СЛЕДЫ НА ЭЛЬБРУСЕ 11 страница

Сергей Иванович вновь посещает гостеприимный аул и дом Урусбиевых. В своих письмах П. И. Чайковскому он красочно описывает свои впечатления от поездок по Баксану и тот радушный прием, который ему был оказан в этой замечательной семье.

«Трудно себе представить, до какой степени восхитительна эта поездка, — писал Танеев. — Баксан в начале очень широк. Дорога идет то по одному, то по другому из его берегов. Мы множество раз должны переезжать через мосты, сложенные из нескольких бревнышек, в то время как река ревет, как дикий зверь, увлекая и переворачивая в своем течении огромные глыбы камней. Лошади наши будут лепиться по скалам, перед нами будут открываться зияющие пропасти, мы постоянно будем испытывать приятное чувство человека, благополучно избежавшего грозившей ему опасности. Налево от нас будут горы, покрытые вечными снегами. Впереди — Эльбрус, то скрывающийся за склонами, то вновь обнаруживающийся и, по мере нашего к нему приближения, принимающий все более и более чудовищные размеры. Мы едем то голыми скалами, то лесами, где деревья необычного для нас роста, то пространствами, сплошь усеянными как бы драгоценными камнями самых ярких красок, усыпанными золотыми блестками и, как искры, рассыпающимися под ногами лошадей. Прибавь к этому горный чистый воздух, который вбираешь в себя и не можешь им надышаться, ключевую воду, в обилии попадающуюся по до-

роге, шашлык, который жарится из тут же зарезанного барана, и ты будешь иметь слабое представление о тех прелестях, которые представляются путникам, решившимся предпринять это путешествие», — восхищался композитор.

Заманчивая перспектива новой поездки по чудным горным долинам и воспоминания о прошлом путешествии целиком захватили все чувства С. И. Танеева. К этим чувствам он вновь возвращается в письме к своему великому другу П. И. Чайковскому от 14 июня 1891 года: «С большим удовольствием думаю о приближении начала поездки. Жаль, что ты не примешь участия в ней»,

— писал он.

Обласканный щедрым и добрым гостеприимством семьи Урусбиевых, завороженный волшебной красотой горных ущелий При-эльбрусья, очарованный музыкой горцев, великий композитор восторженно изливал все эти свои чувства и в других письмах своим близким.

Свой короткий рассказ о выдающейся семье Урусбиевых мне хочется завершить попыткой обратить внимание читателя на то неуемное стремление Измаила Мырзакуловича Урусбиева познать и рассказать всем окружающим о жизни, быте и нравах, истории и культуре своего народа, сохранить его фольклорное и этнографическое наследие. «Ничего так не желает Измаил, как снаряжения на Кавказ ученой экспедиции, которая занялась бы всесторонним исследованием. «Наезжают к нам ученые люди, — жалуется он,

— да урывками, на короткое время, между делом. От таких прогулок наука немного выигрывает», — говорил Измаил.

Его прогрессивные взгляды на научные проблемы прекрасно перекликаются с его передовыми политическими взглядами, о которых можно судить со слов такого крупного социолога, каким был М. М. Ковалевский. Напомним его слова о том, что в отношениях его к народу — необычайная простота, двери его дома всегда настежь открыты для всех. Подтверждением этого является один примечательный факт: «Однажды у него в доме оказался один израненный горец. Оказавшись в богато убранной персидскими коврами кунацкой, бедный горец растерялся и пытался выйти вон. Измаил увидел его и успокоил словами: «Проходи, проходи, все это не стоит твоей цены. Придет и такое время, когда ты будешь сидеть, а мы стоять! ».

