СЛЕДЫ НА ЭЛЬБРУСЕ 12 страница

21-го августа в 8 часов 40 мин. путники начали штурмовать перевал и к вечеру, после 10-часового восхождения, перебрались в долину реки Гондарай и устроили свой ночлег. Следующий день был посвящен отдыху, а 23-го к вечеру они через перевал добрались до сел. Чхалта и устроились на ночь в лавке аджарского торговца Ивана Засимовича, который предоставил им пустую комнату управляющего Максимова. «Мы отдыхали после нелегкого и интересного перехода через Гондарайский перевал, и странно бы-лс очутиться в культурной обстановке, сидеть на венских стульях за самоваром, за столом, освещенным керосиновой лампой, и даже читать, хотя и старую, русскую газету», — писал Шуровский. Мориц фон Дечи, пешком перешедший через этот перевал с севера на юг спустя 14 лет после своего покорения Эльбруса, писал: «От моих провожатых (карачаевцев — И. М. ) я мог узнать то, что в прежние времена абхазские беглецы переходили здесь через горы, но что позднее горы верховьев Гондарая так оледенели, что на человеческой памяти никто не переходил по ледникам Гондарая. Это обстоятельство и сообщение было потому ценно для меня, — писал Дечи, — что предстояло, может быть, вновь открыть забытый перевал». В примечаниях к своим словам Дечи справедливо советует собирать сведения о прежних перевалах на Кавказе, полагая, что материал этот даст возможность судить о бывшем ранее оледенении Главного Кавказского хребта.

Такого же рода сведения сообщает С. В. Ваганов, который писал: «Через Гондарайский перевал настолько трудно, что никто не помнит из отважных сынов Карачая, чтобы кто из них ныне живущих переваливал через него. Однако, по рассказам, перевал этот был раньше проходим. Истекший (1897) год показал, — продолжает он, — что никто не решился перейти его, ни тем более перегнать овец».

На южном склоне путешественники пробыли до 29-го августа, совершили различные экскурсии по окрестностям Чхалты, побывали у подножий Марухского перевала. 29-го августа они двинулись по течению Маруха и через одноименный ледник перевалили в Карачай. К вечеру того же дня они уже были на коше одного карачаевского пастуха из аула Карт-Джурт. Из этого коша путешественники на следующий день тронулись в путь вниз 138

по р. Марух. К 6 часам вечера они добрались до реки Кизгич, притока Большого Зеленчука. Интересно отметить, что Шуровский приводит один из вариантов карачаевского названия Большого Зеленчука — «Уллу Индрюк-су».

Здесь на очень красивой поляне группа Шуровского остановилась на целый день. Сын доктора познакомился тут с карачаевцем по имени Локман, «который своим знанием местности оказал нам большую услугу и стал дальнейшим проводником группы», — писал Шуровский. Из этого лагеря они прошли по реке Марух, затем пересекли р. Аксаут и вышли к устьям Мары. Из долины Мары путешественники отправились в обратный путь, направляясь к Кисловодску через станицы Преградная, Сторожевая, Кар-доникская и др. В Кисловодске же завершилось путешествие семьи Шуровского.

КУСОЧЕК ЧИСТОГО ЛЬДА ИЗ ШАРЫФЧЫКА...

Много раз путешествовавшая по горам Швейцарии М. К. Клименко в 1910 году предпринимает вояж по Центральному Кавказу.

