КИЛЕ БАМБА И ЛОЧА-БОГАТЫРЬ Нанайская сказка

КИЛЕ БАМБА И ЛОЧА-БОГАТЫРЬ Нанайская сказка

Наверно, не так давно это было. Жил на Амуре Киле Бамба — нанайского народа человек, силы богатырской человек Киле Бамба.

От простой женщины родился Киле. Только, видно, добрые черти ему помогали, что быстро он вырос. Еще соску Киле сосал, а уже со зверем схватился.

Ушла как-то мать из дому. Дверь бревешком приперла, чтобы не открылась. Сколько времени по соседкам ходила — не знаю, а только через раскрытое окно вскочил в дом Бамбы тигр.

Услыхали соседи рев тигра. Услыхали, как заплакал маленький Бамба. Кинулись родичи кто куда: как же можно не бежать, коли в деревню тигр пришел!

Поплакал Бамба и затих.

«Ну, — думают родичи, — пропал маленький Бамба, утащил его тигр в тайгу!»

Прибежала мать домой.

А Бамба на спине лежит, носом пузыри пускает, полосатым тигриным хвостом играет. А тигр рядом с его люлькой лежит: задавил его маленький Бамба и хвост оторвал. Вот так Бамба!

Увидел он мать, вытащил соску изо рта.

— Ну, беда, — говорит, — сколько зверей развелась, спать не дают, в окна прыгают. Видно, придется мне, — говорит, — за них самому взяться, коли нет в деревне мужчин!

Встал Бамба на ноги. Отцовское копье в руки взял, прикинул. «Маловато!» — говорит. Обеими руками за копье взялся, нажал, пополам сломал. «Плоховато!»— говорит. В тайгу пошел, левой рукой молодую лиственницу взял, набок свернул, с корнем вырвал, сучья ободрал, землю отряхнул, попробовал — удобно ли? «Легковато! — говорит. — Ну, да раз другого нет, ничего не поделаешь — и это пригодится».

Смотрят на него родичи, диву даются — в кого уродился! Не было еще таких нанаев. И уже не Киле Бамба его называют, а Мерген Бамба, богатырь Бамба.

А Бамба такой охотник стал, что лучше и быть не может. Бамба только из дому выходит, еще на охоту собирается, а за девятью сопками, за девятью озерами звери в норах просыпаются, с летками прощаются, знают — от Бамбы не уйти!

Бамба острый глаз имеет: один раз взглянет — сразу скажет, сколько серебристых волосков на спине у чернобурки, сколько белых у нее в хвосте. Бамба острый слух имеет, прислушивается, говорит: «За девятью реками да за девятью ручьями соболята пищат. Значит, там ставить капкан надо».

Бамба силу имеет: сто дней без отдыха зверя добывает, одну ночь проспит — и еще сто дней зверя бьет.

Бамба ест здорово: утром — косулю, на обед — сохатого, за ужином медведя съедает! По животу себя погладит: «Съел бы еще, да на завтра оставить надо!»

Бамба зверя бьет: один стреляет — десять охотников добычу собирают. С охоты ребенок идет — за ним целый поезд собачьих упряжек едет: пушнину везут.

Вот так Бамба!

Добрый Бамба был. Услышит, где-то в деревне ребенок плачет, — пойдет скажет: «Ты чего ревешь? На тебе лаха пукани. Играй». Рыбий пузырь даст ребенку, станет тот по пузырю ладонью стукать, шум поднимет, плакать перестанет. Столько Бамба медведей перебил, что каждому ребенку в деревне над люлькой мафа гарани — медвежий клык — повесил, на счастье да чтобы злые черти не пугали. Сыты все в деревне были: мяса хватает, пушнина есть, рыбы вдоволь.

Ездят нанаи за реку, в Никанское царство. Меха продают. Халаты покупают да припасы. Лица у нанаев круглые, животы толстые, глаза ясные, косы красным жгутом оплетены, унты на них красивые, шелками шитые, руки у них ловкие, ноги у нанаев быстрые.

