Заключение 3 страница

Примерно тогда же в Алабаме проповедник по имени Джеймс Миллер продемонстрировал то же самое. Движение распространилось в южных штатах. Джордж Хенсли умер и 1955 году от укуса гремучей змеи.

Я вспомнила саркастическое замечание Мэта, что укротители змей погибают от змеиных укусов. И настойчивые расспросы доктора Эмблина о том, откуда к нам мог попасть тайпан. Он интересовался, не мог ли тайпан быть завезен сюда из Северной Америки. И немного успокоился, когда мы заверили его, что не мог. Стоило раньше попытаться узнать о том, что происходило в 1958 году.

Укрощение змей, изгнание дьявола? Я кое‑ что вспомнила. Схватила блокнот и листала, пока не нашла биографию преподобного Джоэля Фейна. Он изучал в университете античную культуру. И знал о poena cullei. Фейн умер пятьдесят лет назад, но, похоже, его дело живо до сих пор.

Часы показывали девять вечера. Я знала, что вскоре отец отправится в постель и проведет несколько часов за чтением. Я подошла к окну. Полицейская машина без опознавательных знаков не сдвинулась с места. Мне очень хотелось пойти прогуляться, я чувствовала себя попавшей в ловушку. Взяла мобильный телефон, проверила сообщения на домашнем. Как ни странно, сообщений было несколько, все оставлены сегодня рано утром. Два от Ванессы, одно от папы, одно из клиники. Коллеги выражали надежду, что погребальный обряд был совершен надлежащим образом и что скоро я вернусь (когда буду готова, конечно) к работе. Следующее сообщение было от Салли.

«Клара, привет, – зазвучал ее голос. – Знаю, что у тебя голова занята совсем другим, но, мне кажется, это важно. Эрнеста Эмблина сегодня выписали, я заглянула к нему. Мы заговорили об Эделине, и Эрнест вспомнил, что раньше она убирала во многих богатых домах поселка. И всегда оставалась там дольше, чем требовалось. Так сказать, сверхурочно. По‑ видимому, жаждала компании, но потом целыми неделями не появлялась на работе и вообще в поселке. Эрнест подозревает, что она страдала серьезным умственным расстройством, но ему так и не удалось убедить ее обратиться к врачу. Разумеется, в то время люди относительно мало знали об умственных расстройствах. Как бы то ни было, Уолтер в одиночку пытался справиться с ее состоянием. Вероятно, держал взаперти. С этой стороны большинство людей Уолтера не знали».

Салли помолчала, переводя дух.

«Ну ладно, – продолжила она. – Надеюсь, что сегодня все пройдет как подобает. Я столкнулась с Мэтом, и он сказал, что ты уехала на несколько дней. Позвони, если понадобится моя помощь».

Салли, казалось, уже собиралась закончить, но все же заговорила опять: «Помнишь, я сказала, что Эделина убирала в домах? Люди слышали, как она хвасталась, что у нее есть ключи от большинства домов поселка. Так что, если хозяева не сменили замки и если эти ключи все еще находятся в доме Уитчеров, – это объясняет, как преступник пробирается в дома».

Салли попрощалась, раздался сигнал отбоя. Еще два сообщения. С кассеты зазвучал знакомый и очень характерный голос. «Клара, это Шон Норт. Сейчас четверг, восемь утра…»

В восемь утра в четверг меня уже арестовали. Интересно, а Шон знает, что его тоже подозревают? «Можешь мне перезвонить? – спросил он. – Мне нужно с тобой поговорить. Или заезжай, я сегодня весь день буду дома, и большую часть завтрашнего дня. До встречи».

Я нажала на кнопку, чтобы прослушать последнее сообщение.

«Мисс Беннинг, это Дениз Томпсон из приюта Паддокс. Прошу прощения, что не смогла перезвонить раньше, но у нас тут возникли неотложные дела и ваше сообщение затерялось. Вы спрашивали о пациенте Уолтере Уитчере. Часы посещений у нас с десяти до двенадцати и с двух до четырех. Уолтеру в последнее время нездоровится. Не хотелось бы вас пугать, но, если желаете с ним повидаться, поторопитесь».