29-го июля она в сопровождении двух своих товарищей перешла вброд речку Нальчик и, минуя местность «Дубки», поросшую молодым дубняком, направилась к горному селению Каш-катау в Кабардино-Балкарии. Сразу же за селением Кашкатау путники «въехали в широкую поляну, окаймленную со всех сторон зеленью густого леса. В ней-то и покоилось озеро Чирик-кель с темной, зелено-синей водой», — писала позднее путешественница. Это и есть знаменитые «Голубые озера» Черекского ущелья. В своих путевых заметках Клименко продолжала: «У Голубого озера мы провели добрых три-четыре часа... Отдохнули, насытились и, поделившись скудными запасами провизии с подошедшими к нам горцами и отведав впервые их местного напитка «айрана» (род кумыса или кефира), мы тронулись в более трудный, но более интересный путь». Из этого пункта и до конца путешествия М. К. Клименко и ее группу сопровождали несколько горцев. Дорога становилась все круче^ горы все более сходились друг к другу с обеих сторон, тесня бурливую реку Че-рек. В одном месте горная дорога оказалась завалена камнепадом. «Подъехав к месту катастрофы, мы увидели огромную груду камней, преграждавшую нам путь. Тут помощь горцев была для нас спасением. Мы с трудом перебрались через камни, а горцы помогли перетащить экипаж и лошадей с такой легкостью, что и сейчас не представишь себе, как это удалось», — писала Клименко. К вечеру 30-го июля они прибыли в аул Чегет-эль, где

6- 139

особенно им бросилось в глаза, как горские женщины «не тратят напрасно время ни одной минуты: даже на улице вы увиде-те ее, идущую с веретеном в руках, разматывающую шерсть, из которой будет она ткать материю».

Жители аула встретили путников очень радушно, а «чегет-эль-ский писарь, любезно встретивший нас, — писала Клименко, — приготовил нам кипятку, горские женщины принесли нам кур и яиц». На следующий день путешественники осмотрели окрестности, достопримечательные места и памятники старины, постройки аула и древние башни, усыпальницы и пр. Из этого аула путники, сопровождаемые горцами, взяли курс к подножию Коштан-тау. Горцы рассказывали им, что в 1908 году 8 англичан отважились подняться на эту гору, но страшный великан наказал смельчаков за их дерзость и погубил их в своих трещинах.

... Вскоре путешественники подошли к сторожке, в которой живут стражники, обязанные осматривать скот, пригоняемый из Кутаисской губернии. Немного отдохнув в сторожке, о которой упоминал еще Н. В. Поггенполь, они двинулись дальше к высокогорному району Штулу. Здесь навстречу путникам все явственнее стал вырисовываться и мощный Дых-тау. В Штулу путешественники остановились в другой такой же сторожке, где жили 6 стражников и один фельдшер, оберегающие скот от заноса язвы из соседних областей. Дом стражников был обнесен забором, на котором в виде украшений были развешаны рога туров, головы с рогами, разостланы шкуры туров и медведей, убитых обитателями этого дома. Горцы были чрезвычайно рады редким гостям и предоставили в их распоряжение большую комнату и столь же гостеприимно стали делиться с путниками своей едой: турьим мясом, пшеничными лепешками, заменявшими им хлеб. Отсюда рано утром группа направилась к конечной цели своего путешествия: к перевалам Шарыфчык и Гарпицчык, до которых из этого места было около 20 км. Путь им предстоял очень сложный, со множеством переправ через горные реки, подъемы и спуски по крутым горным утесам. Приходилось карабкаться со скалы на скалу. Об этом участке своего пути они писали: «Горы точно сговорились, набросали нам под ноги целые груды камней, по которым идти было истинное мучение, а между тем, чем дальше, тем путь становился все труднее. Казалось, сам первозданный хаос вступает во всем своем мощном величии в борьбу с человеком... Жажда мучила нас, а для удовлетворения ее на пути попадались глыбы сорвавшихся ледников... Наконец, еще перевал, и мы у цели! Проводник, дошедший туда раньше нас, был тем голубем Ноева ковчега, который принес пальмовую ветвь. Он нес нам огромный кусок чистого льда, взятого с тех самых лед-

ников, куда шли и мы. Каким вкусным казался лед и как он утолял нашу жажду! ».

... Путники стояли зачарованные, глядя на ослепительные искры мощного ледника Шарыфчыка, переливающегося на играющих лучах южного солнца. Им не хотелось покидать эту величественную картину ледника, залитого алым светом заходящего солнца. «Как прекрасны казались нам эти вершины в час заката, когда точно зарево огромного пожара озолотит весь край неба... Вот необозримая масса льда мощно раскинулась перед нами, вот и озерцо с небесно-голубой водой. С какой жадностью пьешь эту вкусную ледяную воду из собственных ладоней», — восторженно писала Клименко.