Смотрел, смотрел с другого берега на нанаев никанскнй амбань — начальник. Завидки его взяли: живут нанаи хорошо, дружно, дани никому не платят, все у нанаев есть. А своих никанских мужиков амбань давно ободрал, как липку: себе возьмет, царю возьмет, солдату возьмет, монаху возьмет, купцу возьмет, да еще раз себе, а что там мужику остается? «Дай, — думает амбань, — я с нанаев ясак — дань — возьму. С них брать ясак буду, богатство себе наживу».

Вот послал он своих солдат и чиновников к нанаям. Едут: с саблями, с копьями, сила несметная!

К нанаям приехали. Те гостям рады, угощать стали. Да никанцы на угощение и не смотрят — в амбары полезли. Рассердился тут Бамба на никанцев.

— Невежи вы, — говорит, — вести себя в гостях не умеете!

А солдаты носатые были.

Похвалил их Бамба за длинные косы, всех вместе теми косами связал да и бросил в воду. Поболтались никанцы в воде, поболтались, да и утонули… Сильный был Бамба!

Сколько раз амбань никанский своих солдат посылал, а обратно их так и не дождался.

Понял тут амбань, что силой амурских людей не возьмешь. Думать стал, всех своих мудрецов и чиновников созвал, чтобы думали, как с амурской земли поживу взять. Думали, думали никанские мудрецы и придумали. Говорит амбаню самый старый:

— Солдат не посылай: солдат мечом, а не головой думает. Пошли купца к нанаям. Купец — что паук: присосется— не оторвется, пока всю кровь не выпьет!

Так и сделал амбань. Послал к нанаям купца Ли-чана.

Приехал Ли-чан к нанаям на Амур. Как лисица Ли-чан: слова хорошие говорит, три короба всякой всячины сулит. Язык у Ли-чана без костей— словно хвост у лисицы по ветру стелется. Приехал купец — стал нанаям товары в долг давать: «Бери, бери — потом сосчитаемся!» Кому бусы, кому котел, кому халат расписной, кому серьги, кому крупы с мукой. «Бери, бери — посчитаемся потом!» Видят нанаи — добрый купец. Видят нанаи — с Ли-чаном жить можно. Не кричит купец, не грозит, ногами не топает, все с улыбочкой делает, все посмеивается Ли-чан.

Так купец нанаев к себе и приучил. Не стали нанаи в Никанское царство ездить, не стали товары привозить, у Ли-чана все, что надо, покупают. Что ни попросят — у купца все есть.

Вот пришло время Ли-чану долги платить.

Потащили нанаи Ли-чану меха.

Только все у Ли-чана сразу дорого стало. Говорит: дорога трудная товары возить, разбойники по дороге шалят; амбаню платить надо, разбойникам платить надо, царю никанскому платить надо.

Отдали нанаи всю пушнину, а долг не покрыли. Остались у Ли-чана в долгу. Ну, нанаи народ такой — долг прежде всего отдать надо! И стали нанаи за тот долг работать. Что в тайге ни добудут — Ли-чану тащат. Что в реке ни выловят — к нему же. Приехал Ли-чан к нанаям тонкий, как червяк, — стал Ли-чан толстый, как боров! Зато нанаи стали тощать. Все никак долг отработать не могут.

Думали, думали, к Киле Бамба пошли…

Вот какое дело, — вздыхают, — никак долг отдать не можем! Видно, черт в это впутался. Сначала Ли-чан одну шкурку за одну считал. Потом Ли-чан две шкурки за одну считать стал. Теперь три считает Ли-чан за одну. Как быть?

Пошел Бамба к купцу. Рассердился, стал спрашивать: как так получается? А Ли-чан ему эрэнте — книгу— показывает, все долги в той книге записаны. Смотрит Бамба — не понимает тех значков, что в книге записаны, а видит — верно, что-то есть. Если столько долгов, сколько значков, — не выбраться нанаям из долга. И не подумал Бамба, что в той книге обману больше, чем долгов. Стал Бамба нанаев спрашивать, что брали. Отвечают ему: «Халат взял, крупу взял, водку взял, а что дальше было — не помню!» Что до водки берут — помнят нанаи, что после — не помнят, всю память та водка нанаям отшибает…

Стал Бамба родичам помогать.

Родичей из беды не выручил, а сам в нее попал, сам в долгу у Ли-чана оказался. Как получилось это — не знает Бамба.

«Видно, не купец Ли-чан, а черт, — думает Бамба. — Как это у него три шкурки за одну идут, непонятно!»

