Послесловие

Бася!..

Сегодня ночью я прочел твой дневник.

День за днем — твое постепенное умирание, одиночество, твои страдания — я переживал вместе с тобой. В который раз? Сколько уже было таких, как ты, тех, кто молчаливо, как бы незаметно оказывался на моем пути? Сдавшись, ты написала в своем дневнике: «Все — фикция, и я тоже». Когда ты написала эти слова? Тогда, когда ты решила, что все потеряно? Или, может быть, когда почувствовала, что окружающая действительность стала для тебя чудовищным, неправдоподобным кошмаром? А может быть, еще раньше, когда вокруг все твердили, что таких, как ты, просто не существует. Да, было время, когда считалось, что вас якобы вообще нет. Однако наперекор всем и вся, как бы в насмешку над официальными статистическими данными и отчетами, вы — молодые наркоманы и наркоманки — начали стекаться к нам. Я и раньше, вопреки всем этим данным, знал, что вы есть. Все больше и больше народу проходило через лечебницу, и я видел вас, беспомощно наблюдая за тем, как вы появляетесь и потом исчезаете, такие молодые и уже неизлечимо больные.

Тебя я тоже помню. Ты была одной из первых в моем новом, тяжелейшем испытании, именуемом наркоманией. Если бы я тогда знал все то, что знаю теперь!

Десять лет минуло с тех пор, как начал я постепенно выстраивать для себя ваш (и твой, Бася!) образ. Теперь передо мной твой дневник и новые стороны правды.

Ты рассказала о себе. Нам всем. И мне тоже. По-настоящему я только сейчас нашел подтверждение тому, к чему должен был идти столько лет, зачастую на ощупь, от догадки к догадке. Ты ведь сама знаешь, какие вы недоверчивые, как трудно докопаться до вашего нутра. Я оказался рядом с вами, желая всей душой помочь вам, но вскоре сам убедился, как это тяжело. Вы приходили, укладывались в больничную койку и ждали — без надежды, без веры в кого бы то ни было и во что бы то ни было, безучастные и сгоревшие дотла. Такие молодые и уже такие состарившиеся изнутри.

В ваших глазах стояла немая мольба: «Помоги нам!» Я пытался что-то сделать, хотел создать атмосферу тепла, взаимопонимания, открытости, а главное — пробудить в вас оптимизм и веру в самих себя, прибавить вам сил жить. Сейчас я вижу, как я был тогда беспомощен и наивен. Я еще не понимал вас и вашей болезни, которая порождает бессилие. Я верил вам, когда вы говорили: «Пан Марек, все в порядке, я больше не буду колоться, я хочу жить нормально».

Эта коварная болезнь обманывала вас, а вы обманывали сами себя и меня заодно. Вы выписывались, полные благих желаний и обещаний, которым я верил, а через какое-то время вновь возвращались, в еще худшем состоянии. По кругу мелькали одни и те же лица. А потом для многих начиналось медленное умирание, и мне приходило известие: умер.

Тогда я думал про себя: «Боже мой, ведь этого не может быть, я старался изо всех сил, я им столько рассказал и объяснил, ведь они же не хотели больше колоться!»

На самом же деле, и теперь я это точно знаю, больше всех вас, этого не хотел я сам! Мне казалось, что вложенный труд непременно должен принести плоды, на меня наваливалось все больше работы, в то время как вы не делали ничего, абсолютно ничего. Здесь-то и коренилась главная ошибка.

Постепенно я начал понимать, что в психиатрической лечебнице у меня ничего не получится, что это такая болезнь, где традиционные схемы и методы не помогут.

Тогда у меня было горькое чувство. Я постоянно убеждался в несостоятельности собственных усилий. Вы обманывали меня, кололись прямо в отделении и во время увольнительных. Но приходили новые и новые пациенты, и у меня вновь зарождалась надежда, что уж они-то наверняка по-настоящему хотят бросить наркотики, что они не такие, как их предшественники.

Но, к сожалению, они были точно такими же. Да и могли ли они быть другими? Все они очень быстро избавлялись от иллюзий. «Прочистка» — это дезинтоксикация, суррогат лечения, а что дальше?

Теперь я знаю, что у вас просто не было никаких шансов. Я помню, как однажды вы в очередной раз меня обманули. Спрятавшись, я подслушал ваши разговоры. Обещания, принятое решение, добрая воля, искренность, дружба, лояльность, честность и открытость — все оказалось иллюзией. Тогда я понял, что вы способны в один миг растоптать все это, отдать за порцию «компота». Я был сломлен.

