Послесловие 18 страница

– А что мы скажем ее подружке? – поинтересовался Данн.

– Отошлем ей гроб, – сказал Ричард. – Будем тянуть с отправкой до последнего, до самого дня похорон. Конечно, кому‑ то придется сопровождать гроб на случай, если она захочет в него заглянуть. Никаких проблем. Мы уже не раз так делали.

– Ладно, с этим все ясно. А что с остальными?

Дункан открыл кран, ополоснул лицо холодной водой, вздохнул и выпрямился. Я видела его отражение в зеркале над раковиной и успела заметить, что на нем галстук, который я подарила ему на Рождество. Крохотные розовые слоники на темно‑ синем шелке. Через секунду наши взгляды встретились…

– Насчет пациенток в первой и второй палатах можно не волноваться, – ответил Ричард. – Обе должны родить через пару недель. Обычное усыновление. Эта полицейская дама, Роули, уже разговаривала с ними сегодня. Не думаю, что она станет делать это еще раз.

– А как насчет Эммы Леннард? Разве у нее на завтра не запланированы искусственные роды?

Дункан повернулся ко мне. Я сжалась в комок, ожидая, что он сейчас позовет остальных или, еще того хуже, рассмеется. Я думала о том, что они сделают со мной, будет ли это очень больно и быстро ли закончится. И неужели именно Дункан станет тем палачом, который…

– Мы будем действовать так, как запланировано, – сказал Ричард. – Просто после операции придется подержать ее на снотворных. Нельзя, чтобы она заговорила.

Я попыталась встать. Не хватало еще, чтобы меня застали в таком виде – съежившуюся в душевой кабинке, трясущуюся и жалкую, в мокрых брюках. Но я не смогла сдвинуться с места и продолжала сидеть на полу, молча глядя в глаза Дункану. Он тоже молчал…

– А может, Эмму тоже лучше переправить на катер?

Мужчины в комнате продолжали обсуждать свои дела, понятия не имея о том, какая драма разыгрывается по соседству.

– Было бы лучше, если бы мы были уверены, что завтра полицейские приедут сюда в последний раз. Мы больше не можем тянуть с операцией Эммы. С каждым днем она становится все более нервной. Лучше поскорее покончить с этим и отправить ее восвояси.

– А женщина из шестой палаты?

– Я думаю, с ней не будет никаких проблем. В любом случае, у нее срок всего двадцать шесть недель. Кроме того, она использует любую возможность, чтобы заверить всех и каждого, что результаты УЗИ неправильные и она всего на двадцатой неделе. Я уже даже внес изменения в ее карточку.

– Это рискованно.

– А разве мы не все время рискуем?

Немая сцена затянулась. Кто‑ то из нас двоих должен был первым сдвинуться с места, или что‑ то сказать, или закричать, наконец. Ну что ж, если он не хочет, то это сделаю я. Все, что угодно, только не это невыносимое напряжение. И тут Дункан приложил палец к губам, выразительно посмотрел на меня и вышел из ванной, плотно притворив за собой дверь.

– Значит, на катер погружаем троих. Ричард, ты уверен, что справишься в одиночку? Не хочешь отложить это до рассвета?

– Нет. Я хочу оказаться как можно дальше от острова к тому времени, когда сюда вернется полиция. Ладно. Я спускаюсь вниз. Надо им сказать, чтобы выключили телевизор. Пора заняться делом.

Шаги начали удаляться по коридору. Но все ли они ушли? Можно ли уже выходить? И какого черта собирается делать Дункан? Я уже начала подниматься, когда…

– Прости, дружище, – сказал Дункан. Таким голосом обычно выражают сочувствие по поводу проигранной партии в теннис. – Но ты же понимаешь, что сюда нельзя приплетать личные симпатии.

– Кто бы говорил, – парировал Данн, и в его тоне чувствовалась настоящая горечь. – А как же твоя Тора?

Неужели Дана действительно была ему небезразлична? Неужели именно поэтому, вопреки полученным указаниям, он не убил ее, а потом еще и спорил с Робертом, пытаясь продлить ей жизнь хотя бы на несколько месяцев?

– Ты кошмарно выглядишь. Ты был здесь целый день?

– В подвале, – ответил Данн. – С тремя спящими красавицами. Мне казалось, что я нахожусь в комнате ужасов в музее восковых фигур. В какой‑ то момент полицейские чуть не нашли дверь. Вполне возможно, что завтра это им все‑ таки удастся.

