ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 страница

ГЛАВА 2

В эту светлую весеннюю ночь не могла уснуть только мать Льока, Белая Куропатка. Она сидела у очага, понемногу подбрасывая в него сучья, и каждый раз вспыхивавшие веселые огоньки отсвечивали на ее мокрых от слез щеках. Мать с тревогой думала о сыне. Как достать подростку хоть какую-нибудь добычу, если даже Кремень — лучший из лучших ловцов — ничего не мог добыть! Разве старик не увешивал себя волшебными ожерельями из медвежьих клыков и когтей, высушенными кусочками волчьего сердца, челюстями выдр и бобров, дающих силу, мудрость и знание повадок обитателей леса и воды? И все-таки ничто не помогало, вот уже сколько дней Главный охотник возвращается без добычи… Где же подростку, никогда не ходившему на охоту, найти пищу для стойбища?

Белая Куропатка принялась гадать. Она бросила перед собой короткие деревянные палочки, пытаясь узнать, будет ли ее сыну удача. Перемешав их между ладонями, гадальщица быстро разъединяла руки и зорко следила, как и куда упал черемуховый сучок, означавший колдуна; в благоприятном ли положении березовая палочка, обещающая удачу; куда легла осина, знак горькой доли; какое место занимает сосна, предвестница добрых покровителей, и ограждает ли она Льока от покушений ели, дерева темных и злых духов.

Десятки раз разлетались деревяшки то в сторону Тьмы — запада, то в сторону Света — востока; иногда они падали к Теплу — югу, иногда к Холоду — северу. Всякий раз они ложились по-иному, и женщина не могла понять, какую участь предвещает ее гадание сыну.

Тогда мать решилась на отчаянный поступок. Бормоча заклинания, — им она еще девушкой научилась от своей тетки, предшественницы Лисьей Лапы, она заплела в волосы семь косичек. В конец каждой косички Белая Куропатка вплела по выточенной из рябины фигурке: лебедя, гагару, утку — священных птиц женского колдовства, и животных — покровителей колдуний: лису, выдру, бобра, а на конец средней косы — самой толстой — она прикрепила человеческую фигурку. Потом женщина надела ни разу не надеванную малицу, сшитую из шкур молодых оленей, и кровью из расцарапанной руки нарисовала магические знаки на лбу, щеках и подбородке — так делала ее тетка, готовясь к колдовским обрядам.

Пока сын не доказал, что он действительно колдун, Белая Куропатка не должна была заплетать волосы в семь кос и украшать себя волшебными фигурками. Но матери казалось, что если она сама пойдет колдовать на Священную скалу, то ей, родившей семерых сыновей, поможет дух покровитель стойбища. Трудно было подниматься на кручу Священной скалы. Страшно нарушать обычай племени. Но материнская любовь придавала силы, и Белая Куропатка поднялась на площадку скалы.

Рядом с убитым лебедем она увидела спящего сына. Ее охватила такая слабость, что ноги бессильно подогнулись, и она повалилась на колени.

— Сын спасен! Сын спасен! — шептала она, беззвучно плача от счастья. — Значит, ты на самом деле колдун, — вдруг нараспев проговорила Белая Куропатка. И было непонятно по ее голосу рада она этому или нет.

Мать не посмела будить того, кто сделался колдуном. Считалось, что его душа сейчас витает в далеком мире покровителей. Шепча заклинания, женщина распустила по плечам семь кос — теперь настало время их носить, теперь она мать колдуна! Ей, а не кому-либо другому надлежало быть Главной колдуньей после Лисьей Лапы.

Лучи солнца еще не пронизали ночной воздух, было очень холодно. Измученную женщину охватила морозная сырость. Хорошо бы сейчас уйти в землянку, к теплому очагу. Но она побоялась оставить сына.