Эту фразу вместе с образом жизни и прогрессивными научными идеями Измаила Урусбиева мы можем расценить как свидетельство того, что ему были знакомы симптомы приближающихся больших социальных перемен в жизни простых горцев,

БИАСЛАН, ИССА И КИЧИ НА ПЯТИТЫСЯЧНИКАХ ЦЕНТРАЛЬНОГО КАВКАЗА

1-го апреля 1890 года на очередном заседании альпинистского клуба в Лондоне Герман Були, отчитываясь о своем восхождении на вершину Дых-тау, восторгался проводниками-балкарцами, которых рекомендовал ему князь Азнор Айдеболов, далекий потомок уже известного нам Айдеболова из XVII века. Этими проводниками были Кичи Джанибеков и некий Биаслан, вполне возможно, что это был тот же Биаслан Урусбиев, путешествовавший с Давидовичем.

О Джанибекове Г. Були писал, что «это был очень выносливый человек, как и все татары, мягкий и терпеливый». Известного к тому времени английского альпиниста привлекла палка, обитая железом, с которой Кичи «всегда ходил на восхождения». Внимательно осмотрев палку, Були делает вывод, что она, «видимо, уже много лет служит фамилии Джанибековых». Ссылаясь на мнения многих альпинистов, побывавших на Центральном Кавказе, и свой собственный опыт, он далее отмечал, что «карачаевские и балкарские проводники в выборе пути на скалах подобны горным сернам и никогда не ошибаются». Такую же оценку давали своим проводникам Н. В. Поггенполь и другие путешественники.

В 1904 г. Н. В. Поггенполь совершает ряд восхождений: на Дых-тау (5058 м), Шхара-тау (5068 м), Коштан-тау (5151 м), Джан-гы-тау (5058 м), Хрум-кол (4675 м), Гюльча (4475 м) и мн. др. Свое путешествие он начал с долины реки Харбас, в окрестностях Коштан-тау, со стороны горной Дигории. 21-го июля он трогается из главного дигорского селения Стур-Дигора (т. е. «Большая Дигора») по долине реки Харбас к леднику Тана. На высоте около 2600 м у нижних отрогов ледника он достигает истоков Харбаса. Здесь путник, сопровождаемый дигорцами, устроился на ночлег. На следующий день к 9 часам 30 мин. они достигают вершины перевала Штулу (3340 м), который ведет в район верховьев реки Черек, т. е. в Балкарию. По словам Поггенполя, перевал Штулу представляет собой весьма узкое седло с крутыми покатостями по бокам. «Я не знаю, существует ли еще другое место, откуда гиганты Центрального Кавказа представлялись бы восхищенному глазу путника в таком ослепительном великолепии, как отсюда. Глубоко под ногами лежат верховья Терека и его притоков, над которыми справа выдается сверкающий льдом Гюльча-тау, а слева белеет Фит-наргин-тау (4184 м), могучая фирновая масса которого как бы стоит на страже пред тайником высочайших и страшнейших гор Кавказа! И вот они, эти горы, пред пораженным взором путника! Вот весь Центральный Кавказ, как всклоченный бурей океан, внезап-

но замерзший и навек остывший! Вот сверкающий высокой снежной шапкой — это Коштан-тау с извилистым потоком Тютюнско-го ледника, несколько левее — длинный зазубренный гребень, обледенелый сверху донизу, который образует вершину Хрум-кол и примыкает к внушительной массе Дых-тау; еще южнее блестит Джангы-тау, а рядом красавица Шхара-тау, белая, облачная громада, царящая в центре всей этой неповторимой панорамы. Если же обернуться лицом к востоку, то прежде всего бросается в глаза зеленая, приветливая долина Харбаса, лежащая в глубокой пропасти... Ослепительно сверкало солнце над бесподобным миром высочайших гор Кавказа, и долго изумленным взором глядел я на эту невероятную картину, на чудное переливание лазурных, сапфировых и аметистовых тонов горных цепей и ущелий», — восторженно писал путешественник.