К шаману Бамба пошел, про купца спросить. А шаман пьяный-препьяный сидит, едва языком ворочает. Послушал он Бамбу, послушал и говорит:

— Правда твоя! Черт Ли-чан! Вот смотри, какую мне водку дал: три дня назад я выпил и до сих пор пьяный. Разве может простой человек такое сделать? Конечно, черт этот Ли-чан.

Ну, а против черта что может охотник сделать?

Ничего!..

Говорит Бамба шаману:

— Пошамань. Прогони того черта Ли-чана! Совсем отощали нанаи, все к нему несут. Скоро помирать будут!

Отвечает шаман:

— Против Ли-чана шаманить не могу. Он такой черт, что я с ним не справлюсь, — не нанайский, а никанский черт. Амба-амбани он — чертовский черт! Ты ему больше пушнины давай.

— В заповедные леса пойду зверя бить, — говорит Бамба. — На Сихотэ-Алинские горы пойду, тигра, барса, рысь возьму!

— Нельзя туда. Охоться здесь, — говорит шаман. — На Сихотэ-Алине горные черти живут. Удэгейский Как-заму те горы сторожит, в камень людей превращает!

— К Большому морю пойду! Сивуча, тюленя, нерпу возьму, — говорит Бамба.

Замахал на него шаман обеими руками:

— Здесь охоться. На Большом море водяной черт — Ганка — живет. Человека туловище у него, рыбий хвост у него, не рука, а железный крючок у него из воды торчит. Тем крючком он людей хватает!

— На болота пойду: выпь, цаплю, утку возьму, — говорит Бамба.

Плюется шаман:

— Здесь охоться, говорю. На болоте черт Бокс живет, одноногий. Запутает тебя в болоте, в трясину утащит. Будешь потом в трясине лежать да пузыри пускать.

— На гольцы-солонцы пойду, — говорит тогда Бамба. — Сохатого, косулю добуду.

Трясется шаман:

— Здесь охоться, говорю. На гольцах-солонцах Агды — гром — живет. Каменным топором деревья рубит. Как ударит — человека в пыль обратит!

— На Мылки-озеро пойду, бобра, гусей бить буду.

У шамана пена изо рта хлещет от злости на Бамбу:

— Химу-амба, самый страшный черт, в озере том живет. Как человека увидит, из озера выползет, под ним трава и камни горят. Дохнет Химу огнем на тебя — сгоришь, и никто не узнает!

Опустил голову Киле Бамба. Задумался. Вот тебе и богатырь Бамба! Кругом черти. И все — сильнее Мергена. И сила ему ни к чему. Ой-я-ха! Совсем худо…

— Охоться, как охотился, — говорит шаман. — Ли-чану пушнину таскай. Он тебе водки даст — все горе забудешь.

Не хочет к Ли-чану Бамба идти. Пошел куда глаза глядят…

Три ручья перешел, шесть озер обошел, девять сопок перевалил. Место выбрал, шалаш построил, костер развел. В шалаше лег. Горькую думу стал думать:

«Зачем человеку сила богатырская, коли от чертей житья не стало? Мало того, что в лесу черти, в тайге черти, в горах черти, в реке черти, так и в деревне теперь Ли-чан есть. Где бы силу такую найти, чтобы всех этих чертей перебить, чтобы людям жить можно было?»

Заснул Киле Бамба. Спит, во сне слышит — кто-то идет с верховьев Амура. Тяжело ступает, тайгу под. себя подминает, из земли воду выжимает. Вскочил Бамба, на лук стрелу наложил, свой нож вытащил. Кто идет?

Тут выходит из-за деревьев человек. Не видал таких Бамба раньше: лицо белое, глаза голубые, волосы желтые, как золото, борода большая. Одет не по-амурски. В руках палка железная.

«Еще один черт пришел!» — думает Бамба.

А человек говорит ему:

— Ты почто за лук держишься? Али меня стрелять хочешь? Я тебе друг, а не враг. Да и что ты со своим луком противу меня? Давай потягаемся — кто дальше выстрелит.

Какой богатырь от спора откажется!

Приосанился Бамба: дальше его никто во всей деревне не стрелял! Видит — за тремя ручьями заяц бежит. Стрелу выпустил Бамба — к сосне зайца пригвоздил.

