Аннотация 18 страница

Так из этих строк, написанных врагом, я узнал о том, что не только в крепости, но и на Брестском вокзале происходила упорная и, видимо, долгая борьба.

В 1955 году, приехав в Брест, я обратился в управление железнодорожного узла и просил свести меня со старыми служащими, работавшими на станции ещё до войны. Побеседовав с некоторыми из них, я наконец нашёл человека, принимавшего участие в событиях, о которых пишет Отто Скорцени. Это был старший диспетчер железнодорожного узла А. П. Шихов. Он провёл восемь дней в подвалах вокзала и оказался свидетелем этой упорной обороны. По его словам, вокзал защищали несколько десятков наших военных, во главе которых стояли какой-то лейтенант, политрук и старшина с голубыми, авиационными петлицами на гимнастёрке. Никаких фамилий А. П. Шихов не помнил и утверждал, что все, кто был в подвалах, погибли в боях. Я узнал от него некоторые подробности этих боев, но всё же и после нашей беседы с ним оборона вокзала по-прежнему оставалась «белым пятном».

Но вот год спустя почта принесла мне большое письмо от электромонтёра Ивана Игнатьева из города Ростова-на-Дону. Бывший сержант одной из авиационных частей, стоявших в 1941 году в районе Бреста, Иван Игнатьев случайно оказался в день начала войны на Брестском вокзале и стал участником его обороны. Он сражался там с группой товарищей по службе под командованием старшины – того самого, о котором вспоминал диспетчер Шихов. Игнатьев называл старшину Басовым и сообщал о нём немало интересного, а также подробно писал мне о многодневных боях за вокзал.

Позднее, пользуясь воспоминаниями Игнатьева, я рассказал об этой обороне по радио, и тогда откликнулись и другие её участники – капитан буксирного теплохода Днепро-Бугского пароходства Николай Ломакин, живущий сейчас в городе Пинске; инвалид войны Фома Зазирный из города Канева Черкасской области; когда-то зенитчик, а сейчас слесарь паровозного депо в Новгороде Анатолий Пинчук; бывший сержант авиационной части, ныне учитель из посёлка Новая Ляда Тамбовской области Алексей Русанов; житель Запорожья Владимир Дубинский; Игорь Кислов из города Орска Оренбургской области и т. д. Они дополнили картину, нарисованную Игнатьевым, новыми важными подробностями и помогли исправить одну допущенную им существенную ошибку – фамилию старшины, руководившего обороной, ростовчанин помнил неточно. На самом деле старшину звали не Басовым, а Павлом Петровичем Басневым, и он был родом из Ивановской области, где позднее мне удалось разыскать его родных.

Вот как складывалась история героической и трагической обороны Брестского вокзала по воспоминаниям её участников, обороны, которую с полным правом можно назвать родной сестрой славной защиты Брестской крепости.

В субботу, 21 июня, на вокзал Бреста прибыла группа сержантов одной из наших авиационных частей. Часть эта стояла в лагерях около границы, но команда была послана к месту постоянного расположения полка в местечке Пружаны Брестской области, чтобы там принять бойцов нового пополнения и начать с ними занятия. Командовал группой старшина-сверхсрочник Павел Баснев.

В Пружаны надо было ехать поездом, который отходил только в 6 часов утра на следующий день. Военный комендант станции приказал старшине и его товарищам переночевать на вокзале. Они погуляли по городу, посмотрели в вокзальном агитпункте кинофильм и остались на ночлег в этом же зале. Здесь же расположилась небольшая группа бойцов-зенитчиков, которые везли в свою часть партию сапог, полученных на складе в Бресте, и ночевало несколько других военных пассажиров, тоже ожидавших утренних поездов.

В полусумраке наступающего рассвета все были разбужены близкими взрывами. Выбежав на привокзальную площадь, Баснев и его спутники увидели широкое зарево в стороне границы и столбы снарядных разрывов, то и дело вскидывавшиеся на железнодорожных путях у вокзала. Сомнений не оставалось – началась война.

Прежде всего следовало позаботиться о боеприпасах – сержанты ехали со своими винтовками, но патронов у них было мало. Баснев кинулся назад, в вокзал, разыскивать военного коменданта. К счастью, на вокзале оказался небольшой склад оружия и боеприпасов железнодорожной охраны, и через полчаса маленький отряд старшины и ещё несколько групп наших бойцов в полной боевой готовности заняли оборону на западных подступах к станции, чтобы прикрывать отправку поездов на восток.

