одним из

множества людей, которые рождаются, живут и умирают, так ничего и не поняв

в жизни. Они появляются, бредут наугад и исчезают во мгле. Подобно своим

двум старшим братьям - людям с весьма смутными, туманными понятиями и

представлениями, - Тайтус жил словно вслепую; фермером он стал только

потому, что и отец его был фермер. Ферма досталась ему по наследству, вот

он и жил на ней: оставаться и кое-как работать здесь было проще, чем

искать счастья где-то в другом месте. Он состоял в республиканской партии,

потому что до него республиканцем был его отец и потому что весь их округ

стоял за республиканцев. Ему и в голову не приходило, что может быть

иначе. Свои политические и религиозные воззрения, все представления о том,

что хорошо и что плохо, он заимствовал от окружающих. Никогда ни одному

члену этой семьи не довелось прочесть ни одной серьезной, умной и

правдивой книги. Но все же, с точки зрения религиозных и моральных

условностей, это были превосходные люди, честные, прямые, почтенные и

богобоязненные.

Дочь таких родителей, хоть и одаренная от природы качествами,

возвышавшими ее над окружающей средой, не могла не быть в значительной

мере продуктом этой среды; в ее сознании отразились преобладавшие здесь

религиозные и нравственные понятия - взгляды местных пасторов и их

прихожан. Но при этом она отличалась пылким темпераментом и живым

воображением, и уже лет с пятнадцати ею овладела старая, как мир, мечта

всех дочерей Евы от самых безобразных до самых прекрасных: что ее красота

и обаяние когда-нибудь - и скоро - с колдовской и неодолимой силой поразят

некоего мужчину или мужчин. И хотя все годы детства и юности ей пришлось

провести среди тяжкой бедности и лишений, она всегда мечтала о чем-то

лучшем. Кто знает, быть может, где-то там, впереди - большой город вроде

Олбайи или Утики... и новая, прекрасная жизнь!

Какие мечты! Когда ей было четырнадцать, пятнадцать, восемнадцать лет,

она любила выйти весенним утром в фруктовый сад; раннее майское солнце

зажигало розовые огоньки на каждом старом дереве, землю розовым ковром

устилали душистые опавшие лепестки, а она стояла, глубоко дыша, и порой

смеялась или вздыхала, широко раскрывая объятия навстречу жизни. Она

живет! Она молода - и перед ней весь мир! Она вспоминает глаза и улыбку

юноши, что живет по соседству, - он случайно проходил мимо и взглянул на

нее, и может быть, никогда больше не взглянет, а все же он пробудил

столько грез в ее душе...

И, однако, она была очень застенчива, а потому и необщительна; она

побаивалась мужчин - особенно заурядных, грубых местных жителей, и они, в

свою очередь, избегали ее: их отталкивала ее застенчивость и сдержанность,

а ее красота казалась в этих краях слишком утонченной. Правда, шестнадцати

лет она переехала в Бильц и поступила на службу в мануфактурный магазин

Эплмена за пять долларов в неделю и здесь стала встречать молодых людей,

которые ей нравились. Но она была слишком невысокого мнения о своей семье,

и ее неопытному глазу казалось, что положение этих юношей куда лучше ее

собственного, а потому они не могут ею интересоваться, - и она своим

поведением сама отпугивала их. Все же она работала у Эплмена почти до

девятнадцати лет, все время сознавая, что ничего не может для себя

сделать, потому что слишком тесно связана с родными, которые нуждаются в

ее помощи.

А потом произошло событие, которое для этого уголка означало чуть ли не

революцию. Так как в этой сугубо земледельческой местности был очень дешев

труд, то в городке Трипетс-Милс открылась маленькая трикотажная фабрика. И

хотя Роберта, следуя общепринятым здесь понятиям и нормам, воображала,

будто такого рода труд ниже ее достоинства, все же ее соблазнили слухи,

что на фабрике хорошо платят. Итак, она переехала в Трипетс-Милс,

поселилась там у одной знакомой, жившей раньше в Бильце, и каждую субботу

приезжала домой; она мечтала скопить немного денег, чтобы затем пройти

курс в коммерческой школе где-нибудь в Ликурге или Гомере, изучить

счетоводство или стенографию, словом - занятие, которое откроет перед нею

какое-то лучшее будущее.

