Table of Contents 67 страница

Находясь в плену, солдаты даже германских (!) подразделений Великой армии 15 августа 1813 года громко праздновали (на русские деньги) День рождения императора Наполеона!219 После чего они вскоре отправились на родину (а многие дамы-дворянки дарили им полушубки в дорогу). Хороша российская «победа»!

Важно еще раз подчеркнуть: абсолютное большинство пленных армии Наполеона были взяты не в боях, не с оружием в руках, а просто в полубессознательном состоянии — замерзшими или больными (в том числе большой процент — уже на территории Великого княжества Литовского, которое осенью и зимой 1812 года не являлось частью Российской империи). В доказательство я предлагаю обратиться, например, к официальному подробному документу коменданта Главной квартиры 1-й Западной армии (РГВИА. Ф. 103. Оп 3/209а. Д. 37. Л. 56): с 23-го июня по 3 сентября (с ночи переправы через Неман — до подступов к Бородину) было отправлено в тыл только лишь 66 дезертиров и 2 729 пленных (опять же часто просто больных тифом или случайно взятых во время поисков провизии вдали от Смоленского тракта). Ученым следует различать комические «победные реляции», которые являются лишь сказками для «Луизы»-царя или толпы — и реальные документы, сообщающие сколько конкретно было направлено, куда, кем принято, сколько денег выделено на пропитание и т. д.

Российский Государственный Военно-исторический архив хранит, к примеру, и такой показательный документ зимнего периода кампании (РГВИА. Ф. 103. Оп. 3. Д. 909. Л. 416–419об). После всех боев в районе Березины из г. Борисова было отправлено 5 небольших партий пленных. Они были в основном из числа заблудившейся во время вьюги без карты местности дивизии генерала Луи Партуно (1770–1835). Сам он, кстати, в итоге прожил долгую и счастливую жизнь, которую красиво закончил с видом на море в Монако (там, где ныне живут патриотические семьи десятков российских чиновников). Так, в партии, сопровождаемой полковником Дубянским (об этом, собственно, и идет речь в упомянутом выше документе), насчитывалось 4 генерала, 17 штаб-, 238 обер-офицеров, 404 нижних чинов и 4 маркитантки, но из них только 1 генерал, 1 штаб-, 45 обер-офицеров были взяты «с оружием в руках», а остальные «сдались на капитуляцию». То есть, как мы понимаем, и еле держащие оружие голодные и окоченевшие армейцы уже были не в форме, но абсолютное (!) большинство даже и пленными назвать сложно: просто люди, которые почти без сознания искали пропитание и очаг.

Полковник Алексей Карпович Карпов (ок. 1790–1837) свидетельствует: «Русские в плен не хотели брать; усталые, больные и изнуренные холодом и голодом войска Наполеона бросали сами ружья и пушки и скитались по лесам и по пустым селениям и корчмам, ища себе теплого уголка, часто разводили огонь на полу в корчма, когда корчма загоралась они тут же в ней сгорали… Под Красным я сам взял одного польского солдата в плен, я ни какого оружия кроме тесака не имел, но поляк был с ружьем, по первому слову пардон он бросил ружье и охотно пошел за мной, это доказывает, что враги наши, видя свою погибель искали у нас покровительства, нечаянное взятие поляка случилось так: под вечер прекратилась пальба с нашей батареи я пошел вперед один к одному ручью за водой, тогда за ручьем увидал поляка и он по моему приказанию сдался пленным, ввечеру накормил его чем мог и дал рюмку водки, по утру надо было его отправить к пленным, что я и сделал дал ему на дорогу несколько сухарей, он просил, что бы его оставить при роте, однако того сделать было не можно, он отправлен».220

Интересные и неприятные для идеализированного пропагандой облика «Руси православной» факты оставил в своем описании войны 1812 года Марко де Сент-Илер (1796–1887). Он был пажом Наполеона, а для описания происходившего с пленными воспользовался тем, что рассказали ему лично они сами (в том числе П. Ноказ). В своем труде М. де Сент-Илер передает жестокое и неумное поведение сопровождавшего пленных офицера, а затем переходит к теме чиновников: «По достижении места назначения пленных ожидали страдания. Испытывая на себе наглую алчность и жестокость губернаторов и начальников полиции, они прошли все ступени страданий. В нескольких местах, как в Новгороде, губернаторы заставляли всех исполнять каторжные работы, чтобы получить половину рациона грубого хлеба, заменявшего скудное денежное содержание, которое предоставил им император Александр и которое губернаторы расхищали ради своей выгоды. …Таким образом, тысячи пленных погибли в российское земле, а ведь среди них были женщины, дети, чиновники и даже слуги, задержанные впредь до заключения мира вопреки военным законам, принятым у всех культурных наций, которые исключают их из класса комбатантов (т. е. строевых солдат — прим. мое, Е.П.)».221