Между тем вокзал заполнялся людьми. Из города сюда сбежались местные жители, семьи военных в надежде уехать на поезде в сторону Минска. Но немецкие снаряды то и дело рвались на путях, и удалось отправить лишь два-три коротких состава, погрузив только малую часть пассажиров, которые все прибывали.

Звуки перестрелки постепенно приближались. Потом показалась группа пограничников, отступавших от железнодорожного моста на границе. Они присоединились к Басневу и его товарищам.

Вслед за тем на дороге, ведущей к вокзалу, раздался треск моторов, послышались пулемётные очереди, и наши бойцы впервые увидели своих врагов. Десятка два немецких мотоциклистов с пулемётами на колясках мчались к станции, иногда постреливая по сторонам, видимо больше для острастки.

Их подпустили почти вплотную и встретили дружным залпом. Колонна резко затормозила, словно наткнувшись на невидимую преграду. Машины опрокидывались, съезжали в кювет, стараясь развернуться. В несколько минут всё было кончено, и едва ли половина мотоциклистов успела на полной скорости умчаться назад.

Победа воодушевила людей, но радоваться было рано. Не прошло и часа, как издали снова послышался шум моторов. На этот раз противник оказался посерьёзнее – к вокзалу подходили немецкие бронетранспортёры с автоматчиками. Силы были неравными – с одними винтовками бойцы не могли долго держаться против бронированных машин. Пришлось отойти в здание вокзала и отстреливаться из окон.

Вокзальные помещения уже были забиты людьми – главным образом женщинами и детьми. Между тем снаряды все чаще падали у вокзала и раза два пробили стеклянный потолок зала ожидания; появились убитые и раненые среди пассажиров. Надо было искать более надёжное убежище.

Под всем зданием Брестского вокзала раскинулась обширная сеть подвалов, разделённых как бы на отсеки бетонными перегородками. Сюда, в эти помещения – тёмные или полутёмные там, где они освещались небольшими окнами, выходящими наружу на уровне земли, – хлынула толпа людей, скопившихся на вокзале, заполняя все подземные отсеки. И сюда же, теснимые врагом, вскоре вынуждены были отойти и военные. Теперь сам вокзал был в руках гитлеровцев, а внизу, под ним, около сотни наших бойцов держали оборону, поражая противника выстрелами из подвальных окон.

Немцы сделали попытку ворваться в подвал через дверь, ведущую туда со стороны вокзального ресторана. Но как только офицер и группа солдат открыли дверь и спустились на несколько ступенек по лестнице, из тёмной глубины подвального коридора грянули выстрелы. Офицер и один из солдат упали убитыми, а остальные опрометью кинулись бежать назад. В этот день немцы уже не пытались войти в подвалы и лишь два или три раза через рупоры обращались к осаждённым с призывом сдаться в плен и выжидали, надеясь, что обстановка заставит советских бойцов сложить оружие.

А обстановка и в самом деле становилась критической.

Многие сотни мирных людей – детей, женщин, стариков – тесно набились в отсеки подвалов. Говорят, что здесь собралось вначале до двух тысяч человек. Дети плакали, женщины порой бились в истерике, мужчины, растерянные и подавленные, не знали, что предпринять. И только горсточка военных с винтовками и гранатами, то и дело стрелявших из окон, без колебаний выполняла свой долг, свою боевую задачу. Этот подвал стал их боевым рубежом, и они были готовы стоять тут насмерть.

Но чтобы оборона была крепкой, ей необходим крепкий тыл. А тыл подземного гарнизона, хотя его трудно назвать так – ведь он был здесь же, где и фронт, – этот «тыл» отнюдь не способствовал укреплению обороны подвала. Все эти растерянные, охваченные тревогой люди, подверженные панике женщины, голодные, плачущие ребятишки создавали атмосферу крайней нервозности, невольно угнетавшую бойцов. Как ни зорко наши стрелки сторожили окна, все же гитлеровским солдатам удавалось иногда незаметно подобраться сбоку и забросить гранату то в одно, то в другое помещение. Гранаты рвались в толпе пассажиров, убивали, ранили детей, женщин, и каждый раз при этом возникала такая паника, что военные лишь с большим трудом наводили порядок. Да и кормить эти сотни людей было нечем – маленький склад вокзального буфета, находившийся здесь, наполовину растащили, прежде чем его успели взять под охрану. Впрочем, все равно для такой массы народа продуктов не хватило бы даже на день.

