Лазарев Лазарь Львович 6 страница

"...Осмотр всех технических достопримечательностей Травемюнде длится несколько часов. Затем обе птицы опять вздымаются в обратный путь на Берлин. В промежутке с нами довольно взволнованно разговаривают иностранцы, летевшие на АНТ-9. У них развязались языки, вместо обычных пустопорожних любезностей мы слышим оживленные расспросы, переспросы. Немецкие специалисты откровенно заявляют, что летные качества "Крыльев Советов" оказались для них неожиданностью. И в самом деле, несмотря на то, что моторная группа "Рорбаха" почти на сто лошадиных сил мощнее, чем на нашем самолете, наш показал скорость большую, чем германский: в оба конца поднялся позже и сел раньше. Комплименты оказались не только на словах. Уже в тот же день вечерние газеты поспешили разблаговестить о прекрасном качестве советского самолета. В доказательство справедливости своей оценки печать приводила беседу с германским летчиком, которому Громов на час уступил управление "Крыльями Советов". Германский пилот полностью подтверждал исключительные достоинства АНТ-9".[8]

На следующий день АНТ-9 поднялся с Темпльсгофского аэродрома и взял курс на Париж, Прощание с Берлином было тем более теплым, что советский самолет явились проводить не только официальные лица, но и несколько тысяч берлинских пролетариев. Они пришли с красными знаменами и выстроились вокруг барьера, напоминая, что если достижения советской авиации тревожат врагов Советской России, то радуют и воодушевляют ее друзей во всем мире.

Через пять с половиной часов "Крылья Советов" приземлились на старейшем парижском аэродроме Ле-Бурже. Здесь самолет тоже встречала толпа, но уже полицейских, в форме и без. Самолет тщательно обыскали. Причина выяснилась несколько позже. Оказывается, в газетах появилось сообщение о конфликте на КВЖД. И Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия начала боевые действия против белокитайских войск в районе станции Маньчжурии.

Сразу атмосфера стала тревожной. Конечно, Дальний Восток от Парижа очень далеко, но весь мир следит сейчас за событиями на советско-китайской границе. И вот "Крылья Советов", как бы автоматически, в глазах французов и англичан превратились в близкого и вполне реального представителя технической мощи СССР. И Громов, и Архангельский, и Зарзар, и журналисты отчетливо сознают, что враждебным Советскому Союзу кругам было бы очень приятно услышать о катастрофе или неудаче перелета. К тому же Париж в это время был центром белой эмиграции, люто ненавидевшей Советскую власть.

На Архангельского, как технического руководителя перелета, ответственность ложилась вдвойне. Тем более, что он помнил, как, будучи в Каннах, пообещал французам вернуться во Францию на первоклассном советском самолете. Поэтому Архангельский и бортмеханик Русаков тщательно осматривали машину, готовя ее к перелету в Рим, учитывая, что значительная часть пути будет проходить над Средиземным морем.

Через несколько дней в жаркую солнечную погоду самолет взял курс на Рим. Полет протекал нормально, если не считать жары. Впрочем, находчивые журналисты тут же сняли с себя не только пиджаки, жилеты и галстуки, но и рубашки и ботинки. И так, налегке, долетели до Италии. Здесь АНТ-9 встречала удивительно шумная, экспансивная и гостеприимная толпа. После того как генерал Бальбо, министр авиации, и руководитель делегации Зарзар обменялись приветственными речами, советских гостей пригласили пить пиво в здание аэродрома Литторио.

Последующие несколько дней были заполнены приемами и экскурсиями.

Первые дни советской делегации в Риме были уплотнены до отказа. Архангельский посещал авиационные лаборатории и институты, беседовал со специалистами, обменивался опытом. А между тем ему очень хотелось поскорее закончить дела и как следует посмотреть Вечный город.

Целую неделю советские гости осматривали достопримечательности Рима. Архангельскому больше всего запомнилась экскурсия в Колизей и чрезвычайно пышная и торжественная церемония, когда папа Римский отправился в Ватикан служить мессу в собор Святого Петра. Как объяснил гид, подобная церемония происходила впервые.

