|
|||
Дафна Дюморье 5 страницаНаконец я влезла на скалу и глянула вниз. Там была другая бухта, более широкая. В море вдавался небольшой каменный волнорез, и был устроен причал. Но лодки не было. На берегу стояло низкое и длинное здание, не то коттедж, не то лодочная станция. На песке сидел какой-то рыбак, а Джаспер носился вдруг него, отчаянно лаял и хватал его за ноги. – Джаспер? – крикнула я. – Иди сюда! Но он только махнул хвостом. Мужчина обернулся. У него были крохотные бессмысленные глазки идиота и мягкий красный рот. – Здравствуйте, – сказал он. – Грязно сегодня. – Здравствуйте. Погода действительно неважная. – Вы пришли ловить креветок? – он рассматривал меня с интересом. – А их здесь совсем нет. – Иди сюда, Джаспер! Уже поздно. Но на пса нашел дух противоречия. Возможно, на него так подействовал свежий морской ветер. Он и не собирался следовать за мной. – Нет ли у вас веревки? – спросила я. – Э? – Нет ли веревки? – повторила я. – Креветок совсем нет, хоть я и сижу с самого утра. – Мне нужна веревка, чтобы привязать собаку. – Этого пса я знаю. Он пришел из господского дома. – Собака принадлежит мистеру де Винтеру, я хочу отвести ее домой. – Она не ваша. – Она принадлежит мистеру де Винтеру. Я пошла в дом, надеясь найти какую-нибудь веревку. Дверь оказалась незапертой. Я ожидала увидеть там канаты, якоря, весла, а увидела хорошо обставленную жилую комнату. Большой диван, стол, несколько стульев, полка с посудой, книжная полка. Но все покрыто толстым слоем пыли, запущено. В углах паутина, на стенах плесень. Обивка на диване и стульях порвана. В другом конце комнаты дверь. За ней я и нашла то, что ожидала: паруса, весла, якоря. На полке лежал большой моток веревки и рядом – нож. Я отрезала нужный мне кусок и вышла из дома. Рыбак молча наблюдал за мной, а Джаспер сидел рядом с ним. – Иди ко мне, Джаспер! Иди, мой хороший песик! На этот раз он позволил мне привязать веревку к ошейнику. – Я нашла веревку в коттедже, – сказала я рыбаку. – До свидания. – Я видел, что вы входили в дом. – Все в порядке. Мистер де Винтер не будет возражать. – А она больше не приходит сюда. – Да, да, не приходит. – Она уплыла в море и больше не вернется. – Не вернется. – Я ведь никому не рассказывал об этом. – Да, да, конечно. Не беспокойтесь об этом. Я направилась обратно. Максим стоял на скале, засунув руки в карманы. – Прости меня, что я заставила тебя ждать, – сказала я. – Но Джаспер никак не желал идти домой. Мне пришлось поискать веревку. Он круто повернулся на каблуках и пошел к лесу. – А нам не надо спускаться по скале в ту бухту? – спросила я. – В этом нет смысла, раз уж мы пришли сюда. – Джаспер все кидался на того человека. Кто это? – Бен. Безвредный бедный идиот. Его отец был сторожем в этом доме. Теперь сторожа живут неподалеку от фермы. Где ты взяла эту веревку? – В доме, на берегу. – Дверь была открыта? – Да. Но веревку я нашла в другой комнате, где лодочные принадлежности. – Я полагал, что там все заперто. Туда не надо заходить. Я не ответила. Меня это не касалось. – Это Бен сказал, что дверь открыта? – спросил он. – Да нет. Он вообще, видимо, не понял, о чем я его спрашивала. – Он притворяется большим идиотом, чем это есть в действительности. Вероятнее всего, он постоянно ходит в этот домик, но не хочет, чтобы об этом знали. – Не думаю, – возразила я. – Там все так, будто давно никто не входил туда. Никаких следов, кроме крысиных; диван они уже изгрызли. А книги сгниют. Максим ничего не ответил. Мы шли по тропинке, ничем не напоминающей Счастливую долину. Деревья обступали ее плотной стеной, создавая сумрак. Дождь все еще продолжался, просачиваясь мне за воротник, и вода текла по телу. Ноги у меня ныли от непривычного лазания по складам. Джаспер, утомленный бессмысленной беготней, еле тащился сзади, высунув язык. – Иди же, Джаспер? – крикнул ему Максим. – Беатриса права: пес слишком зажирел. – А ты не шагай так быстро, – возразила я. – Мы с Джаспером еле поспеваем за тобой. – Надо было слушаться меня. Если бы ты не полезла на скалы, мы