Не только мать беспокоилась за судьбу Льока. Бэй, ее предпоследний сын, тоже тревожился за брата. Он знал древний закон — нельзя пролить кровь своего сородича, но Кремень мог столкнуть Льока в водопад, мог привязать к дереву в лесу и оставить на съедение зверям… Весеннее солнце еще не показалось над землей, когда Бэй подбрел к Священной скале, где вечером остался брат. Радостно забилось сердце молодого охотника, когда он увидел Льока, лежавшего на крыле громадного лебедя. Вблизи него сидела мать с волосами, заплетенными в косы, как у колдуньи.

— Он ушел? — шепотом спросил Бэй.

— Да. Душа его беседует с духами, пославшими добычу, — так же тихо ответила Белая Куропатка. — Скажи Кремню, что духи даровали Льоку лебедя.

Слова матери будто прибавили силы Бэю. Он сбежал со скалы легко и быстро, как в прежние дни. По пути в стойбище ему встретились женщины, бредущие к реке за водой. Порадовав их удачей брата, Бэй поспешил к землянке Главного охотника.

Кремень лежал в спальном мешке, сшитом жилами из вывороченных шкур оленя. В него забирались, сбросив всю одежду, — так жарко было спать на толстом слое пышного меха. Когда Бэй откинул полог землянки, Кремню снилась еда — жирное и мягкое мясо семги.

— Друзья шлют нам весеннюю радость! — входя в землянку, проговорил юноша на языке, понятном лишь охотникам. Эти слова означали: "Духи послали нам лебедя".

Главный охотник открыл глаза и посмотрел на Бэя мутным взглядом: видения сна еще не отошли от него.

— Друзья даровали Льоку большую весеннюю радость, — еще раз крикнул Бэй.

Кремень приподнялся на локте.

— Ты говоришь, что Льок добыл лебедя? Значит, он все-таки колдун? удивился старик и, помолчав, добавил: — Созови братьев, пусть возьмут длинные руки и молнии. Льок обновит их силу!

На том же иносказательном охотничьем языке длинными руками назывались копья, молниями — луки.

Бэй с радостью пошел выполнять приказание Главного охотника. Он гордился, что его младший брат, которого он еще совсем недавно защищал в мальчишеских драках, стал теперь колдуном. Переходя от одной землянки к другой, он громко кричал:

— Охотники, Кремень сзывает вас! — и всякий раз не мог удержаться, чтобы не похвастать удачей брата.

Когда охотники собрались, Кремень вышел из своей землянки, и все толпой двинулись к порогу.

На Священную скалу обычай позволял ступать лишь колдунам и колдуньям. Охотникам разрешалось стоять у ее подножия с той стороны, куда, проносясь над святилищем, дул ветер. Женщинам и детям был отведен соседний островок, и они уже толпились на нем, когда мужчины приблизились к священному месту. Охотники перешли по березовому стволу, перекинутому через бурлящий поток, и стали с северной стороны скалы.

С другой стороны на скалу, кряхтя, уже взбиралась Лисья Лапа, за ней плелись ее помощницы. Взойдя на скалу, Лисья Лапа оперлась на свой посох и посмотрела на Белую Куропатку. Только теперь заметила она, что волосы матери Льока заплетены в семь кос и к концам их подвешены знаки колдуньи.

Лицо старухи исказилось гневом. Привычным движением она распустила ремешок, стягивавший в узел ее девять кос, и они рассыпались по плечам. Первая и девятая косы, на концах которых белели выточенные из кости изображения луны и солнца — знаки могущества Главной колдуньи, — задрожали на ее иссохшей груди.

— Нескоро ты заплетешь девять! — со злобой прошептала Лисья Лапа. — Я еще долго проживу!

— Но твои последние зубы выпадут скорей, чем я потеряю первый, — так же тихо сказала Белая Куропатка. — Их теперь у тебя много поубавилось.

Лисья Лапа плотнее сжала губы. В дни голодовки у нее начиналась цинга, зубы шатались и выпадали. Совсем недавно один за другим вывалились еще четыре зуба. Как узнала об этом Белая Куропатка? Когда выпадет последний зуб, власти Главной колдуньи придет конец.