Дело в том, что папа Римский подписал с Италией Латеранский договор, по которому Ватикану предоставлялись в стране права суверенного государства. До этого папы никогда не покидали территорию Ватикана, так как до объединения Италии в единое государство город Рим и Римская область принадлежали папе. Когда же Италия объединилась в единое самостоятельное государство со столицей в Риме, то власть папы над Римом и Римской областью была упразднена, за папой признавалась только духовная власть. В знак протеста против этого папы поклялись никогда не покидать пределы Ватикана. И лишь соглашение с правительством позволило папе нарушить эту клятву.

Зрелище было чрезвычайно красочное: средневековые наряды вооруженной алебардами дворцовой стражи Ватикана, рясы священников, мантии кардиналов, казалось, время перенеслось на несколько веков в прошлое.

В последний день дали в честь советской делегации банкет, очень обильный. Во время банкета Архангельский договорился, что завтра рано утром итальянцы выведут самолет из ангара и приготовят его к перелету в Лондон.

После этого у Архангельского появилось твердое убеждение, что на банкетах и обедах договариваться о серьезных вещах нельзя. По крайней мере, с итальянцами. Что же произошло? Вот что об этом пишет Михаил Кольцов. "Из Рима мы вылетели с опозданием на полтора часа. Весь горячий темперамент итальянцев ушел на встречи советского самолета и на торжественные обеды. Поэтому тяжелый самолет пришлось вытаскивать из ангара при помощи отсталой тягловой силы... Не меньше возни было при заводке моторов - на аэродроме Литторио не оказалось запасного баллона со сжатым воздухом, потребного для простой операции".[8]

Наконец, вспотевшие журналисты влезли в самолет и он пошел на взлет.

Борис Ефимов тут же, положив на колени альбом, увековечил в дружеском шарже Архангельского, только что погонявшего журналистов, тащивших самолет из ангара, "Трудгужевая повинность под руководством инженера А. Архангельского" - гласила подпись под рисунком.

Вот наконец Марсель - промежуточная посадка. Однако на аэродроме нет ни представителей властей, ни работников Советского торгпредства. Вообще никого. Из павильона аэродрома вышел человек и изумленно воззрился на самолет. Когда же его забросали вопросами, он, пожав плечами, показал телеграмму из Рима. В ней, неизвестно почему, итальянцы сообщали, что самолет в 6 утра стартовал в... Вену! Не иначе тот, кто ее отправлял, еще не совсем протрезвился после банкета. Оказывается, и администрация аэропорта, и советские представители, как было договорено, приехали из Марселя на аэродром. Но, получив телеграмму, естественно, уехали. Пришлось вновь заправлять самолет горючим, опять-таки при помощи тягловой силы корреспондентов. Из-за этого потеряли еще много времени и только в третьем часу дня наконец взлетели и взяли курс на Лондон.

Погода начала портиться, впереди повисла пелена дождя, видимость ухудшалась. А ведь Громову надо было перевалить через горные хребты перед Лионом. Через час перевалили. Стало смеркаться.

Вдруг Архангельский насторожился: он ощутил какую-то загадочную вибрацию самолета. Громов тоже. И начал отжимать штурвал от себя. Под крылом самолета проплывали верхушки деревьев, но вот лес кончился, и Громов мастерски посадил машину на луг, не выключая двигателей. Архангельский, Русаков и Громов первыми выскочили из самолета и, защищая лицо от струй воздуха от винтов, кинулись его осматривать, но ничего не заметили.

- Давайте-ка сделаем круг, посмотрим, отчего трясет машину, сказал Архангельский.

- Да, с такой вибрацией лететь нельзя, - согласился Громов.

Снова взлетели и сели. Теперь Архангельский смотрел в оба - и увидел. Оказалось, что встречный поток отсосал крышку люка, которая была неплотно закрыта. Приоткрытая крышка образовывала вихрь, который, попадая на стабилизатор, начинал трясти машину. И Архангельский вместе с Русаковым и Громовым надежно прикрутили коварную крышку люка. Потом вновь тщательно осмотрели машину и тут увидели, что лопнул подкос подмоторной рамы центрального мотора. Продолжать полет, прежде чем удастся приварить отскочившую трубку, было нельзя.

