ЧАСТЬ ВТОРАЯ 3 страница

— Много колдунов сменилось на моем веку, — не слушая его, сказал старик. — Ты первый нарушил наши порядки.

— Мои духи велели так, — неуверенно ответил Льок, — разве я могу ослушаться их?

Главный охотник молча взял его за руку и подвел к самому краю скалы, под которой, зажатая в узком гранитном ложе, кипела вода порога.

— Пять зим назад с этого места я сбросил колдуна, посмевшего пойти против меня. — Кремень не спускал глаз с побледневшего лица юноши. — Его духи не помогли ему и не покарали меня. И твои духи не помогут тебе!

Льок попятился, но Главный охотник крепко держал его руку.

— Я ничего тебе не сделал плохого…

— Сделал! Ты нарушил порядок, ты прогнал мудрых старух со Священной скалы, теперь они сердиты на меня. Ты хочешь свалить на меня вину за неудачи на промыслах! Сегодня ты ввел новый обычай…

— Старики сказали, что он был раньше.

Кремень так сжал руку Льока, что тот невольно вскрикнул.

— Помни, если не хочешь себе беды: как жили мы раньше, так и теперь должны жить!

Старик наклонился к юноше так близко, что косматая его борода коснулась лица Льока.

Ладони старика легли на плечи Льока, все крепче и крепче сдавливая их. И вдруг юноша почувствовал, как отделяется от земли. Показалось, будто со всех сторон надвинулась темнота. Шум порога стал ближе и сильнее, потом стал удаляться и глохнуть. Юноша запомнил, как сверкнули над его лицом страшные глаза Кремня. Больше он ничего не помнил.

Когда Льок очнулся, грозного старика не было на скале. Юноша приподнялся и застонал — плечи сводило от острой боли. Много силы еще было в руках Кремня, столько лет оберегавшего свою власть над стойбищем.

Вести по селению разносились быстро. Не успели охотники покинуть скалу, как Лисья Лапа уже знала все. Мальчишка завел новый порядок сегодня охотники сами колдовали на священном месте, издревле принадлежавшем мудрым старухам.

"Если мужчины перестанут верить нашим духам, что будет с нами, колдуньями! Не захотят слушать наших заклинаний — не захотят и заботиться о нашей старости", — горько думала старуха.

Но Главная колдунья не могла так легко выпустить власть из своих цепких рук. Она решила поговорить с Кремнем.

Выйдя на тропинку, ведущую от Священной скалы к лесу, Лисья Лапа, опершись на длинный посох, стала ждать. Кремень и в самом деле скоро показался из-за поворота.

— Не моя вина, — увидев ее, сразу сказал старик, — справляйся сама с мальчишкой.

Он хотел пройти мимо, но Лисья Лапа протянула батог поперек тропы.

— Разве колдун выше Главного охотника? — спросила она.

— Откуда я мог знать, что он затевает? — угрюмо взглянул на нее Кремень. — А теперь охотники верят ему.

— Что будет, если желторотые станут попирать обычаи старших?

— Сейчас он лежит на скале. Теперь он многое понял. Может, станет умней? — уклончиво ответил Главный охотник и, обойдя протянутый поперек тропы батог, пошел дальше. Потом обернулся. — Мы сверстники. Разве твоя молодость не была моей молодостью? — медленно проговорил он. — Обида твоей старости — обида для меня!

Старуха долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за густым ельником. Затем она побрела в стойбище.

Льок, возвращаясь после ссоры с Кремнем в свою землянку, увидел бредущую по тропе колдунью. Встречаться с ней сейчас ему не хотелось. Юноша спрятался за ель. Едва передвигая ноги, пошатываясь и часто приостанавливаясь, мимо него медленно прошла колдунья. Льок услышал, как она бормотала:

— Я мудрая, а он глупее олененка. Справилась с его матерью, справлюсь и с ним…

Как только старухи не стало видно, Льок вышел на тропу и острым камнем разрыхлил землю, на которой остался след ее ноги. Это считалось верным средством нанести врагу вред.