Как я уже говорил, на Березине казаки набросились не только на раненых и больных французских солдат, но и на гражданских лиц — женщин и детей. Потом, как мы видим из данного свидетельства, их засчитали еще и пленными! Велика слава и гордость! Что до поведения чиновников: почему-то это никак не расходится со всем тем, что я о них всегда знал из огромного множества прочих свидетельств и расследований. Можно, поменяв даты и имена, вставлять в сводку новостей. Для сравнения напомню известный факт (запечатленный в картинах и описанный в мемуарах): когда в 1814 году, после ряда успешных для Наполеона сражений, русских пленных ввели в Париж, то парижане стали приносить им еду и теплые вещи. При этом Наполеон вел в России вынужденную политическую кампанию, пытаясь заставить Александра I соблюдать мир, а русские армии пришли интервенцией во Францию, чтобы сменить режим и отнять у нации те прогрессивные нововведения, которые они получили в предшествующие годы (параллельно обороняясь от посылаемой феодальными монархами орды).

Европейцы в своих мемуарах оставили нам массу интересных свидетельств о состоянии российского общества той поры (часто о том, о чем сами россияне не могли писать из-за цензуры, а крестьянство и солдаты — по причине поголовной неграмотности). Например, обер-лейтенант вюртембергского контингента Христофор-Людвиг фон Иелин (1787–1861) записал: «…когда партия пленных, к которой принадлежал и он, остановилась в татарской деревне в Пензенской губернии, хозяйка дома на основании того, что они не крестились, входя в дом и перед едой, отнеслась к ним очень дружелюбно и сытно накормила, т. к. сама была мусульманкой и не любила христиан».222 Как-то подобное отношение не укладывается в уютную сказку об «Отечественной войне» и «единении всех вокруг трона». Кстати, об отношении к русским властям татар я считаю интересным процитировать еще один документ из до сих пор не введенного в научный оборот архива командующего 3-й Западной армией А.П. Тормасова (он был опубликован мизерным тиражом в 1912 году, это издание есть в моей коллекции). 21 июня М.Б. Барклай де Толли писал А.П. Тормасову (под грифом «Секретно»): «Дошло до сведения Государя Императора, что в Татарских полках, содержащих кордон, усиливаются побеги за границу».223

Пленные были размещены в 45 губерниях и 2 областях Российской империи. Репатриация пленных из контингентов стран-союзниц Наполеона, ставших союзниками России, началась еще в конце 1812 г., а в 1814 г. решился вопрос с французами, неаполитанцами и поляками.224 Да и кого вообще числили «пленными» власти православной империи? За счет чего получается эффектная цифра для реляций? Часто туда записывали не просто оставшихся в бессознательном состоянии больных и обмороженных военных, но и многих штатских — даже детей! Изучим, к примеру, репрезентативный документ «Список пленным французской армии в Вильне»: в нем они перечислены поименно (!), причем указывается нация, подданство, род войск, в каком точно доме Вильно временно «живет» и т. д. Абсолютное большинство оказалось поляками и немцами, взятыми в основном без боя в самом Вильно. А дальше — еще интереснее: офицеров было 158 человек, солдат — 297 чел., а «нестроевых» (сотрудников администрации, аптекарей, слесарей, кузнецов, плотников, портных, камердинеров, пекарей, конфетчиков, артистов и т. д.) — 562 чел., т. е. большинство. Мало того: среди «взятых в плен» бравыми православными солдатами царя Александра были даже 34 «малолетних ребенка»…225

Далее. Интересно, что еще крупный исследователь темы 1812 года М.И. Богданович рассчитал количество армии Наполеона, собравшейся за Неманом: даже без некоторых фланговых частей и многих отставших и больных у него вышла цифра в 81 000 человек!226 Это ли «совершенное истребление»? Совсем не маленькие силы. Я напомню, что Бонапарт начинал свою знаменитую Первую Итальянскую кампанию всего с 38 тысячами.227 Напомню и о том, что сформированная армия вновь созданного в 1812 г. Великого княжества Литовского (14 тыс., а вместе с жандармерией — до 19 тыс.) практически не понесла потерь, и Александру I пришлось всех простить: они остались жить в Российской империи и ненавидеть ее (помимо тех, кто вообще перешел в гвардию Наполеона!).