В эту минуту к самолету подошел пастух с соседнего поля. Он сказал, что они сели неподалеку от Невера - небольшого городка в 250 километрах от Парижа. Затем пастух вместе с Гарри, который натянул на себя от дождя чье-то кожаное пальто, отправились в город. Минут через 50 они вернулись в сопровождении городского префекта с двумя ажанами. Ажаны и бортмеханик остались сторожить самолет, а остальные пошли в город. Здесь Архангельскому нужно было разыскать владельца авторемонтной мастерской, а Зарзару и Кольцову - на почту, дать телеграмму в Париж и Лондон, сообщив, что ничего страшного не произошло, и самолет завтра по пути в Англию пролетит над Ле-Бурже, чтобы парижане могли убедиться: "Крылья Советов" продолжают перелет.

Уже было совсем темно, когда Архангельский, договорившись с владельцем автомастерской, вернулся к самолету и уселся в салоне в кресло подремать. Журналисты и Зарзар остались ночевать в Невере в гостинице.

Летние ночи коротки. И едва первые лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев, Архангельский открыл глаза, встал, поправил одежду и вышел из самолета. В четыре утра он услышал тарахтенье мотора. К самолету шел грузовичок, за рулем которого сидел хозяин автомастерской.

Архангельский и Русаков быстро помогли выгрузить баллоны с ацетиленом и кислородом, хозяин автомастерской надел защитные очки и зажег горелку.

- Одну минуту, месье, - остановил его Архангельский. Он взял кусок асбеста и накрыл им место возле сварки. Ведь, не дай бог, если не принять мер предосторожности, от пламени горелки может вспыхнуть и мотор, если на него подтекает бензин. Впрочем, сварщик оказался мастером своего дела. В несколько минут он аккуратно приварил подкос. Архангельский осмотрел сварной шов, удовлетворенно кивнул головой и полез в карман за бумажником.

- Сколько я вам обязан, месье? - спросил он у хозяина автомастерской.

- Вообще-то, 15 франков, - сказал он, - но так как работа срочная, да еще ночью, то за это - дополнительно 5 франков. Надеюсь, вам это не покажется слишком дорого?

Архангельский улыбнулся и королевским жестом протянул ему 40 франков.

Тем временем подошли журналисты.

- По местам, - скомандовал Громов, направляясь к самолету.

Меньше чем через два часа Архангельский увидел на горизонте силуэт Эйфелевой башни, украшенной рекламой "Ситроена". Самолет низко прошел над Ле-Бурже, качнув крылом, и повернул на север к Ла-Маншу.

Только что Франция и Англия отметили 20-летие перелета Блерио через Ла-Манш. В английских газетах писали, что Блерио ознаменовал этот двадцатилетний юбилей, прилетев в Лондон на самолете новейшей модели, выпущенном на его собственном заводе. Его встречал министр авиации лорд Томпсон. И тут же газета "Дейли экспресс" ошеломила читателей сенсационным заголовком: "Таинственное советское воздушное судно потерпело аварию. По пути из Рима в Лондон "Крылья Советов" получили серьезные повреждения и сели вблизи французского города Невера. Жертв при посадке не оказалось, по самолет настолько разбит, что продолжать своего пути не может".

В Лондоне "Крылья Советов" встречал Андрей Николаевич Туполев, приехавший туда на авиационную выставку. Вечером за ужином он спросил Архангельского:

- Что у вас было в Невере?

- Подкос подмоторной рамы лопнул. Мы его тут же заварили.

- Только и всего? А я-то уж начал черт те что думать.

- Особенно после того, как утренние газеты увидел?

- Ну да. Хоть телеграмму из Парижа я и получил, но - сам понимаешь. Первый пассажирский самолет. Перед всей Европой.

- Да нет, все в порядке.

- Теперь-то уж точно в порядке. Ты подробней о германских гидросамолетах расскажи. Это нам особенно интересно.

Слушавший внимательно этот разговор, Кольцов понял, что Туполев был твердо уверен, в том, что "Крылья Советов" не посрамят перед Европой честь советской авиации. А после ужина уже сам Михаил Кольцов постоял за честь советской авиации.

"В вестибюле Сесиль-отеля, когда я брал ключ от комнаты, тронули за плечо. Широченный мужчина в котелке с грудью боксера и багровым лицом, улыбаясь от уха до уха, забасил с шотландским акцентом:

- Попрошу вас, сэр, как коллегу-журналиста, поделиться сведениями об этом интересном большевистском перелете.