Выход оставался один – отправить всех штатских наверх, в немецкий плен. Тут, в подвалах, их все равно ожидала смерть от пуль, от гранат врага и от голода. В плену они могли уцелеть и сохранить своих детей. И штатским было приказано выходить. Исключения допускали только для коммунистов – по предъявлению партийного билета им разрешали остаться и вручали оружие.

К утру 23 июня подвал опустел. Теперь здесь остались только те, кто защищал его с оружием в руках, – всего около сотни человек. Военный комендант станции, очевидно, был убит ещё во время боя на привокзальной площади, и командование принял на себя какой-то молодой лейтенант-артиллерист, который недавно окончил училище и ехал через Брест к первому месту своей службы. К сожалению, никто из уцелевших защитников вокзала не помнил его фамилии: все звали лейтенанта просто по имени – Николай. Неизвестна была и фамилия политрука Кости, ставшего комиссаром этого подвального гарнизона. Третьим организатором и руководителем обороны был старшина Павел Баснев. Потом, уже в последние дни боев, он болел, порой не мог даже ходить, и его заменяли тогда сержанты Федор Гарбуз и Алексей Русанов.

Рассказывают, что вместе с военными в подвалах осталась одна женщина, по имени Надя. Кое-кто вспоминает, что якобы до войны она работала следователем Брестской прокуратуры. Надя взяла на себя уход за ранеными, как ни трудна была такая задача в этих тяжких условиях.

Не было ни медикаментов, ни бинтов. Но многие пассажиры, отправленные наверх, оставили в подвалах свои чемоданы. Там нашлось бельё, которое и пустили на бинты.

В первые дни не было и воды. Лишь кое-где на полу зеленели затхлые, вонючие лужи. Эту воду цедили через ткань и пытались пить, хотя каждый глоток вызывал тошноту. Потом бойцы обнаружили под потолком подвала колено водопроводной трубы и с трудом сломали его. Теперь у осаждённых появилась питьевая вода.

Немного лучше обстояло дело с едой. В складе буфета ещё оставались ящики с печеньем, конфетами и мешки с кусковым сахаром. При строгой экономии этих запасов могло хватить более или менее надолго. Но уже вскоре положение изменилось к худшему.

Весь первый и второй день гитлеровские агитаторы через рупоры пытались уговорить подвальный гарнизон прекратить сопротивление, обещая ему «почётную» капитуляцию. Чтобы смутить осаждённых, передавались ложные известия о падении Москвы и Ленинграда, о том, что Красная Армия повсюду прекратила сопротивление. Впрочем, последнее доказать было трудно: совсем близко от вокзала, километрах в двух-трех к юго-западу, не умолкая, гремело сражение – слышались орудийные выстрелы, взрывы снарядов и бомб, взахлёб строчили пулемёты. Это дралась окружённая Брестская крепость, и сознание того, что рядом ведут борьбу товарищи, помогало защитникам вокзала стойко сносить все обрушившиеся на них испытания.

На третий день противник перешёл от уговоров к угрозам. Осаждённым предъявили ультиматум – в течение получаса сложить оружие, иначе будут применены «крайние меры».

Убедившись, что этот ультиматум не принят, враг начал действовать.

Сверху, из вокзального зала, сапёры пробили отверстие в один из отсеков подвала. Через дыру туда вылили несколько вёдер бензина и следом бросили гранаты. Отсек был охвачен огнём.

К несчастью, это оказалось помещение продуктового склада – защитникам подвалов грозила опасность остаться без пищи. И они бросились спасать продукты. Но вынести успели только несколько ящиков с печеньем и карамелью – всё остальное сгорело. С трудом удалось остановить и распространение пожара в сторону отсеков, занятых гарнизоном. Огонь пошёл в другую сторону – к вокзальному ресторану.

Немцы спохватились – пламя грозило всему зданию вокзала. К перрону срочно пригнали паровозы и из шланга принялись заливать огонь. А гарнизон подвала продолжал держаться.

Новые попытки проникнуть вниз не дали результатов. Теперь против входной двери осаждённые устроили баррикаду из мешков с сахаром. Укрываясь за ней, бойцы встречали залпом каждого, кто открывал дверь. А у всех окон по-прежнему день и ночь дежурили стрелки, подстерегая зазевавшихся гитлеровцев.