Лисья Лапа протянула руки и что-то невнятно зашептала. Белая Куропатка тоже подняла руки и заговорила вполголоса… Это были те же заклинания. Мать молодого колдуна их знала!

А Льок продолжал сладко спать.

Сон колдуна священ. Надо терпеливо ждать, пока он очнется, и ослабевшие от голода люди томительно переминались с ноги на ногу. Наконец Кремень не выдержал.

— Мать колдуна, — сказал он, — люди устали, помоги нам.

— Его душа сейчас далеко-далеко… Он там. — Женщина протянула руки на восток, куда было повернуто лицо Льока. — Кто осмелится помешать его беседе с духами?

Зная, что у Льока был всегда чуткий сон. Белая Куропатка велела колдуньям повторять ее слова. Сама она стала на колени лицом к западу, чтобы удобней было смотреть на сына, и, раскачиваясь, запела:

— Люди ждут тебя, люди ждут тебя!

Веки спящего дрогнули и приподнялись. Не отрывая головы от скалы, он разглядел пушистую груду лебединых перьев, озабоченное лицо матери, ее заплетенные, как у колдуньи, косы и стоявшую поодаль толпу охотников.

— Что ты прикажешь людям, хотим знать! — тотчас выкрикнула мать.

И старухи послушно подхватили:

— Хотим знать, хотим знать, хотим знать!

Льок понял, что должен немедля что-то сказать, отдать какие-то приказания. Теперь он колдун, к каждому его слову прислушиваются люди. Мать настороженно смотрела на него: "Не торопись, не поступи опрометчиво". Чтобы обдумать, что делать, Льок снова опустил веки и притворился спящим.

— Пошлют ли перья лебедя удачу стрелам охотников? — спрашивала мать.

— Пошлют, пошлют, пошлют! — откликнулись старухи.

Льок прислушался к вопросам матери.

— Когда сварим лебедя — кому достанется мясо?

На этот раз старухи с особым жаром заголосили:

— Кому достанется мясо? Кому достанется мясо? Кому достанется мясо?

Льоку было нетрудно понять, чего ждут от него. Нужно велеть каждому охотнику прикрепить к стреле по перу, чтобы духи убитого лебедя, тоскующие по своим крылатым друзьям, привели бы стрелка к лебединой стае. Кому присудить мясо? Но об этом Льок не стал долго раздумывать — конечно, колдуньям… Ведь его мать стала колдуньей — значит, и ей достанется мясо.

— Скоро ли ты пойдешь в землянку колдунов? — пропела Белая Куропатка.

Так мать незаметно для других старалась направить первые шаги сына по новому, трудному пути.

— Поди в землянку, поди в землянку, поди в землянку! — неистово завопили старухи, мечтая поскорее получить хотя бы по кусочку мяса.

— Люди устали тебя ждать. Возвращайся скорей к нам! — строго прозвучал возглас матери.

— Возвращайся к нам, возвращайся к нам, возвращайся к нам! — дружно повторили за ней колдуньи.

На самом деле, сколько же времени лежать на холодной скале? Разве не страшно тому, кто привык всех слушаться, отдавать приказания?

Льок поднялся. Белая Куропатка отошла к старухам и стала рядом с Главной колдуньей.

Оробев, Льок по-ребячьи зажмурился — на него смотрели старый Кремень, колдуньи, охотники, сверстники, все ждали, что он скажет.

— Люди ("Как трудно ворочать языком!" — удивился Льок), перья прикрепите к стрелам, они принесут удачу в охоте. Лебедя сварите и мясо отдайте мудрым старухам.

Охотники нахмурились. Хоть и не велика была доля мяса, что пришлась бы на каждого из них, но и этому они были бы сейчас рады.

— Кто поделит перья? — с затаенным ехидством спросила Лисья Лапа.

— Главный охотник, — четко ответил юноша и, взглянув на лицо матери, понял, что решил правильно.