– Мы там все подготовим. К утру подвал будет выглядеть как пыльная старая кладовая. Кстати, нам понадобится каталка. Ты не мог бы спуститься вниз и…

Неистовый, исполненный ужаса вопль разорвал ночную тишину как раз тогда, когда дверь в ванную начала открываться.

– Это рядом, – вздохнул Данн.

Я услышала, как он быстро вышел из комнаты, и почти сразу за стеной раздался грохот и глухие удары. Но эти звуки борьбы быстро сменились другими – тихими, жалобными стонами. Если бы я не знала, кого именно держат взаперти в соседней комнате, то могла бы подумать, что там скулит насмерть перепуганное животное. Дверь открылась, и в ванную снова зашел Дункан.

– Какого черта ты здесь делаешь? – свистящим шепотом заговорил он. – Идиотка! Господи, какая же ты идиотка! – Открыв дверь душевой кабинки, он вытащил меня и встряхнул за плечи. – Как ты сюда добралась?

Я не могла произнести ни слова. Я вообще не могла ничего делать. Безвольно обмякнув в руках Дункана, я лишь продолжала смотреть на него немигающим взглядом. Не дождавшись ответа, он снова встряхнул меня.

– На лодке? Ты приплыла сюда на лодке?

Я все же смогла заставить себя кивнуть.

– Где она?

– На пляже, – с трудом произнесла я.

Господи, какая теперь разница, найдут они лодку или нет? Мне все равно отсюда никогда не выбраться.

– Тебе необходимо вернуться туда. Немедленно.

Дункан схватил меня за руку и потащил к двери, но я нашла в себе силы сопротивляться. Ну нет, милый! Я так просто не сдамся. Он развернул меня, крепко прижал к себе и зажал мне рот рукой.

Я перестала дергаться и сразу же услышала звон и тихое жужжание. Это открылись двери лифта. Они возвращались. Но на этот раз кроме шагов я услышала слабое поскрипывание и шуршание. Такие звуки обычно производят колесики каталок, на которых перевозят больных. Я начала отчаянно вырываться, но Дункан прижался губами к моему уху и прошептал:

– Тихо.

Дверь в комнату Даны распахнулась. Я услышала поскрипывание каталки и шаги, которые остановились у кровати, потом незнакомый голос произнес:

– Раз, два, три, взяли…

Раздался глухой стук.

– Снимите с кровати белье и дайте сюда наручники, – распорядился другой голос.

Потом я услышала, как каталку с телом Даны вывозят из комнаты. Дункан с облегчением вздохнул.

Судя по звукам, доносившимся из‑ за стены, в соседней комнате происходило то же самое. Мне показалось, что кто‑ то слабо вскрикнул. Некоторое время в коридоре было довольно шумно, как в любой нормальный рабочий день в любой нормальной больнице. Потом шаги стали удаляться, скрип резиновых колесиков постепенно затих и снова раздался мелодичный звон, сопровождающийся тихим жужжанием открывающихся дверей лифта. Потом двери закрылись, лифт поехал вниз, и наступила тишина.

Дункан резко развернул меня и впился взглядом в мое лицо. Если не считать красных пятен вокруг глаз, он был бледен как смерть. Я никогда не думала, что мой муж способен так разозлиться. Только это была не злость. Дункан был смертельно напуган.

– Тора, ты должна немедленно взять себя в руки. Иначе ты погибнешь. Господи, да когда я увидел тебя здесь… Перестань, слышишь? Не смей плакать.

Он снова прижал меня к себе и попытался успокоить, раскачиваясь взад‑ вперед, как мать, укачивающая ребенка.

– Послушай, малышка, – зашептал он. – Я смогу вывести тебя из клиники, но потом ты должна сама вернуться к лодке. Сможешь? – Он не стал дожидаться моей реакции и продолжал: – Возьми курс на Уйесаунд. Как только окажешься достаточно далеко отсюда, свяжись по рации со своей знакомой из полиции. Сможешь?