Как бы ни манила их прелесть горного ландшафта с великолепным ледником, они вынуждены были возвращаться назад в сторожку, откуда и начинался их путь к знаменитому Шарыфчыку.

С. М. КИРОВ, СЕИД И ДЖИДЖУ ХАДЖИЕВЫ НА ЭЛЬБРУСЕ

В августе 1910 года попытку взойти на вершину Эльбруса предпринимает профессор Варшавского Политехнического института, действительный член Кавказского горного общества В. В. Дубян-ский. Его активным помощником был Бочай Урусбиев, радушно встретивший гостя в своем княжеском ауле. Несколько дней Ду-бянский провел в знаменитой кунацкой этой родовитой фамилии и тепло отзывался об обслуживании. В 1917 году он писал: «Фамилия Урусбиевых на Северном Кавказе, бесспорно, принадлежит к числу тех немногих туземных фамилий, которые приобрели почетную известность далеко за пределами родных гор и России».

В том же августе, 8 числа, была предпринята попытка подняться на Эльбрус действительным членом, товарищем Председателя Кавказского Горного общества, позднее доцентом Пятигорского пединститута Яковом Ивановичем Фроловым. Его группа смогла подняться только до «Приюта одиннадцати», где им пришлось переждать очень сильный снежный буран и вернуться обратно. Но все же неутомимый исследователь и любитель гор Кавказа Я. И. Фролов в июне 1911 г. организовал новую группу из членов Горного общества, в которую вошли В. М. Ройхель, В. Н. Дьяченко, И. Г. Лейзерович, О. М. Милютина, К. В. Писнячевский, А. А. Ейбоженко и А. М. Вербова. Уже первого июля эта большая группа была в ветеринарной сторожке у Азауского ледника, а к вечеру того же дня добралась и заночевала в хижине Кавказского Горного общества. На следующее утро в 5 часов 30 мин. группа вышла на маршрут с проводниками Бочаем Урусбиевым и жителем Иткольско-

го аула Сеидом Хаджиевым. В начале путь их был весьма легким, и путники быстро продвигались вперед. «Но недолго шли так. Некоторые стали как-то иначе дышать, часто вздыхать и просить отдыха. То и дело слышишь возглас: «Тохта! » — писал Фролов. Когда группа добралась до высоты 4200 м, Фролов вспомнил, что это был «Приют одиннадцати», где в прошлом году 8 августа он сидел, согнувшись в комок, под камнем и целых восемь часов пережидал страшнейшую метель.

В этом месте путешественники устроились на ночлег, некоторым из них стало плохо, и они решили вернуться обратно. Группа разделилась на два отряда. Ройхель, Фролов и Сеид решили идти дальше, а остальные в сопровождении Бочая спустились вниз, к месту первой ночевки.

В 12 часов ночи отважные горовосходители двинулись на штурм вершины. Яков Иванович писал, что «отсюда начался почти сплошной лед... Наши восьмизубые кошки оказали нам неоценимую услугу. Нам нигде не приходилось рубить ступеньки. Если кто и рубил для себя ступеньки, так это проводник, который шел без кошек в туземной обуви — чабурах». По совету Сеида Хаджиева альпинисты решили подниматься на вершину, минуя седловину, где, как правило, бывали сильнейшие снежные ветры и метели. «Что там царил сильный ветер, мы ясно видели по снежным вихрям, которые беспрерывно носились по седловине... Силу этого ветра мы испытали на себе, взойдя на вершину 3-Го июля в 2 часа 35 мин. дня. На самой вершине мы очутились несколько правее ледоруба П. Г. Лысенко, оставленного им в 1907 году. Первым нашим желанием было осмотреть ледоруб с навязанным на него полотенцем. Ледоруб, наклоненный к востоку, был виден, но полотенца на нем не оказалось. Только небольшой клочок от него валялся около. Он лежал примерзшим к обледенелому снегу, восточнее ледоруба... Сила ветра была настолько велика, что трудно не только двигаться вперед, но держаться на ногах. Не скрою, что, когда я бросился к ледорубу, то сильный ветер не просто остановил меня, но свалил с ног назад. В. М. Ройхель стал навязывать на ледоруб новое полотенце с меткой французского алфавита «Д», «Р», я же принялся отыскивать на вершине другие признаки человеческого пребывания», — писал Фролов.

