Две недели спустя. 7 часов 30 минут

Две недели спустя

7 часов 30 минут

Отходя от Чарлстон‑ бульвара, чуть дальше Лас‑ Вегас‑ стрип, Ранчо‑ драйв легкомысленно сворачивает влево и стрелой устремляется прямо в сторону Рино, строго на северо‑ запад, не обращая внимания на все естественные или искусственные соблазны хоть немного изогнуться, словно спешит оставить далеко позади неоновые огни и зелень. Исчезают вдали загородные клубы, торговые центры и, наконец, даже унылого вида пригородные дома из фальшивого необожженного кирпича. Вновь вступает в свои права скрытая под асфальтом и бетоном пустыня Мохаве. Песчаные щупальца тянутся поперек дороги, переходящей, судя по указателям, в шоссе девяносто пять. Лохматые раскидистые деревья юкки испещряют поросшую кустарником равнину; словно памятники одиночеству, стоят кактусы. После шумных толп и ярких огней переход к пустынным просторам выглядит почти сверхъестественным. Кажется, будто здесь ни к чему не прикасалась рука человека – за исключением шоссе.

Эндрю Уорн наклонил зеркало заднего вида вверх и направо и облегченно вздохнул – яркий свет больше не бил в глаза.

– И как я мог приехать в Вегас без темных очков? – пробормотал он. – Солнце тут сияет триста шестьдесят шесть дней в году.

Девочка на сиденье рядом с ним усмехнулась и поправила наушники.

– Это же мой папа. Рассеянный профессор.

– Бывший профессор, ты хочешь сказать.

Дорога впереди превратилась в пылающую белую линию. Солнечные лучи, казалось, выжгли вокруг всю пустыню, превратив деревья юкки и креозотовые кусты в бледные призраки. Уорн коснулся ладонью окна и тут же отдернул руку. Полвосьмого утра, и уже за сорок градусов снаружи. Даже взятая напрокат машина будто приспособилась к местным условиям – регулятор кондиционера застрял на максимальной отметке.

Возле Индиан‑ Спрингс слева появилось низкое плато – база ВВС «Неллис». Через каждые несколько миль по обочинам появлялись новые сверкающие бензозаправки. В этой безжизненной пустыне они казались Уорну совершенно неуместными.

Он бросил взгляд на лежащую между сиденьями папку с картой, приколотой к ней. Уже недалеко. Вот он – знак съезда с шоссе, ярко‑ зеленый, новенький, с иголочки. «Утопия. Одна миля».

Девочка тоже заметила знак.

– Мы все‑ таки доехали? – спросила она.

– Очень смешно, принцесса.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты называешь меня принцессой. Будто я маленький ребенок.

– Порой ты ведешь себя как маленький ребенок.

Она нахмурилась и прибавила звук на плеере. Глухие удары стали слышны даже сквозь шум кондиционера.

– Осторожнее, Джорджия, перепонки лопнут. Что ты там слушаешь?

– Свинг.

– Что ж, хоть что‑ то новое. В прошлом месяце был готический рок. А еще месяц назад – что?

– Евро‑ хаус.

– Евро‑ хаус. Не можешь выбрать стиль, который тебе нравится?

Девочка пожала плечами.

– Я для этого чересчур умная.

Стоило им съехать с дороги, как ее поверхность тут же изменилась – из потрескавшегося серого бетона федеральной трассы девяносто пять, похожего из‑ за многочисленных ремонтов на шкуру рептилии, она превратилась в гладкое красноватое покрытие с большим количеством полос, чем на шоссе, которое они только что покинули. По обеим сторонам дороги грациозно склонялись изящные фонари. Впервые за двадцать миль Уорн увидел впереди другие автомобили. Шоссе начало плавно подниматься над солончаковыми равнинами. Несколько раз ему встретились белые щиты с синими буквами, гласящими одно и то же: «Стоянка для посетителей прямо впереди».

Парковка, почти пустая в этот ранний час, выглядела невероятно огромной. Следуя за стрелками, Уорн проехал мимо группы больших машин, казавшихся крошечными, словно насекомые, на фоне асфальтового простора. В свое время он недоверчиво фыркнул, когда кто‑ то сказал ему, что за день парк посещают семьдесят тысяч человек; теперь же он был склонен в это верить. Джорджия оглядывалась по сторонам. Несмотря на свойственный подросткам внешне безразличный вид, она не могла полностью скрыть волнение, охватившее ее.