давно были бы дома. Джаспер прекрасно нашел бы обратную дорогу. Не надо было и лазить за ним. – Я боялась, что он там упадет и разобьется. А кроме того, я боялась прилива. – Неужели ты подумала, что я брошу собаку, когда ей грозит прилив? Просто я был против твоего лазанья на скалы, а вот теперь ты ворчишь, что устала. – Я не ворчу. Любой на моем месте устал бы. Вот уж не думала, что ты представишь мне одной карабкаться на скалу. Я ждала, что ты пойдешь за мной. – Чего ради изводить себя из-за этого дурного пса. – А ты так говоришь, потому что не можешь придумать ничего другого в свое оправдание. – Оправдание? Почему я должен оправдываться? Что я сделал? – Конечно, ты должен извиниться за то, что не пошел со мной в другую бухту… – А как ты думаешь, почему я не пошел за тобой? – Ну, я не умею читать чужие мысли. Просто видела, что ты не хочешь идти со мной. Это было видно по твоему лицу. – А что ты еще прочла на моем лице? – Я уже сказала, и давай закончим этот разговор. Я устала от него. – Все женщины говорят так, когда им больше нечего сказать. Ну хорошо, я действительно не хотел идти в ту бухту. И никогда не приближаюсь к этому богом проклятому месту. Если бы у тебя были такие же воспоминания об этом коттедже, как у меня, ты тоже не захотела бы подходить туда. Даже говорить или вспоминать об этом месте. Теперь, надеюсь, ты удовлетворена, и мы действительно прекратим этот разговор. – Он побледнел, глаза его помрачнели, и в них было то же отчаянье, как в дни нашего знакомства. – Максим, пожалуйста… – В чем дело? Что ты хочешь? – Я не могу, чтобы ты так смотрел на меня, мне это слишком больно. Давай забудем весь этот разговор. Пусть опять все идет по-хорошему. – Нам следовало остаться в Италии и не возвращаться в Мандерли. Каким я был дураком, что вернулся сюда. Он устремился вперед еще быстрее, и мне пришлось бежать за ним, таща за собой несчастного Джаспера. Наконец мы дошли до поляны с развилкой на тропинке. Это было именно то место, где Джаспер хотел идти налево, когда мы повернули направо. Очевидно, он привык ходить по этой тропинке к коттеджу на берегу. Мы молча вошли в дом. Максим прошел через холл в библиотеку, не взглянув на меня. – Подайте мне чай, и поскорее, – сказал он Фритсу, проходя через холл. Я постараюсь сдержать слезы: Фритс не должен был их видеть. Ведь он тотчас же рассказал бы прислуге: «Миссис де Винтер только что плакала в холле. Очевидно, они плохо ладят друг с другом». Когда он подошел ко мне, чтобы снять дождевик, я отвернулась. – Я повешу ваш плащ в оранжерее, миледи. – Спасибо, Фритс. – Неудачный день для прогулки, миледи. – Да, вы правы. – Ваш носовой платок, миледи. – Благодарю вас, – и я спрятала поданный Фритсом платок. Я не знала, идти ли мне за Максимом или к себе, и стояла в нерешительности, кусая ногти. Фритс, вернувшись из оранжереи, удивился, заставив меня на том же самом месте. – Миледи, – сказал он, – в библиотеке разведен огонь. – Спасибо. Я медленно прошла через холл и вошла в библиотеку. Максим сидел в кресле. Газета лежала рядом. Я подошла, наклонилась и прислонилась щекой к его щеке. – Не сердись на меня больше, – прошептала я. Он взял мое лицо в ладони и посмотрел на меня в упор. – Я не сержусь. – Я чувствую себя такой несчастной, когда вижу тебя огорченным. Мне кажется, что вся душа у тебя изранена и избита. И мне это очень больно. Я ведь так сильно люблю тебя… – В самом деле? Ты в этом уверена? – В чем дело, дорогой? Почему ты так недоверчиво глядишь на меня? Не успел он ответить мне, как открылась дверь и началась чайная церемония. На столе появилась белоснежная скатерть, уставленная кексами, пирожными, сандвичами, а на маленькой спиртовке кипел серебряный чайник. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем мы снова оказались наедине. За это время на его лице снова появилась краска, а из глаз исчезло отчаянье. Он спокойно взял сандвич и приступил к чаепитию. – Все это случилось из-за неожиданных гостей, – сказал о? – Беатриса каждый раз умудряется погладить меня против шерсти. В детстве мы с не каждый день дрались. Я очень люблю ее, но рад, что живем мы далеко друг от друга… Кстати, о родственниках. Нам придется как-нибудь на днях навестить мою бабушку… Налей-ка мне еще чаю, дорогая, и прости, что я был так резок с тобой. Инцидент был исчерпан, и можно было больше не возвращаться к нему. Он улыбнулся мне, и эта улыбка была мне наградой, как мое поглаживание ушей у Джаспера: о, мой хороший песик, лежи спокойно и не расстраивай меня. Я вернулась в прежнее свое положение, то есть снова стала Джаспером для Максима. Я взяла со стола кусок пирога и поделила его между двумя собаками. Почувствовав, что пальцы стали жирными, я достала из кармана носовой платок и изумленно уставилась на него. Крохотный кусочек батиста, обшитый кружевами. Это был не мой платок. Я вспомнила. что Фритс поднял его с пола, когда я снимала плащ. В углу платочка монограмма: «Р», переплетенного с «д» и «В». Очевидно, платочек лежал в плаще очень давно, и никто не надевал этот плащ. Его когда-то носила женщина с более широкими, чем у меня, плечами. Рукава плаща были так длинны, что закрывали мне кисти рук. Несколько пуговиц оторвано. Очевидно, Ребекка просто накидывала его на плечи. На платочке сохранился след губной помады и слабый аромат. Очень знакомый запах. Только позднее я вспомнила, что так пахли азалии в Счастливой долине.
Целую неделю стояла дождливая холодная погода, и мы не спускались к морю. Я видела его только с террасы или с лужайки, и выглядело оно весьма неприветливо. Шум его не утихал, и волны бесконечно разбивались о берег. Я радовалась, что живу в восточном крыле с видом на розарий, а не на это суровое и угрожающее море. Иной раз ночью, когда не спалось, я садилась у открытого окна, наслаждаясь тишиной и благоуханием сада. Я не хотела вспоминать море и заброшенный коттедж, и все же постоянно думала об этом. Не могла я забыть и отчаянье в глазах Максима, когда он стоял на тропинке, ведущей к коттеджу. Вспоминала его слова: «Какой же я был дурак, что вернулся в Мандерли». Я винила себя в происшедшем: я спустилась к коттеджу и нечаянно коснулась его незаживающей душевной раны. И хотя Максим был таким же спокойным, как до того вечера, я все же чувствовала, что между нами встала какая-то глухая стена. Я нервничала и все время боялась, как бы нечаянно в разговоре не коснуться его больного места. Даже Фрэнк Кроули напугал меня однажды, заговорив за завтраком о парусных состязаниях в соседнем городке. Тема показалась мне опасной, и я вскочила из-за стола, подошла к серванту, чтобы взять себе сыру, которого мне вовсе не хотелось. Но Максим никак не реагировал на сообщение Фрэнка, и мирная беседа продолжалась. Мне явно не хватало выдержки и спокойствия. Робость и неловкость моя усилились. Когда к нам приезжали гости, я терялась и молчала, пока не подходил Максим. А в его присутствие я боялась, что кто-нибудь неловким словом заденет его, и мне опять было не по себе. В этот первый период нашей жизни в Мандерли нас часто посещали соседи: делали визиты новобрачным. Из-за робости я произносила лишь односложные фразы из ученического лексикона, и тогда они беседовали с Максимом о людях, которых я не знала, и о местах, где я не была. Я себе ясно представляла, что на обратном пути визитеры, наверное, говорят: «Боже, как она глупа, разительный контраст с Ребеккой!» Максим настаивал, чтобы я делала ответные визиты. Иной раз он не мог сопровождать меня, и мне приходилось переносить пытку одной. – Будете ли вы устраивать в Мандерли большие приемы? – спрашивали меня. – Право, не знаю. Максим ничего не говорил мне об этом. – В прежние времена Мандерли посещало множество гостей. – Да, я слышала об этом. Наступала пауза, я бросала взгляд на часы. – К сожалению, я должна расстаться с вами. Я обещала Максиму вернуться к четырем. – Может быть, останетесь на чай? Мы всегда пьем чай в четверть пятого. – Благодарю вас, но, право, не могу. И с чувством облегчения я возвращалась в ожидавшую меня машину. Во время визита к жене епископа она