Кремень злобно ощипал остывшего за ночь громадного лебедя и роздал охотникам крупные перья из крыльев и хвоста. Затем он искусно разрезал птицу на части, не поломав ни одной кости.

— Был бы Льок охотник, — недовольно перешептывались мужчины, — он бы понял, кому надо отдать добычу.

В это время вблизи Священной скалы развели костер. Вскоре в трех больших горшках закипела вода. Все — и взрослые и дети — получили немного мясного отвара.

— Льок мудрый колдун, — торопливо глотая разварившиеся волокна лебединого мяса, говорили старухи тем, кто с завистью глядел на них. Конечно, сам Роко, великий Друг охотников, помог ему своими советами.

ГЛАВА 3

Землянка колдуна стояла в стороне и от стойбища, и охотничьего лагеря, где мужчины проводили месяцы охоты. В стойбище хозяйничали колдуньи, они ревниво оберегали свою власть и свои тайны. За черту охотничьего лагеря разрешалось вступать только охотникам, а колдун охотником не был. У охотников тоже были свои тайны, которые они открывали только посвященным.

Колдун был обязан добиваться у духов удачи в промысле, заклинаниями охранять сородичей от болезней, голода и мора. Он должен был дружить с духами, чтобы они вовремя предупреждали его об опасностях, грозящих роду, — о злых замыслах соседей, о буре на море.

На промысел колдуна брали редко, только когда ждали большой добычи, чтобы его "друзья" духи приманили целое стадо оленей, косяк рыбы, или когда боялись какой-нибудь беды, чтобы колдун отвел ее заклинаниями. Во время малой охоты охотники сами совершали несложные обряды. Колдун оставался в своей землянке.

Об этой землянке, куда не смел войти ни один из сородичей, ходили самые страшные слухи. Рассказывали, как с неба туда слетали огненные духи. Это были обычные для осенней ночи падающие звезды, которые гасли, не достигая земли, но женщинам стойбища казалось, что из землянки доносились голоса. "Это колдун — думали они, — беседует с Роко, Другом охотников". Много, очень много чудес рассказывали про это жилище, запрятанное в расщелине между скал и укрытое со всех сторон громадными елями.

Вот почему Льоку, семнадцатилетнему юноше, было страшно приблизиться к таинственной землянке. До этого дня он, как и все сородичи, обходил ее стороной, а теперь он должен в ней жить. Заболеет ли он — никто не придет его проведать. Умрет — так и останется тут. Новый колдун заложит вход черемушником и засыплет землей и для себя построит другое жилище, где-нибудь поблизости, в таком же уединенном месте. Но только один колдун много зим тому назад умер у своего очага. Все остальные погибали вне стойбища.

Льок со страхом рассматривал землянку. Вьюги намели у входного отверстия большой сугроб. Понадобилось немало труда, чтобы раскопать снежную кучу и отогнуть край полога, плотно прикрывавшего вход. Из землянки повеяло острым застоявшимся запахом диких луковиц, высушенными кореньями. Это подбодрило Льока, и он решился шагнуть в полутьму жилища, все же по-ребячьи жмурясь от страха.

С первого взгляда здесь все было, как в других жилищах. Посередине чернели закопченные камни очага, за ним на двух небольших валунах стояла выдолбленная колода с грудой оленьих шкур — видно, старый колдун любил спать в тепле. Вдоль стен тянулся ряд глиняных горшков в берестяных плетенках. Прежний колдун в последний раз вышел из землянки в осеннюю пору, когда делали запасы. Что могло быть в горшках? Льок поочередно стал приподнимать промазанные глиной покрышки. В одном сосуде было что-то светлое и твердое. Льок ковырнул пальцем — сало! В другом хранились луковицы, в третьем — куски копченой оленины.