Ты знаешь, Бася, я тогда даже не был на вас в обиде.

Я подумал: «А чего, собственно, я от вас добиваюсь? Чтобы вы отблагодарили меня за мои благие стремления и доброе сердце? Но с какой стати вы обязаны были это делать?»

Я почувствовал, как эгоистически поступаю, как много возлагаю надежд на одни добрые устремления, не учитывая при этом ваши возможности, а вернее, отсутствие у вас всяких возможностей.

Потом приходили другие мысли, о том, что нужно не воздействие, а взаимодействие, что — не мы для вас, а вы сами для себя, что нужна не психушка, а свой собственный, сообща построенный дом. Так начался новый этап — этап деятельности МОНАРа.

Бася!.. Сегодня я прочел твой дневник…

Что мне сказать тебе? Я тебе не помог, хотя очень этого хотел. Не знал, как, не сумел. Способен ли я сейчас на большее? Думаю, что теперь я могу работать иначе. За все эти годы общения с вами я многому научился методом проб и ошибок, а вернее сказать, это вы учили меня и не раз подсказывали, как надлежит поступать.

Я стал другим. Вы научили меня прежде всего терпимости по отношению к другому человеку, осмотрительности в оценках, умению признавать свои ошибки и исправлять их. И я стараюсь передавать другим взрослым то, чему научили меня вы. Я знаю, сколько зла и мучений возникает от того, что люди мало общаются друг с другом, неохотно признают собственные ошибки, от того, что многие воспринимают отступление от привычных убеждений как личное поражение. Около двух лет я сопоставлял свои взгляды с тем, что предлагала мне молодежь. Теперь подошло время серьезного анализа..

Трудно говорить о молодых в моем возрасте. Имея за плечами сорок лет жизни, человек начинает чувствовать, что выпал из их мира.

Точнее, он, как и раньше, все понимает, по-прежнему ощущает в себе легкость и силы, и все же… Как правило, взгляды таких зрелых мужей, вроде меня, начинают расходиться с той истиной, которая живет в мышлении и поведении молодых людей.

Я взял на себя почти непосильную, как мне кажется, задачу: попытаться поговорить с вами уже после того, как прочитал дневник Баси. Я раздумывал, в какой форме мне следует преподнести вам все то, что я чувствую. Как-никак я для вас все-таки по ту сторону, в далеком мире взрослых. С одной стороны, я как будто бы являюсь специалистом в области наркомании, но с другой, — для восемнадцатилетних я — «предок».

Меня всегда мучила неестественная и искусственная манера взрослых объяснять себе поведение молодежи. Сколько в ней всезнайства, менторства и самоуверенности, выражающейся в известном утверждении «уж мы-то знаем»!

Судя по всему, на самом-то деле мы з. наем очень немного и столько же понимаем, а если среди нас и случаются исключения, то они, собственно, ничего не меняют в этой ситуации. Я многократно пытался проверить, как на практике выглядят наши отношения с молодежью, и почти всегда не мог избавиться от ощущения, что мы с ней неискренни. Как правило, мы признаем за молодыми правоту лишь до того момента, пока они не подрывают наш авторитет, наши знания, самооценки, наш способ жизни. Стоит только кому-то из молодых высунуться за рамки общепринятой схемы мышления или манеры разговаривать, как сразу ответным ударом взрослые пускают в ход свой арсенал средств призыва к порядку. Мы становимся самозабвенны в своем гневе, агрессивности и в унижении других. Формы этих проявлений не играют существенной роли: одни прямо говорят вам «нет», другие с насмешкой загоняют в угол вопросами. Сразу куда-то улетучивается наша пресловутая терпимость, товарищество, доброжелательность, и начинается неравная война, исход которой, к сожалению, известен заранее.

Недавно мне написала одна учительница, что я нападаю на взрослых, не видя, как жестоки молодые, что я несправедлив в оценках, натравливаю одних на других вместо того, чтобы взять на себя роль посредника между ними.