Отсюда путники направились в долину реки Ак-су, куда добрались на следующий день. У подножий горы Фитнаргин они спустились в долину, где паслись стада коров и овец жителей балкарских аулов. Здесь, по описанию Поггенполя, «вытекает несколько минеральных источников, от которых целые участки луга покрыты красноватым налетом. В 10 часов мы остановились, — пишет он, — у караулки Ак-су, весьма красиво расположенной у входа в ущелье... В 3 часа пополудни мы покинули караулку», — продолжает путешественник. По его описаниям, тропинка извивалась среди прекрасных зеленых пастбищ, на которых паслись гурты скота, принадлежащего балкарцам ближайших аулов. Вот и ущелье Дых-су с высокой скалистой горой в ее глубине и вот, наконец, цель нашего сегодняшнего путешествия — караулка у слияния Дых-су и Штулу, образующих реку Черек. «Палатку мы поставили на высоком участке долины, на некотором расстоянии от караулки, на левом берегу реки... Было уже совсем темно, я сидел в палатке, рассматривая при слабом свете фонаря карты нашей съемки Центрального Кавказа, — рассказывает Поггенполь, — когда у входа неожиданно показалась какая-то рослая фигура, завернутая в бурку. Незнакомец приложился к папахе по-военному и что-то сказал, прося меня выйти из палатки, что я и сделал. Около догоравшего костра, бросавшего последние вспышки красноватого пламени, лежал убитый тур с перерезанным горлом по татарскому обычаю, — повествует далее путешественник. — Незнакомец, оказавшийся местным пастухом и охотником, попросил за половину животного полтора рубля и ушел затем к стражникам в сторожку. Не прошло и получаса, как он вновь появился в палатке и предложил свои услуги в качестве проводника на ледник Дых-су». По словам незнакомца, Поггенполь сделал заключение, что он бывал на перевале Дыхны-ауш и хорошо знал все та-

5 Заказ 344

мошние пещеры, все тропинки на леднике. Н. В. Поггенполь, конечно, принял его предложение и пригласил балкарца переночевать с ним в палатке вместе с его великолепным сторожевым псом, прибежавшим с ночным гостем.

24-го июля в 4 часа утра они уже были на ногах и в пять часов направились к леднику Дых-су. Исса (так звали того охотника) повел Поггенполя левым берегом речки. Ущелье Дых-су необычайно дико и живописно, оно произвело небывалое впечатление на видавшего виды путешественника. К 7 часам они добрались до нижнего края второго по величине на Кавказе ледяного потока массива Дых-тау. На высоте 3150 м горовосходители немного отдохнули и осмотрели окрестности с открывающимися вершинами Шхара-тау, Дых-тау, Коштан-тау, Джангы-тау, Гистола (4860 м) и Тетнульд (4853 м). Исса уверял своего спутника, что хорошо знает подступы к предстоящему перевалу у подножий Дых-тау и поэтому настаивал на продолжении пути. «Я взял с собою одну лишь веревку, — писал Поггенполь, — и стал карабкаться вслед за балкарцем, удивительно ловко превозмогавшим все трудности подъема. Я хотел несколько раз перейти на снег, но Исса более доверял скалам, чем льду, и отказывался».

К 11 часам 25 мин. путники добрались до высоты 3430 м и после 10-минутного отдыха двинулись дальше. Отсюда Поггенполь рассматривал ледники Айлама, Башха-ауз и другие. Исса настоял на том, чтобы перебраться через продольную гряду скал и выйти на «последний снег», ведущий к перевалу. Но утомленные семичасовым подъемом по леднику и скалам, они после небольшого броска остановились вновь на отдых на высоте примерно 3600 м. По рассказу Поггенполя, «внезапно на нас посыпала мелкая крупа снега, как из решета...

— Барин, скорей, дорога, или назад! — справедливо заметил мой балкарец», — вспоминал путешественник.

«Без особого труда вышли мы на крутое снежное поле, которое, по уверению Иссы, представляло ключ позиции для овладения перевалом, и стали с трудом подниматься по фирну. Крупа продолжала сыпаться, как град; туман сгустился в непроглядную мглу — нужно было спешить...

— Перевал! — вдруг радостно воскликнул мой спутник. Было ровно 13 час. 15 мин. Я стоял на скалистом гребне! ».