— Ты мудрая, а я хитрее тебя! — тихонько шептал он.

ГЛАВА 7

Искра опустила усталые руки и с трудом разогнула ноющую спину. Ослабевшей от голода женщине нелегко дочиста выскрести шкуру каменным скребком, а затем долго ее мять, чтобы она стала мягкой. Отдохнув, Искра вновь принялась за это трудное дело. И вот оно подошло к концу. Искра стала внимательно разглядывать шкуру, прикидывая, что можно из нее выкроить. Ей хотелось сшить одежду для того, кто добыл зверя. Но из одной шкуры выйдет одежда только для маленького Као.

Молодая женщина бережно спрятала скребок в кожаный мешочек, всегда висевший у пояса, и достала оттуда каменный, заостренный с одного края нож. Положив нож около себя, она, перед тем как начать кроить, еще раз растянула шкуру.

Тут край полога отогнулся, и в землянку проскользнул Као — радость и гордость Искры. Увидев малыша, мать отбросила шкуру в сторону. Шкура легла мехом вверх, шерсть на загривке и по хребту встала дыбом.

Као — пятилетнему охотнику — сразу стало понятно: большой голодный волк (ведь весной все голодны!) подкрадывается, чтобы вцепиться в горло матери. Но Као мужчина, он ее защитит.

— Не бойся! — закричал мальчик. — Я его сейчас убью.

И он бросился в угол землянки, где висел его маленький лук со стрелами.

Искра, улыбаясь, отступила в сторону.

А Као припал, как заправский охотник, на одно колено, натягивая тетиву. Слабо прожужжав, маленькая стрела запуталась в густом волчьем меху.

Мальчик с гордостью взглянул на мать, потом шагнул к своей добыче. Надо взять стрелу, их у него не так много. Он протянул руку и отдернул — а вдруг волк только притворился мертвым. Он помедлил. Шкура, как ей и полагалось, лежала неподвижно. Тогда Као, опять почувствовав себя неустрашимым охотником, решительно взял стрелу.

Облегченно вздохнув, Као вспомнил, зачем он пришел в землянку. Снова став маленьким мальчиком, он захныкал:

— Есть хочу… Дай есть…

Молча сняв с горячей золы очага горшок, Искра поставила его перед Као.

Усевшись на корточки, мальчик попробовал варево. Сделал два-три глотка и заныл:

— Горько… Ой, как горько…

Искра сама знала, что сколько ни вываривай сосновую кору, сколько ни сливай с нее воду, она все равно останется горькой. Но все же это хоть какая-то еда.

Мальчик поплакал немножко, потом затих. Всхлипывая, он подобрался поближе к очагу и, согретый его теплом, вскоре заснул.

Искра привычно раздула угли, подбросила в очаг сухого валежника и принялась при неровном, вздрагивающем свете выкраивать одежду для Као из дважды убитого волка. Шкуру она положила мехом вниз на большой плоский камень. Сильно нажимая концом ножа, женщина неторопливо водила острием по одному и тому же месту, пока не прорезалась кожа. Терпеливо передвигая нож, она отделила от шкуры ненужные куски. Теперь можно начать шить.

Искра достала из своего мешочка проколку, костяную иглу и связку оленьих жил, гибких и крепких. Не зря женщина размачивала и мяла их долгими зимними вечерами. Острой проколкой, сделанной из расщепленного ребра лося, она провертела по краю шкуры ряд дырочек, а потом стала продергивать через каждую дырочку тупую иглу с жилой, сшивая куски меха.

Молодая женщина так занялась кропотливой работой, что не заметила, как приоткрылся полог. Наклоняя голову под низким накатом потолка, в землянку вошел широкоплечий охотник. Тут только Искра обернулась.

— Ау! — сказала она радостно и тотчас подавила вздох — как насытить усталого охотника горшочком отвара из коры?..

Ау молча шагнул к очагу и положил на колени женщины большого тяжелого гуся.