Думаю, подобное мнение разделяют многие взрослые, с которыми я встречаюсь и которым прямо указываю на их толстокожесть, на то, что они очень часто чудовищно обращаются со своими и чужими детьми. Быть может, такая атака с моей стороны слишком агрессивна и беспощадна, несдержанна по форме и неразборчива в средствах. Возможно, что и так. Но давайте подумаем, не является ли терапия психологической встряски более действенной, чем попытки псевдопримирения. Мы освоили практику культурного обмена расхожими мыслями, приглаженными фразами и красивыми словами. В таком климате нам никогда — не найти общего языка. Нам не хватает независимости и смелости суждений, мы боимся разворошить муравейник, не любим лишних осложнений и не хотим браться за те задачи, которые требуют от нас нового, свежего подхода. Мы засиделись на своих позициях, потому что это для нас, конечно же, безопасно и удобно. Сталкиваясь с чем-то новым, мы чувствуем себя в опасности, теряем привычные ориентиры. Зачем нам отклоняться от них, если все равно ничего изменить нельзя? Вот наша избитая формула, наш стиль жизни. Особенно досадно, когда такая позиция исходит от людей, еще способных на подлинно юношеский энтузиазм, которым еще есть что сказать. Такими методами мы не выработаем общего языка, понятного всем — и молодым, и тем, кто постарше, у кого и различные взгляды, и разное прошлое. Мы не достигнем взаимопонимания, и пропасть между поколениями будет расти. Вроде бы все мы знаем об этом, но что толку?

Мир молодежи становится все более герметичным. Он отгорожен от нас циничным лозунгом: «Без прошлого и будущего».

Связи разорваны, контакты отсутствуют, каши достижения отвергнуты, а взамен — недоверие и скрытность. Этого мы хотели? И в этом отгороженном от нас мире происходит своего рода специализация. Одни специализируются в равнодушии и инертности, другие — в потребительстве и стремлении побольше урвать для себя. Некоторые только притворяются, что что-то делают, потихоньку интересуясь, что почем и какая им от этого выгода. Еще одна категория лицемерно молится, а потом поступает наперекор всем канонам веры. И наконец, есть такие, кто, долго блуждая и кидаясь из стороны в сторону, так и не находит выхода и убегает в мир «химического» счастья, которое им обещает дать наркотик. Это самая трагическая страна в мире молодых. Такой ценой платим мы чаще всего за наше непонимание молодого поколения.

Эти молодые люди делают свой выбор, который часто бьет по ним же самим, потому что они не могут согласиться на то, что предлагаем им мы — на низкопробный, тухлый, третьесортный товар.

Второй дом, каким должна быть школа, лишь отдаленно напоминает дом. Прежде всего там не хватает тепла и терпимости к ошибкам молодых, которые еще только учатся жизни, учатся единственно возможным способом — путем проб и неминуемых ошибок. Нам, взрослым, недостает умения радоваться успехам молодых, недостает общности стремлений и объединяющего эти стремления дела. Не найдя нужного климата в семье и в школе, молодежь все больше утверждается на позициях равнодушия, порождающих зачастую уродливые проявления.

Мы прочитали дневник Баси, наркоманки, которая не испугалась того, как на это посмотрят, и чистосердечно раскрыла перед нами свой кошмарный мир.

Бася, о чем я должен написать? Я, специалист по наркомании? О нашем взрослом мире? О наших мерзостях и дрязгах, о холодном расчете, обмане и о молодежи, о ее неприспособленности, которая, если не целиком, то все-равно наша вина — пап и мам? Если задаться целью, то, конечно, можно найти ряд аргументов в свою пользу, что, дескать, молодежь часто так распоряжается своей жизнью и так ее запутывает, что без участия взрослых может натворить много зла. Кто-то может на это возразить, что нет дыма без огня и что всегда существуют причины, коренящиеся во взаимозависимости «мать — отец». В свою очередь, на это следующий оппонент скажет… И так можно продолжать до бесконечности. Но мне представляется, что более существенным здесь становится вопрос о том, как воспитывать и что принимать за образец.

Думаю, мы опасно заблудились, усложнили многие понятия, такие, как дом, работа, отдых, дети. Старые добрые времена, когда проповедовалось тепло домашнего очага, когда школа, с ее увлекательными занятиями, была открыта всем проблемам, кажутся нам безвозвратно ушедшими в прошлое. Мы не ценим собственные достижения и начинаем сомневаться еще до того, как попытаемся что-то сделать. Мы признаем свою психологическую инвалидность, потому что этим можно оправдать наше бессилие в деле воспитания детей. Занятые только собой, собственными проблемами и амбициями, мы в какой-то момент начинаем терять наших детей, отступаемся от них, а у них не хватает сил крикнуть: «Не оставляйте нас!» Впрочем, даже если бы они сумели это крикнуть, мы бы все равно раздраженно отмахнулись: «Не морочьте нам голову, у нас есть дела поважнее».

И они это чувствуют, они знают нас .