«... Навязав полотенце и осмотрев вершину, — продолжает он, — мы не знали, что дальше делать. Как-то все сразу обратились друг к другу с вопросом «Что же дальше? »... Само собою разумеется, общим нашим желанием было продлить время пребывания на вершине, но невозможность и сильный отчаянный крик проводника «Хайда! » вывел нас из того, теперь не могу сказать, приятного или неприятного положения. Мы все бегом молча броси-142

лись вниз». Спуск с вершины занял у них 7 часов времени. По. дороге они захватили свои вещи, оставленные в «Приюте одиннадцати», и в 10 часов вечера были уже в ветеринарной сторожке. Так завершилось восхождение на Эльбрус группы Фролова, который тем летом записал в ауле Урусбиево приводившийся выше рассказ Ахии Соттаева об экспедиции Емануеля.

Сам Я. И. Фролов на вершине Эльбруса побывал четыре раза, а знаменитый проводник Сеид Хаджиев в том же году за оказание помощи горовосходителям получил Свидетельство о том, что он является проводником не только через перевалы Кавказа, но и на вершину Эльбруса. Такое Свидетельство было выдано ему Кавказским Горным обществом, располагавшимся в Пятигорске.

Через две недели после восхождения Фролова на Эльбрус поднимался выдающийся соратник В. И. Ленина, пламенный революционер С. М. Киров. 27-го июля 1911 года Сергей Миронович Киров прибыл в аул Урусбиево. Вместе с ним были его спутники и соратники по революционной борьбе на Северном Кавказе: бывший машинист миноносца «Георгий Победоносец» Иван Спири-донович Моторный, скрывавшийся от царских жандармов под именем Павла Григорьевича Лучкова. В 1905 г. он призывал экипаж миноносца присоединиться к броненосцу «Потемкин», а теперь сотрудничал с Кировым в газете «Терек». Вторым участником был владикавказский юрист, присяжный поверенный Б. К. Далгат, который часто выступал адвокатом и имел обширную клиентуру среди горцев Кавказа и во многом помогал С. М. Кирову в его революционно-пропагандистской деятельности на Северном Кавказе. Третий спутник Кирова — ветеринарный врач из Нальчика В. В. Егоров, находившийся под негласным надзором царской полиции за свои передовые идеи. Он поджидал Кирова в ветеринарной сторожке под ледником Азау.

В Верхнем Баксане С. М. Киров нанял опытных проводников — Сеида и Джиджу Хаджиевых, уже имевших богатый опыт.

Утром 30-го июля группа через ледник Сары-кол-баши (т. е. «Верховья желтого рукава») достигла фирновых полей Эльбруса. Около двух часов дня начался сильный снегопад, и им пришлось, не достигнув «Приюта одиннадцати», расположиться на ночлег. Наутро в 3 часа 30 мин. они продолжили путь. Примерно в 10 часов группа разделилась на две части: С. М. Киров, П. Г. Лучков и Сеид Хаджиев пошли вперед, а за ними следовали В. В. Егоров, Б. К. Далгат и Джиджу Хаджиев. Но вскоре вторая группа из-за плохого самочувствия участников вынуждена была вернуться назад. А первая группа продолжала отчаянно продвигаться к заветной вершине.