Я заскочила в кухню и схватила с крючка ключи от старой маминой машины и от гаража (в четырехстах метрах от дома), где она стояла. Припарковаться на нашей оживленной улице всегда было нелегко, а если учесть, что у нас у всех четверых были автомобили, – вообще невозможно. Понадобился еще один гараж. Я припустила через сад, открыла калитку, прошла по узкому берегу реки и оказалась в соседском саду. Пересекла лужайку и проскользнула через калитку на улицу. В полицейской машине никто не шевельнулся. Я нырнула в переулок и вскоре была в нашем гараже.

Спустя час я уже парковала машину. Был прилив, я слышала, как волны разбиваются о скалы внизу, метрах в пятидесяти. Маленький домик, казалось, был погружен во мрак, но мне почудилось, что в глубине мерцает свет. Я обошла вокруг дома, гравий хрустел у меня под ногами. За домом в траве стояли деревянный стол и два кресла. На столе горела свеча. Сад был небольшим, лужайка – метров двадцать, за низким заборчиком – обрыв. Высокий мужчина, сидевший за столом, ждал, пока я подойду. Когда я приблизилась настолько, что смогла увидеть отблеск лунного света в его черных глазах, он произнес:

– Мне нельзя с тобой разговаривать.

Он поднес маленькую бутылочку ко рту и сделал глоток.

– А мне посоветовали не общаться с тобой, – призналась я, переходя на «ты».

Он поднял бутылочку.

– Будешь? – спросил он.

– Ты в субботу прилетел вовсе не из какой‑ то Индонезии, – заявила я. – Ты прилетел из Папуа – Новой Гвинеи. Полиции известно, что тайпан прибыл именно оттуда.

Шон еще глубже утонул в кресле.

– Об этом известно только потому, что я так сказал. И какая разница, откуда я прилетел? В самолет живую рептилию контрабандой не пронесешь.

Если Шон и был виноват, то он невероятно умело это скрывал.

– Значит, ты был в Папуа – Новой Гвинее? – уточнила я.

– Был. Провел там целых десять дней со своим директором, планируя снять очередной цикл фильмов. Цикл из шести программ, все об островах.

– Зачем же ты сказал, что был в Индонезии?

Шон вздохнул.

– В Штатах есть парень, тоже герпетолог, который вот уже много лет вынюхивает, каковы мои планы. Каждый раз, когда он узнает о задуманных мною проектах, старается меня опередить. Он, разумеется, все делает задешево, поэтому может «десантировать свои войска» намного быстрее меня. Он снимает дерьмовые передачи, но стоит ему затронуть актуальную тему – и мне уже нет смысла ее раскручивать. Отсюда и выдуманная поездка в Индонезию. Просто пытаюсь сбить его со следа.

– Да?

– Поверь мне, Клара, с моей внешностью через таможню не пронесешь и маникюрные ножницы, что уж говорить о смертельно опасной змее. Длинноволосого мужчину в джинсах и футболке останавливают и обыскивают перед каждым полетом. Съемочная группа постоянно шутит: чтобы пройти со мной таможню, нужно выезжать заранее.

Он поднес бутылку ко рту, не сводя с меня глаз. Полиция проверит его показания, поговорит с директором, установит, существует ли герпетолог‑ конкурент. Мне это ни к чему. Я и так знаю, что он сказал правду.

– Будешь? – снова предложил он.

Я задумалась. На пару секунд.

– Буду, пожалуй.

Он встал, жестом пригласил меня присесть и исчез в доме. Вспыхнул свет, через приоткрытую дверь я видела очень маленькую аккуратную кухоньку. Я повернулась, чтобы посмотреть на океан, и услышала, как хлопнула дверца холодильника. Чайки летели на север, к морю, и, пролетая, отбрасывали черные тени на лужайку.