Огонь из подвалов мешал немцам – они торопились наладить движение поездов через Брест. Сапёры получили приказ закрыть эти окна снаружи. Им приходилось подкрадываться к каждому окну сбоку и стараться неожиданно прикрыть чем-нибудь оконную амбразуру. Иногда это не удавалось сделать сразу и бесшумно. Тогда из окна вылетала граната – сапёры всё время несли потери. В конце концов им удалось заложить все окна толстыми листами железа, шпалами и рельсами. Но стрелки ухитрялись отыскивать какие-то щели или пробивали рядом маленькие амбразуры и продолжали стрелять, хотя, конечно, уже с меньшим успехом; немцы теперь могли вести восстановительные работы.

На пятый или шестой день последовал новый ультиматум врага. Теперь гитлеровцы угрожали защитникам подвалов газами. И хотя противогазов было всего несколько штук, эта угроза также не возымела действия.

Приоткрывая заложенные окна, гитлеровские солдаты начали бросать в подвалы бомбы со слезоточивым газом и химические гранаты. Едкий газовый туман заволок подвальные отсеки. Люди кашляли, задыхались, нестерпимо резало глаза, и те, у кого не было противогазов, могли спасаться от удушья лишь одним способом – какой-нибудь кусок ткани мочили в воде и, закрывая лицо, дышали сквозь него.

Газовая атака длилась несколько часов. К счастью, погибли при этом немногие. Газ, видимо, находил какие-то выходы наружу, и концентрация его постепенно уменьшалась. Мало-помалу воздух очистился. Гарнизон подвалов продолжал борьбу.

Положение осаждённых становилось все более тяжёлым. Но сдаваться никто не собирался. И так же, как защитники Брестской крепости, этот подвальный гарнизон жил одной надеждой на то, что вот-вот с востока подойдут наши войска и снова отбросят врага за Буг, за линию границы. Они не представляли себе, как далеко за эти дни ушёл фронт, как несбыточны все их надежды. А голос сражающейся крепости как бы звал их к борьбе, подбадривал, укреплял их волю и упорство.

Между тем враг торопился покончить с этой горсточкой упрямцев, засевших в подвалах вокзала. Защитники вокзала заставляли немецкое командование держать на станции отряд солдат, и им то и дело удавалось сквозь щели в забитых окнах подстрелить какого-нибудь офицера. Не помогали ни уговоры, ни ультиматум, ни огонь, ни газы. И тогда было решено затопить подвалы водой. Было открыто одно из окон, и в подвал просунули брезентовый шланг.

Вода шла весь день, всю ночь, весь следующий день. Защитники подвала попробовали отгородить этот отсек от остальных, устроить своеобразную плотину. В двери поставили большой лист железа и обложили его мешками с мелом, хранившимся здесь, в подвалах. Но вскоре вода размыла мел, и плотина была прорвана. Вода медленно распространялась по всем отсекам, и уровень её неуклонно поднимался. Тогда стали отдирать доски деревянного пола, кое-где настеленного на бетоне, и строить из них подмостки вдоль наружной стены, чтобы с этого настила по-прежнему охранять окна.

А вода поднималась.

Подвалы Брестского вокзала устроены так, что пол находился на разном уровне – есть более глубокие и более мелкие отсеки. В одних вода стояла по колено, в других уже доходила людям до пояса, а были и такие помещения, где человек погружался по горло или даже не доставал дна.

По неосторожности от воды не уберегли остатки продуктов. Погибло все печенье, а карамель превратилась в сплошной мокрый и липкий ком, от которого отщипывали по кусочку ежедневный «паек».

Наконец вода перестала прибывать. Говорят, что в районе станции вышел из строя водопровод, и поэтому затопить подвалы доверху немцам не удалось. И из этих залитых подвалов по-прежнему раздавались выстрелы.

Тогда озлобленные этим упорством враги прибегнули к последнему, уже издевательскому средству. К вокзалу одна за другой стали подъезжать машины, нагруженные нечистотами, которые сливали в окно подвала.

Трудно представить себе страшную картину этих последних дней обороны вокзала. В темноте, с трудом дыша воздухом, пропитанным запахом нечистот и смрадом гниющих трупов, увязая по пояс или по грудь в отвратительной зловонной жиже, в которой плавали раздувшиеся мертвецы, молчаливо бродили люди, исхудавшие, шатающиеся от голода и болезней, но продолжающие сжимать в руках винтовки. У них уже не было никаких надежд на то, что их выручат из осады, и только бешеная ненависть к врагу да гордое, упорное желание не подчиниться его злой воле даже ценою своей жизни – только эти чувства ещё заставляли их жить и бороться, как заставляли они драться и героев Брестской крепости.