В этих мечтах и попытках отложить немного денег прошло два года.

Роберта зарабатывала все больше (под конец двенадцать долларов в неделю),

но ее родные во многом нуждались, а ей хотелось по возможности уменьшить

их лишения, от которых она сама так страдала, и потому почти весь ее

заработок уходил на семью.

Здесь, как и в Бильце, большинство молодых людей, которые были ближе ей

по развитию и по характеру, смотрели на фабричных работниц свысока, словно

на существа второго сорта. И хотя Роберта отнюдь не была работницей

обычного типа, все же, постоянно общаясь с этими девушками, она усвоила их

психологию, их пренебрежение к самим себе. Именно тогда она прониклась

убеждением, что никто из молодых людей, которые ей нравятся, не

заинтересуется ею, а если и заинтересуется, то уж, во всяком случае, не с

серьезными намерениями.

Два события заставили ее всерьез задуматься не только о браке, но и о

будущем вообще, независимо от того, выйдет ли она замуж. Ее двадцатилетняя

сестра Агнесса (она была тремя годами моложе Роберты) вновь встретила

недавно молодого учителя, который преподавал раньше в школе по соседству с

фермой Олденов; теперь он пришелся ей больше по вкусу, чем во времена,

когда она была школьницей, и она решила выйти за него замуж. И Роберта

поняла, что если она тоже не выйдет в ближайшее время замуж, ее станут

считать старой девой, а пока она раздумывала об этом, фабрика в

Трипетс-Милс внезапно и окончательно закрылась, и Роберта вернулась в

Бильц, чтобы помогать матери по хозяйству, а заодно помочь сестре в

приготовлениях к свадьбе.

Но тут произошло еще и третье событие, изменившее планы и мечты

Роберты. Грейс Марр, девушка, которую она знала по Трипетс-Милс, уехала в

Ликург, через несколько недель устроилась там на фабрике Финчли и стала

зарабатывать пятнадцать долларов в неделю. Она написала Роберте, что в

Ликурге можно получить работу - фабрика "Грифитс и Кь", мимо которой она

проходит каждый день, вывесила объявление "Требуются работницы". Из

расспросов выяснилось, что там девушкам на первых порах платят девять или

десять долларов, но быстро обучают какой-нибудь специальности, и тогда,

работая сдельно, можно заработать от четырнадцати до шестнадцати долларов

в неделю, смотря по способностям. На стол и на комнату нужно только семь

долларов, и Грейс разумно предлагала Роберте, к которой была очень

привязана, приехать и поселиться с ней вместе.

Роберта к этому времени почувствовала, что жизнь на ферме стала для нее

невыносима, надо как-то устраивать свою судьбу; в конце концов она

уговорила мать отпустить ее, - ведь, работая на фабрике, она сумеет

помогать семье.

Поселившись в Ликурге и получив место под начальством Клайда, Роберта

под влиянием такой огромной перемены испытала короткую вспышку

эгоистической радости; но очень скоро оказалось, что вся ее жизнь здесь -

и материальное положение и круг знакомств - так же скудны, как в Бильце и

Трипетс-Милс. Правда, к ней была искренне привязана Грейс Марр: эта

бесцветная девушка надеялась, что красивая и веселая Роберта (чья

веселость была несколько наигранной) внесет в ее жизнь то, чего ей так

недоставало, - оживление и дружбу; но среда, в которой оказалась здесь

Роберта, не отличалась ни большим разнообразием, ни большей свободой

мысли, чем та, из которой она вышла.

