Заключение 7 страница

– И что вы скажете о преподобном Фейне?

Перси переместился ближе к стене, оттеснив меня к краю обрыва. Взял меня за руку, и мы пошли дальше. Капли дождя закатывались мне за шиворот, а из‑ за сильного ветра слов было почти не разобрать. Однако Перси, казалось, не замечал непогоды.

– Очень сильная личность. Яркая индивидуальность и настоящий красавец. Я считал, что он имел на людей огромное влияние, невзирая на то, представлял он силы добра или зла.

– И на чью сторону он встал?

Преподобный Перси вздохнул.

– На сторону зла, конечно. Такие люди всегда выбирают зло.

– Но, похоже, он повел за собой весь поселок. – Мне показалось или преподобный Перси действительно чуть сдвинулся влево, подталкивая меня к краю обрыва?

– Нет, нет. Я бы сказал, гораздо меньше, чем половину поселка. Но прежде чем винить этих людей, вспомните, что им пришлось пережить затяжную чудовищную войну. А тот, кто был постарше, пережил даже две войны. Проповеди Фейна поражали, он говорил о знамениях, предвещающих конец света, о том, что мы живем на этой земле последние дни; но тогда его речи звучали убедительно. Фейн утверждал, что он последователь Илии‑ пророка – из тех праведников, которых Господь послал на землю, чтобы привести своих настоящих детей в царство Божие. По его словам, у него были свои причины приехать в Англию. Он считал себя живым святым. Должен признаться, его слова можно было принять за чистую монету.

Мы остановились. Быстрый взгляд налево – и я поняла, что стою всего в полуметре от обрыва.

– Когда умирают миллионы людей, – продолжил Перси, – не нужно быть слишком религиозным, чтобы увидеть знамения Апокалипсиса.

– Я понимаю, что тогда было совсем другое время. Но зачем голодать по многу дней? Брать в руки ядовитых змей? Как церковь допустила такие вещи?

– Церковь и не допускала, но нам приходилось действовать осмотрительно. Он не нарушал английских законов. В приходе не было священника, и жители поселка имели право проводить богослужения в помещении церкви.

Преподобный улыбался, но как‑ то грустно, и отводил взгляд. Подымался ветер, и мне стало очень неуютно у края высокого обрыва.

– И что вы сделали? – спросила я, размышляя над тем, как бы мне отодвинуться, чтобы это не выглядело глупо.

Стэнси стоял слишком близко ко мне и постепенно придвигался все ближе и ближе.

– Мы написали своим знакомым в Соединенные Штаты, пытаясь узнать побольше о Фейне. В то время во многих штатах было запрещено укрощение змей, и мы задавались вопросом, не нарушил ли он закон и не поэтому ли находился в бегах.

– Вы писали письма, – укорила я его, не удержалась и оглянулась. Мне в лицо ударил порыв ветра. – А пять человек погибли.

Стэнси схватил меня за плечо.

– Мы не могли предположить, что все зайдет так далеко. В ту ночь события вышли из‑ под контроля.

– Еще бы! – воскликнула я, отступая от края обрыва. – Вы понимаете, что каждого, кто находился в ту ночь в церкви, можно считать соучастником убийства?

Стэнси замер.

– Господь с вами, о чем вы говорите?

– Альфреда убили, – заявила я. – Ни один здравомыслящий человек не мог всерьез верить, что можно убить человека, а потом воскресить его из мертвых.

– Думаю, вы… – Он шагнул ко мне. Я отступила к стене.

– Я знаю, что вы и еще кое‑ кто пытались остановить происходящее, но, ради всего святого, как вы допустили это?

– Клара…

Я прижалась спиной к кустам утесника.

– Вы позволили связать и утопить психически больного человека.

– Что именно вам рассказала Руби?

Стэнси приблизился. Чтобы обойти его и куст, мне пришлось ступить почти на край утеса.

