Одиннадцатая глава

Услышав, что Рейф пошел в душ, Молли уставилась в отсыревший потолок и принялась восстанавливать в памяти перечень поводов для волнения. У Анны‑ Марии все будет хорошо; теперь у нее есть Стю. А Стю во всем берет пример с Рейфа, так неужели он не сможет быть хорошим мужем? Эта мысль заставила ее вернуться к первому пункту списка.

А как насчет себя, любимой? Разве ее сердце не разорвется от боли, когда Рейф уедет в своей шумной и старой «ржавой жестянке»? Или улетит на белоснежном самолете с нарисованной на фюзеляже зеленой пальмой и оранжевым солнцем? Сумеет ли она пожать плечами и притвориться равнодушной?

Да, он ничего ей не обещал и даже ничего не просил. Молли с радостью отдала бы ему свое сердце, но зачем ему сердце, истоптанное другим мужчиной?

Молли решила, что связать их могут только дети. Он станет дядей, а она тетей. Будут дни рождения, семейные праздники, которые очень шумно отмечаются в Гроверс‑ Холлоу. Может, по Флоридским масштабам это не такое уж крупное событие, но их стоит ждать, ведь это гораздо лучше, чем ничего.

За открытым окном раздалось пение пересмешника. Молли пришла к выводу, что к концу лета эта же самая птичка начнет ругаться матом. Лучше со смехом думать об этом, чем со слезами о том, что никогда не осуществится.

– Там еще осталась горячая вода, – крикнул Рейф из‑ за двери. Он заглянул в комнату, его мокрые волосы были гораздо темнее обычного. Его глаза казались… непроницаемыми – вот единственное слово, которое сумела выдумать Молли, чтобы описать его взгляд. – Вставай, ленивица. Тебя ждет полная кухня грязной посуды, которую нужно вымыть, прежде чем я возьмусь за приготовления завтрака.

«Забавно, – подумала Молли, – как быстро человек обрастает привычками». Она перемыла посуду, затем убрала постели. А так как день выдался солнечным, затеяла стирку. Машина работала с перебоями, вероятно, в ней было полно песка, но Молли необходимо было что‑ то делать, чтобы отвлечься от раздумий.

Она съела яичницу‑ болтунью из двух яиц, выпила свежевыжатый апельсиновый сок и крепкий колумбийский кофе, сваренный Рейфом, и подумала: «Мы в последний раз завтракаем вместе. Сегодня Стю и Анна‑ Мария вернутся, а Рейф отправится во Флориду».

– Я еду в магазин. Хочешь со мной? – поинтересовался он, отодвинув стул и взглянув на часы.

Даже звук его голоса выбивал ее из колеи.

– Нет, поезжай один. Мне нужно повесить белье.

Вчера они все обсудили и решили доесть остатки из холодильника и загрузить его полуфабрикатами. С рукой в гипсе Стю совершенно беспомощен, а Анна‑ Мария никогда не любила готовить.

Через окно Молли видела, как Рейф уезжает. Она пыталась убедить себя, что у нее аллергия на морскую соль, но ее горло сжалось, а глаза наполнились слезами вовсе не из‑ за соленого воздуха. Может, это и не любовь (умудрилась ведь она однажды ошибиться), но это чувство причиняет страшную боль и его обязательно нужно преодолеть. Не собирается же она до конца жизни лить слезы из‑ за мужчины, который в свой Флориде угощает красоток в бикини ирландским кофе и запеканкой из сладкого картофеля.

– Ерунда, – буркнула Молли.

Она развесила белье, две рубашки Рейфа, брюки и две пары шортов и с каким‑ то извращенным удовольствием подумала: «Он не сможет сложить вещи и уехать, пока его одежда не высохнет».

Взглянув на солнце, почувствовав дуновение юго‑ западного ветерка, Молли упала духом. Может, уехать раньше него? Надеть черную юбку и пуловер. Конечно, будет слишком жарко, но зато это ее самый эффектный наряд. Можно еще набросить шарф на плечи, чтобы он развевался на ветру, когда она будет уходить. Не оглядываясь, оставив за собой лишь слабый аромат духов «Je Reviens». Продавец говорил, что по‑ французски это означает: «Я вернусь». Не слишком ли слабый намек? Или все‑ таки слишком? Может, Рейф и внимания не обратит?

«Уходи и не оглядывайся». Молли слышала это шаблонное выражение всю свою жизнь и понятия не имела, откуда оно взялось, но неожиданно оно показалось ей не таким уж мелодраматичным.