Более того! Давайте вспомним (возвращаясь к главе, описывающей начало Русской кампании), что в Великой армии состояло 44,8 % солдат иностранных — не французских контингентов. Большинство из них — это бывшие и будущие (или уже в 1812 году перешедшие на сторону врага) союзники России, которые воевали во всех антифранцузских коалициях. Таким образом, мы понимаем, что потери собственно Франции (с включением недавно присоединенных территорий, населенными жителями, не являвшимися этническими французами!) необходимо уменьшить в разы. Крупнейший специалист по армии Наполеона, О.В. Соколов, анализируя подлинные документы, пришел к выводу, что в июне 1812 г. только по завышенному списочному составу в Великой армии числилось всего чуть более 200 тысяч французов (из исконных департаментов).228 Документы, факты, цифры свидетельствуют, что война 1812 года была трагедией не для далекой Франции, а именно для России! Но факты в сознании масс были заменены мифами пропаганды и эффектными картинами, когда казаки налетали (к примеру, на Березине) на безоружных, а также тянувшихся вместе с наполеоновской армией штатских — актеров, чиновников, женщин и детей.

Далее. Если бы армия Наполеона «была полностью уничтожена» в декабре 1812 года, как бы уже в феврале — марте 1813 года он собрал в Саксонии 200 000 войска, с которыми затем разбил русских и их союзников в сражениях под Лютценом и Бауценом?!229 Да, среди них было много конскриптов, юных и неопытных новобранцев, которых прозвали «Марии-Луизы» (в честь молодой и привлекательной жены Наполеона), но любой мало-мальски разбирающийся в военном деле человек понимает, что без опытных частей и старых кадров не то что победы, но и вообще попытки сражаться были бы невозможны. Среди этих 200 тыс. находились и части, которые невежественные «историки», невнимательно и некритически прочитав (или пользуясь ошибочными формулировками коллег, а не первоисточником) ведомости Ж. Шамбре (см. главу с расписанием Великой армии перед началом Русской кампании), по собственной воле засчитали отправленными в Россию, но, на самом деле, эти соединения НИКОГДА не пересекали границу! Так, большинство авторов смело отправляют в поход на Москву маршала П.Ф.Ш. Ожеро с его 11-м армейским корпусом, хотя маршал не покидал Берлина, и только некоторые части его корпуса в самом конце кампании перешли Неман (уже на территорию княжества Литовского), но в основном походе на Москву не участвовали. Без проверки и анализа сочинители нередко засчитывают воевавшими в Русском походе солдат наполеоновской армии, отдыхавших по гарнизонам в Пруссии и в Герцогстве Варшавском.

Миф о громадных потерях армии Наполеона был выгоден М.И. Кутузову и активно пропагандируем в лживых реляциях. Как мы знаем из документальных свидетельств, М.И. Кутузов тяготился простым подписанием самых важных для жизнеобеспечения армии документов, но ловкие победные формулировки придумывать умел и находил на это энергию. Однако известная фраза об окончании войны «за полным истреблением неприятеля» является полнейшей выдумкой позднейших нерадивых сочинителей. На это недавно обратил внимание автор монографии о периоде кампании конца 1812 — начала 1813 г. К.Б. Жучков. Он уточняет: «Нам не удалось обнаружить эту фразу ни в прямом, ни в переносном смысле, ни в одном документе ни М.И. Кутузова, ни Александра, ни кого бы то еще ни было, ни в 1812, ни в 1813, ни в 1814 г.».230 Очень интересно! Мои коллеги всегда цитируют эту ложь и никогда не обращают внимание на самое важное, что Кутузов изо всех сил ПЫТАЛСЯ сделать. Нечаянно оказавшийся «спасителем отечества» вечно спящий и проигравший все сражения генерал хотел поскорее громко и официально дать понять об окончании войны! Во многом для этой цели он регулярно сообщал о несуществующих победах, готовил психологическую почву для окончания «проекта». Он знал, что к армии спешит Александр, у которого психика настроена лишь на агрессию; Кутузов понимал, что в Европе уже не будет такого пространства, климата и голода; он знал, что русских разобьют (как били под Аустерлицем и Фридландом). И Кутузов оказался прав: Александр распорядился войну не заканчивать, а перейти границу — и русских (вместе с союзниками) разбили под Лютценом, Бауценом и Дрезденом!