Начать с того, что Ньютоны - сестра и зять Грейс, у которых она жила, -

люди, несомненно, добрые, были все же самыми заурядными рабочими из

маленького провинциального городка, даже еще более религиозными и

ограниченными, чем те, с кем Роберта постоянно сталкивалась раньше в

Бильце и в Трипетс-Милс. Джордж Ньютон - это всякому бросалось в глаза -

был славный малый, отнюдь не чувствительный и не романтик. Свои дела и

планы на будущее он ставил превыше всего на свете. Он служил на фабрике

Крэнстонов и откладывал из своего заработка все, что мог, рассчитывая

скопить денег и открыть когда-нибудь собственное дело. Ради этой цели,

чтобы как-то пополнить свои скудные сбережения, чета Ньютонов решила снять

старый дом на Тэйлор-стрит, где можно было сдавать несколько комнат; это

приносило кое-какой доход и даже позволяло сносно кормить и семью и

пятерых постояльцев - а собственный труд и хлопоты, связанные со сдачей

комнат, Ньютоны не ставили ни во что. Жена Ньютона Мэри да и сама Грейс

Марр принадлежали к очень распространенному типу женщин, чьи интересы

ограничены самыми узкими рамками: они вполне удовлетворены, если им

удалось создать свой маленький семейный очаг, заслужить уважение

незначительных, ограниченных соседей, и смотрят на жизнь и на людей сквозь

призму чисто сектантских верований.

Поселившись у Ньютонов, Роберта скоро убедилась, что если не во всем

Ликурге, то по крайней мере в этой семье царят та же узость и

ограниченность, как и во многих знакомых ей семьях в Бильце. Есть рамки,

которые, по мнению Ньютонов и им подобных, необходимо строго соблюдать.

Нарушение их ни к чему хорошему не ведет. Если ты работаешь на фабрике,

тебе следует полностью приспособиться к жизни и обычаям лучшей,

добропорядочной части фабричных рабочих... Итак, поселившись здесь,

Роберта каждое утро в обществе Грейс и других постояльцев - двух работниц

с фабрики Крэнстона и молодого монтера с городской электростанции - наспех

глотала в столовой Ньютонов весьма посредственный завтрак и тотчас, выйдя

на улицу, присоединялась к нескончаемой процессии, которая день за днем в

этот час направлялась за реку, в фабричный район. Едва переступив порог,

она неизменно попадала в поток рабочих и работниц примерно своего

возраста, не говоря уже о множестве пожилых, изможденных женщин, куда

больше похожих на привидения, чем на живые существа; они выходили из всех

соседних домов, из всех близлежащих улиц. Ближе к Сентрал-авеню толпа

густела, так как со всех сторон в нее вливались новые людские потоки, и

всегда в этой толпе находились охотники завести знакомство с девушками

покрасивее; Роберта замечала их взгляды и понимала, что они ищут легких

развлечений, чтобы не сказать хуже. А иные девушки, - далеко не

отличавшиеся строгостью нрава, присущей тем, кого она встречала до

Ликурга, - отвечали на заигрыванье хихиканьем и глупыми улыбками. Какой

стыд!

А вечером, когда кончалась работа на фабриках, такая же толпа пускалась

в обратный путь через мост у вокзала. И таково было воспитание Роберты и

усвоенная ею мораль, что, несмотря на свою красоту, решительный вид и

пылкий нрав, она оставалась одинокой и никем не замеченной. А как это

грустно, когда все вокруг веселы, а ты живешь одиноко! Она всегда

возвращалась домой в седьмом часу, а после обеда просто нечего было

делать: нередко они с Грейс шли куда-нибудь в кино; иногда Роберта даже

заставляла себя пойти вместе с Грейс и Ньютонами на собраний прихожан

методистской церкви.

И все же, войдя в эту семью и работая у Клайда, она радовалась перемене

в своей жизни. Какой большой город! Как красива Сентрал-авеню с ее

магазинами и кинематографом! И эти огромные фабрики! И мистер Грифитс -

такой молодой, красивый, улыбающийся... И она ему нравится.