31-го июля в 2 часа дня С. М. Киров, П. Г. Лучков и их про-

водник Сеид взошли на вершину Эльбруса. Девятого августа того же года газета «Терек» писала, что «задолго до рассвета в 3 часа 30 мин. утра 31-го июля альпинисты вышли к вершине. Погода благоприятствовала восхождению, безоблачное небо усеяно мириадами звезд, ветер утих. После шестичасового подъема С. М. Миронов (псевдоним С. М. Кирова — И. М. ) со своим товарищем П. Г. Лучковым уходит вперед и к двум часам дня достигает восточной вершины Эльбруса... Только 19 минут смогли они пробыть на вершине, так как усилившийся ветер угрожал переменой погоды в худшую сторону».

На вершине Эльбруса альпинисты нашли ледоруб Лысенко с привязанным к нему полотенцем, который оставила группа Фролова. Сергей Миронович отрезал кусочек полотенца с именами Ройхеля, Фролова и вскоре прислал его Я. И. Фролову в Пятигорск.

К 9 часам вечера горовосходители спустились к леднику Азау, на следующий день, 1-го августа, прибыли в аул Урусбиево, а 6-го числа они прибыли уже в Кисловодск. Так завершилось покорение Эльбруса группой Сергея Мироновича Кирова.

МИНБОЛАТ, КУЧАРА И ХАДЖИ-МЫРЗА УРУСБИЕВ...

> ^vv

В июне месяце 1914 года известный путешественник С. Я. Голубев собрал в Кисловодске опытную группу для совершения ряда горных переходов по Центральному Кавказу и восхождения на западную вершину Эльбруса. В его группу входили Н. М. Стай-ноглу, П. С. Панютин, В. В. Штейн и М. Е. Синкжов. 12 июня они вышли из Кисловодска и взяли курс на Бермамыт. Путешествие их начиналось при самых неблагоприятных погодных условиях, шли непрерывные дожди, которые обычны для июня месяца в этих районах. Лишь 14-го июня, спускаясь с Бермамыта, они увидели, и то ненадолго, белоснежную громаду Эльбруса. Дождь и сырой туман были их постоянными спутниками, пока они не добрались до истоков Малки. Путники перешли реку, поднялись на правый крутой склон, подошли к вершине Кара-кая («Черная скала») и вечером 15-го июня разбили здесь палатку с намерением подняться наутро по верховьям р. Ислам-чат («Развилка Ислама») на вершину Балык-су-баши («Верховья реки Балык», т. е. Малки). Отсюда на запад от стоянки путников открывается крутая снежная стена горной вершины, упирающейся на фирновое поле Джики-ауган-кез («Седловина, где перевалил Джики»). На северо-востоке эта седловина громадными ступенями доходит до верховьев Ислам-чата, а его южный склон мягкими отлогими складками спу-

скается в долину реки Су-баши, верхнего правого притока р. Кыр-тык-су.

Задачей путешественников было подняться на Балык-су-баши с северо-восточной стороны и спуск на южный его склон, в долину Су-баши, а оттуда в долину Кыртыка и прийти в аул Урусбиево. 16-го июня, следуя по намеченному маршруту, группа Го-лубева к половине шестого часа вечера взобралась на вершину Балык-су-баши, который представился им как свеженадутый снежный карниз, круто обрывающийся на запад. Отсюда особенно грандиозен вид на Эльбрус. Отделенный от вершины Балык-су-баши провалом в 600 м и широким полем Джики-ауган-кеза, он предстает перед очарованными путниками во всем своем величии. «Только здесь, несмотря на мое достаточное знакомство с Эльбрусом, — писал Голубев, — я впервые увидел, насколько грандиозен этот гигантский снежный конус высочайшей горы Кавказа! Мне кажется, что нет другого пункта, кроме вершины Балыка, откуда без всяких искажений и сокращений открывается вид на этот ледяной колосс, вид которого дает истинное представление о громаде Эльбруса».