О мизерном проценте французских пленных, взятых в активную часть кампании (до Москвы), мы уже знаем, а теперь задумаемся о потерях французов в сражениях — вывод однозначен: боевые потери Великой армии ничтожны в сравнении с потерями от пространства и климата (от которых тяжко пострадали и русские войска). Достаточно вспомнить цифры потерь французов в двух самых существенных боевых столкновениях 1812 года: в Смоленском сражении — всего около 10 тыс. чел. (максимально: по данным официозной российской энциклопедии),231 и при Бородине — около 22 тыс. чел. (см. мой анализ архивных данных в соответствующей главе данной монографии). То есть всего 32 тыс. чел., причем часть раненных при Смоленске уже могли участвовать в Бородинском бою, и некоторые раненые 7 сентября вскоре вернулись в строй! Безусловно, был еще ряд менее крупных боев (особенно на флангах): но совершенно очевидна несоразмерность сопоставления вреда от боевых действий с ущербом от природных факторов. Именно по этой причине я убежден, что мы должны заново произвести расчеты и дать совершенно новые логические оценки потерям французской армии — и степени участия в этих потерях войск противника. Так или иначе, весной 1813 года у Наполеона была новая армия, которая нанесла очередные серьезные поражения силам Шестой антифранцузской коалиции.

Урон разных национальных контингентов практически напрямую соотносится с климатическими параметрами: больше всего пострадали привыкшие к теплу итальянцы.232 А совсем южные их представители — неаполитанцы — понесли самые печальные потери: они вошли в Литву лишь в последние дни войны, ни в каких боях и стычках не участвовали, но либо сразу погибли от обморожений, либо лишились пальцев на руках и ногах (мороз тогда достигал уже 37,5 градусов по Цельсию!).233 Польский генерал Д. Хлаповский предоставляет нам точнейшие и подробные данные по своему полку, потери которого (учитывая обстоятельства зимней кампании) были незначительны: «Отправляясь в поход, полк наш перешел Неман в числе 915 всадников. При этом мы дали кадры для литовской армии, для эскадрона охотников, который формировали в Данциге, и, кроме того, из Москвы от нашего полка отправлены три капитана для формирования трех новых кавалерийских полков… Не считая всей этой убыли, полк наш при обратном переходе через Неман имел, однако, 482 всадника…»234 Подчеркну: здесь речь идет не о всей армии Наполеона, а лишь об одном из сотен полков (пусть и пострадавшем менее прочих, так как полякам был более привычен холодный климат). Да, другие части понесли более значительные потери, но отнюдь не были «уничтожены», как «свистят» рупоры российских пропагандистов. Так, полк голландских «красных улан» по перекличке 3 января 1813 г. насчитывал 370 человек. Это немало, учитывая, что изначально по спискам числилось 1 109 чел.,235 а мы точно знаем, что значительные, если не основные потери были понесены отставшими по болезни (позже многие вернулись).

К.Б. Жучков отмечает, что в конце 1812 года «огромная часть французской армии оставалась целой и невредимой, в том числе и на территории России».236 Речь идет, прежде всего, о фланговых корпусах. Тот же автор напоминает об интересном источнике, опубликованном в Российской империи еще в 1912 году — о реквизиторских записках на продовольствие войск Великой армии в декабре. Многие части миновали Вильно, шли окольными путями и избежали больших потерь. К примеру, такое мелкое соединение, как бригада (14-я бригада легкой вюртембергской кавалерии), получила фураж на 60 офицерских и солдатских лошадей.237 Но на этом этапе кампании данные перекличек не стоит воспринимать как итоговые. Многие солдаты отстали или бежали из плена, и долго шли окольными путями поодиночке (нам известно, что на территории Литвы местные жители давали им пристанище и укрывали от русских).