Так Н. В. Поггенполь, сопровождаемый Иссой, поднялся «на высокий перевал Дыхны-ауш в самом сердце высочайших гор Кавказа! ». Барометр Поггенполя показывал высоту 3845 м.

Во время всего этого восхождения путешественника постоянно мучал вопрос: «Неужели возможен перегон скота через этот высокий хребет и по необъятным фирнам вокруг него? Если нет, 130

то к чему же стоит караулка в ущелье Дых-су? Исса уверял, что такие случаи бывают. Откровенно говоря, я решительно не могу себе представить коров, гуляющих по ледяным обрывам и фирнам одного из величайших ледников Кавказа», — недоумевал Поггенполь.

Однако такие случаи на самом деле могли иметь место. Вспомним такие же караулки на подступах к перевалу Донгуз-орун, у которых останавливались Поггенполь и его спутники в 1898 году.

Между тем путники в 7 часов вечера вернулись в свою палатку и 25-го июля в 8 часов утра двинулись по долине Черека к балкарским аулам. Через час хода они добрались до узкого дикого ущелья Тютюн-су. Все это время шел мелкий холодный дождь. Вскоре дорогу пересекает течение речки Коштан-су, почти у своего впадения в Черек. Этот дикий поток вытекает из подошвы Дых-тау и обладает склонностями к быстрым и неожиданным разливам. В момент такого разлива и встретились наши путешественники с этой своенравной рекой. Теперь для переправы через эту водную преграду им понадобился целый час времени. «На исходе восьмого часа вечера, — пишет Поггенполь, — заблестели вдали огоньки целой группы небольших селений... Аулы эти населены татарами-балкарцами и занимают 7 — 8 верст. Главнейшие из них Шканты, Кунлюм, Курнаят, Мухол и Коспарты...

... Неожиданное появление целого каравана возбудило всеобщее любопытство... Я должен заметить, — пишет он, — что остался ими во всех отношениях весьма доволен».

Отсюда Поггенполь намеревался перейти в Безенги и просил старшину найти ему надежных проводников, бывавших на перевале Думала. Утром 26-го июля в 11 час. 30 мин. караван Поггенполя покинул аул Шканты, где он провел ночь. Его провожали три балкарца, не говорившие ни слова по-русски, но уверявшие знаками, что бесподобно знают дорогу на перевал Думала. В путевых записках путешественника читаем: «Мы вскоре свернули в небольшое боковое ущелье, на дне которого шумел поток. Дорога стала узкой тропинкой, прижатой к отвесным скалам. Проводники шли у вьючных лошадей и вели их на поводу, курили, болтали и не обращали внимания на животных... Вдруг одна из них зацепилась за утес вьюком. Мгновенно потеряв равновесие, она упала на бок, перевернулась и вместе с вьюком, среди облака пыли и камней, исчезла в глубине ущелья. Поднялась страшная суматоха; испуганные лошади кидались в разные стороны, моя же встала на дыбы, и я с трудом лишь удержался в седле. В том, что лошадь убилась и что кухонные принадлежности разбились вдребезги, — в этом я ни минуты не сомневался! С трудом удалось немного успокоить животных; затем один балкарец, Гуляев и я спу-

5- 131

стились по камням на дно ущелья. И что же? Лошадь стояла в воде, дрожа всем телом, с незначительной лишь царапиной на шее; керосинка, тарелки, чайник, чашки и несколько банок с консервами — все было разбросано на скалистом склоне теснины. Кастрюля же, кофейник, ножи и ложки были унесены течением. Благодаря мелководью, все нашлось и, главное, в целости! Немало труда стоило затем вытащить лошадь из ущелья и заставить ее подняться на тропу».