Их уцелело к этому времени всего два-три десятка человек, самых выносливых, самых стойких. И они понимали, что долго не продержатся. Мысль о плене была им ненавистна. Выход оставался один: попробовать пробиться из осады с боем – постараться подороже продать свою жизнь в этом бою.

Но дверь, выходившую в ресторан, немцы плотно забили снаружи, а все окна были заложены листами железа и шпалами. Казалось, осаждённые наглухо заперты в этом бетонном ящике.

К счастью, с бойцами почти до конца обороны оставался какой-то железнодорожник, хорошо знавший и вокзал и станцию. Он вспомнил, что в другом конце здания находится такое же подвальное помещение котельной и там есть дверь, ведущая наружу.

Под потолком подвалов тянулись, уходя во все стороны, узкие и извилистые обогревательные ходы – циркулируя по этому лабиринту, тёплый воздух зимой обогревал полы в вокзальных помещениях. Ходы эти были достаточно широки, чтобы по ним мог проползти человек. Несколько бойцов отправилось в разведку и сумели отыскать путь в котельную. Там действительно оказалась дверь. Снаружи она тоже была забита шпалами, но ночью её все же удалось открыть. Дверь выходила в сторону, противоположную перрону, на запасные пути, и к тому же сверху была прикрыта бетонным козырьком, тянувшимся вдоль всего здания вокзала. Отсюда и решили прорываться на следующую ночь – на исходе второй недели обороны.

Весь следующий день с помощью железнодорожника, на память знавшего окрестности станции, обсуждали подробный маршрут прорыва. Надо было от двери пробраться под бетонным козырьком к дальнему углу здания, оттуда перебежать запасные пути, перелезть через станционную ограду и северовосточной окраиной выходить из города.

Около двадцати человек под командованием лейтенанта и старшины Баснева шли на прорыв. Троих – сержанта Игнатьева с двумя бойцами – оставляли на месте. Они должны были притаиться на трубах под потолком подвала, ничем не выдавая себя, и осторожно выбраться, когда немцы снимут охрану.

Глубокой ночью, распрощавшись с остающимися, защитники подвалов один за другим вышли наружу через дверь котельной. Несколько минут спустя Игнатьев и его товарищи услышали выстрелы, разрывы гранат, крики «ура!». Потом всё смолкло. И трудно было решить, прорвались ли защитники вокзала сквозь кольцо врага или все пали в неравном бою.

На следующее утро немцы открыли заложенные окна подвалов. Внутрь помещений с перрона бросали гранаты, чтобы убедиться, что никого не осталось внизу. Потом охрана была снята.

На вторую ночь Игнатьев с бойцами выбрались наружу, перелезли станционные пути и нашли приют в домике одного из местных жителей на окраине Бреста. Отдохнув и подкормившись, они через несколько дней двинулись на восток, в сторону фронта.

Теперь нам известно, что основная группа защитников вокзала тоже сумела выйти из кольца осады, хотя часть людей при этом погибла. Лейтенант Николай и старшина Павел Баснев оказались в числе уцелевших. Первую ночь беглецы, пережидая погоню, сидели в каком-то болоте за окраиной города, а два дня спустя, переодевшись в одной из деревень в штатское платье, пришли в район Жабинки. Там им пришлось разделиться: в деревнях повсюду стояли немецкие войска и большая группа мужчин была бы сразу взята на подозрение. Лейтенант с политруком Константином пошёл в одном направлении, Баснев с сержантом Фёдором Гарбузом – в другом. С тех пор остаётся невыясненной судьба этих людей. Мы знаем только, что Павел Баснев не вернулся с войны: то ли погиб он в стычке с гитлеровцами, когда пробирался к фронту, то ли попал в фашистский плен и там принял смерть.