Как же беспомощны слезы ребенка, затерявшегося в чаще взрослых проблем, где ни одна из тропинок не ведет к выходу! Он должен сам протаптывать себе свою тропинку. Именно так поступила Бася и тысячи других детей, которые стали наркоманами, потому что у них не было выбора. Да, это прозвучит чудовищно, но это мы толкнули их на опасный путь, не научившись давать выход своему напряжению иначе, как через скандалы, мы компенсировали свои неудачи, отыгрываясь на более слабых, набивая себе цену с помощью обмана и клеветы. Наша собственная неудавшаяся жизнь всегда отражается на психике ребенка. Но мы, несмотря ни на ч-fo, игнорируем это, лишь бы только нам самим было легче. Нам кажется, что, пока ребенок еще мал, он ничего не понимает, а если уже подрос — тогда пускай учится.

Именно так мы поступаем и такой ценой расплачиваемся — ценой жизни наших детей. Давайте, наконец, посмотрим правде в глаза теперь, когда мы прочли дневник Баси. Ведь когда-то это был ваш ребенок, смысл всей жизни, самое дорогое, что только есть на свете. Почему она стала наркоманкой? Разве наркоманом человек становится сам?

Нет. Наркоманом делают — дома, в школе, во дворе и в лагере — словом, везде. Его лепят из чудесного материала — из детской наивности, из желания познать мир, из повышенной восприимчивости, из порывов детских чувств, из самых потаенных секретов и неподдельных слез. Это невероятно, но мы, которые еще совсем недавно сами были молодыми, вдруг начисто забываем свое прошлое и начинаем играть странную для себя роль — отца, матери, учителя. И играем ее как бы в отрыве от собственного детского и юношеского опыта, как будто всего этого у нас вообще никогда не было.

Неужели мы стыдимся своего прошлого?

У меня складывается впечатление, что свою взрослую жизнь мы начинаем как бы с нуля, вне всякой связи с прошлым. Мы создаем ее без фундамента, каким мог бы быть наш опыт, вынесенный из детства и юности.

Неужели мы забыли о нем?

О наших маленьких детских драмах, о том, как у нас колотилось сердце в школе, о страхе перед родителями и, наконец, о наших мечтах, желаниях и надеждах, когда нам требовалось так мало, а может быть, наоборот, очень много, чтобы ощутить радость и почувствовать себя счастливым? Какова родословная, каковы первоосновы нашей личности? Сколько в ней правды, а сколько закамуфлированной слабости и комплексов? Мы ни за что не хотим это признавать, и в этом наша ошибка. Кто, спрашиваю я, дал нам право считать себя лучше? Откуда в нас это неоправданное высокомерие? Мы начинаем воспитание детей со лжи, потому что не способны быть искренними с самими собой. Мы старательно заметаем все следы, как преступник, скрывающий от чужих глаз свое черное дело.

Разве можно на таком фундаменте страха, фальшивых нравоучений с высоты собственного превосходства построить здание доверия и воспитания?

«А король-то голый», — не преминули бы сказать сами наши» воспитанники. И мы боимся этого. Ведь они все видят и смеются над нами за нашей же спиной. Чем мы более фальшивы, искусственны и не свободны, тем больше подвергаем себя суровой критике с их стороны. Многие из нас прекрасно изучили правила игры в искренность — как нужно «открывать душу и сердце», «признаваться в своих ошибках», но все это лишь удобные в обращении, но столь же легко разоблачаемые молодежью манипуляции. Лучше вообще отказаться от мнимых поступков, чем содействовать сооружению двойного фасада неискренности.

Давайте будем просто самими собой, такими, какие мы есть на самом деле, в нашей повседневной жизни, и в особенности тогда, когда нас никто не видит. Эту свободу нужно проявлять на каждом шагу, ибо именно она должна быть примером для молодых. Примером должно служить все, что естественно, что исходит от сердца. Точно так же и наши ошибки, неуверенность, страх и сомнения при выборе чего-то лучшего, боязнь перед неизвестным, — все это неотъемлемые свойства человека, далекого от непогрешимости и геройства. Образец — это любая правда, которая заключена в нас самих и которую мы должны научиться раскрывать друг перед другом.

Что же это за правда? Наше лицемерие — правда? Да.

Наша изнурительная работа и будничная серая жизнь? Да.

Так давайте научимся говорить об этой жизни и соотносить ее с жизнью наших детей.

Известно, что на протяжении многих лет учителями и воспитателями становились люди, которым не повезло где-то на другом поприще. И я опасаюсь, что такое положение дел может продолжаться и дальше.

Неужели ситуация настолько безнадежна?

