Опять к полюсу

Опять к полюсу

Октябрь 1937 года. На Земле Франца-Иосифа наша экспедиция выжидала погоды, чтобы вылететь на поиски самолета Леваневского.

День становился все короче. Он продолжался всего три часа. Неумолимо надвигалась полярная ночь.

Погоды все не было. Часто сутками свирепствовала пурга. А когда она кончалась, нависали густые поземные туманы. Мы ориентировались на лунные периоды, резонно полагая, что с появлением луны наступит небольшое прояснение и можно будет вылететь к полюсу.

Каждый вечер командный состав экспедиции собирался на разбор погоды вокруг синоптической карты. И каждый раз синоптик докладывал, что о вылете не может быть и речи. Еще 5 октября по карте погоды намечался подход к Земле Франца-Иосифа области высокого давления. 6 октября установился антициклон.

Так как у нас почти не было ночного аэродромного оборудования, а посадка темной ночью, да еще в плохую погоду, была делом рискованным, нам оставалось вылетать ночью с таким расчетом, чтобы обратно на остров Рудольфа придти днем. Начали готовиться. Это была последняя надежда слетать к полюсу.

Ночью собрались для окончательного решения. Вылетать или нет? Синоптик докладывал, что через семь-восемь часов этот антициклон пройдет, и остров Рудольфа вновь закроют низкая облачность и туман. Возвращение будет отрезано. Все склонились над синоптической картой. Мне казалось, что так быстро область повышенного давления не может пройти или, во всяком случае, будут отдельные разрывы и прояснения, если не [123] да самом острове Рудольфа, то поблизости. И уж, конечно, небольшой район хорошей погоды должен быть где-либо на архипелаге Франца-Иосифа.

При разборе синоптической карты синоптик еще раз высказался против полета и категорически заявил:

— Лететь ни в коем случае нельзя.

— Ваше мнение? — спросили меня.

— Я за полет! Необходимо вылететь во что бы то ни стало. И если Рудольф будет закрыт, что мне кажется мало вероятным, то надо искать посадку где-либо на соседних островах. Для этого необходимо выставить в ряде пунктов архипелага Франца-Иосифа специальные дозоры, которые сообщали бы погоду и готовность к приему самолета. Самолет может сесть на одном из открытых островов. А при удобном случае — перелетит на Рудольф. Лететь надо, лучшей погоды мы не дождемся.

— Ну, а ты как, Михаил Васильевич?

Водопьянов до этого молчал. Он подумал и сказал:

— Лететь можно. Где же ее искать, хорошую-то погоду?

Разгорелся горячий спор. Молоков, Мазурук, Алексеев были против, мы с Водопьяновым — за вылет. Я настаивал, что погода быстро не может перемениться, где-нибудь на Земле Франца-Иосифа найдутся районы, если не с хорошей, то с вполне приемлемой погодой. Внес предложение — одному тяжелому самолету вылететь на землю Александры, другому — на остров Грюенбиль. Маленькие самолеты полетят на остров Райнер.

Эти самолеты должны сесть на островах, приготовить аэродромы, раскинуть радиостанции и непрерывно сообщать о состоянии погоды. На каком-либо из этих пунктов мы сможем сесть.

Синоптик яростно утверждал, что лететь невозможно. Мы с Водопьяновым стояли на своем.

— Вы считаете, что надо вылетать? — обратились к нам.

Мы еще раз ответили утвердительно.

— Ну, так летим!

Все стали одеваться. Мазурук получил распоряжение готовить машину и вылетать в район земли Александры, Алексеев — на остров Грюенбиль. Легкие машины готовились к полету на остров Райнер. [124]

По телефону на аэродром передано распоряжение разогревать моторы нашего корабля. Мы должны были вылететь около трех часов. Алексеев и Мазурук вылетели тотчас после наступления светлого времени. Вездеход, доотказа набитый людьми, приборами, рюкзаками и другим снаряжением, пошел от зимовки на купол. Он медленно взбирался на крутую гору купола. Морозная, ясная, звездная ночь. Луны не видно. Мы кутаемся, закрываем лица высокими воротниками шуб.