Только гораздо позже, осенью 1963 года, когда эта глава книги была опубликована в журнале «Молодая гвардия», я получил письмо от Константина Борисенко, каменщика зонально-опытной станции в Бахчисарайском районе Крымской области. Бывший заместитель политрука артиллерийской противотанковой батареи, он был послан в командировку в Брест, оказался на вокзале в день начала войны и стал одним из защитников станции. Он-то и был тем политруком Костей, о котором вспоминают участники этой обороны. От него я наконец узнал и фамилию лейтенанта, руководившего обороной. Это был непосредственный начальник Борисенко, командир артиллерийского взвода Николай Царёв. Вдвоём с ним Борисенко шёл к фронту, и вместе они попали потом в руки гитлеровцев. Они потеряли друг друга из виду в гитлеровском лагере, и К. М. Борисенко ничего не знает о судьбе своего командира. Он даже не помнит сейчас, откуда родом был Николай Царёв. Будем надеяться, что и это удастся впоследствии выяснить.

В Бресте, в центре разросшейся и оживлённой станции, стоит теперь новый красавец вокзал, построенный несколько лет назад. Но в земле под этим высоким красивым зданием по-прежнему тянутся те же бетонные отсеки подвалов, где в первые дни войны шла эта удивительная трагическая борьба, не менее упорная и стойкая, чем борьба героического гарнизона Брестской крепости.

ПОСЛЕДНИЕ

К 1 июля было разбито и рассеяно главное ядро защитников центральной цитадели – группа капитана Зубачева и полкового комиссара Фомина.

Несколькими днями позже в отчаянной попытке вырваться из кольца осады погибли или попали в плен бойцы группы Бытко и Семененко, и оба командира оказались в фашистской неволе.

Иной план прорыва возник у старшего лейтенанта Потапова, который со своими бойцами продолжал удерживать Тереспольские ворота и отбивать атаки автоматчиков с Западного острова. Потапов понял, что попытка прорыва на север неизбежно потерпит неудачу: противник ожидал атак именно в этом направлении и стянул туда свои главные силы. Зато гитлеровцы совсем не ожидали, что осаждённые попробуют прорваться на запад или на юг, и оставили там лишь незначительные заслоны. Этим и решил воспользоваться командир, намереваясь вырваться со своей группой через мост на Западный остров, а затем переплыть рукав Буга, выйти на соседний Южный остров, в район госпиталя, и оттуда пробираться в сторону Южного военного городка Бреста, где перед войной стояли наши танковые и артиллерийские части, – старший лейтенант надеялся, что танкисты ещё продолжают драться в этом городке.

После одного из очередных ультиматумов, когда защитникам центральной крепости было дано «на размышление» полчаса и артиллерия противника на это время прекратила обстрел, Потапов с оставшимися в живых бойцами перебежал в помещение казарм, примыкающее к Тереспольской башне. В ту самую минуту, когда срок ультиматума истёк и немцы с новой силой принялись обстреливать центр крепости, раздалась команда. Разом выскочив из окон на берег Буга, все бросились через мост и по протянувшейся рядом с ним дамбе на Западный остров. Бойцы бежали без единого выстрела, и враги не сразу заметили эту атаку. А когда они спохватились и их пулемёты ударили по мосту и дамбе, большая часть людей Потапова уже успела скрыться в зарослях Западного острова, быстро пробираясь сквозь чащу кустарника на юго-восток. Несколько минут спустя прорвавшиеся вышли к рукаву реки, отделяющему Западный остров от Южного, и, не останавливаясь, пустились вплавь.

И в этот момент откуда-то из кустов противоположного берега по воде ударили немецкие пулемёты. Вода Буга закипела под пулями, и плывущие люди один за другим скрывались под водой. А на том берегу в кустах уже замелькали фигуры автоматчиков и солдат с собаками. Большинство бойцов Потапова погибло в реке. Лишь некоторым удалось достигнуть берега, но многие из них тут же попали в руки врага. А те, кто ещё не успел броситься в реку, тотчас же повернули назад и побежали обратно к мосту и дамбе, стремясь вернуться в крепость, где ещё можно было продолжать борьбу.

И борьба продолжалась, несмотря на то что главные группы защитников центральной цитадели перестали существовать как организованное целое. Только характер этой борьбы изменился. Уже не было единой обороны, не было постоянного взаимодействия и связи между отдельными группами обороняющихся. Оборона как бы распалась на множество мелких очагов сопротивления, но само сопротивление стало ещё упорнее и ожесточённее. Люди поняли, что вырваться из кольца осады им не удастся. Оставалось одно: держаться во что бы то ни стало, драться до тех пор, пока не придут на помощь свои с востока, либо до тех пор, пока будешь не в силах держать оружие.