Я не знала ответа на этот вопрос, но, кажется, кивнула. Дункан открыл дверь, и мы выскользнули из ванной. В комнате никого не было. Пижама, которая лежала в кресле, тоже исчезла. На кровати остался лишь голый матрац. Если бы я пришла сюда на пятнадцать минут позже, то больше никогда не увидела бы Дану. Дункан подошел к двери и осторожно выглянул наружу. Потом он знаком подозвал меня, схватил за руку и вытащил в пустынный коридор. Мне казалось, что я не в состоянии идти, но ноги, хотя и были ватными, послушно несли меня вперед. Завернув за угол, мы пробежали по короткому, четвертому по счету коридору и оказались на лестнице. Здесь Дункан остановился и прислушался. Снизу не доносилось никаких звуков, и мы рискнули спуститься на один пролет. Закрепленная под потолком камера смотрела на нас немигающим стеклянным глазом.

Мы снова прислушались, ничего не услышали и, сбежав вниз по ступеням, оказались в коротком коридоре, точной копии того, который был наверху. Слева я заметила открытую дверь и заглянула в нее. Там были две смежные комнаты – небольшая процедурная и операционная. Дункан потащил меня вперед.

Теперь мы находились в том крыле здания, за которым я наблюдала до своего малоприятного знакомства с собаками. Несмотря на опущенные жалюзи, я тогда заметила, что в комнатах горит свет и двигаются какие‑ то тени. Нужно было торопиться. В любой момент кто‑ то мог выйти в коридор и увидеть нас. Мы быстро шли вперед и вскоре оказались возле первой двери. Дверное окошко было темным. Еще несколько шагов. Следующая дверь. На этот раз дверное окно светится. Я быстро подошла к нему и заглянула внутрь. Большая, ярко освещенная комната была около двадцати метров в длину и восьми в ширину. На первый взгляд там никого не было, если только…

Дункан тянул меня дальше, но на этот раз я не сдвинулась с места. Он беззвучно шевельнул губами:

– Идем.

Я решительно покачала головой. На двери была табличка с надписью «Стерильно. Посторонним вход строго воспрещен». Дункан крепко держал мою руку, но я решительно вырвала ее, толкнула дверь, шагнула внутрь и оказалась… в отделении интенсивной терапии для новорожденных. Здесь было на несколько градусов теплее, чем в коридоре, и воздух казался густым от непрерывного тихого гудения электронной аппаратуры. Повсюду стояли ультразвуковые сканеры, педиатрические ретинальные камеры, аппараты для искусственной вентиляции легких и мониторы, на которых отражались результаты чрескожной оксигемометрии. Некоторые из аппаратов каждые несколько секунд подавали тихие звуковые сигналы. Дана была права. Аппаратура в этой клинике действительно была сверхсовременной. В свое время мне доводилось работать в некоторых прекрасно оборудованных больницах, но ни в одной из них я не видела, чтобы такое количество новейшей дорогой аппаратуры было сосредоточенно в столь относительно небольшом помещении.

– Тора, у нас совсем нет времени! – Дункан, который вошел следом, дергал меня за рукав.

Помимо аппаратуры, в помещении стояло десять инкубаторов. Восемь из них были пустыми. Я пошла дальше. Мне уже было абсолютно наплевать на то, что в любую минуту нас могут обнаружить. Я должна была увидеть все.

Ребенок в девятом инкубаторе оказался девочкой. Ее рост был около 28 сантиметров, а вес не превышал полутора килограммов. Глаза на красном личике были крепко закрыты, а голова, на которую была натянута розовая вязаная шапочка, казалась несуразно большой для крохотного, чахлого тельца. От обеих ноздрей тянулись прозрачные пластиковые трубки, прилепленные лейкопластырем к ее щекам. Еще одна трубка была подсоединена к вене на запястье.

Мне захотелось засунуть руку в отверстие и нежно дотронуться до малышки. Наверное, этот несчастный ребенок почти не знал нормальных, человеческих прикосновений. Чем дольше я смотрела на эту крошечную девочку, тем больше мне хотелось схватить ее на руки, прижать к груди и убежать вместе с ней подальше отсюда, хотя я прекрасно понимала, что это было бы равносильно убийству.

Я подошла к следующему инкубатору. Дункан шел следом, но больше не пытался остановить меня. Крохотный мальчик был еще меньше девочки. Его вес наверняка не дотягивал даже до девятисот граммов, а кожа была темного, почти багрового цвета. За него дышал аппарат для искусственной вентиляции легких, маленькая синяя маска защищала его глаза от света, а еще один аппарат непрерывно измерял частоту сердечных сокращений и передавал данные на монитор. Пока я смотрела на него, ребенок дернул ножкой и издал тихий звук, похожий на мяуканье новорожденного котенка.