Еще через полторы мили они оказались в передней части парковки, возле длинного низкого здания с яркой стилизованной надписью «вход» вдоль крыши. Здесь было больше машин, толпились люди в шортах и сандалиях. Когда он подъехал к шлагбауму, появился служащий парка и жестом показал Уорну, чтобы тот опустил окно. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и вышитой на левой стороне эмблемой в виде маленькой птички.

Уорн достал из папки ламинированную карточку. Служащий внимательно изучил ее, затем снял с пояса цифровое перо и взглянул на экран. Мгновение спустя он вернул пропуск, дав знак, что можно ехать дальше.

Ученый припарковался рядом с чередой желтых трамвайчиков и опустил карточку в карман рубашки.

– Приехали, – сказал он, задумчиво разглядывая здание у входа.

– Надеюсь, назад ты вернешься без Сары?

Застигнутый врасплох вопросом, Уорн посмотрел на Джорджию. Дочь выдержала его взгляд.

Удивительно, насколько порой она умела читать его мысли. Возможно, все дело в том, сколько времени они провели вместе и в какой степени готовы были положиться друг на друга в последние годы. Но порой это весьма раздражало. Особенно когда дело касалось самых сокровенных мыслей.

Девочка сняла наушники.

– Папа, лучше не надо. Она кого хочешь задолбает.

– Следи за языком, Джорджия. – Он извлек из папки маленький белый конверт. – Знаешь, похоже, на свете нет ни одной женщины, которую бы ты одобрила. Хочешь, чтобы я остался вдовцом до конца жизни?

Возможно, он выразился чересчур резко. Девочка лишь закатила глаза и снова надела наушники.

Эндрю Уорн любил дочь больше всех на свете, можно сказать, души в ней не чаял. Но он никогда не предполагал, насколько тяжело окажется жить и воспитывать ребенка в одиночку. Порой ему казалось, что ничего хорошего из этого не выйдет. Именно тогда он острее всего ощущал, насколько ему не хватает его жены Шарлотты.

Снова взглянув на девочку, он вздохнул и распахнул дверцу машины.

В салон тотчас же ворвался раскаленный воздух. Захлопнув дверцу, Уорн подождал, пока Джорджия наденет рюкзак и последует за ним, а затем вприпрыжку побежал по сверкающему бетону к транспортному центру.

Внутри царила приятная прохлада. Отделанный светлым деревом и полированным металлом, центр выглядел безукоризненно и официально. Направо и налево тянулись до бесконечности стеклянные окошки касс – свободные, кроме одного прямо впереди. Уорн снова показал пропуск, и они зашагали по ярко освещенному коридору. Он знал, что примерно через час здесь будет полно измученных родителей, непоседливых ребятишек, щебечущих экскурсоводов. Сейчас же вокруг было пусто и тихо, если не считать рядов металлических ограждений и стука каблуков по идеально чистому полу.

У посадочной платформы ждал приземистый серебристый монорельс с открытыми дверями. По обеим сторонам его тянулись огромные окна, сходившиеся наверху у транспортного механизма, прикрепленного к рельсу над головой. Уорн никогда раньше не ездил на подвесном монорельсе, и подобная перспектива его не вдохновляла. Он видел сидящих внутри пассажиров, в основном мужчин и женщин в деловых костюмах. Оператор направил их в первый вагон – безупречно чистый, как и все здесь. В нем не было никого, кроме рослого человека впереди и невысокого мужчины в очках сзади. Хотя состав еще не покинул центр, рослый деловито оглядывался по сторонам, и на его одутловатом лице с нависшими бровями застыло напряженное ожидание.

Уорн пропустил Джорджию к окну и сел рядом. В то же мгновение раздался негромкий мелодичный сигнал, и двери бесшумно закрылись. Последовал короткий толчок, и вагоны начали плавно набирать ход. «Добро пожаловать в монорельсовый поезд Утопии, – послышался ниоткуда и отовсюду сразу женский голос, не обычный, какой Уорн часто слышал в системах оповещения, но глубокий и проникновенный, с едва заметным британским акцентом. – Время в пути до Ядра составляет примерно восемь минут тридцать секунд. Для вашего удобства и безопасности просим оставаться на своих местах в течение всей поездки».