— Я подбил трех! — с гордостью проговорил он. — Двух отдал хозяйкам еды, а этого принес сюда. Кремень сказал: отнеси в землянку женщины, у очага которой ты спишь.

Быстрые пальцы Искры уже ощипывали птицу. Радость сияла на ее лице. Она всегда знала, что Ау — лучший из охотников стойбища. Словно отвечая ее мыслям, молодой охотник сказал:

— Не я один вернулся с добычей. Новый колдун крепко подружился с Роко. Мы, охотники, сегодня колдовали с ним у Священной скалы. И вот видишь… — Он кивнул на гуся.

Искра, ощипав и распотрошив, положила птицу в самый большой горшок, какой нашелся в ее хозяйстве.

— Льок совсем еще мальчик, — раздумчиво сказала женщина. — Кто знал, что он такой хороший колдун.

— Роко любит молодого колдуна, — убежденно сказал Ау. — Как ему его не любить? Льок, если б не был колдуном, сам стал бы ловким охотником. А теперь дела пойдут еще лучше. Придет весна, дичи станет больше, и Роко будет ее выгонять навстречу нашим копьям и стрелам.

В горшке, стоявшем на очаге, громко забулькало. Вкусно пахнувший пар стелился под низким потолком землянки. По другую сторону очага зашевелился Као. Ему приснилось, что чудесно пахнувший кусок жирного оленьего мяса убегал от него. Као никак не мог его догнать. Он потянулся за ним и проснулся от резкого движения.

Наяву он почувствовал тот же восхитительный запах. Приподнявшись, мальчик увидел гуся, варившегося в горшке, и сидевших у огня мать и Ау большого охотника, которого Као помнил с тех пор, как помнил себя и на которого он обязательно будет похож, когда вырастет. Маленькими руками он потянулся вперед — он сам не знал, к горшку с гусем или к Ау, — и счастливо засмеялся.

ГЛАВА 8

Наконец наступила долгожданная весна. Высоко в сиявшем небе затрубили почти невидимые людьми журавли. Это был верный знак, что вот-вот прилетят бесчисленные стаи всякой птицы. И вправду, уже к вечеру на вскрывающихся ото льда озерах слышалось деловитое кряканье уток, громкое гоготанье гусей. Заглушая эти звуки сотней других, на большие полыньи спускались все новые и новые стаи. Держась в стороне от этой шумной сутолоки, проплывали парами важные, молчаливые лебеди. Нельзя было узнать еще совсем недавно по-зимнему угрюмых, безмолвных озер. На каждой льдине, на каждом свободном клочке воды, на скалах, по берегам кипела жизнь.

Большой гусь на склоне Священной скалы был теперь тоже не одинок. Льок выбил рядом с ним лебедя и трех уток. Чтобы охота была удачной, молодой колдун каждое утро метал в них дубинку. А так как охота и впрямь была удачной, никто не сомневался в пользе нового колдовства. Только Лисья Лапа качала головой. Разве в прошлую весну меньше было дичи? Но вслух она не смела ничего сказать. Измученным долгой голодовкой людям хотелось верить в силу нового колдуна, в его крепкую дружбу с духами. Обрадованные обилием еды, они славили Друга охотников, милостивого горбуна Роко.

В первые дни охотники не пропускали ни одной птицы и поедали даже жесткое мясо гагар. Потом они начали охотиться с разбором. Куда бы ни ступила нога охотника, всюду кишела дичь! Над озерами и озерками, от болотистых кочек до тихих стариц Выга и его притоков стоял стон от тысяч птичьих голосов. В воздухе и на воде, по болотам и вдоль берегов взлетали и камнем бухали в воду, перелетали с места на место, дрались и суетились неисчислимые стаи птиц.

Теперь всем было много дела! Охотники, не чувствуя холода, без устали били гусей, добычу более ценную, чем суетливая мелочь утиных стай. Убитую дичь сносили к условленным местам, откуда мальчишки перетаскивали ее в стойбище.