– Что сделали с телом? – спросила я. – Он похоронен где‑ то на церковном кладбище? В безымянной могиле?

В этот момент земля поехала у меня из‑ под ног. У меня внутри все похолодело, когда я начала соскальзывать вниз. Я слышала, как далеко внизу осыпаются камни. Я взмахнула руками и ухватилась за Перси. С удивительной для такого немолодого человека силой он схватил меня за руку и потянул на себя. На секунду мне показалось, что все, конец. Но все же мои ноги нащупали что‑ то твердое, я оттолкнулась и навалилась на священника.

Мы оба упали на невысокую каменную стену. Ни один из нас не мог говорить, мы пытались отдышаться. Первым заговорил Перси.

– Похоже, не очень хорошая идея – прогуляться здесь, – сказал Перси. – Давайте вернемся к машинам.

Мы опять прошли в ворота, и мне наконец удалось восстановить дыхание.

– Когда вспыхнул пожар, многие убежали, – рассказывал Перси, но оборвал свою речь – его стал душить приступ кашля. – Нам с Эрнестом Эмблином удалось пробраться к алтарю, к бассейну для крещения. Мы вытащили Альфреда и освободили его.

Я опять схватила Перси за руку.

– Он был…

– Он уже не дышал. Эрнесту не удалось нащупать пульс.

Я сама едва дышала, но не осмеливалась перебить.

– Эрнест показал, как делать массаж сердца. А сам принялся делать искусственное дыхание. Сейчас это называется сердечно‑ легочная реанимация». А вокруг нас горела церковь.

Я пыталась представить происходящее: жар. треск пламени, крики и стоны. Перси накрыл мою руку своей ладонью.

– Иногда мне кажется, дорогая, что, если я попаду в ад, уже ничему там не удивлюсь, – признался он. – В ту ночь я побывал в аду.

– Вы его спасли? – выдавила я после минутного молчания.

– Да. Через несколько минут он глубоко вздохнул, изо рта хлынула вода. Нам удалось вынести его из церкви, отнести домой. Видите, Клара, можно сказать, что мы тогда все же воскресили человека из мертвых.

– А что произошло потом?

– О нем позаботился Уолтер, устроил в какую‑ то больницу. Очень предусмотрительно с его стороны. Солу и Гарри настоятельно рекомендовали подыскать другое место жительства. Арчи уже уехал, больше его никто никогда не видел, но он прислал деньги, чтобы оплатить надгробие на могиле преподобного Фейна. Эделине разрешили остаться – из уважения к Уолтеру. И с тех пор больше никто не вспоминал о той ночи. Думаю, многие считают, что Альфред на самом деле умер.

Мы подошли к стене, и мне пришлось отпустить руку Перси.

– Вскоре пришло письмо из Штатов, – продолжил он. – Разумеется, было уже слишком поздно.

– И что же в нем сообщалось?

– Ужасная история. Джоэля Фейна судили за убийство собственного отца. По‑ видимому, Фейн‑ старший застал своего сына, уже тогда посвященного в сан, на церковном погосте. Тот с другими служителями своей церкви раскопал свежую могилу. Сразу было понятно, что они собирались делать. По крайней мере пытались. Отец потерял голову, набросился на сына, запер его в доме, А потом отец пропал. Его нашли через неделю – в запертой лачуге в чаще леса.

– Мертвым? – спросила я.

– Мертвым. Его заперли там с гремучей змеей. Смерть его была долгой и мучительной.

– Фейн предстал перед судом?

– Он настоял на том, что будет защищать себя сам. В те дни только об этом и говорили. Обвиняемый постоянно ссылался на Цицерона, на его первый суд, когда известный римский философ и оратор защищал молодого человека, которого обвиняли в подобном преступлении.

– В отцеубийстве?