- Пожалуйста. Для какой газеты?

- Для "Дейли экспресс", сэр.

Захотелось ударить тяжелым предметом. Но в руке был большой лист бумаги, густо испещренный враньем. Я сложил газету и поднес ее молодцу в котелке - тем столбцом, где красовалась заметка о катастрофе с таинственным аэропланом.

- Да, сэр... вышла ошибка. Я надеюсь, что... Ведь вы все-таки прилетели... Можно узнать...

Выставив вперед заметку, я молча наступал с ней, как с оружием. "Коллега" вздохнул, развел руками и, мерно кивая головой, начал пятиться к выходу".[9]

В Лондоне "Крылья Советов" стали сенсацией. Множество людей стремились взглянуть на советский самолет, который якобы потерпел катастрофу. Авиационные инженеры хвалили машину. Короче говоря, сенсационная шумиха, раздутая вокруг "Крыльев Советов" враждебной пропагандой, теперь неожиданно обернулась против антисоветчиков.

Путь домой лежал через Берлин и Варшаву. Теперь уже все спешили в Москву. Прилетели они днем на Центральный аэродром, который был заполнен народом. Развевались флаги, над толпой рдели транспаранты с приветственными лозунгами. Гремел военный оркестр.

Среди встречавших находились первый руководитель Главного управления авиационной промышленности Наркомтяжпрома Петр Ионович Баранов, Туполев, цаговцы, а неподалеку от них Архангельский увидел мать, братьев и тут уже не умом, а сердцем ощутил, что наконец-то дома. И огромное напряжение, которое держало его все недели полета, исчезло. Он внезапно почувствовал усталость. Но эта была усталость победителя.

Ожидание мечты

Архангельский не смог сразу подойти к матери и братьям - на аэродроме шел летучий митинг. А когда медные трубы кончили играть "Интернационал", он, наконец, сойдя с трибуны, угодил в кольцо корреспондентов.

- Так что, товарищ Архангельский, буржуазия писала, будто в Невере "Крылья Советов" разбились? - услышал он вопрос.

- Так это же Невер... ные сведения.

Корреспонденты дружно захохотали.

В Москве его ждали не только мать и братья, но и невеста, та самая Тата Ушакова, которая когда-то отважилась подняться на бомбардировщике. Осенью 1929 года они поженились.

Перед АГОСом в начале 30-х годов сразу стояло несколько очень сложных задач. Прежде всего, надо было обеспечить, причем в весьма сжатые сроки, серийный выпуск ТБ-1 и ТБ-3. Может возникнуть вопрос: а причем здесь конструктор? Казалось бы, он свое дело сделал. Опытную машину сдал. Остальное - дело промышленности. В лучшем случае за ним остается авторский надзор.

Формально это так. Но если автор устраняется от внедрения в серию своего детища, то неминуемо сам процесс серийного освоения растянется на долгие годы. Причем нет никакой гарантии, что серийная машина, как небо от земли, не будет отличаться от опытной в худшую сторону. Поэтому-то никогда авиаконструктор не остается в стороне от серийного производства.

Вот почему туполевцы проявляли такой напряженный интерес к серии своих бомбардировщиков. Но вместе с тем оставалась основная задача АГОСа - создавать новые самолеты не постепенно, а сразу. Ведь именно в период с начала 1930 года и до конца 1934 года АГОС выпустил несколько совершенно различных по типу самолетов. Короче говоря, объем работ оказался исключительно большим. Возникла вполне реальная опасность, что конструкторы начнут зашиваться.

И чтобы этого не произошло, Туполев снова продемонстрировал мудрость своей стратегии в организации конструкторских работ.

Прежде всего, в 1927-1928 годах он "поселил" в АГОСе целое конструкторское бюро серийного завода, который по решению правительства должен был начать производство ТБ-1.

Заводские конструкторы с ходу включились в работу над ТБ-1. А работы было достаточно. Кое-каких рабочих чертежей для опытной машины в АГОСе не делали. Сначала конструктор давал эскиз, а потом на словах объяснял рабочему, как надо выполнять операции.

Рабочие же чертежи на следующий бомбардировщик ТБ-3 делались непосредственно в конструкторском бюро серийного завода. Изготовление деталей и сборка машины велись по этим чертежам при непосредственном участии туполевцев.