Как мы помним из главы, посвященной началу кампании, всего по «идеальным» спискам в армии Наполеона числилось 528 тыс. человек, а если принять во внимание авторитетное мнение генералов-участников, которые признавали, что данные их официальных ведомостей перед войной были завышены — то примерно 445 тыс. армейцев. По логике событий и расчетов, из первой цифры (чтобы не вызывать нервических припадков псевдопатриотов, возьмем максимальную) 120 000 чел., собравшихся за Неманом;238 около 110 000 пленных; примерно 30 тыс. чел. (по оценке А. Замойского), благополучно вышедших в начале кампании по болезни или в командировку для формирования новых частей, и около 50 тысяч, дезертировавших в первые дни войны (также приблизительная оценка историка А. Замойского).239 Кроме того, надо помнить о многих солдатах, которые еще долго возвращались окольными дорогами поодиночке. Таким образом, исходя из максимальной и завышенной численности армии Наполеона перед вторжением и из числа, перешедших границу обратно, летальные потери могут исчисляться примерно в 218 тыс. человек (при более реальном исходном показателе — 135 тыс. чел.). Возможен и другой алгоритм вычисления потерь: путем сложения урона в каждом конкретном сражении или стычке. Проведя подобный анализ, итоговая цифра оказывается значительно меньшей (зато более сообразуется с итогом расчета от реального числа армии вторжения), однако, идя таким путем, сложно учесть все (даже мельчайшие) перестрелки и авангардные препирательства, смертность от эпидемий и, наоборот, тех, кто выздоровел после ранений и инфекций, вернулся в строй — и нередко даже прожил еще много десятилетий. Очевидно, мы никогда не узнаем абсолютно точной цифры, хотя исследование в этом направлении необходимо продолжить. Тем не менее именно означенные выше расчеты пока наиболее логично и достоверно отражают потери Великой армии в войне 1812 года: и они в разы меньше потерь обороняющейся русской стороны (впрочем, для России — это обычная историческая практика).240 Так или иначе, вскоре Наполеон во главе новой армии нанесет очередные поражения русским при Лютцене и Бауцене.

Сравним теперь мои расчеты с представлениями по данному вопросу современников-участников событий. К примеру, военный писатель, находящийся в ставке М.И. Кутузова — Роберт Вильсон — внимательно изучал все показания пленных, отбитые рапорты и сам мог видеть армию противника в походе. В письме жене от 1 декабря он оценивает войска Наполеона в 115 000, добавляя к ним 30 000 «у Ожеро» и 8 000 «польских резервов» (а всего 153 000).241 Тот же Р. Вильсон сообщает, что «по оценке русских, неприятель потерял в сражениях 125 тыс. человек… а сто тысяч погибли от холода, болезней и голода. …Сии цифры в целом не дают никакого повода для сомнений касательно достоверности».242 То есть даже хвастливые россказни в русском штабе (хвастливые, но все же не такие лживые, как официозные реляции) говорят о 225 тысячах: это просто удивительно близко к цифре, высчитанной выше (218 тыс. чел.). Таким образом, в самом 1812 году в обсуждениях участников конфликта с русской стороны ни о каких «600 000 потерь Наполеона» речи не шло.

Уже упомянутый мной английский автор Дж. Робертсон в 1815 г. определял потери Наполеона следующим образом: «Французов и союзников убито, до смерти замерзло, ранено и т. д. — 85 000. Их же выведено из строя — 115 000».243 Кстати, тот же автор определял потери Великой армии в Бородинском сражении весьма близко к истине — «около 20 000».244 Интересно, что знаменитый советский демограф, доктор экономических наук, автор капитального труда «История военных потерь», Борис Цезаревич Урланис (1906–1981), указывает цифру погибших служащих армии Наполеона всего в 100–112 тыс. человек.245 И следует упомянуть, что он, к сожалению, для определения потерь в Бородинском сражении пользовался фальшивкой, напечатанной Ф.В. Ростопчиным (которая увеличивает потери французов вдвое!).

Современный французский историк, специалист по наполеоновской эре, Т. Ленц (1959 г. р.), полагает, что в 1812 г. летальные потери армии Наполеона составили 200 тыс. чел.246 Косвенным, но категорически показательным подтверждением того, что французская армия не была уничтожена в России, что даже и потери ее не были велики, служит и следующий факт, о котором почему-то не упоминают мои коллеги. Императорским декретом (хранится в Bibliothèque Nationale de France.) от 12 августа 1857 года Наполеон III учредил Медаль Святой Елены (Médaille de Sainte-Hélène), которой награждались армейцы, служившие во время войн революции и Первой империи (с 1792 по 1815 гг.). Так вот: даже при неразвитости медицины и спустя долгие десятилетия после означенных событий было награждено (все документы именные и они сохранились) не менее 360 000 военнослужащих! Только лишь в одной моей частной коллекции имеется три экземпляра данной медали. Подробности, связанные с данной наградой, любой желающий может получить в постоянной экспозиции парижского Национального музея ордена Почетного легиона.