– Именно. Известно, что Фейн считал себя знатоком античности. Как бы то ни было, мать Фейна наняла адвоката пытаясь убедить суд, что ее сын невменяем. Если бы его признали виновным, то его ждала бы казнь на электрическом стуле. Вероятно, мать считала, что единственный способ спасти сына – признать его невменяемым. Должно быть, им повезло, потому что Фейна перевели в соответствующую лечебницу, откуда он сбежал. Считали, что ему помогла сбежать мать, что она где‑ то прятала сына. Но, как мы уже знали, сына она не прятала, а лишь помогла ему уехать в Англию.

Фейн убил собственного отца! И такой человек имел власть над целым приходом!

– Если бы мы узнали об этом раньше, – сказал Перси, – мы бы спасли тех троих, что погибли вместе с ним. Хотя не могу избавиться от мысли, что Альфреду все это пошло на пользу. Ему была просто необходима помощь специалистов.

Я покачала головой.

– Нет‑ нет. Все равно не вижу никакого смысла.

Мы пришли на парковку. Я остановилась и повернулась лицом к священнику.

– Уолтер не умер, – сообщила я.

Перси удивленно посмотрел на меня.

– Он жив, – подтвердила я. – Я видела его сегодня утром. Он сказал, что отправил Альфреда в психиатрическую больницу, – это сходится с тем, что вы мне рассказали, – но я ездила туда, к ним никогда не поступал больной Альфред Уитчер. Они проверили все записи с 1958 года. Проверили тщательно. Никакого намека на пребывание Альфреда.

Перси выглядел раздражающе спокойным.

– Конечно, не нашли. Но, тем не менее, он там. Раньше и я туда ездил, навещал его.

– Я не…

– Фамилия Альфреда – Додвелл. Он Уолтеру не родной брат. Он брат Эделины.

– Додвелл? Фред Додвелл? Вы его имеете в виду?

Фред? Альфред! Вот оно что! Я никак не могла сосредоточиться на дороге, поэтому свернула с главной дороги и остановилась.

– Да, думаю, да, – сказала я, держа телефон у уха, и заглушила мотор. – Прошу прощения, что сегодня утром отняла у вас время. Возникло недоразумение. Значит, вы знаете Фреда Додвелла?

– Конечно! Я бы сразу ответила вам, если бы вы назвали правильную фамилию. Кто не знает Фреда?! Он поступил сюда в начале шестидесятых годов, живет здесь дольше нас всех, а может даже…

– В 1958 году? – негромко подсказала я.

– Возможно, – согласилась она.

– Значит, он все еще у вас? Он все еще… – Я с трудом подбирала слова. Молилась только о том, чтобы она сказала, что Альфред тихо скончался несколько лет назад. Но я знала, что она так не скажет. На другом конце провода повисло молчание. Я сидела, слушая шелест листьев на ветру. Ветер все крепчал.

– Миссис Скотт? – позвала я.

– Понимаете, существует такое понятие, как врачебная тайна. Единственное, что я в таких случаях могу сообщить, – это то, что мистер Додвелл поступил к нам и до сих пор является нашим пациентом. Но вам будет необходимо получить разрешение на посещение.

– Я понимаю. – Я ждала, чувствуя, что ей есть что добавить.

– Не могли бы вы объяснить, почему интересуетесь этим пациентом? – наконец спросила она.

Я на секунду задумалась. Что я теряю, говоря правду? Или по крайней мере, половину правды?

– В поселке видели странного человека, – призналась я. – В том доме, где мистер Додвелл жил до поступления в лечебницу. Кто‑ то вламывается в дома, в том числе и в мой дом Я видела этого человека и, кажется, узнала.

– Вы знакомы с Фредом?

– Нет, нет. Я считала, что видела другого мужчину, которого зовут Уолтер. Но Уолтер и Фред – двоюродные братья. Возможно, они похожи.

Роза Скотт молчала.

– Возможно, он живет в своем старом доме, – продолжала я. – Он пугает людей, даже причиняет им вред.