Но то, что можно сделать в опытном производстве, когда строится единственный самолет, совершенно недопустимо на серийном заводе. Так что Туполев снова убил двух зайцев: познакомил заводское КБ с новой машиной и, по сути дела, их руками подготовил недостающие чертежи, без которых нельзя было начинать работу по серии.

Что касается выпуска новых самолетов, то ими были и многоместный истребитель АНТ-21 с экипажем из трех человек, и гидросамолеты морской авиации для ВМФ, и уникальный самолет, способный поставить рекорд дальности перелета, АНТ-25-РД, и новый пассажирский самолет "Правда", и самый большой самолет - флагман агитэскадрильи "Максим Горький".

Как же справиться с таким объемом работ? Туполев вновь находит оптимальное решение. Он создает бригады. Каждый самолет делает бригада - КБ в миниатюре - со своим руководителем. Так, гидросамолетами занималась бригада И.И. Погосского. Над проектом РД трудился П.О. Сухой, впоследствии известный конструктор. Над самолетом "Правда" Архангельский, над "Максимом Горьким" - и Петляков, и Туполев.

Но организация бригад вовсе не означала, что дружный коллектив АГОСа попросту раздробили на несколько изолированных групп. Бригады были обязаны помогать друг другу. Так, например, в создании АНТ-25-РД участвовали все бригады в соответствии с их прежней специализацией. Туполев дал общий начальный вид самолета и руководил работой. Бригада Петлякова делала центроплан и вела аэродинамику, бригада Некрасова консоли крыла, оперение и объединяла расчеты прочности. Бригада Сухого - фюзеляж и шасси. Кроме того, Сухой объединял всю работу по машине.

На "Максиме Горьком", уже по установившейся традиции, Петляков и Незваль делали крылья, а Архангел (так Туполев сокращенно именовал Архангельского) - фюзеляж.

Но главное, чем Архангельский занимался в это время, был самолет АНТ-14 "Правда" - флагман агитэскадрильи "Правда".

Агитэскадрилья "Правда" возникла не столько с целью агитации, сколько по соображениям производственной необходимости. Нужно было срочно доставлять матрицы в те города, где начали печатать центральные газеты и, в первую очередь, "Правду".

Вот поэтому-то впервые матрицы газетных полос стали перевозить на самолетах. Сначала в Ленинград, потом в другие крупные центры страны. Кстати, по предложению Михаила Кольцова, который страстно увлекался авиацией, наиболее сообразительные и шустрые спецкоры начали пользоваться попутными самолетами с матрицами для выполнения срочных заданий редакции. Потом, опять-таки по инициативе Кольцова, стали ходить на курсы в аэроклуб, а некоторые, и в том числе сам Кольцов, закончили учебу. Прилет самолета использовали для того, чтобы продемонстрировать его людям, покатать на нем как можно больше пассажиров, а главное - дать почувствовать, что воздушный флот кровное детище советского народа.

Прославленный летчик Михаил Владимирович Водопьянов - один из первых Героев Советского Союза, сам водил самолет эскадрильи "Правда". Численность эскадрильи все возрастала. В ней даже был самолет АНТ-9 "Крокодил", названный в честь популярного сатирического журнала. Он отличался от других аэропланов тем, что художники разрисовали его фюзеляж под крокодила. Самолеты были различные и разнотипные.

Туполев всегда проявлял очень большой интерес к пропаганде авиации, естественно полагая, что не только важно крепить оборону страны и ее аэрофлот, но и воспитывать в народе чувство гордости за свою авиацию. Вот почему он дал задание Архангельскому разработать на базе бомбардировщика ТБ-3 большой пятимоторный пассажирский самолет.

Работала конструкторская бригада Архангельского очень дружно. И способствовала этому та скрупулезная тщательность во всем, которой Архангельский отличался с детства и что особенно пригодилось ему в годы работы с Жуковским, а потом с Туполевым. Эта скрупулезность и аккуратность объяснялись тем, что в авиации нет мелочей, что в воздухе любой пустяк может стать причиной аварии и даже гибели машины и экипажа.