Было такое чувство, что кто‑ то вонзил мне нож в сердце.

Мы стояли и смотрели на инкубатор. Время шло, и я понимала, что нужно уходить. Ведь в отделении интенсивной терапии для новорожденных постоянно должен кто‑ то находиться, в любую минуту сюда могли вернуться. Но я просто не могла заставить себя сдвинуться с места. Я не отрываясь смотрела на красное, худенькое тельце ребенка, разве что изредка поглядывая в сторону инкубатора, в котором лежала девочка. Неужели их тоже целый день продержали в подвале, вместе с Энди Данном и тремя оглушенными седативными средствами женщинами? Хотя, скорее, их рискнули оставить здесь, рассчитывая на то, что Хелен и ее люди не станут настаивать на посещении стерильного отделения для новорожденных, а если даже и настоят, то не смогут осознать важности того, что именно они увидели.

Теперь я поняла, откуда Стивен Гээр брал своих младенцев. И поняла, почему Хелен не удалось обнаружить никаких документов, которые бы указывали на существование детей, которых усыновляли за рубежом.

Джордж Рейнолдс, начальник социальной службы, заявлял о своей полной непричастности к усыновлениям за границей, утверждая, что ни он сам, ни его сотрудники о них и слыхом не слыхивали, а тем более не давали на них разрешения и не оформляли документы. Что ж, вполне возможно, что он говорил правду. Для усыновления детей, на которых сейчас смотрели мы с Дунканом, не нужно было ни официального разрешения, ни документов, потому что официально этих детей просто не существовало.

Они появились на свет в результате искусственных родов на сроке в двадцать шесть‑ двадцать восемь недель. Фактически они считались не детьми, а абортированными плодами. Но при этом они были живы.

Глава 37

За последние годы медицина сделала огромный шаг вперед в том, что касается выхаживания сильно недоношенных детей. Еще не так давно ребенок, родившийся на сроке в двадцать четыре недели, обычно умирал через несколько минут, а если даже каким‑ то чудом выживал, то вырастал физически или умственно неполноценным. Теперь же такой младенец имеет неплохие шансы не только на выживание, но и на то, что он будет нормальным, здоровым ребенком. Тем не менее до сих пор прерывание беременности на таком сроке является не только законным, но и довольно распространенным явлением.

Пока плод находится в матке, он с каждым днем становится все сильнее и жизнеспособнее. В двадцать шесть недель шансы ребенка на выживание значительно выше, чем в двадцать четыре. А в двадцать восемь они становятся просто отличными.

Завтра двадцативосьминедельный ребенок Эммы появится на свет, и его тотчас же поместят в один из этих инкубаторов. Сама же Эмма, довольная и счастливая, вернется к своей сценической карьере, считая, что имело место обычное прерывание беременности, не подозревая о том, что ее ребенок жив и еще несколько месяцев будет находиться в клинике на Тронале, где ему обеспечат самый лучший, высокопрофессиональный уход. Если его мозг, легкие и другие жизненно важные органы будут продолжать нормально развиваться, он вскоре превратится в нормального, здорового младенца, за которого на аукционе в Интернете, несомненно, будет предложена очень высокая цена. «Аборт» Эммы отложили на пять дней. Для роста и развития плода это дополнительное время жизненно важно. Кроме того, это дало здешним врачам возможность ввести Эмме стероиды, которые способствуют более активному развитию легких ребенка.

Если бы я об этом узнала всего сутки назад, то ужаснулась бы и сказала, что это самая большая мерзость, какую только можно себе представить. Теперь же, когда мне стало известно, какую судьбу уготовили эти подонки Дане и какая участь уже постигла многих несчастных женщин, я почти не удивлялась тому, что мне удалось обнаружить.

Я повернулась к Дункану:

– Как давно ты об этом знаешь?

Дункан не отвел взгляда. Не мигая, он смотрел мне прямо в глаза.

– О чем? О недоношенных детях? Всего несколько недель.

– А обо всем остальном?

– С шестнадцати лет, – ответил он. – Обо всем рассказывают, когда нам исполняется шестнадцать, – Дункан запустил руку в волосы. – Но я не поверил этому, Тора! – Он замолчал и отвел взгляд, но почти сразу же снова посмотрел мне в глаза. – Или, скорее, просто убедил себя в том, что это неправда. Поэтому я и уехал с островов и после окончания университета ни разу не приезжал сюда даже на выходные. А в эту клинику я вообще впервые попал только сегодня вечером, клянусь тебе.