Там тоже не знали передышки. Мясо гусей быстро портилось, и потому женщины и девушки день и ночь были заняты разделкой гусиных тушек.

Как ни болели пальцы у женщин, никто не поддавался усталости. Сначала выдергивали твердые перья, потом выщипывали нежный подпушек. Сделав продольный надрез, с гуся сдирали кожу, покрытую слоем жира, и потрошили тушку. Внутренности, шея, голова и лапки поедались в тот же день, все остальное заготовлялось впрок. Самую мясистую часть гусиной тушки — грудку — вырезали и, нанизав на веревку из сухожилий, коптили в дыму. Кожу с жиром резали на кусочки и, вытопив жир, сливали в мешок из промытого оленьего желудка.

Когда зимой копченые грудки и твердые тушки вкусно запахнут в горшке с кипящей водой, люди стойбища с благодарностью вспомнят шумное время прилета птичьих стай. Чем больше заготовлено весной, тем сытнее зима.

Каждый раз, когда колдуну надо было пополнить свои запасы, он приходил в стойбище к старухам, которых называли "хозяйками еды".

Однажды, идя по тропе с пустыми плетенками, Льок встретил молодого охотника Ау, из-за которого так рассердился на него Кремень. Ау остановил его.

— Вчера мой брат Зиу, — сказал он, — подслушал, что Лисья Лапа хочет навести на тебя порчу. Она околдовала кусок гусятины и велела моей матери дать тебе, когда ты придешь за едой. Что думаешь делать?

— Мои духи защитят меня, — ответил Льок, но голос его дрогнул.

Не было у него веры в защиту тех, кого он ни разу не видел ни наяву, ни во сне!

Было две "хозяйки еды", которые выдавали пищу жителям стойбища. Льок мог бы не пойти к матери Ау, чтобы избежать опасности. Но он нарочно пошел к этой старухе. "Она не знает, что мне известно про хитрость Главной колдуньи, — думал он, направляясь к землянке, где провел свое детство Ау, — скорее всего она хранит этот кусок отдельно от других".

Ничего не говоря, старуха прошла с ним по узенькому переходу в соседнюю землянку, где хранился запас пищи. Льок внимательно следил, как "хозяйка еды" снимала с деревянных спиц куски и клала их в корзину.

"Не здесь, не здесь, — наблюдая за ее руками, мысленно твердил он. Этот кусок она хранит не здесь, она положит его напоследок".

Льок угадал. Почти наполнив плетенку, старуха сняла одиноко висевшую в стороне грудку гуся.

— Это такой жирный кусок, — проговорила она, — что ты можешь даже не варить его. Льок выхватил у нее из рук плетенку и спрятал ее за спину.

— Отнеси этот кусок Лисьей Лапе! — крикнул он. — Мои духи запрещают его есть.

— О, Льок, — прошептала оторопелая старуха, — ты действительно великий колдун!

Что-то бормоча и боязливо оглядываясь на юношу, она поплелась, выполняя его приказание, к землянке Лисьей Лапы.

"Если хитрость с заколдованным куском не удалась, — провожая взглядом старуху, сказал сам себе Льок, — то колдунья придумает что-нибудь другое! Как же мне узнать о новой опасности?"

Стояла пора, когда подростки разбредались по окрестным озеркам в поисках гнезд водоплавающей птицы, в которых среди пуха белели крупные яйца.

Теперь Льок уже не был мальчишкой. Колдуну не пристало шарить в прибрежных кустах. Но вот запасы кончились, а идти к "хозяйкам еды" он боялся. Да и можно разве сравнить вкус свежих яиц с копченой гусятиной, пропитанной прогорклым жиром? И Льок решился. Однако, чтобы его не увидели за этим занятием, он забирался подальше от стойбища, в чащу.

Однажды он набрел на такое место, где было очень много яиц. Наевшись вдоволь, он принялся собирать яйца про запас. Вдруг его чуткое ухо уловило какие-то странное потрескивание. Льок насторожился — это не был зверь, приближался человек. Он отступил за кусты: никто из сородичей не должен встретить его здесь, у гнезд.