Вскоре путников настиг дождь, который не прекращался весь день. Становилось холодно и сыро. Проводники укутались в свои бурки. Шедший впереди балкарец подошел к Поггенполю и что-то стал ему объяснять «по-татарски», но смысл его речи так и остался загадкой для русского путешественника, ни слова не знавшего по-туземному. Когда усталая и промокшая группа сидела на привале, вдруг где-то вдалеке послышался лай сторожевых собак. «Хайда, хайда! » — закричали мои спутники, — писал Погтенполь,

— и стали указывать руками направление, в котором нам следует идти. Минут через десять появилась темная фигура пастуха, завернутого в бурку и с башлыком на голове. Он привел путников к своему стаду. В шалаше, сплетенном из сосновых веток, был разведен костер, два других пастуха сварили нам шашлык и любезно предложили мне зайти и отдохнуть. Один из пастухов немного понимал по-русски, он дал мне выпить айран и согласился привести нас на перевал», — писал Поггенполь.

Перевал Думала (2930 м) был достигнут на следующий день в 7 часов вечера. Здесь пастух, провожавший группу, получил свое вознаграждение и вернулся обратно, а Поггенполь, Гуляев и три проводника из Шканты продолжили путь. Тропинка, по которой они спускались, была настолько скользкая из-за проливных дождей, что одна из лошадей поскользнулась и сбросила чемодан руководителя группы в обрыв. Его спутник Гуляев и один из балкарцев спустились в обрыв и достали чемодан, угодивший в воду.

«... Тропинку окутывал туман, идти в нем становилось все труднее. В одном месте тропа вовсе исчезла, т. к. оползнем был снесен целый склон. Шедший впереди проводник свернул в сторону, вернулся обратно, одним словом, стал блуждать. «Аллах, аллах! »,

— были единственные слова, которые я понял из всей его речи, обращенной ко мне», — вспоминает Поггенполь.

«Представьте себе, — продолжает он, — это удовольствие: непроглядная тьма, туман, проливной дождь и совершенно незнакомые люди и местность с лабиринтами холмов, обрывов и скал! ».

Путникам пришлось остановиться на ночлег и ожидать прояснения погоды. 27-го июля еще до восхода солнца все были на ногах, дождя уже не было, но туман все еще покрывал местность. В

половине шестого утра путники тронулись вниз по перевалу. В долине речки Думала они остановились на привал. Здесь Поггенполь оставил караван на попечение балкарцев, а сам с Гуляевым поднялся по леднику Уллу-ауз. Вскоре Гуляеву пришлось возвращаться назад, так как у него была слишком гладкая подошва обуви и он постоянно скользил по склону. Сам Погтенполь добрался по леднику до высоты 3000 м. «Среди мертвенного массового льда мысли уносились вдаль», — вспоминал он. Шестнадцать лет назад на этом самом месте стояло веселое общество испытанных и сильных туристов: Донкина и Фокса с проводниками Фишером и Штрейхом. Они предполагали достигнуть перевала Уллу-ауз и спуститься в верховья Тютюнского ледника. С тех пор они исчезли, где именно погибли эти отважные путешественники — неизвестно, но, вероятно, при попытке восхождения на Коштан-тау, писал Поггенполь. По крайней мере год спустя, в 1889 году, экспедиция Фрешфильда, Дента, Уоллея и Поуелля, продолжает автор, нашла высоко над Тютюнским ледником в скалах восточного склона перевала Уллу-ауз последний ночлег несчастных путешественников, доказывающий, что экспедиция предполагала атаковать Коштан-тау со стороны его опасного северного гребня. И все же настоящая причина катастрофы осталась невыясненной.

После этих нахлынувших мыслей Поггенполь вернулся к тому месту, где его поджидали Гуляев и один из проводников, приведший лошадь Николая Васильевича. Путники спешно отправились вниз к месту своего привала в долине.

... К четырем часам пополудни весь отряд прибыл в аул Безен-ги и остановился у правления, где любопытная толпа местных жителей окружила незнакомцев и забросала их вопросами, кто жестами и мимикой, кто на ломаном русском языке.