За последние несколько дней я не раз имела возможность убедиться в том, что Дункан умеет очень убедительно врать. Но сейчас мне почему‑ то казалось, что он говорит правду.

– Но в конце концов мы все‑ таки приехали сюда. И именно ты настоял на этом переезде. Почему?

– Я не хотел возвращаться, – почти выкрикнул Дункан. – Они угрожали убить тебя, если я не вернусь. Убить нашего ребенка, если он у нас появится. Мне пришлось принимать эти проклятые таблетки. Если бы ты забеременела, они бы…

Он не смог договорить. Но в этом не было необходимости.

– Вырезали мне сердце? – спросила я.

Дункан кивнул. Я заметила, как осунулось его лицо – кожа на скулах натянулась, а под глазами залегли огромные, почти черные тени. Только сейчас я впервые поняла, через что ему пришлось пройти за последние несколько месяцев. И с чем ему пришлось жить большую часть жизни.

– У твоей матери не было рассеянного склероза?

– Моя мать была абсолютно здорова. Пока не попала к ним в лапы.

Я взяла его за руку. Она была настолько ледяной, что я даже испугалась.

– Что же нам теперь делать?

Он оглянулся на дверь, как будто опасаясь, что нас могут подслушать.

– Сейчас ты вернешься к лодке и сделаешь все так, как я говорил.

– Мы уйдем отсюда вместе. Я не оставлю тебя здесь.

Мне уже казалось, что Дункан готов согласиться, когда он решительно покачал головой.

– Если я уйду с тобой, эти женщины умрут. Как только мы поднимем тревогу, Ричард просто сбросит их за борт. Полиции он скажет, что всю ночь рыбачил. И кто сможет доказать обратное?

– Мы. Мы же все видели.

Мне стыдно это признавать, но в тот момент я была настолько напугана, что почти забыла о Дане и других женщинах. Я хотела только одного: чтобы мы с Дунканом как можно скорее убрались с этого острова.

– Тори, ты просто не имеешь представления о том, с кем мы имеем дело. Эти люди обладают такой властью и таким влиянием, какие тебе и не снились. Даже если нас не убьют, нам все равно никто не поверит. Необходимо, чтобы Дана и две другие женщины остались в живых.

Конечно, он был прав.

– Что ты хочешь делать?

– Я собираюсь отправиться в гавань и сесть на этот катер. Ричард решил выйти в море сам. Я смогу с ним справиться. Подожду, пока мы отойдем от берега, и стукну его чем‑ то тяжелым по голове. Потом поведу лодку в Уйесаунд. Если мне повезет, твоя подруга Хелен будет там.

– Я тебя очень люблю, – сказала я.

Он слабо улыбнулся в ответ и потащил меня к двери, которая находилась в дальнем конце комнаты. Когда мы закрыли ее за собой, я обвела взглядом полутемное помещение. Это были ясли. Вдоль стен стояло шесть выкрашенных в белый цвет детских кроваток. Со стен, которые тоже были белого цвета, на нас смотрели персонажи мультфильмов, с потолка свисали игрушки, а на полках сидели плюшевые мишки и лопоухие зайцы. Здесь также были пеленальные столики, стерилизаторы и детская ванночка. Все это казалось настолько нормальным, что мне стало жутко, по спине побежали мурашки.

На кроватках, в которых пока не было необходимости, не было белья, только голые матрацы. Я смотрела на них, и последние куски головоломки постепенно становились на свои места. С тех самых пор, когда я узнала о Тронале, мне не давал покоя вопрос, как может существовать родильный дом, в котором рождается всего несколько детей в год. Теперь я знала, что официально зарегистрированные младенцы были просто прикрытием для гораздо более зловещих дел, которые творились здесь.

Клиника была создана для того, чтобы способствовать появлению на свет сыновей троу. В комнатах наверху в течение всей или почти всей беременности держали одурманенных лекарствами и часто скованных по рукам и ногам похищенных женщин. Возможно, когда на острове не было посторонних и пленниц не нужно было прятать, им даже предоставлялась определенная свобода, потому что сбежать отсюда было все равно невозможно. Тронал был одной из самых неприступных тюрем, какие только можно себе представить. Много ли найдется беременных женщин, которые рискнут переплыть холодный, бурный пролив? Правда, если бы они знали, что почти сразу после родов на их теле вырежут загадочные скандинавские руны, а потом вырвут из груди еще живое сердце, то, думаю, некоторые точно бы рискнули.