Но самой по себе скрупулезности и аккуратности мало, чтобы проектировать не просто новые, а уникальные по тем временам аэропланы. Тут необходим талант, причем дерзкий талант. Но дерзкий талант приведет к удаче только в том случае, если конструктор понимает и степень риска - а он неизбежен во всяком новом деле, и тем более в авиации, - и меру ответственности. Потерять опытный самолет, допустив какую-нибудь ошибку, проще простого. Но вместе с гибелью самолета будет похоронена и та новая идея, что заложена в конструкции аэроплана. Поэтому скрупулезность в работе - необходимая мера предосторожности, страхующая будущую эффективность новой идеи конструктора.

Но в конструкторской работе, как и во всякой творческой работе, людей увлекает широта замысла, необычность, оригинальность решения задачи. Именно это психологически настраивает человека на гордую мысль о том, что он первый решает проблему. В свою очередь, такая эмоциональная окраска работы побуждает инженера работать, не считая ни времени, ни сил. Главной чертой Архангельского в отношениях со своими конструкторами была задушевность. Обычно он обращался к людям со словами "дорогой" или "голубчик". Людей малознакомых он называл по имени-отчеству и ни в коем случае не по фамилии, так как это отдавало бы начальственным формализмом. Говорил всегда спокойно, никогда не повышая голоса. Не упускал случая пошутить. Был всегда внимателен и вежлив. Его все уважали как руководителя бригады. И очень любили.

Без этого вряд ли можно было в считанные месяцы построить АНТ-14 в 1931 году.

Самолет получился прямо-таки по тем временам огромный. На 32 пассажира, не считая 5 человек экипажа. Газеты с упоением описывали просторный пассажирский салон, по размерам напоминающий трамвайный вагон, буфет и прочие удобства. Четыре мотора размещались на крыльях, а пятый - в носу фюзеляжа. И хотя суммарная мощность двигателей была не очень велика для такого большого самолета - всего 2400 лошадиных сил, еще сказывалась слабость отечественной авиамоторной промышленности, АНТ-14 легко взлетал даже с небольших аэродромов, так как длина разбега у самолета равнялась 250-300 метрам. Крейсерская скорость "Правды" равнялась 200 км/час, а давая форсаж двигателям, он достигал скорости 236 км/час. А это уже заслуга аэродинамиков, создавшего его коллектива Архангельского. Почти десять лет провел в воздухе самолет "Правда". За это время он перевез около 40 тысяч пассажиров, А когда ресурс машины кончился, самолет привезли в Центральный парк культуры и отдыха в Москве и... сделали в его салоне кинотеатр, где демонстрировались короткометражные фильмы.

Общий подъем авиации в стране в эти годы остро поставил проблему инженерных кадров в самой авиационной промышленности. В то время Академия воздушного флота имени Жуковского готовила военных инженеров, а гражданских инженеров - МВТУ на одном из факультетов. И ни тех, ни других не хватало. Поэтому Центральным Комитетом партии было решено тысячу военных авиаинженеров направить на первых порах на работу в промышленность. Чтобы представить всю значимость деятельности "тысячи", необходимо упомянуть, что среди них были Чкалов и Громов. Однако это было паллиативным решением, хотя в счет "тысячи" в действительности было направлено несколько тысяч человек. Среди них были такие впоследствии выдающиеся советские авиаконструкторы, как Ильюшин, Яковлев и Микоян. Однако военных инженеров в частях ВВС не хватало, и впоследствии было решено, что выпускников Академии воздушного флота имени Жуковского будут в основном направлять в авиацию.

Для обеспечения кадрами промышленности в 1930 году на базе факультета МВТУ был организован Московский авиационный институт. На первых порах он числился за Наркомвоенмором, а позже перешел в систему Главного управления авиационной промышленности ГУАПа Наркомата тяжелой промышленности.

Но и эти меры партия сочла недостаточными. Была проведена и партийная, и профсоюзная мобилизация студентов-коммунистов. "Тысячники"-коммунисты и "профтысячники" направлялись на учебу в военно-инженерные учебные заведения и на работу в научно-исследовательские институты и заводы ГУАПа.

Только благодаря таким энергичным мерам, предпринятым Центральным Комитетом партии, удалось в считанные годы решить в авиации проблему руководящих и инженерных кадров, без которых невозможно было бы "летать выше всех, дальше всех, быстрее всех".