Я помолчала.

– Этот Альфред – Фред – он помешан на змеях, – добавила я.

– Ох!..

Я ждала. Пожалуй, довольно долго.

– Миссис Скотт! – позвала я. – Вы меня слышите?

– Вы можете к нам приехать?

Времени у меня не было. Чтобы добраться до лечебницы, понадобится не меньше часа. Если существует хотя бы небольшая вероятность того, что Альфред все еще жив, я должна сообщить об этом Мэту.

– К сожалению, нет. Мне нужно кое с кем переговорить. У вас есть что мне сообщить? Это может как‑ то помочь?

Она помолчала.

– Ладно, – в конце концов протянула она. – При сложившихся обстоятельствах, я думаю, мы можем немного нарушить правила. Фреда поместили в лечебницу, когда он был еще молодым мужчиной. Эта лечебница – для него весь мир. Согласно истории болезни, его доставили сюда в ужасном состоянии. Докторам так и не удалось установить истинную причину его заболевания.

– Я понимаю, – сказала я, а сама подумала: «Я и сама не сразу об этом узнала». И продолжила, не обращая внимания на холодок под ложечкой: – Кажется, он был инвалидом. Мне сказали, что он был слепым, глухим и немым. И что он был… как бы это сказать… умственно отсталым.

Мой голос оборвался, я не подобрала более корректного названия болезни.

– Фред не умственно отсталый. Я бы сказала, что его умственные способности чуть ниже средних. Но он очень хитер, особенно когда дело касается его собственных интересов. И он не слепой. Когда его доставили, у него была запущенная катаракта обоих глаз. В семидесятых ему сделали операцию. Пусть у него и не стопроцентное зрение, но видел он довольно хорошо. Хотя остался совершенно глухим.

Человек, который забрался в мой дом, не слышал, как я спускалась по лестнице, никак не отреагировал, когда я уронила стакан и тот разбился.

– Он читал по губам, – продолжала Роза Скотт. – И мы научили его разговаривать, но, если человек никогда не слышал звуков, его речь отличается от речи нормального человека. Он всегда путает интонацию, не соблюдает мелодику.

Я вспомнила странные гортанные звуки, доносившиеся ночью из моего подвала, и глухой стон, который мы с Мэтом слышали в доме Уитчеров. Я также отметила, что Роза говорила об Альфреде в прошедшем времени.

– Он никогда не входил в число наших легких пациентов, – продолжала Роза. – Вы разбираетесь в медицине, мисс Беннинг?

– Да, но… Я ветеринар.

– Отлично. За несколько десятилетий отношение к болезни Фреда много раз менялось, возникали новые теории, мы узнавали больше о психических заболеваниях. Сравнительно недавно, в начале девяностых, ему поставили такой диагноз: две различные формы расстройства контроля над побуждениями. Он страдает парафилией. У него также диагностировали перемежающееся эксплозивное расстройство. Не знаю, знакомы ли вам эти термины.

Я напрягла память.

– Парафилия означает извращенное сексуальное поведете, я права?

– Крайне извращенное. У Фреда наблюдались симптомы как эксгибиционизма, так и фроттеризма. Мы однажды обнаружили его… ну, вам не нужны эти подробности. Но больше всего нас беспокоило второе расстройство. Перемежающееся эксплозивное. Разумеется, ему было предписано лечение: комбинация антидепрессантов и стабилизаторов состояния. Несколько месяцев он мог оставаться совершенно спокойным, послушно выполнял все, что от него требовалось, а потом, без всякой на то причины, внезапно впадал в ярость. Когда такое происходило, мы вынуждены были надевать на него смирительную рубашку. Он был очень сильным. И, похоже, совсем не понимал, какой вред причиняет окружающим.

Я ждала, чувствуя, что это еще не все.

– Мы не оставляли его наедине с пациентками и даже с медсестрами и санитарками.