Ехали молча. Изредка кто-нибудь из нас покрикивал от мороза и хлопал рукавицами, чтобы разогреть окоченевшие руки. Никому не хотелось говорить. Всем почему-то казалось, что этот перелет затевается «зря» и что назревают какие-то большие неприятности.

На аэродроме подготовка шла полным ходом. Маленький прожектор, установленный на крыше аэродромного домика, освещал наш самолет. Он четко выделялся на черном фоне суровой ночи. Было холодно, но оживленно. В темноте люди часто не узнавали друг друга — так все заиндевели от мороза. Меховая одежда покрывалась слоем инея. Часто бегали к аэродромному домику, где жарко топилась печка и можно было обогреваться.

Трудно различать в полярной ночи, что делается с погодой. Но казалось, что запад уже начинает закрываться облачностью. С подготовкой корабля спешили. Ко мне часто подходил то один, то другой участник экспедиции и, указывая на запад, говорил предостерегающе:

— Закрывает!

— Ничего, поспеем.

Мы с Водопьяновым беспокоились, как бы не остановился вылет, и поэтому часто затевали разговор, стараясь рассеять сомнения и убедить всех, что вылететь успеем и если не на острове Рудольфа, то где-либо на других островах сядем благополучно. Один за другим нагревались моторы. Предстоял серьезный путь. Я несколько раз проверил всю гироскопическую и астрономическую аппаратуру, настроил и наладил на-днях сконструированный звездный компас, опробовал всю радиоаппаратуру.

Все было готово, все было в порядке. Можно трогаться в путь. [125]

Когда все четыре мотора были запущены и подкатил трактор, чтобы стронуть нас с места, собрались все обитатели острова Рудольфа. Но проводы были не особенно бодрыми. Скорее — наоборот. Каждый словно хотел сказать: «бросьте-ка, друзья, свою затею». Чувствовалась какая-то затаенная тревога.

Полет действительно был сложным. Кругом — ночная чернота. Дальше 20—50 шагов ничего не видно. Небо и земля слились. Лишь наверху ярко блещут звезды. Кажется, вот закрой их облаками — и в воздухе будет невозможно представить, где земля, где небо.

Кабины самолета были ярко освещены. За левую лыжу был прицеплен трос трактора. Всеми четырьмя моторами и трактором мы, наконец, оторвали примерзшие лыжи и тронулись с места. Два механика ловко отцепили трос. Мы подрулили самостоятельно. В окна было видно, как машут руками прощающиеся с нами друзья. Самолет медленно рулил к старту. Только бы оторваться! Нагрузка — 25 тонн! Кругом ничего не видно. Поднимемся ли? Дан полный газ моторам. Пошли!

Моторы ревут. Мы побежали под гору в зияющую темноту, в грозную, черную пропасть. Машина бежит долго, подпрыгивает, слегка ударяется лыжами о твердый снег. Разбег кажется невероятно долгим. Но вот машина медленно, неохотно отделяется от земли. Мы погружаемся в темную ночь. Мы летим.

Набрав 300 метров, разворачиваемся, заходим немного южней радиомаяка и ложимся на курс. Я даю команду механику выбросить ракету. Большая ракета медленно спускается на парашюте, ярко освещая поверхность льда под ними.

Летим над зимовкой. Как только погасла ракета, ни зимовки, ни аэродрома не видно. В 3 часа 32 минуты мы легли на курс к Северному полюсу. Сильный мороз. Он дает себя знать даже в закрытой кабине. Мы уже на высоте 1100 метров. Уверенно подвигаемся вперед со скоростью 178 километров в час. Лишь по звездам можно составить представление о положении земной поверхности. Но по мере продвижения вперед попадаются облака, которые постепенно закрывают и этот единственный для нас ориентир. Постепенно переходим к полету по приборам. Становится чуть-чуть светлее. Полярная ночь сменяется полярными сумерками. [126] Еще через полчаса доходим до 86°50' широты и 58° долготы. Все небо покрыто облаками. Они свисают сверху, мощной густой громадой опускаются к земле и как бы увлекают нас за собой вниз.