Дети, рожденные этими женщинами, усыновлялись мужчинами троу и их женами, которым до этого не позволяли завести собственных детей, как это было со мной и Дунканом. Для того чтобы окончательно узаконить этих детей, осуществлялся подлог, и их приемные матери вписывались в свидетельства о рождении как биологические. Значило ли это, что приемные матери, жены троу, были посвящены в то, что происходит? Знала ли Элспет правду о рождении Дункана? Честно говоря, мне не очень хотелось размышлять над этим вопросом.

Мы быстро прошли к двери, которая находилась в дальнем конце комнаты, остановились и прислушались. Ничего. Мы открыли дверь и оказались в кладовой. У одной стены стояли разобранные детские кроватки, у другой – сложенные коляски. Здесь также было две двери, одна из которых вела в коридор, а вторая наружу. Дункан подошел к наружной двери, распахнул ее, впустив в кладовую поток холодного воздуха, вышел и внимательно осмотрелся. Я слышала голоса, но они доносились откуда‑ то издалека.

Однако дети троу рождались только раз в три года. Обычных детей, которых официально отдавали на усыновление, было совсем немного. Получалось, что все остальное время клиника простаивала бы. Поэтому предприимчивые троу придумали для нее еще одно применение – в ней стали делать незаконные аборты на очень поздних сроках. Через сеть больниц, центров планирования семьи и абортариев, разбросанных по всей Европе, а также врачей, дающих «рекомендации и консультации», они без труда находили отчаявшихся женщин, готовых заплатить соответствующую сумму за незаконное избавление от нежелательной беременности. После нескольких дней, проведенных на Тронале, эти женщины возвращались к обычной жизни, даже не догадываясь о том, что они на самом деле оставили на острове.

Они никогда не узнают, что их дети, их собственная плоть и кровь, до сих пор живы, что после «аборта» их просто переместили в отделение интенсивной терапии, где они подрастали и развивались до тех пор, пока не становилось возможным выставить их на торги и продать людям, предложившим наиболее высокую цену. Это была гениальная схема. Чудовищная, но гениальная.

Дункан вернулся в комнату:

– Все спокойно. Собаки заперты, а почти весь персонал занят транспортировкой женщин на лодку. Но тебе все равно нужно соблюдать максимальную осторожность. Старайся передвигаться как можно быстрее и не попасться никому на глаза.

Я никогда в жизни не прыгала с парашютом, но в тот момент мои ощущения были, наверное, такими же, как у человека, который стоит у открытой двери самолета и готовится шагнуть в пустоту. Я понимала, что мне надо идти, оставить Дункана и пробираться к лодке в одиночку, но не могла заставить себя сделать первый шаг. Тогда Дункан просто вытолкнул меня наружу, и я побежала.

Остановившись на секунду, чтобы сориентироваться, я направилась к гребню холма, за которым можно было укрыться в том случае, если кому‑ то вздумается проверить территорию, непосредственно прилегающую к больнице. Добравшись туда, я остановилась, чтобы перевести дыхание и убедиться, что меня никто не преследует. Оглянувшись на клинику, я увидела, что дверь уже снова закрыта, и Дункана нигде не видно. Затем, призвав на помощь все свое мужество, я снова пошла вперед, следуя по уже пройденному мною не так давно пути в обратном направлении. Забрав оставленный ранее рюкзак, я надела штормовку, спустилась с холма и быстро пошла по направлению к изгороди, высматривая камень, которым отметила место, где была перерезана колючая проволока. Как только двойное ограждение осталось позади, я бросилась бежать и бежала до самой вершины скалы. Там я немного отдышалась и начала спускаться, но вовремя остановилась, внимательно вглядываясь в темноту. Внизу что‑ то двигалось.

Господи, это всего лишь морские птицы. Один раз они уже напугали меня до смерти, и я не собиралась позволять им сделать это во второй раз. Мне обязательно нужно было спуститься на берег. Дункану может понадобиться моя помощь. Внизу снова началось какое‑ то движение, и я застыла на месте. Птиц такого размера просто не бывает. Припав к земле, я начала отползать назад. Камень сорвался из‑ под моей ноги и покатился вниз. Я снова застыла. Внизу, на том месте, где, по моим подсчетам, должна была находиться лодка, кто‑ то включил фонарь. Луч света начал скользить по скалам. Вжавшись в скалу, я замерла. Луч коснулся моей ступни, но не остановился и заскользил дальше, а через пару минут вообще погас.