– Он все еще у вас? – отважилась спросить я, внезапно вспомнив ту ночь, когда оказалась один на один с незнакомцем, пробравшимся в мой дом. Как он смотрел на меня, как касался!..

– Эти змеи… – Похоже, Роза Скотт меня не слышала. – Это было самым странным. Он чувствовал их. Он шел в лес, подходил к месту, где, как ему казалось, находились их норы, распластывался на земле, как будто прислушивался, что они делают. Если не считать того…

– Что слышать он не мог, – закончила я за нее.

– Именно. Он умел с ними обращаться. Приносил с собой гадюк, пугал нас, но его змеи никогда не кусали. Ни разу.

Интересно, Шон тоже будет утверждать, что Альфред стал со змеями одним целым? Слился в Божественном единстве? Я была уверена, что все это чепуха, мне не понравилась сама мысль о том, что человек может держать в руках ядовитых змей и не бояться, что его укусят.

– А он все еще… – Когда я приезжала утром, двери психиатрической больницы были широко распахнуты. Да и вокруг никакого забора я не заметила.

– В истории болезни сказано, что у него нет родных – На этот раз миссис Скотт меня точно услышала. Она намеренно избегала ответа на вопрос. – Когда пациенты остаются у нас на длительный срок, мы регулярно общаемся с близкими родственниками, но в случае с Фредом мы много лет не получали никаких известий от родных. За все время моей работы в лечебнице к нему лишь однажды приходил посетитель. Совсем недавно. Высокий, по виду волевой человек.

Клайв Вентри был высоким и очень волевым человеком. Он познакомился с Альфредом. Я с трудом сдержалась, чтобы не оборвать разговор с Розой и не позвонить Мэту прямо сейчас. Я хотела тут же завести мотор и отправиться в поселок. Черт, я даже Таскеру позвоню, если не будет другого выхода! Я приказала себе успокоиться. Чем больше Роза мне расскажет, тем лучше.

Она продолжала говорить.

– Он сказал, что сам он не англичанин. Говорил с акцентом. Он дал Альфреду несколько яиц. – Розу, похоже, не смущало мое молчание. Должно быть, она чувствовала, что я ловлю каждое ее слово. – По‑ моему, шесть. Размером с гусиное, но с более жесткой скорлупой. Сказал, что это змеиные яйца. Он собрал их во время своих путешествий. Заявил, что зародыши мертвы, и подчеркнул это. Мы не могли запретить Альфреду оставить у себя эти яйца.

Я поняла, что оглядываюсь, рассматриваю дорогу впереди и позади себя. После того как я целую ночь и большую часть дня провела, скрываясь от полиции, сейчас я бы все отдала, чтобы за мной приехала патрульная машина. Ну же, Роза, давай, продолжай!

– У Альфреда уже была змея. Пятнистый полоз, маленькая змейка, совершенно безобидная. Мы надеялись, что теперь он перестанет ловить змей. Он положил яйца в клетку, где сидел полоз. Как он объяснил, чтобы они согрелись. Мы не стали возражать – мы ведь знали, что яйца мертвые.

– Когда это было?

– Не очень давно. Прошлой осенью. Мы через какое‑ то время попытались связаться с посетителем, просто на случай если ему что‑ нибудь известно. Но, написав по адресу, который он оставил, мы ответа не получили. Даже полиция не смогла его найти.

– Полиция?

– Да. Мы их тут же поставили в известность. Фред не преступник, но ему было рекомендовано постоянное медицинское наблюдение, даже если бы у него и была семья, которая могла бы о нем позаботиться.

– Альфред больше не у вас, я права?

На этот раз долгое молчание.

– Да, к сожалению, не у нас, – наконец призналась она. – В ноябре он пропал. Понимаете, многие наши пациенты остаются в больнице добровольно. Если они хотят, то могут свободно уходить и приходить. У нас никогда никто не пропадал. Но однажды Фред пошел в лес и больше не вернулся. Мы искали его несколько часов, прежде чем поставить в известность полицию. Вероятно, он пошел в город, а там сел на автобус. Потому что он просто исчез. А с ним и змеиные яйца.