Шаги были не быстрые — детские, не твердые — мужские, кто-то, тяжело шаркая, волочил ноги. Льок, чуть отогнув ветку, посмотрел. По еле заметной тропе плелась Лисья Лапа.

В лесу уже темнело, и юноша не сразу разглядел, что тащит на плече старая колдунья. А она несла что-то тяжелое, видно было, как старуха сгорбилась сильнее, чем обычно. Всмотревшись, Льок чуть не вскрикнул от удивления. Лисья Лапа несла ребенка. Льок узнал девочку, это была маленькая Птичка, прозванная так за звонкий голосок.

"Куда она ее тащит?" — подумал Льок, тихонько пробираясь вдоль кустов за колдуньей.

Лес становился все гуще, ели выше и чернее. Потом пошел бурелом, где любили прятаться рыси. Тут старуха осторожно положила спящего ребенка на опавшую хвою и, что-то невнятное бормоча, побрела назад.

Когда колдунья скрылась за деревьями, Льок подошел к девочке. Сердце его дрогнуло от жалости. Скоро ночь, ребенка растерзают звери. За что злая старуха обрекла девочку на гибель? Льок, не раздумывая, поднял маленькое тельце и бережно понес к стойбищу.

Пройдя с полдороги, юноша остановился.

"Если я отнесу Птичку матери, я никогда не узнаю, что замыслила Лисья Лапа, — подумал он. — Но куда же деть девочку?"

Льок вспомнил про заветный островок, тот самый, дорогу к которому знал он один и где на камне у воды было выбито изображение семги.

"Отнесу ее к кровавому рту земли, — решил он. — Зверей на островке нет, пищи вдоволь. С девочкой там ничего худого не случится. Посмотрю, что будет".

Исчезновение девочки заметили не сразу. Весной дети всегда кормились яйцами, которые сами же отыскивали в лесу, и засыпали там, где их заставала ночь. Никто не беспокоился о ребятишках. Но когда на третий день девочка не вернулась в землянку, встревоженная мать побежала к "мудрым". Старухи принялись колдовать, но так и не узнали, что случилось с девочкой. А еще через день Лисья Лапа объявила Льока виновником несчастья. Ветер донес до землянки колдуна неистовые крики женщин. Разрисовав лицо и руки охрой, Льок побежал в стойбище. Женщины встретили его угрозами.

— За что ты погубил мою дочь? — крикнула мать девочки.

— Разве твоя дочь погибла?

— Ты убил ее! — вмешалась Лисья Лапа. — Мои духи сказали мне об этом.

"Так вот оно что! — подумал Льок. — Чтобы навредить мне, злая старуха не пожалела и ребенка".

Женщины в ярости подступили к колдуну. Тогда, подняв руки над головой и шевеля раскрашенными пальцами, Льок сам пошел на толпу. Толкая друг друга, женщины отпрянули назад.

— Вы слышали? — громко заговорил Льок. — Духи Лисьей Лапы сказали, что девочка умерла…

— Да, да, да! — захрипела колдунья. — Духи так сказали!

— Мать! — повернулся Льок к женщине. — Лисья Лапа говорит, что твоя дочь мертва. Мои духи знают, что она жива! Кому из нас ты веришь?

Женщина заколебалась.

— Мое сердце не знает, кому верить, — прошептала она растерянно. — Не знает…

— Если веришь, — тихо сказал Льок, — что она жива, то скоро прижмешь ее к груди.

— Верю, верю, верю! — зарыдала несчастная. — Верю, что моя дочь жива.

Льок облегченно вздохнул.

— Женщины! — снова заговорил он. — Если я не найду ребенка, пусть падет на меня смерть! Но если девочка жива, пусть погибнет обманувшая вас Лисья лапа.

— Пусть будет так! — хором проговорили женщины.