Вернемся к хронологии событий. Обратимся теперь к штабу русских и снова процитируем проницательного наблюдателя (Николая Тургенева): «Тогда к армии прибыл император. Фельдмаршал Кутузов, в течение всей жизни бывший дальновидным придворным, как говорят, вышел из этой роли, когда его провозгласили спасителем отечества».247 Нет, «кофейник Зубова» не перестал льстить монарху, просто больше всего М.И. Кутузов сейчас боялся снова получить профессиональную «пощечину» от Наполеона в открытом и честном бою (как под Аустерлицем и в Бородинском сражении): он всеми силами жаждал сохранить случайно приобретенный имидж успешного (благодаря пространству и зиме) генерала. При личной встрече М.И. Кутузов попытался вкрадчиво воспользоваться обещанием, данным царем народу в известном манифесте начала кампании: «Ваш обет исполнен, ни одного вооруженного неприятеля не осталось на русской земле. Теперь остается исполнить и вторую половину обета: положить оружие».248

Но надежда на честь царя с отцеубийственным прошлым и аракчеевским будущим, на его здравый смысл была смехотворна — агрессия и зависть к гению пожирали Александра: и он решил на костях русских солдат продолжить экспансию. А чтобы «светлейший» не надоедал, царь подарил ему собственный портрет, украшенный бриллиантами, золотую шпагу с алмазами, «гирляндой лавра из изумруда» — и тоже с бриллиантами ценою 25 тыс. рублей. Но щепетильный и капризный «сатир» из XVIII века Михаил Илларионович лишь посетовал: «драгоценные камни слишком малы».249 Так к хитро полученным деньгам за проигранное Бородино добавились еще и бриллианты «за зиму»… Но Кутузов продолжал активно ворчать: «Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!»250 Да, интересно отзывался о лице (своей армии —?) «светлейший князь»: «рыло»… В то же время подобные подарки от царя генералу, которого он терпеть не мог и постоянно порывался уволить, наводят на мысль о том, что они были показухой, готовящей и прикрывающий нечто важное и весьма нелицеприятное. Однако об этом чуть позже.

Знаменитый историк, большой знаток эпохи 1812 года, автор фундаментального труда-биографии Александра, опубликовавший впервые многие документы того периода, великий князь Николай Михайлович, подытоживая высказывания российских участников событий 1812 г. — противников перехода границы и продолжения войны, сделал однозначный вывод: «Будущее показало весьма скоро, что такое мнение имело свои основания, и что России последующие войны принесли мало пользы, а скорее даже вред».251 Но царь все же приказал перейти границу, оккупировать герцогство Варшавское и продолжить войну: он выполнял планируемое еще в 1810–1811 гг.: если бы Наполеон не выиграл дипломатическую войну перед 1812 г., если бы не постарался нанести агрессору упреждающий удар летом 1812 г., то оккупация польских земель и события 1813–1814 гг. могли бы произойти двумя годами раньше. Если бы Александр не переходил границу, то даже спровоцированная им война могла при должной пропаганде и уничтожении документов (чем, кстати, активно занимались не только Александр и его респонденты, но и несколько позднее Николай I) сойти за оборонительную, но русский монарх продолжил гнать орду своих рабов для новых амбициозных предприятий. Его задачей была агрессия, интервенция во Францию, количество погибших русских правителя не беспокоило. Россия уже была измучена постоянными внеплановыми рекрутскими наборами перед войной, но Александр провозглашает 83-й рекрутский набор! Зачем? За что?