Но если бы педагоги умели прислушиваться к молодежи, не воспринимать враждебно ее ошибки, прощать даже постыдные поступки, мы бы имели прекрасных воспитателей.

Как это сделать в системе сегодняшней школы, возлагающей на учителя прежде всего обязанность прохождения «материала», когда о воспитании, как таковом даже, и мечтать не приходится? Бытует тезис о том, что учитель воспитывает ежеминутно и постоянно, но я полагаю, это всего лишь демагогия. Необходимо — и другого выхода нет — создать в школе иной, отличный от нынешнего климат взаимоотношений. Нужно уничтожить систему принудительного усваивания громадного дидактического материала. Каким образом все это может уместиться в головах наших детей? Время, отведенное для дискуссий с молодежью, должно быть важнее уроков математики или грамматики. Но для такой дискуссии необходимо спуститься с кафедры и по-настоящему влиться в среду учеников, причем не только на время одного урока. Здесь-то и начинаются трудности.

Мы боимся пошатнуть свой авторитет, опирающийся, как правило, на наши теоретические познания. Как?! Подорвать его простыми рассуждениями о жизни?! Нет! Этим нельзя рисковать.

Чтобы говорить с кем-то о жизни, нужно самому видеть жизнь, такой, какая она есть на самом деле. Но на этом круг замыкается. Потому что нам самим не хватает смелости оценивать наш собственный, личный опыт и мы не любим говорить об этом вслух.

В результате мы становимся строгими и неприступными. Лекции о воспитании оборачиваются обычно пустой болтовней, банальными фразами. А пробовали ли вы когда-нибудь читать ученикам лекции о своей жизни? Я этим занимаюсь постоянно, всякий раз, когда встречаюсь с новыми пациентами. И они видят, что я обыкновенный, нормальный человек, с массой собственных проблем, нереализованных желаний и комплексов. После этого им становится легче раскрыться передо мной. Да, сойти с кафедры — это единственный путь стать воспитателем-человеком, таким, которого запомнят до конца жизни, примером скромности, простоты и сердечности, строгости и снисходительности в мелочах.

Я понимаю, что легко написать, труднее взять и немедленно все это реализовать. Часто авторитет учителя серьезно подрывают сами родители, которые при ребенке высказывают о нем много плохих и несправедливых оценок. Да, учителем быть трудно. Это необходимо принимать в расчет, говоря о профессии педагога. Но без трудностей нет удовлетворения.

Взаимоотношения учителей и родителей — это предмет отдельного разговора. Всем хорошо знакомы родительские собрания, на которых обычно зачитываются отметки и произносятся извечные стереотипные формулировки типа: «лодырь, но все-таки способный». Не о таких встречах идет речь. Куда канули встречи, на которых бы шел разговор об общих взаимных трудностях, бедах и радостях? Мы боимся и стесняемся друг друга, мы неискренни и скованны. Родители боятся поделиться своими трудностями с учительницей (мало ли что она подумает, а вдруг это навредит ребенку?). Учитель, в свою очередь, думает: «С какой стати мне открывать им свои проблемы, они еще решет, что я жалуюсь и не справляюсь с работой, что чего-то от них требую». У нас нет друг к другу даже элементарного доверия, а уж о сотрудничестве и мечтать не приходится.

Как же все-таки воспитывать ребенка, стоящего между домом и родителями, с одной стороны, и между школой и учителями, — с другой? Обе стороны подозрительны и лицемерны по отношению друг к другу. Как же формировать молодое поколение, наше «светлое будущее»? Ребенок прекрасно чувствует эту взаимную пропасть и умеет повернуть в свою пользу подобную игру, часто напуская родителей на учителей, и наоборот. А мы легко попадаемся на эту удочку. Молодой человек знает наши слабости и умеет их использовать. Например, он заявляет: «В школе опять ко мне придираются, то ли дело Юрек, у него родители шишки». Сколько было подобных разговоров?!

«Куда же податься? — думает наш ребенок. — Старики не а счет, и школа тоже, никто меня не понимает и даже не пытается это сделать. Значит, нужно самому что-то придумать». Ребенок, который никому и ни во что не верит, который по инерции ходит в костел и не по своей воле должен беседовать с каким-нибудь дедушкой-фронтовиком, такой ребенок, в силу обстоятельств, сделает неверный и легкомысленный выбор. Ведь никто не научил его различать глубинные ценности, до которых нужно докапываться кропотливо, преодолевая и поднимая множество далеко не самых привлекательных пластов жизни. Все, что сейчас получает от нас молодое поколение, низкопробно и поверхностно по своей сути: «рефлексии» в песнях молодежных ансамблей, кашица пережеванных фраз по радио и на телевидении, невразумительные сентенции научных работников, фальшивый энтузиазм молодежных организаций. По-прежнему недостает нравственных авторитетов, которые бы соответствовали запросам молодых.