Этот возглас стал приговором стойбища. Теперь или Льок, или старуха были обречены на смерть.

Чтобы показать, что его духи сильнее, молодой колдун принялся колдовать. Для свершения колдовских обрядов полагалось разводить костер, но Льок и тут изменил древнему обычаю. Вытащив из-за пазухи кухлянки мягкую шапку из шкуры рыси, он надел ее и закружился вокруг главной колдуньи. Лисья Лапа испугалась — такого колдовства она не знала. Стараясь все время быть лицом к Льоку, чтобы предохранить себя от порчи, она завертелась вслед за ним, пока не пошатнулась и не упала.

Когда старуха очнулась, колдун приказал ей и матери пропавшей девочки идти с ним к реке, где у берега стоял челнок, выдолбленный из ствола большой осины. Льок направил лодку сначала по реке, потом свернул в речку, вытекавшую из озера.

Сгорбившись, охватив голову тощими руками, сидела старуха на дне лодки. Мысли у нее путались, сердце щемил страх — уж очень уверенно блестели у Льока глаза. Не перехитрил ли мудрую Хозяйку стойбища проклятый мальчишка?

Наконец челнок пристал к островку. Все трое вышли на берег. Льок стал рядом с женщиной и велел ей позвать дочь.

Мать крикнула ребенка. Никто не отозвался. Она повторила свой тихий зов, но ответа не было. Тусклые глаза колдуньи начали оживляться. Она выпрямилась, насколько позволяла старчески согнутая спина, и что-то бормотала.

— Кричи громче, — приказал женщине Льок. — Мои духи зовут вместе с тобой.

Мать закричала снова. Ее крик, молящий и жалобный, словно повис над островком. Из-за дальних деревьев отозвалось эхо. Женщина вздрогнула, а Лисья Лапа развязала ремешок на лбу, и ее девять кос, гремя амулетами, упали на костлявые плечи.

— Слышишь? — торжествующе сказала она Льоку. — Духи леса смеются над твоими духами!

Но Льок вскочил на поросший мхом камень и крикнул сам:

— Иди к нам! Твоя мать зовет тебя!

И вот из глубины островка донесся чуть слышный голосок. Потом вдали раздвинулись кусты, и показалась девочка.

— Дочь моя, дочь! — Женщина бросилась к ребенку.

Увидев девочку, колдунья пошатнулась.

— Обманщица! — крикнула ей счастливая мать. — Не ты ли говорила, что моя дочь погибла? Значит, твоя сила ушла от тебя?

Льок посадил в шаткий челнок мать и ребенка, вскочил сам и оттолкнул лодку от берега. Колдунья осталась на островке.

У стойбища толпа женщин ожидала, чем кончится спор Лисьей Лапы с молодым колдуном.

Льок выпрыгнул из лодки с ребенком на руках. Высоко подняв девочку, он громко проговорил:

— Обманщица, сказавшая, что девочка умерла, осталась на островке у кровавого рта земли. Мои духи сказали: если она покинет его и войдет в стойбище — пропадет весь наш род!

Этим заклинанием Льок обрекал старуху на гибель. Теперь никто из жителей стойбища не посмел бы прийти ей на помощь.

В память своей победы над колдуньей Льок высек на Священной скале старуху с пышным лисьим хвостом. Тут же рядом он выбил другой рисунок мужчина с заячьей головой ведет за руку ребенка. Заячью голову он изобразил, чтобы всем было понятно, кто спас девочку; Льоком — маленьким зайцем — назвала его мать, когда он родился.

ГЛАВА 9

С незапамятных времен каждой весной в Сорокскую губу приходят громадные косяки сельди. Они собираются где-то в просторах Ледовитого океана и, пройдя узкую горловину Белого моря, плывут много дней, чтобы войти в залив и нереститься на мелководье побережья.