спросила меня: – Думаете ли вы возобновить маскарадные была? Они были так прекрасны у вас, что я до сих пор забыть не могу. Я улыбнулась так, будто все знала об этих балах. – Мы еще не решили. До сих пор было так много неотложных дел… – Понимаю, понимаю… Надеюсь, вы обсудите этот вопрос. Мандерли словно создано именно для таких балов. Оркестр играл на галерее, а в холле танцевали. Я помню один из приемов в Мандерли в разгар лета, когда распустились все цветы. Чай подавали гостям в розарии на маленьких столиках. Это было очаровательно! Ребекка умела все прекрасно устроить… – Да, да, она была, по-видимому, выдающейся женщиной: красива, умна, очаровательна и к тому же еще спортсменка. – Да, она была прелестна и очень жизнерадостна. Безусловно, очень одаренная женщина. – Она ведь сама управляла хозяйством в Мандерли. Это, вероятно, отнимало у нее массу времени. Я-то предоставила экономке вести хозяйство. – Ну, нельзя же все делать самой. К тому же вы еще очень молоды. Кроме того, у вас же есть свое маленькое хобби. Я слышала, вы хорошо рисуете? – О, не слишком хорошо. – Но все-таки приятно иметь такую способность. Далеко не все люди умеют рисовать. К тому же в Мандерли много очаровательных уголков, которые стоит зарисовать… Ну, а еще что вы любите: теннис, еще какая-нибудь игра? Верховая езда? Охота? – Нет, нет. Я ничего этого не умею. Люблю пешие прогулки… – Это самый лучший вид спорта! Мы с епископом тоже любим дальние прогулки. Несколько лет назад мы жили в Пеннинских горах и частенько проходили по двадцать миль в день… – Очень рада, что застала вас дома, – я поднялась, чтобы попрощаться. – Надеюсь, вы навестите нас. – Не забудьте напомнить вашему мужу о маскараде! – Да, да, обязательно! По дороге домой я себе представила Максима рядом с высокой бледнолицей черноволосой красавицей. Они стоят на площадке лестницы во время приема, пожимают направо и налево руки, приветствуют гостей. Она замечает все, что происходит вокруг, ведет легкую беседу и одновременно отдает через плечо приказания прислуге. Мне вспомнился один из моих предыдущих визитов к даме с резким скрипучим голосом. «Будут ли у вас большие приемы?» А я ее видеть больше не хочу. И вообще я не желаю делать визиты! Скажу об этом Максиму. Они разглядывают меня, чтобы потом за глаза покритиковать мою фигуру, лицо, одежду: «До чего же она не похожа на Ребекку!» А если я не стану у них бывать, они найдут новый повод для сплетен: «Она так дурно воспитана. Неудивительно: он подобрал ее где-то в Монте-Карло. У нее не было ни гроша и она служила компаньонкой у какой-то старухи». – «Неужели это правда? Странный народ, эти мужчины!? – И это Максим, он же всегда был таким разборчивым. Как он мог жениться на такой девушке после того, как был мужем Ребекки!» Пусть говорят, что хотят, – мне все равно. Когда автомобиль въехал в ворота, я высунулась в окошко и кивнула жене привратника, которая, вероятно, меня даже не знала. На аллее мы догнали Фрэнка, он поприветствовал меня и, казалось, был рад встрече. Я постучала в стекло и велела шоферу остановиться. – Я хочу пройтись с вами, Фрэнк! Я называла его Фрэнком, как и Максим, а он неизменно величал меня миссис де Винтер. Если бы мы оказались на необитаемом острове и провели бы там остаток нашей жизни, он все равно называл бы меня миссис де Винтер. Мне он был очень симпатичен, и я не соглашалась с Беатрисой, которая считала его туповатым и неумным. Может быть, потому он и нравился мне, что я сама была тупа и глупа? – Вы делали визиты, миссис де Винтер? – Да, я была у жены епископа. Она расспрашивала меня, будем ли мы устраивать был-маскарад. Два года назад она была на таком в Мандерли и никак не может забыть его. Он немного поколебался, прежде чем ответить. – Да, эти балы гремели на все графство. Даже из Лондона приезжали гости. – Вероятно, такой бал трудно организовать? – Да, трудновато. – Очевидно, Ребекка принимала в этом активное участие? Он искоса поглядел на меня. – Работы хватало всем. – Я бы, наверное, ничем не смогла помочь в этом