17-го июня путники по долине Кыртыка и через одноименный перевал добрались до аула Урусбиевых. Первоначально группа намеревалась остановиться в доме князя Науруза Исмаиловича, но поскольку его в ауле не оказалось, она устроилась в доме князя Джансоха Дадешкелиани, который оказал путешественникам очень теплый и радушный прием. По примеру Исмаила Урусбиева Джансох предполагал устроить в ауле нечто подобное туристской гостинице, чему были очень рады все бывавшие в ауле путешественники.

По словам С. Я. Голубева, в дни их пребывания в ауле имелся только что открывшийся дом Джарахмата Абдуллаева, где туристы также могут найти достаточно удобств для кратковременного отдыха перед горными походами. Он писал, что пришедшая на следующий день туристская группа москвичей: Ру, Шаблинский, Лю-банский и другие остановились у Джарахмата, обновив таким образом только что открытый дом — гостиницу.

В связи с упоминанием Джансоха Дадешкелиани уместно сказать два слова о родственных взаимоотношениях карачаево-балкарских князей Урусбиевых и сванской семьи Дадешкелиани. Согласно народным преданиям, записанным М. М. Ковалевским и другими авторами, родоначальник старинного сванского рода был из тарковских кумыков, и его потомство захватило власть в свои руки и постепенно подчинило себе все общество княжеской Сва-нетии по нижнему и верхнему течению р. Ингури. Центром княжеского рода Дадешкелиани были сел. Барши и Ингури.

М. А. Шостак писал, что в этом селении на рубеже XIX — XX вв. «жил князь Татархан Тенгизович Дадешкелиани, у которого хранилась старинная серебряная фамильная реликвия — шкатулка с до сих пор не разобранной надписью и принадлежащая некогда царице Тамаре... Сам князь помещался в деревянном здании, ему принадлежит самая высокая в Сванетии башня. Перед его домом, на поляне, возвышается единственный высокий ясень, а под ним находится каменный бюст основателя рода Отара Дадешкелиани».

В ауле Урусбиево Джансох рассказывал Голубеву другое предание: «Один из его предков однажды посетил по какому-то особо важному делу верховья Баксана и встретился здесь с девушкой из Урусбиевского аула, очень ее полюбил. Будучи христианином, он не мог жениться на ней и поэтому сам решил переменить религию. Это вызвало бурю негодований в Сванетии. Он был лишен княжеского звания и стал величаться просто Отаровым. Князь мало был этим тронут и, бросив родную Сванетию, переселился на Баксан, где и обосновался в ауле Урусбиево. Теперь,

— рассказывает Голубев, — сваны уже примирились с «изменой» князя и, приходя на Баксан, считают долгом явиться с приветом к потомку Отара, который больше известен под старой фамилией Дадешкелиани».

Хорошенько отдохнув в доме «Дадешкелиани-Отарова», Голубев приступил к поиску проводников. «Первоначально я наметил для этой цели Хаджи-Мурзу Урусбиева и Минболата Гулиева, с которыми еще в 1913 году нам удалось открыть новый перевал в Чегем. К сожалению, непредвиденные обстоятельства помешали и тому и другому сопровождать нас», — писал путешественник.

— Желающих быть проводниками туристов было много, — продолжает он, — но Минболат остановил свой выбор на своем родственнике по имени Кучара, который поначалу произвел на путешественников не очень благоприятное впечатление, но потом оказался настолько трудолюбивым, преданным и отважным, что им «оставалось только благославлять судьбу за такой счастливый выбор».

19-го июня группа в полном составе начала подъем по долине Адыр-су, затем по склону одной из красивейших гор Сылтран-ба-ши они намеревались подняться на вершину Мукала. К вечеру путники добрались до небольшой седловины между массивами Сылтран-баши и восточного склона Мукала и остановились здесь на ночлег. В 7 часов утра они покинули свой ночлег и стали продолжать путь к вершине. На высоте 3600 м снег, до сих пор хорошо выдерживавший альпинистов, вдруг стал рыхлым, подъем сразу же стал значительно затрудненным. Путникам приходилось

утопать по пояс в снегу. С большими трудностями им все же удалось достичь вершины Мукала. «Та невероятная панорама, которая открылась отсюда нашим восхищенным взорам, далеко превзошла все, что мы могли ожидать. Прямо перед нами, упираясь в темно-синее небо, поднимался огромный, сверкающий на солнце корпус седого Минги-тау. Высоко над зубьями Шхельды и Ча-тын-тау вздыбились смелые утесы Ушбы. В глубокой дали, как легкие облачка, виднелись на востоке ледяные громады Безенгиев-ского великана», — восторгался Голубев.