На следующий день Поггенполь с двумя проводниками и вьючной лошадью отправился из аула к знаменитому Безенгийскому леднику. Но вскоре они очутились в густом молочном тумане и по совету горцев не стали продолжать путь, а остановились на ночлег почти у самого ледника. Наутро руководитель группы добрался в одиночку до ледника и целый день бродил по нему. «Грандиозность панорамы не передается никакими словами, никакими описаниями! Сумерки ложились на величайший из ледников Кавказа, который одной сплошной 18-верстной рекой вытекает из его ледяного сердца, перед величием которого бледнеют все прославленные и могучие ледники в Альпах. Пораженный до глубины души, стоял я на камне посреди ледника и любовался неземной красотой картины! » — восторгался путник.

«Влажная фиолетовая тень легла на бесконечное ледяное море, увенчанное в конце потемневшего ущелья какой-то фантасти-

ческой, сказочной громадой, сверкающей алым светом ледяной стены! Как сверхземное привидение, горела Гистола в холодной высоте эфира, по которому, подобно перьям, скользили нежные клочки тумана, напоминавшие тонкие лепестки роз! » — продолжал восторгаться Поггенполь.

К этому описанию всемирно известного ледника, названного «Безенгийской стеной», трудно что-либо добавить. Панорама величавой картины многокилометровой сплошной ледяной стены действительно поражает взор даже тех, кто постоянно видит ее, живет на подступах к ней!

Продолжая описание сказочной панорамы, Поггенполь отмечает далее: «29-го июля в 5 часов утра я сидел на камне перед палаткой и в грустном раздумье пил кофе. Густой туман лежал на всей местности, даже не было видно ледника! Через полчаса поднялся слабый ветер, и внезапно все прояснилось! Только в горах могут быть столь быстрые и неожиданные перемены, сразу бросающие человека из самого угнетенного состояния духа в какое-то восторженное упоение! Теперь скорее в дорогу!.. Оба проводника, Гуляев и я поднялись на ледник, по которому нам предстояло пройти около 5 верст... Ярко блистало солнце на безоблачном небе, выливая море золотистого света на слабо приподнятую, почти гладкую поверхность ледника. Вдали ослепительно сияла на ясной лазури неба часть той колоссальной ледяной стены, которая окружает снежник Безенги гигантским валом в 12 верст в окружности. Что-то сказочное, неземное, непередаваемое никакими описаниями, никакими фотографиями».

Очарованные красотой Безенгийского ледника, путники медленно пробирались по его правой морене, над которой виднелся ярко-зеленый альпийский луг с пасущимся на нем стадом баранов. «Урочище это называется Мусос-кош и было мне хорошо известно по обстоятельным описаниям иностранных путешественников», — писал Поггенполь. По его словам, все альпинисты избирали этот кош своей штаб-квартирой при посещении Безенгийского ледника. Здесь где-то должна быть большая каменная глыба со сводом, вспоминал он. Под ней ночевали швейцарские путешественники. «Я хотел последовать их примеру и вскоре отыскал это первобытное убежище, возле которого решил поставить палатку. Осматривая этот закоптелый исторический камень, я заметил следы нескольких надписей, между прочим, в одном месте имя известного швейцарского проводника Альмера. К 12 часам дня на уединенном Мусос-коше красовалась моя еще совершенно мокрая палатка», — писал путешественник.

Из этой стоянки с одним из безенгиевских проводников Поггенполь решил идти осматривать ледник Мижирги, с которо-

го открывается не менее удивительная панорама Центрального Кавказа. «Дых-тау, Коштан-тау, Мижирги-тау и целая плеяда других великанов ослепительно блестят, подобно миллиардам бриллиантов, в холодной высоте эфира. Глубоко пораженный, в немом восхищении озирался я кругом! Гриндельвальд, Цермат, Шамуни — пустые призраки, слабые копии, детские наивные пародии горной природы! Настоящее величие, потрясающее человека до глубочайших фибр души, — вот оно, в этом непередаваемом амфитеатре прекрасном! Ничего подобного мне не случалось видеть до сих пор! Возьмите два Монблана, две Монте-Розы, Маттернгорн и Финстераргон, прибавьте к ним группу Юнфау и Менха, соедините их в одно целое, спаянное сверкающими фирнами, увеличьте среднюю высоту этих гор на 1000 футов — и вы получите нечто подобное тому, чем я любовался в этот день! ». Вот как поразила видавшего виды путешественника открывшаяся ему панорама ледников Безенгийской группы.