деле. У меня нет никаких организаторских способностей. – Вам бы ничего и не понадобилось делать, кроме как оставаться самой собой и украшать этот бал. – Вы, конечно, очень милы, Фрэнк. Но, боюсь, я и на это не способна. Вы не спросите Максима о таком бале? – А почему вам самой не спросить? – Нет, нет. Сама я не хочу. Произнося однажды вслух имя Ребекки (в разговоре с женой епископа), я почувствовала, что в дальнейшем смогу спокойно говорить о ней. – Я была на днях в бухточке у моря, в той, где построен волнорез. Джаспер вдруг обозлился и все время кидался на какого-то несчастного рыбака с голубыми глазами идиота. – Это был Бен. Не бойтесь его. Он совершенно безобиден и не способен убить даже муху. – О, я вовсе не испугалась его. Мне пришлось зайти в коттедж за веревкой, чтобы привязать Джаспера, и я увидела там мерзость запустения. Жаль, что все там ветшает и гибнет без всякой пользы. Он ответил не сразу, а после того, как нагнулся и завязал шнурок ботинка. – Если бы Максим хотел, чтобы я занялся этим домиком, он бы сказал мне об этом. – Скажите, все вещи там принадлежали Ребекке? Да? А для чего, собственно, она использовала этот коттедж? Снаружи он выглядит как обычная лодочная станция. – Сначала это и была только станция, а позднее она перевезла туда и мебель, книги и посуду и превратила в жилое помещение. Он говорил о Ребекке «она». Он не назвал ее «миссис де Винтер», как я ожидала. – Для чего она использовала этот коттедж? – Она постоянно придумывала всякие развлечения, вроде пикников при лунном свете и тому подробное. – Зачем там построена маленькая пристань? – Там обычно стояла лодка. – Какая лодка? – Ее лодка. Ему явно не хотелось говорить об этом, а я, словно сорвавшись, никак не могла остановить поток моих расспросов. – Куда девалась лодка? Или это та самая, которая утонула? – Да, лодка опрокинулась и затонула, а ее смыло за борт. – Какого размера была эта лодка? – Около трех тонн водоизмещением и имела еще каюту на палубе. – Почему она опрокинулась? – В заливе бывают шквальные ветры. – Неужели никто не мог выйти в море ей навстречу и спасти? – Никто не видел, как это произошло, никто не знал, что она в море. – Но дома ведь кто-нибудь должен был знать, где она находится? – Нет, она часто уплывала в море совершенно одна и возвращалась среди ночи, проводя время до утра у себя в коттедже. – Была ли она нервной? – О нет! – Скажите, а Максим не возражал против ее странных привычек? Минуту помолчав, Фрэнк медленно произнес: – Этого я не знаю. Вероятно, она хотела вплавь добраться до берега и не смогла, утонув где-то между берегом и затонувшей лодкой. – Сколько времени спустя было найдено ее тело? – Прошло около двух месяцев. – Где же ее обнаружили? – Недалеко от Эджкомба, приблизительно в сорока милях отсюда. – Как ее могли узнать после двухмесячного пребывания в воде? – Максим ездил в Эджкомб для опознания. Внезапно я прекратила свои вопросы. Мне показалось, что я похожа на человека из толпы, который непременно хочет посмотреть на жертву уличного движения поближе, или на человека, который просит у незнакомых людей разрешения зайти и взглянуть на покойника. Мне было стыдно, и я боялась, что Фрэнк Кроули станет презирать меня. – Это было, наверное, ужасное время для всех вас, и вам, вероятно, неприятны мои расспросы и воспоминания обо всем этом несчастье. До сих пор мы были с Фрэнком в очень хороших отношениях, и я всегда считала его своим союзником… Не потеряла ли я его дружбу после этого разговора? До чего же длинная была эта въездная аллея! Она всегда напоминала мне волшебные сказки Гримма, в которых принц теряет дорогу. Я чувствовала, что Фрэнк все еще насторожен и боится дальнейших расспросов. – Фрэнк, – в отчаянье сказала я, – я понимаю, что вы не можете объяснить себе, почему я задаю вам такую массу вопросов. Поверьте, что мною руководит вовсе не любопытство. Просто я чувствую себя здесь, в Мандерли, такой никчемной и ненужной, и особенно потому, что все сравнивают меня с Ребеккой и думают: и что в ней нашел Максим? Никто