Центр остался позади, и вагон неожиданно залило ярким светом. Впереди и над ними вдоль узкого каньона из песчаника в обе стороны тянулись рельсы. Уорн быстро посмотрел вниз и от удивления едва не отдернул ноги. То, что он принимал за сплошной пол, на самом деле оказалось рядом стеклянных панелей. Под ним простиралась пропасть глубиной футов в сто, с каменистым дном. Судорожно вздохнув, он отвел взгляд.

– Круто, – сказала Джорджия.

«Каньон, вдоль которого мы движемся, очень стар в геологическом плане, – продолжал голос. – По его краям вы можете видеть заросли можжевельника, полыни и карликовых сосен, характерные для высокогорной пустыни…»

– Нет, вы только взгляните! – послышалось рядом.

Повернувшись, Уорн увидел, что рослый мужчина, грубо нарушив требование оставаться на своих местах, прошел через вагон и сел напротив. Одетый в вызывающе ярко‑ оранжевую цветастую рубашку, он смотрел на них черными глазами, широко улыбаясь. Как и Уорн, он держал в руке маленький конверт.

– Пеппер, Норман Пеппер. Господи, ну и вид. И к тому же еще из первого вагона. Мы увидим Ядро во всей его красе. Никогда здесь раньше не был, но слышал, что тут просто потрясающе. Только представьте – купить целую гору, или плато, или как оно там называется, чтобы построить парк развлечений! Это ваша дочь? Красивая у вас девочка.

– Скажи спасибо, Джорджия, – сказал Уорн.

– Спасибо, Джорджия, – последовал весьма неубедительный ответ.

«…На стене каньона справа по ходу поезда вы можете видеть ряд пиктограмм. Эти красно‑ белые изображения человека – творение доисторических обитателей данной местности, относившихся к культуре „корзинщиков“[1], процветавшей почти три тысячи лет назад…»

– А кто вы по специальности? – спросил Пеппер.

– Прошу прощения? – нахмурился Уорн.

Тот пожал широкими плечами.

– Вы явно не постоянно работаете в Утопии, раз едете на монорельсе. А парк еще не открылся, так что вы не посетитель. Значит, вы консультант или специалист. Я угадал? Так же, как и все остальные в поезде.

– Я… я занимаюсь робототехникой, – ответил Уорн.

– Робототехникой?

– Искусственным интеллектом.

– Искусственным интеллектом, – словно эхо, повторил Пеппер. – Ага…

Набрав в грудь воздуха, он открыл рот, собираясь задать очередной вопрос.

– А вы? – быстро перебил его Уорн.

Тот улыбнулся еще шире, приложил палец к носу и заговорщически подмигнул.

– Дендробиум гигантеум.

Уорн недоуменно уставился на него.

– Каттлея довиана. Ну, вы же знаете.

Уорн развел руками. Вид у него был довольно ошеломленный.

– Извините.

– Орхидеи. – Пеппер фыркнул. – Я думал, вы могли бы догадаться, услышав мою фамилию. Я тот самый ботаник, специалист по экзотическим растениям, который работал на Нью‑ Йоркской выставке в прошлом году. Возможно, вы читали про нее? В общем, им нужны какие‑ то особые гибриды для храма Афины, который они строят в Атлантиде. И еще у них некие проблемы с ночными цветами в Газовом Свете. То ли им влажность не нравится, то ли еще что. – Он широко развел руками, уронив как свой конверт, так и конверт Уорна. – Все расходы оплачены, билет первого класса, неплохой гонорар за консультации. Плюс отличная запись в моем резюме.

Пеппер поднял конверты и протянул один из них Уорну. Тот молча кивнул. В это он мог поверить. Утопия, по слухам, настолько фанатично относилась к достоверности своих тематических Миров, что время от времени там можно было встретить ученых, которые бродили вокруг, раскрыв рот и делая записи. Джорджия рассматривала каньон, не обращая никакого внимания на Пеппера.

«…Двадцать квадратных миль принадлежащей Утопии территории очень живописны и богаты природными ресурсами, включая два источника и бассейн реки…»

Пеппер обернулся через плечо.

– А вы?

Уорн почти забыл про сидевшего позади невысокого человека в очках. Тот моргнул, словно обдумывая вопрос.