Весь следующий день путники посвятили осмотру Безенгийской стены и ледника Мижирги. Этот амфитеатр гор, не имеющий себе равных в Европе, приводил в трепет и смущение испытанные нервы самых опытных альпинистов и путешественников, бывавших даже на Гималаях! Почти 13-километровой могучей стеной громоздится здесь Главный Кавказский хребет, весь покрытый льдом сверху донизу более чем 2-километровой отвесной высоты, увенчанной сверкающими вершинами Катын-тау, Джангы-тау, Шхара-тау, Гистола и др.

31-го июля Н. В. Поггенполь и его группа, отдохнув несколько дней в Тебен-эле после описанных походов, покинула этот гостеприимный аул и сейчас же за аулом Шики начала подъем на перевал через Мухол-кая (2420 м) в Чегемское ущелье, к аулу Думала. Благополучно перевалив через сравнительно легкий перевал, они очутились в живописном Чегемском ущелье. Здесь у аула Эль-Тюбю, ныне с. Верхний Чегем, Поггенполь видел даже мечеть с минаретом и огромные каменные башни. Развалины этой мечети, башню Балкаруковых и несколько наземных мавзолеев башенного типа и сейчас можно осмотреть в данном районе на берегах речки Джылги-су. Поггенполь провел почти весь день, осматривая тогда еще целые сооружения.

1-го августа он покинул Верхний Чегем и начал свой переход в долину Баксана через аулы Ак-топрак («Белая глина») и Кек-таш («Зеленый камень») и далее по долине речки Гестенти в сел. Был-лым, которое раньше именовалось Озоруковским аулом. Этот аул Поггенполь хорошо помнил, так как пользовался гостеприимством его жителей еще при своем путешествии по Баксану в 1898 году. Тогда он останавливался здесь, возвращаясь с Эльбруса.

Переночевав в Быллыме, Н. В. Погтенполь 2-го августа к 10 часам вечера вернулся в Нальчик. Так закончилось его путешествие по горам Центрального Кавказа, предпринятое им в 1904 году.

ЧИММАК, ЛОКМАН И ДОКТОР ШУРОВСКИЙ НАГОНДАРАЕ

С 6-го по 23-е августа 1905 года в сопровождении пятерых своих детей совершает путешествие по горам Западного Кавказа и четырежды пересекает Главный хребет сын известного профессора Московского университета Г. Шуровского, доктор В. Г. Шуровский.

Жарким августовским днем начал он свое путешествие из Кисловодска и первую ночевку провел на Бермамыте. На следующий день его семья добралась до долины речки Харбас и на берегу небольшого ручейка Артык-чат («Лишняя развилка») остановилась на следующий ночлег. Вверх по Артык-чату они поднялись на гору Тузлук-баши («Верховья солений»), а оттуда спустились в долину истоков Малки в небольшое ущелье Кая-ешик («Скальная дверь»). В этот же день они осмотрели живописные истоки Малки, посетили минеральные источники «Теплый Нарзан» или Джы-лы-су, уже известные читателю по маршруту экспедиции Еману-еля. Шуровский следующим образом описывает этот источник:

«Туземцы обоего пола приезжают сюда лечиться, причем живут под открытым небом и в очень неблагоприятных условиях. На этом туземном курорте практиковал местный знахарь, любимым средством которого были кровососные банки. Горячий источник протекает через два искусственных водоема, выложенных камнем, и вливается в Малку. Здесь же больные пользуются своеобразным потогонным лечением: на дне ямы раскладывается огонь, и когда он выгорает, стелят солому, пациент ложится в яму и покрывается буркой», — писал доктор.