Сколько пищи, которая еще вчера могла лишь присниться, принадлежало ему одному! Разгрызая промерзшую сладковато-горькую мякоть луковицы, Льок жадно перебирал темно-бурые куски оленины, выискивая те, на которых желтоватый пласт жира был потолще. Он яростно отдирал зубами волокна затвердевшего мяса, осматриваясь по сторонам, и вдруг попятился к выходу. Из полутьмы на него смотрело непонятное страшное чудовище. Охваченный страхом, Льок продолжал отступать, пока плечом не приподнял полог. Луч дневного света, ворвавшись сквозь щель, упал на стену. Льок перевел дыхание. Никакого чудовища не было. На выделанной оленьей шкуре углем и охрой был нарисован Роко, Друг охотников, — Льок узнал его по горбу и огромной ступне. На изображении кое-где чернели дыры, в плече Роко застрял дротик. Юноша ужаснулся: старый колдун посмел поднять руку на Друга, посмел причинить ему боль! А разве не Роко послал ночью лебедя и спас Льока от гибели?

Юноша торопливо выдернул дротик, торчавший в плече покровителя.

— Пусть твоя рана заживет поскорее, — шептал он, разглаживая рваные края дыры. — Ты подарил мне удачу, и я никогда не буду делать тебе больно.

Побеседовав так с Роко, Льок решил, что дружба между ними налажена, и совсем успокоился.

Теперь следовало бы развести в очаге огонь, чтобы прогреть промерзшую за долгую зиму землянку. Юноша разыскал у очага зажигательную доску и палочку. Обложил лунку в доске сухой травой и принялся быстро вращать палочку. Трава дымилась, но не вспыхивала. Льок со злостью повторял: "Гори, гори", пока наконец не показался синеватый язычок огня.

Вскоре из очага потянуло сладковатым запахом дыма, потом повалили густые клубы, едкие и горькие. Льок откинул меховой полог входа на верх землянки и присел перед очагом на корточки, привычно пригибая к земле голову. Белесый дым слоем поднимался кверху, плавно колеблясь от струй морозного воздуха, стлавшегося понизу.

Когда камни очага накалились, Льок перестал подкладывать сучья. Остатки дыма вытянуло наружу, дышать стало легче, глаза больше не слезились. Юноша опустил полог, подоткнул его поплотнее и при свете догорающих углей еще раз оглядел свое новое жилище. С восточной стены, против входа, на него смотрел Друг охотников — Роко, но Льок его уже не боялся. Северная стена была в несколько рядов завешана меховыми шкурами. Юноша осторожно приподнял висевшую сверху лосиную шкуру. На обратной ее стороне был нарисован большой, с ветвистыми рогами лось. Под лосиной оказалась оленья шкура, на ней углем и охрой был изображен олень, на волчьей и рысьей — нарисованы волк и рысь. Не было только медвежьего меха. Но тут же, в корзине из черемуховых прутьев, Льок нашел медвежий череп и под ним две пары высушенных когтистых лап.

Перед молодым колдуном раскрылось несложное колдовство его предшественников. Не выходя из землянки, они могли колдовать над изображением тех животных, на которых собирались охотиться сородичи, и требовать от духов помощи. Отныне Льоку предстояла такая же, как у его предшественников, одинокая жизнь: он должен был держаться в стороне от всех, никогда не заходить в землянки, где живут женщины. Говорят, хозяйки гор, лесов и рек очень ревнивы. Они не простят колдуну, если он подойдет к обыкновенной женщине. Он должен дружить только с ними или другими духами мужчинами. А какие были эти духи — Льок не мог себе даже представить…

Этот день для Белой Куропатки был не похож на другие. Вернувшись со Священной скалы, она прошла через все стойбище. На самом краю его примостилась маленькая землянка. Летом и зимой она стояла пустая и заброшенная, дым над ней вился только в те дни, когда "мудрые старухи" обучали новую колдунью. Здесь посвящаемая должна была прожить до новолуния. Старухи навещали ее поочередно и учили тому, что держали в тайне от всех сородичей, особенно от охотников, — искусству лечения больных, заговорам и заклинаниям.