Клайд тоже волновался при встрече с Робертой. Отношения его с

Диллардом, Ритой и Зеллой оборвались, приглашение в дом Грифитсов, где ему

удалось лишь мельком увидеть настоящих светских девушек - Беллу, Сондру

Финчли и Бертину Крэнстон, - было, видимо, случайным и не имело

последствий, и теперь он чувствовал себя очень одиноким. Ах, этот высший

свет! Но Клайду явно закрыт доступ туда. А между тем в тщеславной надежде

на это он порвал все другие знакомства. Для чего он это сделал? Никогда

еще он не был так одинок. Общество миссис Пейтон! Только и остается по

дороге на работу или с работы перекинуться иной раз ничего не значащими

приветливыми словами с каким-нибудь владельцем магазина на Сентрал-авеню,

если тому заблагорассудится его окликнуть, или раскланяться с кем-нибудь

из работниц; но они его не интересовали, да он и не решался познакомиться

с ними поближе. Но ведь это все равно что ничего! Да, но зато он -

Грифитс, и уже по одному этому вправе рассчитывать на уважение и

почтительность всех этих людей. Ну и неразбериха! Что же делать?

Тем временем Роберта Олден немного привыкла к новой обстановке, лучше

поняла, каково положение Клайда на фабрике и какой он привлекательный,

заметила и его робкое, но все же несомненное внимание к ней, - и начала с

тревогой думать о будущем. Живя в семье Ньютонов, она поняла, что принятые

в Ликурге нормы поведения, видимо, раз и навсегда запрещают ей проявлять

какой-либо интерес к Клайду или к кому бы то ни было из фабричного

начальства: по местным понятиям, работница не имеет права влюбиться в

начальника или допустить, чтобы начальник увлекся ею. Богобоязненные,

порядочные и скромные девушки не позволяют себе этого. Она вскоре поняла,

что граница, разделяющая в Ликурге бедных и богатых, столь резка, словно

одни отделены от других взмахом ножа или высокой стеной. Было и еще одно

"табу", касавшееся работниц и рабочих из иммигрантских семей: все они -

неамериканцы, а значит, невежественны, безнравственны, люди низшей породы!

С ними ни в коем случае нельзя иметь ничего общего!

Роберта узнала также, что в том мелкобуржуазном кругу, к которому

принадлежала она сама и ее друзья, в среде религиозной и строго

нравственной, - такие развлечения, как танцы, прогулки по улицам,

посещение кино, тоже под запретом. А она как раз в это время стала

интересоваться танцами. Хуже того: молодые люди и девушки - прихожане той

церкви, которую начали посещать Роберта и Грейс, - не склонны были

относиться к ним, как к равным; все это была молодежь из сравнительно

более зажиточных семей - старожилов Ликурга. Роберта и Грейс некоторое

время посещали церковные богослужения и собрания, но жизнь их от этого не

изменилась: они были безупречны, и их допускали в это общество, но не

приглашали в гости и на вечера, и они не участвовали ни в каких

развлечениях, доступных другим прихожанам, занимавшим лучшее положение.

Встретив Клайда, Роберта увлеклась им и притом вообразила, что он

принадлежит к некоему высшему обществу. И в душу ей проник тот же яд

беспокойного тщеславия, который отравлял и Клайда. Каждый день на фабрике

она невольно чувствовала на себе его настойчивый, пытливый и все же

неуверенный взгляд. И чувствовала также, что он не решается сделать

попытку к сближению, боясь встретить отпор. Уже две недели она работала

здесь, и теперь ей часто хотелось, чтобы он с нею заговорил, чтобы стал

предприимчивее, но она тут же пугалась: нет, он не должен приближаться к

ней. Это ужасно! Невозможно! Другие девушки сразу заметят. Они явно

считают, что он слишком хорош для них и слишком им чужд, - а если он

станет относиться к ней иначе, чем ко всем остальным, они истолкуют это

по-своему. Роберта знала - эти девушки найдут всему только одно

объяснение: решат, что она распутная.

А Клайд слишком хорошо помнил правила, о которых говорил ему Гилберт.