– Я взял полуфабрикаты и замороженный пирог с тыквой, – объявил Рейф, разбирая покупки. Молли снимала во дворе высохшие простыни, а затем пощупала свои джинсы, которые, наверное, не высохнут никогда. Заодно она проверила и шорты Рейфа: они оказались почти сухими, кроме резинки.

Рейф протянул ей пластиковый пакет.

– Это подарок на память, – сказал он с усмешкой, явно предназначенной для того, чтобы разбивать женские сердца.

Он достал из пакета ярко‑ оранжевый пластиковый плащ и такую же шляпу.

– А коричневый выброси.

Молли не знала, плакать ей или смеяться.

– Именно это я и собиралась сделать. Он все равно пропускает воду. – Прижав к груди пластиковый дождевик, она подумала о том, что подарить взамен. Что‑ то, что напоминало бы о ней, когда Рейф вернется во Флориду.

– Как ты думаешь, в этом можно везти животных? – Он вытащил из багажника коробку из‑ под бананов. – Воздух в нее поступает.

– Ты хочешь забрать попугаев?

Рейф нахмурился, и Молли подумала: «Мне приятнее видеть его недовольную гримасу, чем улыбку любого другого мужчины».

– Щенков. Я подумал, что двоих мог бы взять. Если я этого не сделаю, то Стю захочет забрать весь выводок. Он с детства обожает животных.

– Что ж, зато теперь мы знаем, что у них общего, – заключила Молли. – Анна‑ Мария тащила домой каждую бродячую зверюгу. Я тебе не рассказывала, как кто‑ то отдал ей умирающего пони? Маме чуть дурно не стало, но Анна‑ Мария была уверена, что сумеет вылечить бедняжку и научиться ездить верхом. Она мечтала стать ковбоем.

– Боюсь и спрашивать, что было дальше. – Рейф бросил коробку на крыльцо и взял в каждую руку по пакету с продуктами.

Молли перебросила через плечо пахнущие свежестью простыни и забрала последнюю сумку.

– Я его похоронила. Можешь мне поверить, не так‑ то просто вырыть могилу для пони в нашей части Западной Вирджинии. Анна‑ Мария сколотила деревянный крест и собиралась выкопать мамин розовый куст, чтобы посадить на могилку, но я всучила ей три пакетика с семенами. Ты не знаешь, щенки еще сосут мать?

– Разве? Карли не говорила. Думаю, мне удастся вернуться через пару недель, когда они будут готовы к перелету.

Ну, конечно. Как только она уедет, он сможет вернуться в любое время и остаться на любой срок. У Молли не было никаких причин чувствовать себя неудачницей, но она ничего не могла с собой поделать.

– А тебе можно держать животных?

– Конечно, можно, – ответил Рейф, и его взгляд вновь наполнился нежностью и весельем, от которых ярость Молли таяла, как дым. Она переспала с этим мужчиной. Она на девяносто девять процентов уверена, что любит его. Ну и что? Как сказала бы Карли, забей!

– Вот именно. Ты же вроде хозяин гостиницы или чего‑ то в этом роде?

– Пока что одну из них только «чем‑ то» и назовешь, но «Коралловое дерево» полностью отремонтирована и готова к употреблению.

– К продаже, ты хочешь сказать. Вот чем ты занимаешься? Гостиницы продаешь?

– Покупаю их, восстанавливаю или разрушаю и строю на их месте новое здание, затем продаю, и все начинается заново. Очень интересный бизнес.

– Наверное, – сказала Молли, пытаясь не выдать собственных чувств. Своей обиды.

Нет, не обиды, черт побери, а горя!

Нагруженная бельем и продуктами, она остановилась в дверях.

– Сам все сложи в холодильник. А мне надо перестелить постели и собрать вещи. – Для романтического прощания ее слова не годились, но это было лучшее, что она сумела придумать. Некоторые женщины не способны играть главную роль в жизни мужчины.

Пока Молли перестилала постели и наводила порядок в комнате, заново укладывая стопки книг, бумаги, кассеты и оборудование для звукозаписи на раскладушку, которой пользовался Рейф, Стю позвонил из бухты Орегон и сообщил, что они подъедут во второй половине дня.

«Куча времени, чтобы исчезнуть до темноты», – сказал себе Рейф.

«Куча времени, чтобы уехать раньше Рейфа», – сказала себе Молли. А пока надо придумать прощальные слова, полные небрежного остроумия, и потренироваться перед зеркалом.

– Я до смерти боялась въезжать на этот паром, – воскликнула Анна‑ Мария. – Но Стю, храни его Господь, даже ни разу на меня не прикрикнул. Молли, это не твой чемодан у двери?

Не успели молодожены приехать, как коттедж, в котором Молли с таким усердием наводила порядок, наполнился свертками, бумажками, папками и книгами. Аккуратностью Анна‑ Мария никогда не блистала.