На всем длинном пути за косяком неотступно следует множество морских животных, птиц и рыб. Врезываясь в косяк, киты, белухи, моржи и тюлени заглатывают медленно движущуюся рыбу. Морские птицы, тучей носясь над косяком, то и дело ныряют с лету и вновь взмывают вверх с серебристой рыбкой в клюве. С глубины за лакомой пищей поднимаются хищные рыбы, среди них и проворная семга, провожающая косяк до самого места нереста, где сельдь так густо облепляет дно прибрежья своей икрой, что вода мутнеет от политых на икринки молок. Здесь отъевшаяся семга покидает сельдь, не выносящую пресной воды, и входит в устье полноводной реки Выг, чтобы нереститься в ее верховьях, у озера, из которого река берет начало. Там, в тихих заводях, среди десятков островков Выгозера, подрастает ее молодь, чтобы затем спуститься в море и через много времени вернуться обратно для нереста.

Семгу не останавливают никакие препятствия, даже гранитная гряда порога Шойрукши, двумя островками перегораживающая течение реки. Стиснутая здесь в узком пространстве, вода кипит и ревет, дробясь о скалы летом и зимой. Мороз не в силах сковать поток, разбивающий в щепы даже бревна.

Для людей стойбища ход семги был важным событием. Промысел на нее был легкий, а добыча большая. Заготовленное впрок вяленое мясо этой рыбы кормило стойбище в зимнюю пору; в свежем виде, розовое и жирное, оно было любимым лакомством.

Вот почему каждый год в селении с нетерпением ждали этого времени. Еще задолго до того, как в реке показывались первые рыбы, на Священную скалу выходили мудрые старухи призывать семгу заклинаниями. Но священное место было осквернено Льоком, а Лисья Лапа погибла. У ее помощницы, избранной Главной колдуньей, не было ни мудрости, ни хитрости Лисьей Лапы. Растерялась ли она оттого, что теперь неоткуда призывать семгу, или хотела отомстить молодому колдуну за смерть Хозяйки стойбища, только она объявила, что этой весной по вине Льока семга не придет к порогу Шойрукши.

Предсказание старухи испугало женщин стойбища.

Еще свежи были в их памяти страшные дни предвесеннего голода, и, хотя все сейчас были сыты, одна мысль о том, что не будет привычного промысла, приводила их в отчаяние, им казалось, что голод снова подкрадывается к селению.

— Чем будем жить? — кричали они. — Погибнем из-за колдуна! Горе нашим детям!

Возвращаясь из леса в землянку, Льок услышал гул голосов, доносившихся сперва издали, потом все ближе и ближе. Он притаился за деревом и увидел, как толпа женщин, что-то кричащих и размахивающих руками, бежит от стойбища к его жилищу. Не смея подойти к жилью колдуна, они остановились поодаль, грозя кулаками и швыряя в землянку камни и палки. Громче всех кричала стоявшая впереди новая Главная колдунья. Из ее выкриков Льок понял, в чем его обвиняют.

"Никак не могут угомониться эти глупые старухи, которых называют мудрыми!" — подумал Льок.

Он достал из мешочка, висевшего у пояса, кусок охры, раскрасил лицо и ладони, и незаметно подкравшись сзади замешался в толпе. Одна из женщин неожиданно увидела шевелящиеся раскрашенные пальцы и страшное лицо неведомо откуда взявшегося колдуна и с визгом метнулась в сторону. Тут его заметили и остальные женщины, с воплями бросились они врассыпную.

Льок только собрался направиться к своей землянке, как увидел приближавшегося к нему Кремня. Главный охотник, узнав о предсказании колдуньи, встревожился. В другое время он не стал бы слушать вздорной женской болтовни, но промысел семги был слишком важным для стойбища, да и говорила об этом не простая старуха, а Главная колдунья.

Кремень подошел к Льоку и, сумрачно глядя на его раскрашенное лицо, сказал:

— Старшая мудрая говорит, что из-за тебя в этом году не будет семги. Что скажешь?

— Главную колдунью оставил разум. Семга придет, как приходила каждую весну.

Осмелевшие женщины понемногу стали собираться снова. Подошла и Главная колдунья.