этого понять не может. Я чувствую, что мне не следовало выходить замуж за Максима, когда все кругом повторяют: как резко она отличается от Ребекки! – Миссис де Винтер, пожалуйста, не думайте так. Вы совершенно неправы. Для Максима именно это и хорошо, что вы никого и ничего не знаете здесь, в Мандерли. Это дает ему отдых от мыслей, связанных с ужасным несчастье, происшедшим здесь и сравнительно недавно. Я мало знаю вас и вообще мало знаю женщин, так как я холост, но я хорошо знаю Максима, а также то, что скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота. Милый Фрэнк, которого так презирала Беатриса, еще долго объяснял мне, что я безусловно являюсь очень подходящей женой для Максима. – Он, несомненно, был бы очень огорчен, если бы узнал о ваших мыслях и переживаниях. Он выглядит очень довольным и спокойным. А ведь миссис Леси была совершенно права, когда говорила, что год назад мы опасались за его рассудок и даже за его жизнь, хотя ей конечно, не следовало прилюдно обсуждать эту тему. – Мой добрый, хороший Фрэнк, почему я давно не поговорила с вами откровенно? Я чувствую себя гораздо лучше, гораздо увереннее, Фрэнк! Ведь в вашем лице я приобрела друга и союзника, не правда ли? – О да! – Фрэнк прежде чем мы закончим этот разговор, позвольте мне задать вам еще один вопрос и обещайте откровенно ответить на него. – Вот это нехорошо с вашей сторон? – как я могу обещать, не зная, о чем именно вы хотите меня спросить? – Нет, не бойтесь, ничего страшного не случится, так как мой вопрос отнюдь не носит интимного характера. – Ну что ж, согласен. Постараюсь ответить вам, как смогу. – Скажите мне, Ребекка была очень красива? – О да, она была самой красивой женщиной, которую я видел во всю свою жизнь. Мы вошли в дом; я позвонила, чтобы подали чай.
Миссис Дэнверс я почти не видела. Она звонила мне утром по домашнему телефону. клала ежедневно меню на мой стол для просмотра, и больше я о ней ничего не слышала. Она наняла мне горничную по имени Кларисса, милую, симпатичную девушку, которая выросла не в Мандерли, а где-то неподалеку и так же, как и я, мало зала о здешних порядках. Для нее я была главной хозяйкой, настоящей миссис де Винтер. Алиса презирала меня за то, что я не умела приказывать и была всегда скромной и легко тушевалась. Я была очень довольна, когда избавилась от Алисы и получила взамен Клариссу, простую девушку, которая не умела отличить дешевые кружева от дорогих. Мне стало легко понять миссис Дэнверс после объяснения Беатрисы: «Разве вы не знали? – она ведь просто обожала Ребекку.» Любая женщина, оказавшаяся на моем месте, была бы ей так же неприятна, как я, потому что она всегда думала о той миссис де Винтер, которая уже никогда не вернется. Я была полностью согласна с Фрэнком, что мне надо было совсем забыть о Ребекке. Но это легко было сказать. А я ежедневно сидела в ее будуаре, за ее столом, писала ее пером и даже находила ее носовые платки в своем кармане. Я хотела быть счастливой и сделать счастливым Максима, но, увы, мне не удавалось изгнать Ребекку из своих мыслей. Я все-таки чувствовала себя гостьей в доме, где временно отсутствует хозяйка. – Фритс, – однажды сказала я, входя в библиотеку с большим букетом срезанных мною лилий, – где мне взять высокую вазу для этих цветов? Те, что находятся в оранжерее, слишком малы. – Для лилий мы всегда брали высокую алебастровую вазу из гостиной. – А она не испортится от воды? – Миссис де Винтер всегда пользовалась ею. После этого он принес мне вазу, уже наполненную водой, и я сама расставила в ней цветы подбирая их по оттенкам. – Фритс, нельзя ли отодвинуть этот столик от окна, чтобы поставить на него цветы? – Миссис де Винтер всегда ставила алебастровую вазу, на столик за диваном. Я заколебалась, а Фритс наблюдал за мной с бесстрастным лицом. Он, безусловно, выполнил бы мое указание, если бы я велела отодвинуть столик от окна, но я не настаивала. – Вы правы. Эта ваза выглядит лучше на большом по размеру столе. И я поставила алебастровую вазу туда, куда ее ставили до