– Я подумала, что могу уехать на…

– Ой, милая, как хорошо, что ты позаботилась о моих деточках. Я знаю, как ты не любишь ругань, но они ведь не ругаются, просто… понимаешь, большинство слов, которые они употребляют, имеют вполне благопристойное происхождение.

– Говоришь, как настоящий лингвист, – рассмеялась Молли. Она заправила машину и смыла соль с ветрового стекла. Можно было уезжать, пока Рейф валялся в кресле и, судя по всему, никуда не спешил. Она бы и уехала, если бы сумела вспомнить слова, которые собиралась ему сказать. Ее небрежное, незабываемое прощание.

– Вот это да, тебе не жарко в этом черном костюме? – На Анне‑ Марии были голубые шорты, которые купила ей Молли, и белая тенниска. Босоножки она сбросила в ту же секунду, как только вошла в дом.

– Нет, я… просто в нем удобнее вести машину, чем… – Молли чуть было не ляпнула: «в узких джинсах». Вместо этого она повернулась к Рейфу и произнесла: – Приятно было… гм… познакомиться, Рейф.

«Приятно познакомиться? Не могу поверить, что я это сказала».

– Я думаю, рано или поздно мы еще встретимся.

– У твоей рубашки воротник и манжеты еще сырые. Обязательно вытащи ее из сумки, как только приедешь, чтобы она не заплесневела.

Явно лишнее замечание для незабываемых прощальных слов.

– Милый, тебе пора пить таблетки. Доктор сказал… – Анна‑ Мария взглянула на нее с дивана, где сидела в обнимку со Стю. – Ой, но вам не обязательно уезжать только потому, что мы вернулись. Останьтесь хотя бы на ужин. А мы куда‑ нибудь уйдем.

Но и Рейф, и Молли понимали, что они тут лишние. Ответил ей Рейф.

– Уже начало пятого, нам пора. Я обещал твоей соседке взять у нее пару щенков, как только они перестанут сосать мать, так что скоро я к вам приеду.

– Вы ведь заедете ко мне в «Священные холмы», когда будете возвращаться в Дурхем? – Молли через силу улыбнулась и потянулась за сумкой, но Рейф ее опередил.

– Заскочишь со мной в пункт проката автомобилей, чтобы я мог вернуть «жестянку»? А потом по пути к переправе подвезешь в аэропорт.

Молодожены просияли, радуясь, что их родственники так быстро поладили.

«Если бы они знали», – думала Молли, обнимая их на прощание.

– Увидимся через пару недель, – пообещал Рейф. Он обнял брата и чмокнул в щеку новоиспеченную невестку. В душе Молли гордость боролась с ревностью.

– Поезжай вперед, а я за тобой. Потом заправим твою машину, когда избавимся от внедорожника, – предложил Рейф.

– Спасибо, но я уже заправилась.

После того, как Рейф сдал внедорожник и уселся к ней на пассажирское сиденье, они оба молчали. Молли искала возможность уместить в нескольких минутах целую жизнь. Она пыталась вспомнить прощальные слова Ингрид Бергман в «Касабланке», но там ведь она садилась в самолет, а не Хамфри Богарт.

– Что ж, – сказал Рейф, когда они въехали на стоянку около павильона. На площадке стояли три самолета. К выходным их будет целая дюжина, но его самолета среди них не окажется.

Да Молли и не станет его ждать.

Рейф думал о дюжине фраз, которые мог бы сказать, но все они казались ему избитыми. Он дотянулся до заднего сиденья, забрал сумку и открыл дверь.

– Не надо выходить. Я знаю, что ты торопишься. Как я понял, паром ходит часто, так что если ты опоздаешь, ждать следующего придется недолго.

У нее янтарные глаза. Рейф мог поклясться, что они не способны ничего скрыть, но на этот раз понятия не имел, о чем она думает.

– Наверное, это все, – весело сказал он и с болью заметил, что ее глаза потемнели.

– Наверное, все. Если мы больше не встретимся… – Улыбка Молли была слишком торопливой, слишком жизнерадостной.

Рейф кашлянул.

– Ага, ну…

Молли хотелось крикнуть: «Поцелуй же меня на прощание, черт тебя подери. Я умру, если ты этого не сделаешь! »

Она могла бы умереть в любом случае. Хуже того, она могла бы расплакаться и попросить не бросать ее, взять ее с собой, найти для нее место в своей жизни, пусть даже самое крохотное местечко.