— Хорошо! — говорит человек с желтыми волосами.

Теперь тот человек свою палку поднял.

— За шестью ручьями, — говорит, — сейчас белка с дерева на дерево прыгнуть хочет, ее убью.

Прицелился своей палкой, глаз голубой прищурил. Ка-ак грохнет что-то, будто гром загремел, по сопкам пошел перекатываться.

Упал Киле Бамба на землю, забоялся.

— Ой, Агды — гром, — говорит, — меня не тронь!

— Не Агды это, а я, — смеется тот человек.

Глядит Бамба — та белка уже на боку лежит.

— Твой верх, — говорит Бамба. — Давай поборемся.

Вот скинули они одежду, за пояса взялись. Стали бороться. Никто верх не берет. Никто другого на землю положить не может. Изловчился Бамба, хотел того человека через спину перекинуть, а тот поднял Бамбу на воздух, да и не пускает. Держал, держал…

Потемнело в глазах у Бамбы, говорит он:

— Пусти на землю, я не птица. Без земли худо мне. Твой верх… Давай поспорим, кто лучше спляшет.

Стал Бамба плясать. С утра начал; пока солнце не закатилось — все плясал. Еще никто так на Амуре не плясал!

А тот человек крякнул, на ладони поплевал и пошел в свой черед. Ночь плясал, день плясал, вторая ночь настает, а он все пляшет… Только треск по долине идет да топот слышен, вода из реки выплескивается, земля трясется, пыль столбом стоит, звезды застит…

— Эй, друг, — кричит Бамба, — довольно! Твой верх!

А тот человек еще три дня да три ночи плясал да сам себя по пяткам ладонями прихлопывал. Потом перестал, говорит:

— Это не пляска! Вот в молодости я плясал!..

«Плохой человек разве так спляшет? — думает Бамба. — Сила у него в руках есть, глаз у него зоркий, нрав веселый — чем не друг!»

Стали они побратимами.

— Я Киле Бамба, — говорит нанай.

— Я Иван, а по-вашему — Лоча.

— Ты в своей земле богатырь? — говорит Бамба.

А Лоча рукой отмахивается:

— Какой я богатырь! — говорит. — Вот за мной богатыри идут, а я просто младший сын у моей матушки.

— Сюда пришел зачем? — спрашивает Бамба.

— Жить буду. На этой земле отцы мои давно жили.

— Худо тут, — нанай говорит.

— А что? Земля, что ли, плохая? — спрашивает Иван. Ком земли взял, в руках растер, понюхал: — Хороша земля!

— Чертей много развелось, — говорит Бамба, — жить не дают!

Рассказал Бамба о своем горе Ивану — как черти его по рукам и по ногам опутали, силы богатырской лишили.

— Ничего, — говорит Иван, — был бы свет в очах, а на чертей управу всегда найти можно.

Вот пошли они в деревню. А нанай совсем бледные ходят — есть нечего. Только Ли-чан на пороге дома своего сидит — жирный да красный, как клещ.

— Этот, что ли, черт-то? — спрашивает Иван.

— Этот, этот!

Пошли Иван да Бамба по амбарам. Стоят амбары пустые, только паутина в углах. Ту паутину собрал Иван, в комок скатал. К Ли-чану пошел.

— Давай эрэнте-книгу, — говорит. — Где тут записано, сколько мой друг Бамба тебе должен?

Достал Ли-чан эрэнте-книгу, раскрыл, толстым пальцем в книгу тычет. Взял книгу Иван, говорит:

— Если верно Бамба должен — слово его крепкое, его и огонь не возьмет! Если обманул ты Бамбу — сгорит твое слово!

Бросил книгу в костер. Сразу книга пламенем взялась, сгорела. Кричит Ли-чан, ногами на Ивана топает. Взял тут Иван паутины комок, что в амбарах нанаев собрал, да и кинул Ли-чану в рот. Похудел сразу Ли-чан, съежился, маленький стал, в паука обратился. Бросил его Иван в реку, и поплыл Ли-чан к своему амбаню, к хозяину своему.

Ходят нанаи голодные.