У нас не хватает смелости дать им возможность сотрудничать с нами на принципах равноправия. Мы боимся трудных вопросов и бескомпромиссных поступков.

Мы боимся, потому что тогда нам, возможно, пришлось бы встать перед необходимостью пересмотра истинности наших позиций, пережить отречение и отступление от мечтаний и идеалов, за которые мы когда-то боролись. Это не по нашим силам и нервам.

Мы рожаем детей, воспитываем их, а вернее, растим … и не более.

Однако не все люди одинаковы, и можно предположить, что среди нас есть много и таких, кто умеет общаться с молодежью на основе подлинного партнерства.

Как этого человека воспринимают другие его коллеги? Здесь смело можно сказать, что жизнь такого человека не из легких. Как правило, он по своей натуре — общественник, фанатик какой-либо идеи, отличающийся от остальных удивительным свойством «неприспособленчества». Ярлык, который навешивают на этого беднягу, в быту, в лучшем случае, звучит в форме мягкосердечного эпитета — «ненормальный», а если пользоваться более наукообразными формулировками, то этого человека следовало бы назвать социально неадаптированным.

Неужели прошли те времена, когда люди, мыслившие нестандартно, могли надеяться на успех и увлечь за собой других, воплотить смелые передовые идеи, ставшие затем вехами в истории наших педагогических достижений?

Если во главе педагогических коллективов не встанут светлые личности, готовые признать чужую правоту, отважные и честные люди, то нам нечего и мечтать о переменах в деле воспитания молодежи. Школа должна учить самостоятельному мышлению, смелости высказываний и одновременно готовности отвечать за последствия неизбежных ошибок. Школа, по-моему, должна быть образцом партнерства молодежи и взрослых, тем местом, где обучают искусству компромиссов и самоотверженности, помощи более слабым, местом, где формируется самолюбие, скромность, искренность и открытость. Учим ли мы всему этому в наших школах?

Как практик, занимающийся молодежью, я хотел бы изложить свой взгляд на это. Меня беспокоит каша педагогическая беспомощность дома и в школе. После нашей неудачной обработки молодые люди выходят непригодными к нормальной жизни. Басю тоже неправильна сформировали, и о последствиях такого воспитания мы узнали из ее дневника.

Невозможно говорить о наркомании, как о чем-то оторванном от реальной действительности. Я считаю, что наркомания — это результат наших собственных убеждений, взглядов и поступков. Я о многом передумал за все эти годы и все больше склоняюсь к мысли, что если все и дальше так будет продолжаться, если в нас самих и в наших отношениях дома и в школе не изменится ничего или изменится немного, то у нас не останется никаких шансов победить это угрожающее явление. Скажу больше: нам грозит мания иного рода — мания инерции со стороны молодежи, мания пассивности, наплевательства и бесконечного недовольства.

Попав на благоприятную почву, все эти симптомы развиваются в болезни типа наркомании, алкоголизма, преступности. Будучи взрослыми, мы обязаны до конца отдавать себе отчет в той ответственности, которая на нас ложится. Наркомания — это итог просчетов воспитания в школе и дома. Для молодежи наркотики становятся средством восполнения, а иногда и просто заполнения пустоты в их жизни.

Хотите знать, почему многие молодые люди так мечтают испытать что-то необыкновенное, захватывающее, как им представляется в их наивном воображении, что-то, что даст им возможность вырваться из повседневности?

Тогда прочтите еще раз дневник Баси. Прочтите все, что скрыто методу строк, и попытайтесь воссоздать картину той реальности, которая окружала эту девочку. Ведь у Баси был дом, родители, о которых она пишет с достаточной теплотой, она исправно ходила в школу и «даже не хватала двойки». Но что из того?

Эта девочка, прекрасно чувствуя фальшивую игру, не без иронии напишет в своем дневнике: «И для» них это, наверное, означает, что все в порядке. Смешно».

Бася в течение нескольких лет одурманивает себя наркотиками. Ее жизнь как бы делится на две части. Внешне она соблюдает минимум правил добропорядочного поведения послушной дочки и школьницы, внутри же у нее с каждым днем остается все меньше того, что связывает ее с окружающим миром. Ее одиночество все нарастает.