До сих пор, строго соблюдая их, Клайд держался так, словно не замечал

девушек и ни одной из них не оказывал предпочтения, но теперь, когда

появилась Роберта, он часто, почти бессознательно, подходил к ее столу и

смотрел, как быстро и ловко она работает. Как он и ожидал, она оказалась

хорошей, толковой работницей, очень скоро, без чьих-либо советов и

наставлений, сама поняла все хитрости и приемы работы и стала зарабатывать

не меньше других - пятнадцать долларов в неделю. И по ней всегда было

видно, что работа здесь для нее - удовольствие, счастье и что ее радует

малейший знак внимания со стороны Клайда.

Она казалась ему утонченной, совсем непохожей на других, и он с тем

большим удивлением заметил в ее поведении вспышки своеобразной веселости,

не только эмоциональной, но на особый, поэтический лад даже чувственной.

Несмотря на свою сдержанность, она была в дружеских отношениях с

девушками-иммигрантками, так непохожими на нее, и, видимо, прекрасно

находила с ними общий язык. Прислушиваясь к ее разговорам о работе с Леной

Шликт, Одой Петканас, Анжеликой Питти и другими девушками, которые быстро

стали заговаривать с нею, Клайд решил, что она далеко не так строга и

надменна, как остальные американки. Но и они, видимо, относились к ней с

уважением.

Как-то в полуденный перерыв, вернувшись из столовой раньше обычного, он

увидел, что Роберта, несколько девушек-иммигранток и четыре американки

окружили польку Марию; эта бойкая, развязная особа довольно громко

рассказывала, как парень, с которым она познакомилась накануне, подарил ей

бисерную сумочку и с какой целью.

- Он хочет, чтоб я взяла эту вещичку и стала его милкой, - хвастливо

объявила она, размахивая сумочкой перед глазами заинтересованных

слушательниц. - Надо об этом подумать. А славная сумочка, верно? - Она

подняла ее и повертела во все стороны, затем прибавила вызывающе, с

напускной серьезностью махнув сумочкой в сторону Роберты: - Как мне быть,

скажи? Взять сумку и стать его милкой или отдать ее назад? Мне ужасно

нравится эта сумка, ей-богу!

Клайд ожидал, что, в полном соответствии с правилами, в которых она

воспитывалась, Роберта возмутится. Ничуть не бывало! Судя по ее лицу, она

просто от души забавлялась.

- Все зависит от того, красивый ли он, Мария, - ответила она, весело

улыбаясь. - Если он очень славный, я бы немножко поводила его за нос, а

пока что подержала бы сумочку у себя.

- Но он не хочет ждать, - лукаво заявила Мария, явно сознавая

пикантность положения (при этом она подмигнула Клайду, который подошел

ближе). - Я должна сегодня же стать его милкой, не то придется отдать ему

сумочку, а сама я никогда не смогу купить такую шикарную сумку! - Она с

лукавым и озорным видом смотрела на сумочку, комически наморщив нос. - Как

же мне быть?

"Пожалуй, это слишком для такой скромной провинциалочки, как мисс

Олден. Это ей не понравится", - подумал Клайд.

Но Роберта оказалась на высоте: она притворилась встревоженной.

- Ох, трудно тебе приходится, - сказала она. - Не представляю, что ты

будешь делать!

Она широко раскрыла глаза и изобразила на лице величайшую

озабоченность. Клайд видел, что она только играет, но играет превосходно.

И тут кудрявая голландка Лена заявила:

- Ей-богу, я возьму сумку и парня тоже, если он тебе не нужен. Где его

найти? У меня сейчас нет милого.

Она протянула руку, словно собираясь взять у Марии сумочку; та столь же

поспешно отступила, и почти все девушки, которые слышали все это и от души

потешались над грубой шуткой, завизжали от восторга. Даже Роберта громко

засмеялась, и Клайду это было приятно: ему нравился грубый юмор, пока дело

ограничивалось невинной забавой.