Отсюда путники отправились на перевал Бурун-таш («Нос-камень») и через морены Малкинского ледника выходят на следующий перевал Нарт-жол («Дорога нартов») высотой 3620 м. Дальше их путь лежал в долину реки Битюк-тюбю-кол («Рукав низовьев Битюк»), где они вновь остановились на ночлег. Наутро группа отправилась вверх по течению Битюк-тюбю-кола до впадения в нее притоков: Джуакала-кол («Рукав крепости Джуа») и Кюкюр-тлю-кол («Селитровый рукав»). Затем они посетили очаровательную долину речки Кичкине-кол («Маленький рукав»), где отдохнули в карачаевском коше, а оттуда через 3, 5 часа ходьбы прибыли в старинный карачаевский аул Хурзук. «Здесь, — пишет Шу-

ровский, — мы захватили закупки, которые накануне сделал посланный нами провожатый Чумак, и выехали дальше вверх по реке Уллу-кам» («Большая река»). После четырехчасового перехода, у слияния рек Уллу-езен («Большая долина») и Кичкине-кол, путники разбили палатку. С этого места расходятся несколько тропинок через горы. По описанию доктора, «Через перевалы Азау-ский и Хотю-тау можно спуститься в долину Баксана, а через перевал Чипер-Карачай в долину Ненскрыта и вверх по Уллу-езе-ню в долину реки Сакен. Здесь же мы получили тревожное известие о деяниях Эбзе (т. е. Сванов — И. М. ). Говорили, что в Сва-нетии вооруженное восстание, что они осадили одного из князей Дадешкелиани, что они приходят в Карачай грабить и что ехать в Сванетию при настоящих обстоятельствах опасно».

И действительно, на следующий день Шуровский был свидетелем больших раздоров между пастухами карачаевцами и сване-тами, прибывшими на этот склон, чтобы отомстить за смерть своих соотечественников. Поскольку Шуровского сопровождали карачаевцы, то при таком стечении событий ехать в Сванетию он отказался.

Весь день 14-го августа они провели в окрестностях своего стана. «В этом живописном месте, — писал он, — расположилось около 30 саклей, срубленных из толстых бревен. При слиянии pp. Уллу-езен и Кичкине-кол стоял тогда ветеринарный пост стражников, представляющий хорошую избу из двух просторных комнат, также срубленных из бревен». 15-го августа отряд Шуровского трогается в путь вниз по ущелью Уллу-кол и через 2, 5 часа сворачивает в долину р. Узун-кол («Длинный рукав»), а через еще два часа хода останавливается в прекрасной долине, которую радушный хозяин пастушьего коша называл Мырды-езен («Долина Мыр-ды»). В этом районе автор путевых заметок называет целый ряд интересных топонимических названий: «Прямо на юг возвышается гора Щауген. По левому берегу Узун-кола: Денала, Уузун-чат («Длинная развилка»), Чунгур-чат («Яма-развилка»), Имсу-чат («Развилка Имсу») и прямо с юга на север Кони-Холан-чат («Развилка Кони-Холан»), Кау-баши-чат, Кау-баши; по правую сторону хребет носит название Кичкине-кол, а отдельные вершины ее — Дорбун-чат («Пещерная развилка»), Джанай-чат («Развилка Джа-най») и Бэки».

Из этого коша, хозяин которого был ранен в перестрелке со сванами, путешественники совершили походы по окрестным горам, а на следующий день вернулись в аул Хурзук. Из Хурзука они переехали в Учкулан и, миновав его уже вечером, остановились у ветеринарной сторожки на поляне Махарай-тала («Поляна Махарай»). Хотя местные жители не советовали им идти через

6 Заказ 344

Гондарайский перевал с лошадьми, В. Г. Шуровкий все же рискнул предпринять такой переход на южный склон хребта. С этим намерением он 19-го августа выступил вверх по р. Гондарай. Путники удачно пересекли р. Индрюкой и через два часа достигли подножья перевала, откуда из ледника Гондарай-чиран несколькими ручьями вытекает р. Гондарай. К западу от этого ледника залегает другой ледник Эль-Мырза-Джая.