Отказало радио. Я иду в радиорубку. Сима Иванов занят ремонтом. Он отъединил все проводники, меняет лампы, ищет повреждение. Голыми руками ощупывает «внутренности» передатчика, не замечая сильного мороза. Мы не мешаем ему. «Сима наладит», — думает каждый про себя. А облачность давит нас все ниже и ниже. Мы уже спустились до 500 метров. Кругом ничего не видно. Лишь изредка промелькнет лед с большими разводьями.

В 7 часов 30 минут мы достигли 88° 15' широты и 58° долготы. Облачность вынудила итти на высоте 100 — 200 метров. Внизу мелькают лед и вода. Посадка невозможна. Сильный туман окончательно прижимает нас к земле. Мы переходим на бреющий полет. Высота доходит порой до 30 метров. Под самолетом мелькают ледяные поля, большие районы мелкого и крупного битого льда, зияющие разводьями. И все это близко, под самым крылом самолета.

Ледяной покров океана выглядит необычайно. Не таким мы видели его в свой первый полет весной. Лед почти лишен снега. Нет больших ледяных полей. Преимущественно молодой лед.

— Как радио? — спрашивает Водопьянов.

— Сейчас исправят.

— Радио не работает, погода ни к чорту, итти становится невозможно, — говорит он.

— Пройдем еще. Немного осталось.

— Да ведь радио не работает. Случись что-нибудь, что будем делать? Нет, надо поворачивать, — ворчит Михаил Васильевич.

— Подожди, сейчас узнаю, — говорю я и вхожу в радиорубку.

Я не спрашиваю Иванова, как с радиостанцией. Все снято и разобрано. Понятно и так.

— Сейчас заработает, — говорит Сима, увидя меня.

Я возвращаюсь, стараясь проскользнуть в штурманскую рубку. Но Водопьянов останавливает, кладя руку на плечо.

— Ну, как радио? [127]

— Сейчас заработает, — тихо отвечаю я.

— Работает? — не расслышав, кричит Водопьянов. Я нерешительно киваю головой. Мы летим вперед.

Вести самолет становится все труднее. По мере приближения к полюсу один за другим выходят из строя приборы. Уже давно не работает магнитный компас. Почти не слышно радиомаяка. Ничего не слышно на радиокомпас. Звезд не видно. Пробираемся, базируясь главным образом на гироскопический полукомпас.

Наш рейс походит на скачки с препятствиями. Идя бреющим полетом, мы вдруг неожиданно упираемся в полосу наземного тумана. Тогда забираемся немного повыше над океаном, чтобы пробить туман. Потом вновь спускаемся до бреющего полета. Под нами мелькают льдины и разводья. В таких условиях посадка не может кончиться благополучно.

Но полюс все ближе!

В 8 часов 34 минуты наш флагманский корабль вновь на Северном полюсе.

На этот раз мы попали сюда в конце сумерек. Они продлятся еще два дня. После этого наступит полная полярная ночь. Туман рассеялся. Над нами сплошная слоистая облачность, высотою примерно 500—600 метров. Мы взбираемся повыше. Хорошая видимость ограничена только сумерками. Но все-таки можно видеть по сторонам не менее чем на 15—20 метров.

Над самым полюсом мы сломали курс влево на 45° и, отойдя в сторону на 25 километров, вновь пошли прежним направлением с намерением пройти до 87° по ту сторону полюса, в вероятный район приземления корабля Леваневского.