меня. Беатриса не забыла о том, что обещала мне свадебный подарок, и однажды, когда я сидела в своем будуаре. Роберт внес огромную посылку, явно очень тяжелую. Я всегда по-детски радовалась посылкам. Бросилась к пакету, разрезала веревки и развернула коричневую бумагу. В пакете были книги: четыре толстых тома по истории искусств. В первом томе лежала записка: «Я думаю, что такой подарок придется вам по вкусу. Любящая вас Беатриса». Это было очень мило с ее стороны, она действительно старалась доставить мне удовольствие. Я попробовала поставить книги на полку и отошла на один миг назад, чтобы посмотреть, какой вид они имеют на полке. В это время одна из книг соскользнула с полки, а за ней покатились и остальные. Одна из них задела фарфоровую статуэтку, стоящую на соседней полочке. Статуэтка упала на пол и вдребезги разбилась. Испуганно оглянувшись на дверь, я аккуратно собрала все осколки. Затем достала из ящика конверт, высыпала туда остатки статуэтки и засунула конверт на самое дно ящика. После этого взяла подаренные книги и унесла их вниз, в библиотеку, где они прекрасно поместились на одной из полок. Максим рассмеялся, когда я с гордостью показала ему подарок. – Вероятно, ты ей очень понравилась, – сказал он. – Би никогда в жизни не открывает книгу, если этого можно как-нибудь избежать. – Она говорила тебе что-нибудь обо мне? – Когда она была у нас к ленчу? Нет, по-моему, ничего не говорила. – А может быть, она написала тебе что-нибудь? – Мы никогда не переписываемся, кроме тех случаев, когда происходят какие-нибудь семейные несчастья. Я считаю, что писание писем – пустая трата времени. Если бы у меня был брат, подумалось мне, я бы все-таки написала ему несколько слов по поводу его недавнего брака. Конечно если бы считала брак удачным. В противном случае, я бы этого делать не стала. На следующий день Фритс, после того как подал нам кофе в библиотеку, остановился в дверях и сказал: – Разрешите мне поговорить с вами, сэр? – Да, пожалуйста. Что случилось, Фритс? Это по поводу Роберта сэр, между ним и миссис Дэнверс возник серьезный конфликт, и он очень расстроен. – О боже, – воскликнул Максим, а я начала ласкать Джаспера (мое постоянное пристанище в минуты смущения). – Миссис Дэнверс обвиняет Роберта в исчезновении статуэтки из будуара. Видите ли, в его обязанности входит приносить туда по утрам свежие цветы. Сегодня миссис Дэнверс вошла в будуар после его ухода и заметила, что статуэтка отсутствует. Еще вчера она была на месте. Она обвиняет Роберта в том, что он либо украл статуэтку, либо разбил ее и не желает в этом сознаться. Роберт категорически отрицает и то, и другое. Вы, может быть, заметили, что он был сам не свой во время ленча? – Я заметил, что он подал мне котлеты прямо на тарелке, а не предложил взять их с блюда. Я не знал, что Роберт столь чувствителен. Ну, очевидно, статуэтку разбил кто-нибудь другой, вероятно, горничная. – Нет, миссис Дэнверс вошла в комнату до того, как горничная приступила к уборке, сейчас же после того, как РОберт принес цветы. А вчера никто не входил в комнату после того, как ее покинула мадам. – Попросите миссис Дэнверс ко мне, и мы сейчас покончим с этим делом. Что это была за статуэтка? – Статуэтка из китайского фарфора. – О боже, это одно из наших сокровищ. Позовите миссис Дэнверс. – Слушаю, сэр. Фритс вышел из комнаты, и мы с Максимом остались одни. – Неприятно, – сказал Максим. – Эта статуэтка стоила кучу денег. Но я не понимаю, почему слуги обращаются ко мне, это ведь твоя компетенция, дорогая. Я подняла голову, и он увидел мое залитое краской смущения лицо. – Дорогой, – сказала я, – я хотела рассказать тебе раньше, но просто забыла. Дело в том, что статуэтку разбила я. – Почему же ты не сказала об этом при Фритсе? – Я боялась, что он сочтет меня сумасшедшей. Теперь это случится скорее. Ты должна будешь сказать все и ему, и миссис Дэнверс. – О нет, Максим, скажи лучше ты, а мне позволь уйти наверх. – Не будь д урочкой. Можно подумать, что ты их боишься. – Я действительно боюсь их.
|
|||
|