Она не ведала, что наркотики окажутся для нее западней. Ни один наркоман этого никогда не знает заранее. Начинается у всех одинаково — ради забавы, из любопытства. Часто это происходит из-за упрямого неприятия того, что предлагаем им мы. Мы кажемся им скучными и неинтересными, уныло и мрачно отбывающими жизнь как повинность, да и мы сами преподносим им эту жизнь как череду бесконечных мучений и жертв. Они не хотят этого и любой ценой стремятся не копировать нас. Они хотят быть другими.

Движение хиппи, которое стало форпостом наркомании, придя к нам, вызвало целую бурю эмоций как среди молодежи так и среди взрослых. Поначалу многие молодые люди видят в этом движении возможность осуществления своих мечтаний. Они свято верят в то, что его символы — любовь, равенство, открытость могут быть реализованы лишь в сообществах хиппи и только через них возможно воплотить в жизнь, кстати сказать, вполне прекрасные лозунги.

Молодые слетаются на них, как бабочки на огонь и… обжигают крылышки, потому что движение это давно уже выродилось.

Я знаю, что в этом пункте я рискую навлечь на себя негодование и возмущение многих молодых людей, которые начнут бурно опровергать мои слова, утверждая, что все это неправда, что хиппизм жив, что это бунт и вполне обоснованный бунт против потребительской позиции взрослых. Согласен — среди молодых людей есть много таких (и я их знаю), кто бунтует против законов взрослых, но при этом хорошо учится и не употребляет наркотики. Однако, к сожалению, это лишь исключение из правила. Правда оказывается намного прозаичнее: польские хиппи в огромном своем большинстве в очень скором времени попадают в ловушку наркомании. И Бася об этом тоже пишет, вспоминая Беату, свою молоденькую шестнадцатилетнюю подругу, с которой они вместе лечились: «Она на самом деле еще не знает, в какое болото ее затягивает. Липнет к старым наркоманам, бродягам. Ей нравится с ними вместе колоться. Обожает хиппов. Когда-нибудь у нее это пройдет, но, наверное, будет уже поздно».

Я питаю огромное уважение к молодым за то, что они умеют выразить, причем нередко прекрасным и необычным образом, свой бунт, но я никогда в жизни не соглашусь санкционировать употребление наркотиков в какой бы то ни было форме. Тяга к наркотикам не свидетельствует об ограниченном воображении. Начинается все с разговоров о том, что они, молодые, с поисков того, что они могли бы сделать самостоятельно, но заканчивается это долгими и бесплодными спорами, полными жалоб и претензий. Несколько пустых фраз, яркие пестрые тряпки и повязка на лбу, и вот им уже кажется, что они настоящие хиппи. А через какое-то время наступает скука, идеи исчерпаны, вот тогда в дело, как правило, вступает наркотик. Это уже конечный этап посвящения в «таинство», некий «ключ к постижению абсолютной истины, к познанию жизни». Первое знакомство с наркотиками — это, как правило, своего рода ритуал. А как же иначе? Хорошая музыка, ненавязчивые уговоры, философия под наркотик — и ты попадаешь как кур в ощип, или, как говорят по-польски, как слива в компот, причем почти буквально, потому что «компот», он же польская «гера», почти всегда и оказывается тем самым первым уколом в жизни.

Это первое знакомство отчасти напоминает первую связь с женщиной — неудачный, но все-таки зачтенный опыт. Второй раз ты делаешь это как бы через силу, третий — тоже, но в четвертый раз, а это случается обычно через пару недель, тебе уже может быть хорошо. Ты принят группой, потому что стал одним из них, таким же, как они. Ты колешься, и, к собственному удивлению, перестаешь принимать близко к сердцу все остальное. Даже если выгонят из школы, даже если умрет кто-то из твоих близких, — все это отступает на задний план, кажется таким мелким и незначительным.

Такая потеря чувствительности наступает постепенно, наркотик воздействует на центральную нервную систему, то есть на мозг, и парализует центры, управляющие высшей эмоциональной деятельностью. Никто из нормальных людей не в состоянии постичь поведение молодого человека, ставшего наркоманом, и никто, тем более взрослые, не в силах его от этого отговорить.

Страсть к наркотикам/ настолько сильна, что нередко должны пройти годи, прежде чем их жертва увязнет в ней до такой степени, что сама захочет от нее спастись, излечиться.

Но, как правило, тогда бывает уже слишком поздно. Пагубная страсть образует настолько сложную систему переплетений! в психике, что преобразование ее в систему нормальных причинно-следственных связей нередки превосходит возможности того, кто хочет помочь больному.