Но, конечно, он ее не поцеловал. Он захлопнул дверь, нагнулся и одарил ее своей фирменной кривой улыбочкой. А она не заплакала и не стала ничего просить. Вместо этого она вылезла из машины и долго стояла, глядя, как он ходит вокруг своего проклятого самолета, что‑ то отвинчивает, что‑ то проверяет, и, наконец, залезает в кабину, в последний раз машет рукой и закрывает дверь.

И все же уехать она не могла. Так и стояла у ворот и ждала, пока он отгонит самолет к концу взлетной полосы. Глядела, как он разгоняется, отрывается от земли и разворачивается к юго‑ западу. Стояла и смотрела, пока его самолет не превратился в маленькую искорку на ярко‑ голубом небе.

Не помог ее новый девиз: «Карты на стол». Не помог новый взгляд на себя. Остается жить дальше и дожидаться наступления кризиса среднего возраста.

Рейф взглянул на приборы. Он думал о работе, которая его ждет, о решениях, которые необходимо принять, и которые он так долго откладывал.

«Я мог бы полюбить такую женщину, как Молли». На мгновение он отвлекся, но затем снова вернулся мыслями к заброшенной гостинице – своему недавнему приобретению, которое придется или снести с лица земли или отремонтировать.

«Поправка. Других таких женщин, как Молли, просто не существует».

Впервые в жизни Рейф задумался о том, как бы все обернулось, если бы он подчинился инстинктам. В бизнесе чутье его никогда не подводило. Но в отношениях с женщинами…

Что если он уже ее любит? Откуда ему знать? Может ли он доверять себе, когда речь идет о такой женщине, как Молли, которая однажды уже пережила жестокое разочарование?

Рейф знал свои сильные и слабые стороны. Он не умеет поддерживать прочные взаимоотношения. Черт, даже родная мать перестала присылать ему открытки ко дню рождения года три назад.

С другой стороны, удалось же ему поставить на ноги Стю. Малыш и сейчас обращается к нему, когда попадает в переплет.

«Зато все вокруг обращаются за помощью к Молли. Молли всегда рядом. Она всегда знает, что нужно сделать и как. Она никого никогда не подводит».

Сколько еще людей подводили Молли, кроме ее мужа‑ подлеца, который по‑ прежнему ждет, что она станет таскать для него каштаны из огня?

– Нет уж, хоть что‑ то я могу для нее сделать, – буркнул Рейф.

Не раздумывая, Рейф заложил вираж и взял направление, которое привело его к старому белому маяку и взлетной полосе. Конечно, он не ожидал, что Молли станет дожидаться его возвращения. Она давно уехала, и, не имея машины, он выставит себя полным идиотом, если будет катить на самолете по шоссе, пытаясь догнать ее на пути к паромной переправе.

Каким‑ то чудом она все еще была в аэропорту. После самого ужасного приземления в своей жизни Рейф выскочил из самолета, даже не дождавшись, пока остановится пропеллер.

– Молли! Подожди! Не уезжай!

Она садилась в машину. Рейф бегом кинулся по площадке и успел остановить ее.

– Ты что‑ то забыл? Я собиралась уехать, но… – Молли умолкла, когда его руки сомкнулись вокруг нее, и он прижал ее к своей груди.

– Я тоже. Мне бы пришлось тебя догонять.

– Но зачем? …

Рейф ответил без слов. На стоянку аэропорта въехал пикап, и они шагнули в сторону, не разжимая объятий. Поцелуй все ей объяснил. Когда они остановились, чтобы отдышаться, Рейф добавил:

– Слушай, это безумие, но я хочу, чтобы ты поняла. Помнишь девочку, которой ты когда‑ то была? Я полюбил ее. А девушку, которая растила двух младших сестер? И ее тоже. И женщину, как сейчас, и старушку, которая станет нянчиться с каждым бездомным котенком, и…

Это было так естественно, что Молли даже не стала спорить. Нежась в его объятиях, она возразила:

– А кто обещал вернуться за парой щенков?

– А кто платил лишний доллар за свежую рыбу для кота?

– Кто тебе сказал? Это был маленький кусочек.

– У меня свои источники, – ответил Рейф с ухмылкой, которую невозможно было скрыть. – Ах, Молли, неужели у нас все получится?

– Постараемся, чтобы получилось. Ты же знаешь, какая я: ногами стою на земле, а мыслями витаю в облаках.

Рейф пока не мог сказать ей три самых главных слова. Дело было вовсе не в недостатке практики, хотя он никому не говорил их раньше. Просто его сердце было переполнено. Стоило ему начать, и он не смог бы остановиться, а место было неподходящим для пылких признаний. На них и так поглядывали с усмешкой.

«Но всю оставшуюся жизнь, – поклялся он себе, – я буду любить эту женщину. Любить Молли».