Вынул Иван из-за пазухи зерна малые, в землю бросил. Полезла из земли зеленая трава. Пожелтела. В колосьях у нее желтые семечки набухли. Взял те семечки Иван, между камнями размолол — белая пыль из тех семечек стала. Ту пыль с амурской водой Иван смешал — тесто сделал. Из того теста лепешек напек. Нанаям дал: «Ешьте!»

Съели нанаи. Вкусно! Тут сразу у них столько силы прибавилось, сколько никогда после пищи не прибавлялось.

На охоту нанаи пошли.

И Бамба с Иваном на охоту пошли.

— Хочу сохатого добыть, — говорит Иван. — Пойдем на гольцы-солонцы!

— Там Агды — гром — живет, — говорит Бамба.

Не испугался Иван. А от побратима как можно отстать— лицо потеряешь, пошел и Бамба. Стал Иван из своей палки палить, такой гром поднял, что Агды из тех гольцов улетел.

— Здесь охотничье место хорошее, — говорит Иван. — Где же твой Агды?

Вот пошли побратимы дальше. В болото попали. Видит Бамба: стоит на пути горбатый маленький человек на одной ноге, глаза у него синим огнем горят.

— Не ходи, Иван! — кричит Бамба. — Там горбатый Боко — черт— стоит. Заведет, погубит.

Говорит Иван:

— Этот, что ли, черт Боко? — и хвать Боко за единственную ногу — да себе под ноги, чтобы ту трясину пройти.

Видит Бамба: лежит Боко — не Боко, а сучок еловый. А Боко будто и не бывало! Через реку переходить стали— видит Бамба: чьи-то седые космы полощутся, в воде зеленые глаза блестят.

— Не ступай в реку! — говорит Бамба Ивану. — Видишь, Ганка-старик в воде лежит, нас поджидает. Видишь, руку железную выставил!

А Иван в воду нырнул, хвать того черта седого! Из реки вынырнул — в руках коряжина сосновая да щука зубастая, что под коряжиной той сидела. Съели щуку Иван да Бамба и дальше пошли. Так Бамба и не видал больше Ганка-черта.

Пошли побратимы через горы. Дрожит Бамба от страха — теми местами они идут, где Какзаму людей подстерегает. Только Бамба подумал про Какзаму, а Какзаму тут как тут. Красные глаза на людей таращит, руки к ним протягивает, вот-вот зацепит и в камни обратит.

— Иван! — кричит Бамба. — Бежим отсюда, на траву бежим, там над нами Какзаму не властен!

Оглянулся Иван да как хватит того Какзаму железной палкой! Только искры во все стороны полетели! Закрылись глаза Какзаму… Глядит Бамба — стоит камень серый, мхом поросший, никакого Какзаму нет. «Притаился», — думает Бамба, идет за Иваном, оглядывается. Нет Какзаму, и только! Пропал от удара Ивана.

— Ну, где твой Химу-черт живет? — спрашивает Иван у Бамбы.

Только сказал он это — побратимы до озера дошли, — а Химу уже ползет на них, извивается, огнем дышит. Закричал Бамба, бежать хотел, а Иван ему:

— Ты чего же это, Бамба? Пала не видал, что ли?

Обернулся Бамба — нет Химу и словно не бывало.

Верно, горит трава, огонь, будто змея, по земле ползет. Верно, камни вокруг, как чешуя, лежат. А Химу нет! Вздохнул тут Бамба свободно.

Видит: никаких чертей нет, а стоит он с Иваном на своей земле — оба сильные, оба храбрые, оба охотники, оба богатыри, только Иван постарше будет. И кругом нее понятно: в лесу деревья растут, в тайге звери живут, в реке рыба плавает, на горах камни лежат. Подумал, подумал Бамба и вдруг говорит:

— Значит, теперь и сказки наши пропали. Про таежных людей, про водяных людей, про горных людей сказки пропали.

— Ничего, — говорит Иван, — теперь другие сказки пойдут! Разве не сильный ты? Разве не храбрый ты? Своей земли разве не хозяин ты? Разве тебе не друг я? Разве про нас не сложат сказки?

Отсюда и сказки новые начинаются. Про любовь и дружбу сказки. Про силу и храбрость сказки. Про ловкость и верность сказки. Про твердое сердце, крепкие руки, верный глаз новые сказки начинаются.

Д. Нагишкин.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