Налюбовавшись этой сказочной панорамой, горовосходители направились через седловину Мукала к следующей вершине, соседствовавшей с Донгуз-оруном, к горе Кызгем. К половине четвертого часа пополудни они сумели взойти и на эту вершину. Об этом участке своего восхождения они писали, что «с большим трудом удалось найти каменный выступ и в большой щели укрепить жестянку с визитными карточками». Отсюда путешественники начали свой спуск в долину Ирик-су, а оттуда вернулись в Урусби-евский аул и завершили первый этап своего похода по горам верховьев Баксана.

22-го июня весь день был посвящен подготовке нового похода, необходимо было подыскать хорошего помощника Кучаре Гулие-ву. К счастью путешественников, Хаджи-Мурза Урусбиев освободился от своих дел и на этот раз мог сопровождать их. На следующий день они направились вверх по реке Адыр-су. Немного пройдя по ущелью этой бурной реки, у впадения в нее Суулу-кол-су, туристы уступили многократным просьбам Кучара и зашли к нему в кош на левом берегу Адыр-су. «Несравненный каймак, горячие пшеничные лепешки, чай, айран, сыр, словом, все, что имелось у славного Кучара, было гостеприимно предоставлено в распоряжение наших аппетитов», — писал Голубев в своих заметках об этом походе.

Отдохнув в коше у Кучара полных два часа, путники вышли на правый берег реки и вскоре были у устья Суулу-кол-су и пошли вверх по ее течению, направляясь к вершине Суулу-кол-ба-ши. К 8 часам вечера, пройдя достаточное расстояние по очень сложным крутым скалистым склонам, группа устроилась на ночлег, а утром в половине шестого двинулась выше по склону горы, держась правого берега реки. К половине восьмого утра она была у нижнего края морены ледника Суулу-кол-баши-чиран.

С тех пор как здесь побывал знаменитый путешественник и этнограф Г. Мерцбахер, минуло уже 23 года, и за это время здесь произошли большие изменения. «Тот висячий ледник, или, вернее, узкий и крутой конечный ледник, о котором упоминает Мерцбахер, исчез совершенно... Из рассказа Кучара и Хаджи-Мурзы нам

удалось установить только, что лет 25 — 30 тому назад ледник стекал значительно выше», — зафиксировал Голубев. Осмотрев ледник и описав его подробно, путники стали искать удобный подход к острому гребню горы Кюнлюм-кол-баши («Глава южного ущелья»), так как они находились примерно на том месте, где хребет этот примыкает к северо-западной ветви Баксано-Чегемского отрога, и могли без особых трудностей перевалить через перевал Кюнлюм-кол-ауш (3940 м).

На подступах к этому перевалу путников настиг непроглядный туман, и было решено заночевать здесь и переждать туман. Горцы не согласились ночевать на снежнике и спустились вниз на некоторое расстояние, чтобы устроить свой ночлег в скалах, а не на снегу и не во льдах. Видавший много гор и разных проводников С. Я. Голубев писал об этих своих проводниках: «Насколько я мог заметить в течение своих странствий по Кавказу, горцы вообще не любят снега и льда — боятся их, быть может, не доверяют им, но во всяком случае они предпочитают скалы. «Кая — як-ши; буз, чиран — яман! » — можно услышать от любого высокогорного охотника («Скалы — хорошо; лед, снег — плохо! »). Куча-ра и Хаджи-мурза не составляли исключения из общего правила».