– Смайт, – сказал он с акцентом, похожим на австралийский. – Пиротехник.

– Пиротехник? В смысле – фейерверки?

Тот разгладил пальцами тонкую щеточку усов.

– Я проектирую специальные шоу, вроде недавнего празднования полугодового юбилея. Кроме того, устраняю текущие проблемы. Иногда во время вечерних представлений в закрытом помещении «хризантемы» взлетают чересчур высоко и разбивают стеклянные панели купола.

– Так нельзя, – сказал Пеппер.

– А во время шоу в Башне грифонов зрители жалуются, что фейерверки в конце слишком громкие.

Неожиданно замолчав, он пожал плечами и отвернулся к окну.

Уорн перевел взгляд на ползущие внизу красновато‑ коричневые утесы. Что‑ то его беспокоило, и внезапно он понял, что именно. Он обернулся к Пепперу.

– Где все персонажи, действующие лица? Оберон, Морфеус, Пендрагон? Пока я ничего подобного не видел.

– О, они, конечно, есть – в магазинах и на некоторых детских аттракционах. Но вы не увидите здесь никаких парней в костюмах грызунов. Говорят, Найтингейл относился к этому весьма внимательно, уделяя большое внимание чистоте восприятия окружающего. Вот почему все это, – он повел вокруг пухлой рукой, – транспортный центр, монорельс, даже Ядро – не производит особого впечатления. Никакой коммерции. И благодаря тому сами Миры выглядят намного более реальными. По крайней мере, я так слышал. – Он посмотрел на пиротехника позади. – Я прав?

Смайт кивнул.

Пеппер наклонился чуть ближе к Уорну.

– Никогда не воспринимал творения Найтингейла всерьез. Помните мультфильмы «Хроники Феверстона», на основе его старых магических шоу? Слишком мрачные, я бы сказал. Но мои дети без ума от них. Смотрят их каждую неделю, как по часам. Они меня едва не убили, когда услышали, что я еду сюда и не могу взять их с собой.

Пеппер усмехнулся и потер руки. Уорну доводилось читать о том, как люди потирают руки от предвкушения, но он сомневался, что когда‑ либо видел подобное в реальности.

– Моя дочь точно бы меня убила, если бы я не взял ее, – ответил он и тут же невольно вскрикнул: Джорджия пнула его под сиденьем.

Последовала короткая пауза. Уорн потер голень.

– Как вы думаете, это правда, будто под парком находится ядерный реактор? – спросил Пеппер.

– Что?

– Ходят такие слухи. Только представьте, сколько для всего этого требуется электричества. Ради всего святого, это же целый муниципалитет! Какие нужны мощности, чтобы поддерживать работу кондиционеров, аттракционов, компьютеров! Я спрашивал одну из сотрудниц центра, и она сказала, что для этого используется гидроэлектростанция. Гидроэлектростанция! Посреди пустыни! Я… Глядите – вот он!

Уорн посмотрел вперед и невольно замер. Рядом послышался восхищенный вздох дочери.

Монорельс только что совершил крутой поворот, и каньон перед ними заметно расширился. От стены до стены и от подножия до вершины простирался обширный медно‑ красный фасад, сверкающий в лучах утреннего солнца. Казалось, будто ущелье внезапно заканчивается массивной стеной из отполированного металла. Естественно, тупик был лишь иллюзией – сам парк находился в большой круглой каменной впадине, лежащей дальше, – но зрелище впечатляло, захватывало и выглядело по‑ своему прекрасным. Фасад был сплошным, не считая двух крошечных квадратных отверстий у его вершины, куда уходили рельсы. Вдоль верхнего края шло единственное слово УТОПИЯ, выложенное огромными буквами из похожего на слюду материала, который сверкал и переливался, появляясь и исчезая в лучах солнца. Над ним возвышался громадный геодезический купол – причудливое сооружение из хрустальных многогранников и металлической сетки. На его вершине развевался флаг – стилизованная эмблема в виде фиолетовой птицы на белом фоне.

– Класс! – выдохнула Джорджия.

«Желаем вам приятного отдыха. Помните, если у вас возникнут какие‑ либо вопросы или замечания, приглашаем вас посетить один из наших центров обслуживания посетителей в Ядре или самих Мирах. Просьба оставаться на местах до полной остановки монорельса».

Вагон плавно въехал в тень, и наступила тишина.