Таким образом, кампания не прерывается: то, что мы привыкли называть «войной 1812 года», со стратегической точки зрения, по факту и по официальным документам российского правительства (!) продолжилось до разгрома русских и перемирия в июне 1813 г. Подчеркну: во всех российских документах военных канцелярий о служебном и наградном делопроизводстве военные события 1812–1814 гг. считались единым целым! Одна из типичных формулировок: «за французскую кампанию 1812–1814 гг.»252 То есть война против Франции, с точки зрения российских документов, началась в 1812 г. и на территории России! И никакой «Отечественной» войны, никакого подобного понятия в документах не существовало (до того времени, пока Николай Первый не прикажет создать этот «патриотический» миф). 1 января 1816 г. был опубликован Высочайший манифест «Об благополучном окончании войны с французами». Исходя из этого источника, все бои и прочие действия 1812–1815 гг. также подавались, как непрерывное и однородное явление. Чтобы устранить неясности в наградных документах, великий князь Константин Павлович (тогда — Генерал-инспектор кавалерии) 17 июля 1822 г. приказал: «считать войну с французами в три кампании: кто был в 1812, 1813 и 1814 годов, а четвертую — 1815 годом».253 В августе 1823 г. вышел приказ Генерального штаба «О показании кампаний в формулярных списках». В нем «война 1812–1814 гг.» подразделялась на шесть «кампаний»: летнюю — с 12 июня по 1 октября 1812 г. (по старому стилю), зимнюю — с 1 октября 1812 г. по 1 января 1813 г. и весеннюю — с 1 января до заключения перемирия и т. д.254 И снова ни о какой «Отечественной» войне ни слухом, ни духом.

Но вернемся на фронт. К декабрю 1812 г. русская армия была фактически уничтожена частью в сражениях с Наполеоном, но не менее того — морозами и отсутствием налаженной доставки продовольствия и зимней одежды (кроме всего прочего, подобная катастрофа свидетельствует: русское правительство заранее не готовило глубокое отступление войск, все происходило хаотично, поэтому тыл был не подготовлен). Участник событий Николай Тургенев свидетельствует: «Когда русская армия пересекла границу Германии, она была так малочисленна, что при первом смотре, который император произвел в присутствии прусского короля в Калише, едва достигала 15 000 человек».255 И это из более 120 тысяч (не считая ополченцев, 10 тысяч подкреплений и присоединившихся с флангов частей), выведенных М.И. Кутузовым из Тарутинского лагеря!256 Во время кампании головная группировка русских получала постоянные подкрепления (многие десятки тысяч со времени начала войны), но в «умелых руках» российских генералов они почти сразу выводились из строя, таяли.257 Из Млева в доверительном письме Френсису-Питеру Верри уже известный нам Р. Вильсон писал 1 февраля 1813 г.: «Погода все еще страшно холодная — 25° мороза. От русской армии почти ничего не осталось…»258 Еще в декабрьских рапортах Кутузов буквально молил царя остановиться, дать армии отдых (а в предшествующих посланиях стращал ужасным положением войск): «…ибо, если продолжить дальнейшее наступательное движение, подвергнется она в непродолжительном времени совершенному уничтожению».259

Итак, подлинные документы русского командования свидетельствуют, что не французская, а именно русская армия была «уничтожена» (и вскоре могла оказаться «уничтожена совершенно»). В другом рапорте фельдмаршала Александру I звучал малоприятный намек: «Главная армия пришла в такое состояние, что слабость ее в числе людей должно утаивать не только от неприятеля, но и от своих чиновников, в армии служащих».260

Понимали ли русские офицеры и генералы, что они не имеют права на те лавры, которыми их обвешивала шутовская пропаганда и лубочные картинки для низших сословий и подонков общества? Контекст-анализ первоисточников — большого корпуса личных писем, дневников и прочих документов эпохи дает четкий ответ: да, русские военные понимали, что их заслуг в обратном походе Наполеона нет. Вот как язвительно отзывался о том сам «герой» подобной макулатуры — Николай Николаевич Раевский: «Из меня сделали римлянина… из Милорадовича — великого человека, из Витгенштейна — спасителя отечества, из Кутузова — Фабия. Я не римлянин, но зато и эти господа — не великие птицы».261 Тот же Н.Н. Раевский признавался жене Софье Алексеевне (письмо от 25 декабря 1812 г.): «Раздают много наград, но лишь некоторые даются не случайно… Кутузов, князь Смоленский, грубо солгал о наших последних делах. Он приписал их себе и получил Георгиевскую ленту…»262 Что можно сказать об армии, где генералы презирают главнокомандующего и смеются над собой и друг другом?

⇐ Предыдущая 62 63 64 65 666768 69 70 71 Следующая ⇒