Перевал Кюнлюм-кол-ауш завершился удачно, и наши путники к часу следующего дня были уже в уютной Адыр-сууской сторожке.

БЕК-МЫРЗА И ИБРАГИМ НА СЕДЛОВИНЕ УШБЫ

Завершив первую часть своего путешествия по Приэльбрусью, С. Я. Голубев намеревался совершить восхождение на северную вершину Ушбы и перевалить Главный хребет через седловину между массивами Ушбы и Чатын-тау. Для подъема на неприступную Ушбу альпинистам нужно было выбраться на ее северное фирновое поле, к подножью того северного гребня, по которому в 1903 году совершил свой рекордный траверс Пфан в группе с Лейхсом и Листелем. Но Голубев хотел пробраться к этому гребню с севера, из ледников Шхельды, в то время как Пфан поднимался туда с юга, из Бечо, по леднику Ушбинского глетчера. Но в связи с тем, что двое его спутников — Стейноглу и Штейн — были вынуждены отказаться от этого трудного мероприятия, Голубев и сам не решился осуществить свой первоначальный замысел и с помощью двух проводников — чегемцев Ибрагима и Бек-Мурзы — решил совершить переход через Главный Кавказский хребет по верховьям Шхельдинского ледника, по западной седловине Чатын-тау и массива Ушбы. Путешественник писал, что «для осу-

ществления этого плана мы могли положиться на чегемцев, так как горцы для перевалов являются достаточно надежными товарищами».

10-го июля, простившись с прежними спутниками, новая группа Голубева взяла курс на Шхельдинский ледник. К 12 часам дня они уже были в гостеприимном балкарском коше, находящемся над самым ледниковым языком, на крутом склоне альпийского луга. После небольшого отдыха, попив приятного айрана, в знойный июльский полдень они продолжили свой путь. После высоты 2250 м дальнейший подъем для путников был «сплошными акробатическими упражнениями, которые усложнялись тяжелым багажом около пуда у каждого за спиной. Непрочные камни часто выскальзывали из-под ног, приходилось долго ощупывать надежную опору», — писал руководитель группы. В начале четвертого часа дня они стали пересекать Шхельдинский ледник, направляясь на восток, а к половине шестого, достигнув небольшой группы скалистых утесов, устроили себе ночлег. Рано утром они продолжили свой путь к высоте 3260 м. Им пришлось надеть на ноги кошки и связаться веревкой, так как лед становился очень скользким. К половине первого часа пополудни наиболее опасные участки ледника были пройдены, и восходители потихонечку перебрались на фирновое поле в верховьях Ушбинского ледника. Главный хребет был уже пересечен. Им оставалось лишь подняться к боковому хребту «Чатын-тау — Ушба» и отыскать там удобный перевал в долину Чалаат. «Мы были на высоте 3960 м, — пишет Голубев, — выше и восточнее того пункта, которого достигли в 1903 году Пфан, Дистель и Лейхс». Прекрасная, но страшная по своей дикости панорама открылась взору путешественников. На западе ужасающими башнями врезалась в синеву неба желтозубая Шхельда-тау. Левее, над изломами ледяного потока, исполинскими зубьями высилась вздыбленная северная вершина Ушбы. На востоке, между массивами Чатын-тау и Ушба, виднелись две седловины, через которые и был совершен этот переход, в одном месте «спуск с ближайшего барьера чуть не закончился катастрофой. В ледяной крутизне нужно было рубить ступени, чтобы подойти к краю навеса и затем спрыгнуть с 4-метровой высоты вниз на обломки сераков и лавинный снег. Первые двое выполнили это благополучно и, подбирая канат, помогали спускаться остальным. П. С. Панютин и Ибрагим, шедшие последними, поскользнулись на ледяных ступеньках и сорвались значительно выше края обрыва. В то время как мы собирали канат, к нашим ногам упал сначала Панютин, а затем высоко над нами пролетел Ибрагим и упал где-то внизу в ледяные обломки. Туго натянутый канат удержал его от даль-