— Он лжет! — крикнула она. — Семга боится горбатого Роко на Священной скале. Друга охотников слушаются звери, а рыбам он не хозяин.

Женщины опять запричитали, а Кремень нахмурился — может, старуха говорит правду, ведь путь семги лежит мимо скалы.

— Мои духи — верные друзья нашего стойбища, — торжественно проговорил Льок. — Они не допустят несчастья, которое хотят наслать духи Старшей мудрой.

Несколько дней волновалось стойбище. Охотники больше верили Льоку, женщины — Главной колдунье, и спорам не было конца. В ожидании время тянется медленно, скоро всем стало казаться, что пора бы уже начаться лову, а семга все не шла… Главная колдунья ходила торжествующая, молодой колдун забеспокоился: "А вдруг семга не появится, и сородичи поверят старухе?"

Как-то вечером он вышел из землянки и направился в сторону взморья.

В лесу, нагретом за длинный жаркий день, было тепло и душно от густого запаха свежей хвои, растопленной смолы, пряно пахнущей листвы, прошлогодней — гниющей на земле, и свежей — ярко-зеленой, пышно распустившейся на деревьях. В прозрачном сумраке белой ночи жизнь не утихала: на ветках и в кустах возились птицы, под прелой листвой шуршали какие-то ночные зверушки. На севере в это время лес не спит.

Но вот деревья поредели, и с моря дохнуло солоноватой прохладой. Вскоре перед Льоком развернулась гладь бухты.

Направо и налево тянулся каменистый берег, зигзагами уходящий в синеющую даль. На горизонте блеснул багровый краешек, потом выкатился шар солнца, сперва красный, а затем ослепительно золотой, от него к Льоку потянулась искрящаяся огоньками дорожка. Начался прилив, усилился шум набегавших на берег волн. Зубчатый берег опоясался белой каймой пены.

Льок не спускал глаз с залитой солнцем бухты. Воздух над ней был пустынным. Юноша постоял, выжидая, потом медленно пошел назад. Перед тем как войти в лес, он обернулся и радостно вскрикнул. Вдали в ясном небе будто замелькали хлопья снега — это летели чайки.

Сородичи Льока не добывали сельди — у них не было сетей, они не задумывались, почему каждый год после появления в бухте множества чаек к порогу Шойрукши приходит семга, кормившаяся сельдью. Они просто знали, что это так.

Теперь Льок был спокоен. Вернувшись, он нарочно прошелся по всему стойбищу и всем, кто ему встречался, говорил одно и то же:

— Мои духи борются с духами Главной колдуньи, отгоняющими семгу. Как только мои духи победят, семга заплещется у островка.

Глупая старуха думала поссорить Льока со стойбищем, но вышло так, что не Льок, а ее духи оказались врагами селения. Когда ей рассказали о словах колдуна, ее по-старчески выцветшие глаза испуганно заморгали. Только сейчас она поняла, что натворила: появится семга — люди скажут, что Льок защитник сородичей, не будет семги — ее духи окажутся виноватыми.

Беда, нависшая над головой старухи, не заставила себя ждать.

Как-то на рассвете две большие семги выбросились на скалистый берег у самого порога. То сворачиваясь в кольцо, то расправляясь и с силой отталкиваясь хвостом от земли, они передвигались прыжками, огибая по скалам непреодолимые быстрины Шойкурши.

Подростки, высланные Главным охотником подкарауливать приход семги, затаив дыхание, следили, как, обдирая бока об острые камни, рыбы перебирались через гряду скал. Вот они ударили хвостами в последний раз и, подпрыгнув, ушли в тихую воду выше порога. Подростки могли бы схватить их руками, но, пока семга на берегу, к ней нельзя прикасаться. Старики говорили, что это не рыба скачет по суше, а ее хозяева, духи, поэтому к ним даже подходить близко считалось опасным. Ловить семгу можно было только в воде. За первыми двумя семгами показались третья, четвертая…

Подростки стремглав бросились в стойбище.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