Солдаты и офицеры противника с удивлением видели это совершенно непонятное, необъяснимое для них упорство последних защитников цитадели. На что они надеются, что поддерживает их силы? Такие вопросы жители Бреста нередко слышали от германских офицеров и солдат, участвовавших в боях за крепость.

– Их так трудно взять в плен, – говорил однажды немецкий офицер группе наших женщин. – Когда нет патронов, они бьют прикладами, а если у них вырвут винтовку, кидаются на тебя с ножом или даже с кулаками.

Все это казалось невероятным. Убитые советские бойцы и те немногие, которые живыми попадали в плен, были до предела истощены. Пленные шатались от голода и выглядели какими-то ходячими скелетами. При виде этих живых мертвецов трудно было поверить, что они в состоянии держать оружие, стрелять и драться врукопашную. Но такие же, как эти пленные, измученные, истощённые люди продолжали борьбу в крепости – стреляли, бросали гранаты, кололи штыками и глушили прикладами дюжих автоматчиков отборных штурмовых батальонов 45-й немецкой дивизии. Что давало им силы – это было непостижимо для врага.

Да, силы их были на исходе! Защитники крепости с трудом держали в руках оружие, с трудом передвигались. И только неистовая, сжигающая сердце ненависть к врагу поддерживала их в этой борьбе, перешедшей уже за грань физических сил человека. Длинная череда страшных дней, проведённых среди огня и смерти в кипящем котле Брестской крепости, была для каждого из них школой ненависти. На их глазах в огне, под бомбами и снарядами гибли беззащитные женщины, маленькие дети, умирали, сражаясь, их боевые товарищи. Этого нельзя было забыть, как нельзя было забыть ночь на 22 июня, когда неожиданное нападение фашистских полчищ разом смяло и растоптало жизнь каждого из них. Столько неудержимой, яростной ненависти к убийцам в зелёных мундирах скопилось за эти дни в душах бойцов, что желание мстить стало сильнее голода, жажды, физического истощения.

Добр и даже благодушен по своему характеру наш человек, и нелегко наполнить его сердце ненавистью. Это неизбежно сказывалось в начальный период войны. Понадобились месяцы, чтобы в наших отступавших войсках, во всей армии и во всём народе люди поняли, с каким невыразимо жестоким и опасным врагом они имеют дело, какая страшная угроза нависла над судьбой Родины, над всем будущим нашей страны. И тогда в душах людей родилась и накопилась та благородная ярость, ненависть, без которой невозможна была бы победа и утолить которую мог только полный и окончательный разгром врага.

Те, кто сражался в Брестской крепости, прошли эту школу ненависти не за месяцы, а за дни и недели – такой концентрированной, неистовой, бешеной была их короткая война. И в этом чувстве ненависти, как в жарком, злом пламени, сгорело все мелкое, личное, своё, что было в душах людей, и осталось одно, самое важное и главное – та смертельная и до конца непримиримая борьба с врагом, в которой они стали первыми воинами своего народа. Рядом с этой борьбой и её возможным трагическим исходом собственная жизнь казалась уже неважной, недостойной особой заботы. Эти чувства станут ясными, стоит только задуматься над несколькими словами, выцарапанными неизвестным защитником крепости на стене каземата: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина! 20/VII-41».

Посмотрите – здесь нет подписи. Он не думал, этот умирающий солдат, о том, чтобы оставить истории своё имя, донести сквозь годы свой подвиг до потомства, быть может, до близких, родных ему людей. Он, видимо, вообще не думал ни о подвиге, ни о героизме. Почти месяц тут, в адовом огне Брестской крепости, он был простым «чернорабочим» войны, рядовым бойцом первого рубежа Отчизны, и в час смерти ему захотелось сказать ей, своей Родине, что он сделал для неё самое большое, доступное человеку и гражданину, – отдал жизнь в борьбе с её врагами, не сдавшись им.

Сколько гордости, не хвастливой, а величавой, полной высокого достоинства и спокойной скромности безвестно погибающего вложил он в своё «Я умираю, но не сдаюсь!». Пусть начал он со слова "я", но ведь это "я" – безымянное. Даже для самого себя он уже был не столько личностью, человеком с именем и фамилией, с собственной биографией, сколько маленькой частицей, атомом этой яростной борьбы, как бы человеческим кирпичом в стене старой русской крепости, ставшей на пути врага. И поистине удивительно звучит это безличное "я", с такой простотой уходящее в небытие.

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