– Полиция его искала? – Я снова вела машину, зажав телефон между ухом и левым плечом.

Учитывая погоду, это было чрезвычайно опасно, не говоря уже о том, что я нарушала правила. Но на дорогах никого не было. Буря разогнала людей по домам.

– Разумеется, его ищут как уязвимого и потенциально опасного больного. Полиция приняла чрезвычайные меры.

Мысли мелькали у меня в голове. Лечебница находится в Девоне, вне юрисдикции ребят Мэта. Его подчиненных могли и не задействовать в поисках. Вероятно, им просто сообщили о том, что разыскивается пропавший больной, но у полиции не было причин связать Фреда Додвелла, уже давно находящегося на излечении в психиатрической больнице, с Уитчерами.

– Мы написали на его последний известный нам адрес, но письмо вернулось с пометкой «адресат выбыл».

– Его сестра умерла, – сказала я. – А шурин – в доме престарелых.

– Это все объясняет, – согласилась Роза. – Фред до сих пор числится пропавшим, но полиция через несколько месяцев свернула поиски. О нем никто ничего не слышал, никто его не видел. Офицер, ведущий это дело, решил, что Фред, вероятно, умер где‑ нибудь на улице.

Ах, если бы!

– Он не умер, – возразила я. – Он живет в своем старом доме. Я думаю, он убил троих людей.

– О Боже! – Роза замолчала, пытаясь осмыслить мою последнюю фразу, но у меня не было времени, чтобы помочь ей справиться с потрясением.

– Мне сейчас нужно ехать дальше. Миссис Скотт, вы не могли бы связаться с полицейским, ведущим это дело, и сообщить ему то, что я только что рассказала вам?

– Конечно, но он захочет побеседовать с вами лично. Вы не могли бы приехать?

– Мне нужно домой. Я дам вам свой адрес.

– Но… вы говорили, что живете с ним в одном поселке. Мисс Беннинг, Фред Додвелл уже несколько месяцев не принимает лекарств. Он может быть очень опасен. Пожалуйста, скажите, что не…

Я нажала на кнопку «отбой». Роза Скотт могла бы меня а не предупреждать, что Фред Додвелл очень опасен. Я и сама это знала. У меня не было времени слушать ее продиктованные лучшими побуждениями увещевания держаться от него подальше. Я и не собиралась приближаться к Альфреду.

Я нашла клочок бумаги, который дал мне Мэт, взглянула на номер мобильного телефона и, держа руль одной рукой, набрала номер.

В ноябре прошлого года Альфред сбежал из психиатрической больницы и вернулся домой! У меня в ухе звучали короткие гудки – связи не было. Я набрала домашний номер Мэта.

Слова Розы Скотт о состоянии Альфреда заставили меня вспомнить мрачные намеки Уолтера. «Я не мог с ним справиться. И он с Эделиной. Как я мог их остановить? Я никого не мог остановить».

Эделина и Альфред – родные брат и сестра. Сексуальная распущенность – это понятно, но спать не только со всеми братьями мужа, но и со своим родным братом?! Неудивительно, что Уолтер не захотел оставить у себя племянника. Эделина не из тех женщин, кого можно подпускать к детям.

Спустя несколько недель после побега Альфреда из больницы умерла Эделина. Неужели виной всему ее брат?

Длинные гудки. Я опять пытаюсь набрать номер мобильного телефона Мэта.

Джон Эллингтон был в церкви в ту ночь 1958 года. Эделина активно помогала убивать брата. А если Альфред хотел отомстить за то, что с ним произошло? Эти двое явно могли стать его жертвами. Однако Виолетты в церкви вообще не было. А Эрнест Эмблин спас Альфреду жизнь. Зачем ему их убивать?