Я должен признаться, что бесконечное число раз меня охватывало отчаяние. Море пациентов было столь безбрежно, а работать надо было с каждым в отдельности и не один год. А как можно посвятить себя целиком кому-то в такой ситуации, когда сотни и тысячи дожидаются в очереди хоть какой-то помощи. Надо рассчитывать на. то, что наркоман сам сумет отыскать смысл жизни без наркотиков. Мы можем только создать ему благоприятные условия, в которых он смог бы реализовать свое решение. Создать атмосферу домашнего тепла, которого когда-то не хватило каждому из них. И это уже само по себе очень много. Может показаться, что здесь нет ничего сложного. Однако в Польше очень мало таких мест, где заблудшая молодежь могла бы учиться нормально жить. В большинстве случаев взрослые лишь делают вид, что предоставляют молодежи свободу выбора. На самом деле по-настоящему мы бы на это никогда не отважились по целому ряду причин, например, из соображений материальной ответственности или правовых предписаний. Хотя в действующем законодательстве и содержится много обоснований этому, но существуют ситуации, когда необходимо проявить смелость, дав молодым реальную возможность испытать себя,

Трудно, к примеру, пытаться воспитать в них честность, не давая им денег на самостоятельные, неподконтрольные покупки. Риск здесь немалый, но без этого нам не удастся изменить наших подопечных.

Когда я начинал работать с наркоманами, тогдашние методы терапии являли собой лишь продолжение системы отношений, господствующих и за пределами больницы. При таком положении и речи быть не могло о приобщении больного к процессу лечения. Он вписывался в установленную систему отношений, а его контакты с теми, кто его лечит и ему помогает, не выходили за рамки шаблонной модели — «пациент — персонал». Этот климат очень точно выведен в дневнике Баси, частой «клиентки» подобных учреждений, приспособленных в те годы для помощи молодым людям, употребляющим наркотики. К сожалению, принимавшиеся меры не давали результате. В жизни самого наркомана в таких условиях практически ничего не менялось, не считая того, что он должен был отказаться от наркотиков, но и это, как мы поняли из дневника, тоже было весьма относительно. От него ровным счетом ничего не зависело, ему все гарантировалось, исходя из принципа «только бы лечился». И он продолжал пребывать в бездействии, апатии, с ощущением собственного бессилия и несостоятельности. Я чувствовал, что так не должно быть, что этих людей необходимо пробудить к действию. Я попытался это сделать, но на меня не переставали давить узкие рамки общепринятых схем. Тогда я решился преодолеть магические границы больничных стен. Это потребовало от меня смелости решиться на такие меры, как самостоятельность, совместное с пациентами управление и обсуждение всех вопросов, но в первую очередь — решиться на доверие к молодым.

Я знаю, как непросто отважиться на такие шаги в отношениях с нормальной молодежью, а ведь здесь речь шла о больных, не ведающих об элементарных жизненных принципах, не имеющих ни малейших организаторских и практических навыков. Многие из них преступники. Я не мог знать заранее, чем это закончится, но все же пошел на риск, веря в то, что это единственный возможный путь.

Так появился первый Дом МОНАРа в Глоскове — небольшое помещение с хозяйственными пристройками и несколькими гектарами земли вокруг. Начало было очень трудным. Мы вдруг оказались предоставлены сами себе. Стали вылезать один за другим все пороки этих ребят, главные изъяны их воспитания. Недоверие вокруг нас сгущалось, все подозрительно и настороженно наблюдали за тем, что там «фанатик Котаньский» делает с молодежью.

Согласно теоретичским обоснованиям широко применявшейся и пропагандировавшейся у нас педагогики, все наше предприятие должно было провалиться уже на следующий день. Однако не провалилось! Вопреки всему, а может быть поэтому, дело пошло. В комнатах появились первые, сделанные своими руками, необходимые для быта предметы, вечерами окна освещались светом уютных домашних ламп. По дому и во дворе стали мелькать хлопочущие по хозяйству, поначалу неумело, первые его обитатели. Кропотливо, день за днем возводился фундамент монаровского сообщества людей, вставших на путь возвращения к нормальной жизни.

Приходилось организовывать и решать буквально все, начиная с того, кто должен идти доить корову, а кто мыть посуду, и заканчивая выработкой правил о лишении права пребывания в нашем доме. Тогда я обнаружил, какие огромные пласты нереализованных возможностей таятся в этих отпетых наркоманах и какие чудеса может творить свобода самостоятельной деятельности. Мы начали с труда, и труд стал основой всей системы. Именно труд, потому что нужно было р

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 11 1213