Среди мобилизованных "парттысячников" оказался и 26-летний демобилизованный комвзвода Александр Кобзарев, впоследствии заместитель министра авиационной промышленности, профессор, доктор технических наук. Вообще Шура Кобзарев, родившийся в семье потомственных железнодорожников, под Рязанью, об авиации никогда не мечтал, хотя с детства интересовался техникой. Этот интерес и привел его в техникум механизации сельского хозяйства. А потом служба в Красной Армии на Дальнем Востоке, в то время, когда начался конфликт на КВЖД.

Затем участник боев Кобзарев вместе с группой демобилизованных красноармейцев приехал в Москву продолжать учебу в институте. Поступил в машиностроительный институт имени Ломоносова, где готовили специалистов по тракторам и автомобилям, а также двигателистов. В 1931 году его вызвали в Московский обком партии - Шура в это время работал на Люберецком заводе сельхозмашин имени Ухтомского - и направили по мобилизации на работу в ЦАГИ. Днем он должен был работать, а вечером учиться.

Через несколько лет Кобзарев не только получил диплом инженера, но и стал начальником цеха на опытном заводе в ЦАГИ.

Вот так, в напряженнейшей работе, а у Туполева другой работы не было, ковались кадры будущей авиации. И только лишь благодаря напряженному труду десятков тысяч людей удалось выполнить поставленные перед авиационной промышленностью задачи.

27 февраля 1932 года с аэродрома завода должен был взлететь первый серийный ТБ-3.

Туполев отрядил Незваля, который и без того чуть ли не каждый день бывал на заводе, проследить за первым полетом первой серийной машины.

Рано утром Незваль отправился на завод. Подойдя к сборочному цеху, он увидел бомбардировщик. Самолет был густо облеплен рабочими, вокруг которых суетились мастера. Из каждого люка торчали чьи-то ноги. Капоты моторов вместо стандартных замков были прикручены проволокой. По первому впечатлению на самолете надо было работать еще неделю, а то и две, прежде чем он полетит.

Работавшие на бомбардировщике вдруг заметили большой черный лимузин, который плавно подъехал к самолету. Из машины вышел Серго Орджоникидзе в папахе и бекеше с барашковым воротником. С Орджоникидзе рабочие завода неоднократно встречались - ведь товарищ Серго, как его все называли, в прямом смысле этого слова, был не только наркомом, но и горячим энтузиастом авиации. Он всегда присутствовал на испытаниях новых машин, провожая их в первый полет. И создатели самолетов видели в том заботу об авиации и Центрального Комитета партии, и Политбюро, членом которого был этот замечательный большевик, соратник самого Ленина. Готовностью серийного самолета к первому полету Серго интересовался еще до окончания его постройки. И, не дожидаясь приглашения, решил по своей инициативе приехать, чтобы посмотреть на машину вне "парадной" обстановки.

Орджоникидзе дружески поздоровался с инженерами и рабочими, хлопотавшими около машины, и начал неторопливо прогуливаться вокруг самолета, чтобы не отвлекать механиков и слесарей от подготовки к старту.

Через пятнадцать минут к Орджоникидзе, запыхавшись, подбежал директор завода Сергей Петрович Горбунов, одетый в легкое пальто и кепку. А мороз на дворе был верных градусов 20-25.

Горбунов очень быстро замерз и предложил Орджоникидзе зайти в кабинет, чтобы в тепле дождаться, когда самолет будет готов к полету.

Но Орджоникидзе в ответ на просьбы отрицательно покачал головой и продолжал ходить вокруг самолета.

Надо сказать, что присутствие Орджоникидзе мгновенно подействовало на рабочих. Все стали быстрее поворачиваться, прекратились ненужные споры, и в итоге через три часа самолет уже был готов к полету. К этому времени приехал и Петляков, чтобы принять участие в первом полете.

К машине поспешили заводские испытатели. С грохотом заработали все четыре мотора, поднимая снежный вихрь, и тяжелый самолет неторопливо стал выруливать на взлетную полосу.

Орджоникидзе, окруженный большой группой рабочих и инженеров, внимательно следил за взлетающим самолетом, который с ревом пронесся по взлетной полосе, потом чуть завис над землей и, наконец, стал набирать высоту. Когда самолет успешно выполнил полет и произвел посадку, Орджоникидзе выслушал рапорт пилота, попрощался со всеми и уехал. ТБ-3 стал на серию.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