Белая Куропатка руками разгребла снег у входа, приоткрыла полог, с порога поглядела, оставила ли ей предшественница достаточно хвороста, цел ли сосуд для воды, есть ли спальный мешок, и вернулась в стойбище. В эту землянку она войдет в новой одежде, сшитой про запас Лисьей Лапой, с горячими углями из костра Главной колдуньи, чтобы разжечь здесь давно не горевший очаг.

— Пришла! — угрюмо встретила ее Лисья Лапа. — Я и огонь не успела еще развести.

— Я подожду, — покорно ответила мать Льока.

Бормоча что-то под нос, старая колдунья достала из большого берестяного короба все, что полагалось надеть новой колдунье. Сверху лежали сшитые из выделанной оленьей кожи рубаха и набедренники, к который привязывались длинные, выше колен, меховые чулки, внизу была уложена верхняя одежда: меховая, шерсть внутрь, безрукавка, разукрашенная множеством нашивок, и такая же малица с разрезом на груди, обшитая по краям лисьим мехом.

— Торопись! — проговорила Лисья Лапа. — Торопись!

Белая Куропатка оглянулась. Входное отверстие не было прикрыто пологом, солнце заглядывало в землянку.

— Как может женщина показать солнцу свое тело? — не поддалась она хитрости старухи. — Если я нарушу обычай, ты же первая прогонишь меня…

— Хочешь быть Главной колдуньей? — Лисья Лапа, уже не скрывая злобы, посмотрела на женщину, ускользнувшую от ее коварной уловки.

— Так сказала Вещая, сестра моей матери, — не опуская глаз, ответила Белая Куропатка. — Это помнят все мудрые старухи.

У Лисьей Лапы в руках задрожали рябиновые прутья, которые она собиралась бросить в очаг, чтобы разжечь священный огонь. Вещей звали предшественницу Главной колдуньи. Перед смертью она предсказала, что Лисью Лапу заменит женщина, носящая имя птицы. Но Лисья Лапа была не из тех, кто легко уступает другому дорогу.

— Не скоро, не скоро это будет! — крикнула она матери Льока. — Не дождаться тебе моей смерти.

Костер разгорался. Обе женщины присели на корточки. От огня было горячо, а по ногам тянуло морозным воздухом от неприкрытого входа. Пока полыхало пламя, Белая Куропатка и Лисья Лапа молчали. Медленно тянулось время. Наконец хворост вспыхнул в последний раз и рассыпался оранжевыми углями.

Тогда по знаку хозяйки гостья опустила меховую полость. В землянке наступил красноватый полумрак.

Белая Куропатка сняла малицу и взглянула на старуху. Во время обряда переодевания главная колдунья должна заклинаниями призывать духов к той, что надевает одежду мудрых. Но Лисья Лапа молчала. Быть может, она надеялась, что Белая Куропатка не посмеет прикоснуться к священной одежде без ее заклинания. Но старуха просчиталась — женщина знала священные заклятья!

Громко выговаривая одно слово за другим, белая Куропатка сняла старую одежду. Не дождавшись приказания Лисьей Лапы, она упала на вытянутые руки и изогнулась дугой над еле тлеющим очагом.

Новая колдунья заклинала огонь, чтобы он очистил ее тело от всех болезней, уберег от злых наговоров и недобрых духов чужих стойбищ и сделал непобедимой, как сам огонь, от силы которого трескаются даже камни.

Со страхом и ненавистью смотрела старуха на мать колдуна. Власть Главной колдуньи велика. Ни одна из женщин стойбища не смела ее ослушаться. Даже охотники побаивались Лисьей Лапы, и сам Кремень старался ей не перечить. Злобно щурилась старуха, глядя на Белую Куропатку. Ей, матери нового колдуна, ведомы древние заклинания, она еще не стара, а Лисья Лапа дряхлеет с каждой весной. Когда ее слабеющие руки уже не в силах будут поднять тяжелый посох, мать нового колдуна станет на ее место во время священных колдований.

"Горе мне, горе! — думала Лисья Лапа, прислушиваясь к словам, четко раздававшимся в землянке. — горе мне!"