Весь экипаж внимательно проглядывал полюсные льды и разводья, над которыми летел самолет. Однако на широте примерно 88°5' по ту сторону полюса сплошной туман и мощная облачность преградили нам путь и заставили отклониться от полюса на 88°. Продвигаться вперед не было возможности, да и не было надобности. Пришлось повернуть назад к полюсу. Самыми трудными были вопросы ориентировки. Кругом серая мгла, ни солнца, ни луны, ни звезд. Обычные приборы не работают. На радиосредства положиться нельзя. Честно работает только один гироскоп. Теряется всякое представление о направлении. После двух-трех поворотов, двух-трех [128] изменений курса трудно представить, откуда ты пришел, где остров Рудольфа, а где Америка. Всюду серая однообразная мгла. Внизу лед и вода, сверху свисают огромные густые, темносерые клочья облаков.

Подходим вновь к полюсу. Вдруг резко заработала стрелка радиокомпаса. Она энергично прыгает из стороны в сторону. Я, обрадованный, пытаюсь настроить ее на станцию Рудольфа. Но компас, как неожиданно заработал, так же неожиданно и замолк.

По гироскопическому компасу берем направление с полюса на остров Рудольфа.

— А Рудольф-то мы найдем? — спрашивает меня Водопьянов.

— Найдем, — уверенно отвечаю я.

— В какой хоть он стороне-то?

Я показываю.

— Ничего не понимаю, — пожимая плечами, заключает Водопьянов.

Мы идем над облаками. Верхняя кромка их по мере нашего продвижения подымается все выше. Определяю, что на высоте дует сильный попутный ветер. Когда мы шли к полюсу, облака давили нас книзу, а на обратном пути облачность заставляет нас подыматься все выше и выше. Мы уже достигли двух тысяч метров.

Светлеет. На горизонте зарево от солнца. Оно сейчас на 7° под горизонтом, но лучи его все же видны. Приходит мысль запеленговать центр этого зарева, рассчитать азимут солнца и таким образом проверить, правильно ли идем. Этот метод, едва ли кем-либо применявшийся, дал нужные результаты.

«Удачно!» — думаю я.

Теперь я уверен, что идем правильно и на остров Рудольфа попадем точно.

На высоте трех тысяч метров значительно холодней, и мы снова мерзнем. А облачность впереди нас простирается еще выше. Мы лезем вверх. Наша высота — 3600 метров. Высота облаков — 4600 метров. Мы погружаемся в облака. К счастью, этот слой оказался небольшим. Мы скоро вышли из него. Стало уже светло.

В 11 часов 30 минут мы смогли погасить свет в кабинах. Начался короткий день Земли Франца-Иосифа. Вот уже слышен маяк. Заработал радиокомпас. Стало веселей. Сима Иванов давно исправил свою радиостанцию. [129] Он аккуратно приносит мне сводки о погоде. Рудольф сообщил, что погода у него хорошая, ясная. Мы подходили к архипелагу острова Франца-Иосифа. Погода становилась лучше. Мы быстро оставили позади огромные облачные образования и, наконец, вышли в район безоблачной, хорошей погоды.

Радиостанция работает отчетливо и ясно. Значит, остров Рудольфа близко. Показалось солнце. Оно почти на горизонте. А вот и белые шапки гор острова Рудольфа. Остров выглядит красиво. Кругом чистая вода, а над ней возвышаются огромные белые громады острова. Дальше на юг виднеются такие же снеговые шапки. Это другие острова архипелага.

— Белая Земля! — кричит мне кто-то из кабины. — Мы вышли на острова Белой Земли, а не на Рудольф.

Я улыбаюсь и молчу. Мы идем прежним курсом и упираемся в зимовку. Внизу раскинулся аэродром, веселый, оживленный. Все приготовлено для посадки. Нас ждут.

Радость встречи. Объятия, поцелуи, поздравления. Нас забрасывают расспросами.

— А ты, детка, боялся, — улыбаясь говорит Водопьянов синоптику.

Синоптик, радостный, довольный, пожимает плечами и трясет маленькой заиндевевшей бородкой. [130]

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