Очень медленно и осторожно я начала взбираться обратно, к вершине, моля Бога о том, чтобы не задеть еще какие‑ то камни. Оказавшись на самом верху, я попыталась восстановить дыхание и собраться с мыслями. Итак, мою лодку обнаружили. Они будут искать меня, тщательно обшаривая каждый сантиметр острова до тех пор, пока не найдут. Возможно, до рассвета я еще смогу скрываться от них, но как только взойдет солнце, меня сразу же обнаружат. И у них были собаки. Если они спустят их на меня…

Так или иначе, но я должна была как можно скорее покинуть остров, и сделать это можно было только одним способом. Похоже, у Ричарда будет дополнительный пассажир. Я снова тронулась в путь, на этот раз направляясь на север. Добравшись до дороги, которая вела от гавани к больнице, я почти километр шла параллельно ей и в результате оказалась на другой стороне острова. Один раз мне пришлось срочно искать укрытие, когда со стороны гавани послышался звук дизельного двигателя. Ко мне приближалась какая‑ то машина. Припав к земле, я наблюдала за дорогой. В направлении больницы проехал большой внедорожник, очень напоминающий автомобиль инспектора Данна. Возможно, это и была его машина. Я успела заметить, что в ней сидело несколько человек. Для такой ухабистой дороги они ехали очень быстро.

Как только машина скрылась из виду, я побежала и вскоре, совершенно запыхавшись, уже была на вершине скалистого гребня. Прямо подо мной был пролив Скуда, а за ним, дразняще близко, светились огни Уйесаунда. Большая моторная лодка все еще была пришвартована к причалу, но рулевая рубка ярко освещена, а по пузырькам воды за кормой я поняла, что двигатель уже включен, хотя и работает вхолостую. Я начала спускаться вниз.

В гавани все еще свирепствовал сильный ветер, не позволяя расслышать, что происходило на лодке, но зато он разогнал часть темных туч, и теперь сквозь них проглядывала луна. Видимость стала гораздо лучше, и я смогла рассмотреть цифры на своих часах. Половина двенадцатого. Я подбежала к причалу и присела на корточки рядом с левым бортом лодки. К причалу она была пришвартована двумя линями, которые тянулись от носа и кормы. Подкравшись к ближайшему окну, я заглянула внутрь. Это была рубка. Я увидела штурвал, пульт управления и рацию, а также небольшой, обитый тиком жилой отсек с крохотным камбузом и штурманским столом. Две двери вели в спальные каюты, расположенные по обоим бортам, а одна – на лестницу к кокпиту. Ричарда нигде не было видно, и я двинулась дальше, к окну небольшой спальной каюты. Дана неподвижно лежала на койке, но она была не одна. Я увидела до блеска начищенный носок черного кожаного ботинка и кусочек темно‑ серых брюк. Слава богу! Значит, Дункан уже на борту. Как можно осторожнее я подтянулась и перебросила ногу через поручень. Лодка чуть заметно качнулась.

– Кто там? – послышался снизу голос моего свекра.

Лодку никак нельзя назвать идеальным местом для игры в прятки. Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я видела только один выход – перемахнуть через борт и вплавь добираться до Анста. Снизу послышались тяжелые шаги. Кто‑ то поднимался по ступенькам.

На крыше рубки лежал сложенный тент, который обычно натягивали над кокпитом в плохую погоду. Я быстро забралась наверх, легла и зарылась в складки брезента.

От тяжелых шагов Ричарда по лестнице, соединяющей рубку с кокпитом, лодка начала раскачиваться. Я ничего не видела, но живо представляла себе, как мой свекор стоит на палубе и озадаченно оглядывается по сторонам, не понимая, почему никого не видно. До него было не больше метра. Я затаила дыхание, уповая на то, что брезент полностью скрывает меня и Ричард не заметит, что сложенный тент стал гораздо объемнее, чем раньше.

Внизу затрещала рация. Сквозь радиопомехи пробивался голос:

– «Arctic Skua», отзовитесь, «Arctic Skua», вас вызывает база.

Ричард начал спускаться вниз. Я молилась о том, чтобы ветер хоть немного стих и можно было услышать, о чем будет идти речь.