Кончив заклинания, белая Куропатка оттолкнулась руками от земли и выпрямилась.

— Говори! — строго приказала она старухе. — Я и эти слова знаю!

И Лисьей Лапе пришлось требовать от духов, чтобы они наделили могуществом ее соперницу, пока та не торопясь надевала новую, священную одежду. Едва старуха умолкала или пыталась пропустить нужное слово, Белая Куропатка тотчас договаривала заклинания.

Когда женщина облачилась в одежды "мудрой", Лисья Лапа сказала со злостью:

— Как смела Вещая научить тебя словам мудрых? Ты же была тогда еще девчонкой!

— Так велели ей духи! Они сказали ей, что я буду великой колдуньей, ответила Белая Куропатка. — Дай углей!

— Готовишься, готовишься, прошептала старуха и с такой ненавистью взглянула на соперницу, что той стало страшно. — Только запомни, никогда не заплести тебе девять кос! Никогда не видеть тебе моей могилы, а я еще посмеюсь на твоей!

Горячий уголь надо было нести в ладонях. Это было одно из испытаний, которое приходилось выдержать женщине, решившейся развести огонь в землянке колдуний. Старуха нарочно выбрала уголь, еще полыхавший синеватым огоньком.

Подбрасывая в воздух и перекидывая его с руки на руку. Белая Куропатка почти бегом добрались до землянки на краю стойбища. Она бросила уголь в очаг, обложила его сухой травой и вздула огонь. Морщась от боли в обожженных ладонях, мать Льока понемногу подкладывала в очаг хворост, следя, чтобы все время горела хоть одна ветка рябины. Тревожные думы одолевали ее. Белая Куропатка, как и все женщины стойбища, верила, что Главной колдунье ведомо будущее каждой из них. Лисья Лапа сказала: "Не дождаться тебе моей смерти", — значит, она умрет раньше, чем эта уже совсем дряхлая старуха. А если смерть сама не придет к ней, Главная колдунья постарается наслать на нее беду. Надо остерегаться каждого ее взгляда, каждого слова, надо хорошенько подумать, что может сделать ей старуха.

По обычаю, женщине, посвящаемой в колдуньи, полагалось не спать трое суток. Чем дольше она не поддастся сну, тем большей силой будет обладать ее колдовство. Тетка Белой Куропатки провела без сна пять суток, и столько же не спала Лисья Лапа. Преодолевая сон, будущая колдунья облегчала свое приобщение к таинственному миру духов, которые должны были наделить ее волшебной силой и мудростью, недоступными для непосвященных. В конце концов сон сваливал измученную женщину, она засыпала так крепко, что не почувствовала бы, даже если бы к ней приложили раскаленный уголь. А люди стойбища говорили: "Душа ее ушла далеко-далеко от тела". Некоторые женщины после долгой бессонницы приходили в исступление — метались, кричали, бредили. Тогда сородичи шептались между собой: "Духи сами пришли к ней". Такая колдунья считалась сильнее той, которая впадала в мертвый сон на многие часы.

"Главная колдунья очень хитра, — озабоченно думала Белая Куропатка, следя, чтобы не затухал огонь. — Не причинит ли она мне какой-нибудь беды, когда моя душа уйдет беседовать с духами?.."

Невесело было в это время и Льоку. Ему было тепло, он был сыт. Но страх перед новой, неведомой жизнью не оставлял юношу. Впервые он сидел у очага без матери.

"Что-то она сейчас делает? — тоскливо думал он. — Хорошо бы ей отнести немного еды".

Наложив полный горшок мяса и луковиц, Льок вышел из землянки. Чтобы сохранить в жилье тепло, он старательно притоптал в снег нижний край толстого полога.