Когда послышался гудок и в соседнем помещении зажужжали сотни швейных

машин, он услышал, как Роберта сказала:

- Пожалуй, ты права, Лена. Хорошего человека встречаешь не каждый день.

Ее глубокие глаза блестели, соблазнительные губы раскрылись в улыбке.

Клайд понимал, что она поддразнивает и шутит, а не говорит всерьез, но

чувствовал также, что она совсем не такая ограниченная, как он опасался.

Оказывается, она и человечная, и веселая, и снисходительная, и

добродушная, и чувство юмора у нее есть. И хотя она бедно одета и ходит

все в той же коричневой шляпке и синем платье, в которых пришла на работу

в первый день, она красивее всех остальных работниц. И ей незачем красить

губы и щеки, как это делают девушки-иммигрантки, чьи лица иной раз походят

на расписные пряники. А как хороши ее руки и шея, округлые и изящные, и с

какой грацией и увлечением она работает, словно это доставляет ей истинное

удовольствие! От напряженной работы в самые жаркие часы у нее на верхней

губе, на лбу и на подбородке выступают капельки пота; прервав на мгновение

работу, она вытирает их платком, а Клайду кажется, что они, как жемчужины,

только делают ее еще очаровательнее.

То были для Клайда удивительные дни. Снова - и в таких условиях, что он

целыми днями мог быть вблизи нее, - в его жизни появилась девушка, о

которой он думал, которой восхищался и к которой постепенно стал

стремиться со всей страстностью, на какую был способен, - как стремился

прежде к Гортензии Бригс, но с более приятным чувством, так как он видел,

что Роберта гораздо проще, добрее и порядочнее. И хотя на первых порах она

довольно долго казалась (или притворялась) совершенно равнодушной и словно

не замечала его, на самом деле все это с самого начала было неправдой. Она

просто не знала, как себя вести. Он красивый, думала она, руки у него

красивые, и мягкие темные волосы, а черные глаза такие грустные и нежные.

Он привлекателен - даже очень! Настоящий красавец!

Однажды в отделение зашел Гилберт Грифитс и заговорил о чем-то с

Клайдом - и поэтому Роберта вообразила, что Клайд человек гораздо более

состоятельный и с лучшим положением в обществе, чем она думала раньше. К

тому же, едва появился Гилберт, ее соседка Лена Шликт, наклонясь к ней,

сказала:

- Это мистер Гилберт Грифитс. Вся фабрика принадлежит его отцу, и,

говорят, когда отец умрет, все перейдет к нему. Они двоюродные братья, -

прибавила она, кивнув в сторону Клайда. - Очень похожи, правда?

- Да, очень, - сказала Роберта, украдкой рассматривая обоих молодых

людей. - Только мне кажется, мистер Клайд красивее, - как по-твоему?

Ода Петканас, сидевшая по другую сторону Роберты и слышавшая ее слова,

рассмеялась:

- Это всем так кажется! И он не такой гордый, как мистер Гилберт.

- А он тоже богатый? - спросила Роберта, думая о Клайде.

- Не знаю. Говорят, что нет. - На лице Оды выразилось сомнение. Она,

как и остальные девушки, живо интересовалась Клайдом. - Он прежде работал

в декатировочной. По-моему, он просто работал поденно, как и все. Но,

говорят, он только недавно приехал сюда, чтобы познакомиться с делом.

Может быть, он здесь ненадолго.

Роберта вдруг огорчилась, услышав это; до сих пор она старалась уверить

себя, что не думает о Клайде как о человеке, которого могла бы полюбить,

но теперь, представив себе, что он в любой день может неожиданно уехать и

она никогда больше его не увидит, она почувствовала странное волнение. Он

такой молодой, красивый, обаятельный. И ведь она ему нравится, это ясно.

Нет, об этом не следует думать. И она не должна пытаться ни взглядом, ни

движением привлечь его внимание. Ведь он здесь такая важная персона,

настолько выше ее...

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 323334 35 36 37 Следующая ⇒