Чем больше я размышляла, тем бессмысленнее мне все это казалось.

Альфред мстит своим ровесникам, людям, которые, хотели они того или нет, причастны к случившемуся с ним. Он психически нездоров, а поэтому очень опасен.

А мог ли психически нездоровый человек подделать завещание Виолетты? Ввести шприцом змеиный яд Джону Эллингтону?

Альфреда навещал мужчина – без сомнения, Клайв Вентри, он же Сол Уитчер. Не приложил ли он руку к исчезновению Альфреда? Неужели Клайв разворошил прошлое, раздул искры обиды в душе Альфреда, пока его желание отомстить не воспылало так же сильно, как и желание самого Клайва‑ Сола? Неужели Клайв использовал Альфреда как орудие собственной мести? Или это обычная жадность? Может быть, Альфреда Клайв использовал в кампании против местного населения? Пока все – о ужас! – не вышло из‑ под контроля.

Неужели Клайв решил повесить всех собак на меня, так как почувствовал, что мы с Мэтом вот‑ вот выйдем на Альфреда? Неужели он сделал это лишь для того, чтобы выиграть время, пока правительство не даст ему добро на бурение?

По мобильному с Мэтом все еще не было связи. Я опять позвонила ему домой. Те же длинные гудки. Должно быть, гроза повредила телефонные провода в поселке. Если оборвало провода по всей округе, местные жители будут пользоваться только мобильными телефонами. Неизвестно, смогу ли я вообще дозвониться.

По словам Мэта, огромное дерево упало на единственную дорогу, ведущую в поселок. Она может быть заблокирована несколько часов, возможно и всю ночь. «Сегодня никто не попадет в поселок и не выедет из него».

Если Мэт считает, что поселок отрезан, он не станет просить помощи. Он дождется утра, тогда приедет подкрепление, и они арестуют Клайва Вентри. Но Мэт не знает о другой угрозе, о еще большей опасности, таящейся в поселке. Не знает об Альфреде. А что, если Мэт решит еще раз осмотреть дом Уитчеров?

Ладно. Есть еще вариант. Я могу отправиться в ближайший полицейский участок, сдаться дежурному и убедить полицию в том, что Альфред представляет настоящую опасность. Они должны немедленно отправиться в поселок.

А если мне не поверят? А что, если со мной не захотят разговаривать? А что, если меня запрут в камере на несколько часов?

Мэт сказал: никто не попадет и никто не выедет. Он вырос в поселке, еще мальчишкой играл в округе. Но, по‑ видимому, он последние четыре года не совершал ежедневных пробежек вокруг поселка, не изведал все дороги, тропинки, тропочки и горные тропы. Он не проводил целые выходные над картами, пытаясь отыскать новые пути, где возможность встречи с человеком равняется нулю. Он не раскатывал каждую неделю по полям, лесам и долинам в поисках раненых животных.

Я знала все старые проселочные дороги, многие из которых теперь не используются, все горные тропы, тропинки, где можно проехать только на велосипеде или пройти пешком. Знала, какие реки судоходны, где можно проехать на обычной машине, где только на полноприводной, а где автомобиль вообще не пройдет. Знала кратчайший путь из пункта А в пункт Б знала такие пункты А и Б, о которых никто и не догадывался. Несмотря на заверения Мэта, я не сомневалась: чтобы попасть в поселок, не обязательно ехать по основной дороге.

Не доезжая километров трех до поселка, я свернула на старую проселочную дорогу, ведущую к заброшенному меловому карьеру. Я направлялась на север, по хорошо знакомому мне пути. Я ездила здесь совсем недавно, когда мы с Крэгом и Саймоном спасали лебедя‑ шипуна.

Конечно, ехать днем в хорошую погоду с двумя подручными‑ мужчинами – одно дело, и совсем другое – ехать одной, в грозу, когда тьма сгущается с каждой секундой.