Солнце только начало склоняться к лесу, но в стойбище было тихо. Доверху занесенные зимними метелями землянки казались снежными буграми. Если б снег вокруг них не был так истоптан и завален всякими отбросами, никто бы не догадался, что здесь живут люди. Стойбище, летом такое оживленное и многоголосое, сейчас словно вымерло. Только из одной землянки несся надрывный плач ребенка. Верно, мать забылась в тяжелой дремоте. Никого не тревожил его крик, такой жалобный и слабый, что Льок подумал: "Должно быть, сегодня умрет".

Никем не замеченный, Льок прокрался к родной землянке, приподнял полог и остановился — в землянке никого не было, слой остывшего пепла лежал между камнями очага. Только теперь он понял что ведь и в жизни матери тоже наступили перемены. Теперь она мать колдуна — значит, и сама колдунья. Не здесь ее нужно искать, а в землянке Мудрых, на краю стойбища.

Белая Куропатка перебирала в памяти заклинания, оберегающие от порчи, которым ее в давние дни научила тетка, когда полог у входа зашевелился.

Женщина в страхе вскочила — не духи ли старой колдуньи, Лисьей Лапы, явились погубить ее? Но на пороге стоял Льок.

— Не входи! Не входи! — с таким ужасом закричала Белая Куропатка, что Льок испуганно попятился.

Она выбежала из землянки и, плотно задернув за собой меховую шкуру, сказала:

— Ни один мужчина не смеет перешагнуть за полог этого жилища. А колдун не должен даже близко подходить к нему.

— Я принес тебе такой вкусной еды, а ты гонишь меня, — жалобно проговорил Льок.

— Теперь ты сам колдун и тебе нельзя приходить ко мне. Разве ты не знаешь, что твои духи враждебны нам, колдуньям?

На лице Льока было столько грусти, что материнская любовь пересилила с детства внушенный страх перед запретом.

— Духи послали лебедя, чтобы доказать, что ты настоящий колдун. Ты мой седьмой сын, а дочерей у меня никогда не было, — с гордостью сказала Белая Куропатка. — С того лета, когда ты родился, ни одному охотнику я не давала места у своего очага. Я верила, что мой Льок будет великим колдуном.

У Льока все ниже и ниже клонилась голова, и он казался таким беспомощным и до слез разобиженным мальчиком, что женщина не смогла побороть в себе жалости к младшему сыну.

— Пойдем на Священную скалу, — с тревогой поглядывая на снежные бугры землянок, нерешительно сказала она. — Там хоть люди не увидят нас.

Даже подарок Льока — горшок с едой — она не посмела внести в землянку колдуний и, торопливо сунув в рот кусок оленины, закопала его в снег у входа.

На том месте скалы, где в ту ночь лежал убитый лебедь, сидел ворон и терпеливо выдалбливал из углублений камня кусочки замерзшей крови. Увидев людей, он недовольно покосился на них и, словно угрожая, приоткрыл клюв.

— Нехорошо! Ох, как нехорошо! — Лицо Белой Куропатки даже побледнело. — Не зря сторожит это место ворон. Гляди, как он сердито смотрит на нас.

Они зашли в узкую расщелину, куда не проникал ветер. Льок прислонил голову к груди матери.

— Нельзя колдуну прикасаться к женщине, — испуганно прошептала она, но все же рука ее, как прежде, легла ему на плечо.

Оба помолчали, потом мать, как бы отвечая своим мыслям, тихо проговорила:

— Ворон не улетел, а раскрыл клюв. Нехорошо это!

— Он клевал кровь лебедя и рассердился, что мы ему помешали, старался успокоить ее Льок.

Женщина покачала головой.

— Знаешь, Быстроногий Заяц, — она назвала его так, как обычно звала в своей землянке, — мы сидим вместе в последний раз. Ты колдун, и я, твоя мать, буду теперь колдуньей. Скоро попаду в мир духов, и они…

— А на кого они похожи?

— Я их никогда не видела, но наши колдуньи говорят, что у духов туловище и голова человеческие, а ноги звериные или человеческие, зато голова такая, какой нет ни у одного зверя. Вернешься сегодня в землянку, сделай так, чтобы духи показались тебе…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