Дорога к карьеру тянулась почти на километр, последние метров двести она совсем заросла вереском и утесником. В конце дороги стояли полуразвалившиеся лачуги, где когда‑ то рабочие хранили инструменты, и в склоне холма зияла огромная дыра – все, что осталось от старой горной выработки. Я не собиралась здесь задерживаться. Слева от меня находились массивные железные ворота, запертые на навесной замок. Обычно, когда мы ездили по этой дороге, брали с собой ключ, которого сегодня у меня не было, но подобные мелочи не могли меня остановить.

Три дня назад мы заметили в заборе прогнившую секцию, всего в нескольких метрах от ворот. Терновник по ту сторону забора был негустым. Я развернула машину таким образом, чтобы она оказалась как раз напротив прогнившей секции, и, прежде чем протаранить ее «лендровером», переключила двигатель на первую передачу и убедилась, что колеса достаточно хорошо держат на дороге.

Когда я притормозила у забора, собираясь с духом, невольно вспомнила ту ночь, когда мы стояли с Мэтом у ворот дома Уитчеров. Я напомнила ему: «Хода нет». Он усмехнулся и достал ключ, которым за считанные секунды открыл замок. «Теперь есть», – сказал он, осклабившись. Я вжала в пол педаль газа, «лендровер» рванулся на забор и с ужасным треском протаранил его. На секунду обломки деревянного штакетника взметнулись перед лобовым стеклом, я услышала, как кусты стали царапать днище автомобиля, потом планки отлетели в сторону и я оказалась по ту сторону забора. «Теперь есть», – сказала я себе, но мне было не до смеха.

Еще с километр я ехала по лесу. Это была старая буковая роща, некоторые деревья достигали больше двадцати метров в высоту. Этим вечером они раскачивались, словно одержимые, сильно наклоняясь к земле. Обычно говорят, что деревья шелестят или шепчутся. Сегодня они выли и кричали на меня, а ветер рвал их кроны, обламывал ветви, гнул стволы деревьев, которые за свою жизнь пережили множество гроз и ураганов. Я бы не стала ставить деньги на кон, что всем им удастся выстоять этим вечером.

Сломанные ветки падали на «лендровер», барабанили по крыше, по крыльям, ударялись о лобовое стекло, чуть не разбивая его. Один раз мне даже пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в рухнувшее дерево. Ему было, наверное, лет триста – огромный ствол и густое переплетение ветвей, распластавшихся по земле подобно паутине. Я сдала назад и объехала его.

Я ехала через буковую рощу, прекрасно понимая, что «лендровер» получил серьезные повреждения и мне придется это как‑ то объяснять. Но потом вспомнила, что меньше всего меня должно волновать объяснение с начальством. Теперь ехать стало чуть легче, но опять начался проливной дождь, видимость была никудышная, земля размокла. Если я застряну, все кончено.

Но «лендровер» был сконструирован именно для такого бездорожья, и я не застряла. Я проехала еще в одни ворота, на этот раз не запертые, и оказалась на земле Клайва Вентри. В этом месте дорога разветвлялась. Если бы я повернула налево – приехала бы к реке, как когда мы ехали с Крэгом и Саймоном, чтобы спасти лебедя. По ней можно было попасть в поселок, но у меня была надежда отделаться малой кровью. Поэтому я погасила фары и повернула направо, направляясь вверх по холму. Проехала по одному полю, потом по другому, размером побольше. Теперь я была в непосредственной близости от усадьбы. Дом был погружен во тьму. Чтобы выехать на дорогу в поселок, нужно было пересечь лужайку, примыкающую к торцу дома Клайва. Поэтому я остановила машину и выбралась наружу.

На секунду окружающий меня пейзаж озарила молния, мне показалось, что стало видно как днем, и я почувствовала себя беззащитной. Потом опять все погрузилось в темноту и послышались раскаты грома. Буря усиливалась.