Жара сменилась прохладой, но воздух был недвижим. Я слышала, как вернулся и занял свое место Шон. Он протянул мне бокал и бутылку с ликером янтарного цвета. Я поставила бокал на стол и глотнула прямо из горла, как это делал Шон. Легкий, изысканного вкуса напиток ожег мне горло, это ощущение застигло меня врасплох. Я ожидала чего‑ то более густого, крепкого.

– В холодильнике у меня есть вино, если хочешь, – предложил Шон.

– И ликер сгодится. Мне нравится, – честно призналась я. И через секунду добавила: – Моя первая бутылка спиртного.

– За вечер? – Шон придвинул свое кресло таким образом, чтобы сидеть напротив меня.

Я продолжала разглядывать темное небо, хотя чайки уже улетели.

– В жизни, – ответила я.

Шон молчал, но когда я повернулась к нему, его взгляд был устремлен на меня.

– Моя мать пила, – объяснила я. – Много лет, еще до моего рождения. Она оставила профессиональные занятия музыкой и вышла замуж за сельского священника, на двадцать нет старше нее. А потом поняла, что такая жизнь не по ней.

Шон по‑ прежнему хранил молчание, но глаз с моего лица не спускал. Видимо, из‑ за сгущавшихся сумерекя была не против его взгляда.

– Она старалась изо всех сил, – продолжала я, отдавая матери должное. – Лечилась, постоянно лежала то в одной, то в другой больнице. Бывали времена, когда она по нескольку месяцев могла обходиться без выпивки, но рано или поздно все равно срывалась. Тяга к спиртному была непреодолимой.

Шон положил свою руку на мою, я даже подпрыгнула от этого неожиданного жеста.

– Холодает, – произнес он, превратно истолковав мою дрожь. – Пошли в дом.

– Нет‑ нет, все отлично, – быстро возразила я. – Мне уже пора. Я кое‑ что хотела у тебя спросить.

Он неохотно, как мне показалось, убрал руку.

– Спрашивай.

Я изложила ему свою гипотезу об американском проповеднике, который в конце пятидесятых годов занимался в моем поселке укрощением змей. Однажды ночью что‑ то пошло не так, и в результате была разрушена церковь и погибли четыре человека.

– Знаю, что это было давным‑ давно, – сказала я, – но мне кажется, что последние события в нашем поселке как‑ то связаны с тем пожаром в церкви. Похоже, что жертвами являются старики, жившие в поселке в 1958 году.

– И если ты узнаешь больше, то, возможно, поймешь, кто за это в ответе?

– Я видела фильм, который ты снял. Об укрощении змей, – заявила я. – Может быть, ты можешь мне рассказать что‑ нибудь важное?

– Например?

– Во‑ первых, как это делается. Как этим людям удается брать в руки гремучих змей? Почему они их не кусают?

– Кусают. Смертельные случаи – не редкость.

– Да, но не столь многочисленны, как можно было бы предположить. Ходят слухи, что либо гремучкам удаляют ядовитые клыки, либо извлекают яд перед началом службы, либо им что‑ то вкалывают. Ты не думал об этом, когда снимал фильм?

– Конечно же думал. В одной церкви нам позволили осмотреть змей перед службой. Десять взрослых особей, целые и невредимые, никакого постороннего вмешательства. Все смертельно опасны. Мы видели, как люди поднимают их высоко над собой, обматывают вокруг шеи, передают другим верующим. Думаю, в некоторых церквях проделывают ловкие трюки, но не везде. В той, где я снимал, никакого обмана.

– Но как? Как они это делают?

Шон улыбнулся.

– Что ж, у меня есть своя теория. Хочешь послушать?

Я чуть не улыбнулась в ответ, но вовремя опомнилась.

– Да, с удовольствием.

– Когда‑ нибудь слышала об офитах?

– О ком?

– Об офитах. Их еще называют «люди‑ змеи». Была такая гностическая секта в Северной Африке в десятом веке нашей эры.

– Гностики… Древние еретики, которые хотели получить больше духовных знаний, чем могла предложить официальная церковь?

– Дочь священника, да? В то время образовывалось множество подобных сект, но их всех объединяло то, что они считали важной роль змея в истории Адама и Евы. Для них библейское Древо познания в райском саду символизировало гнозис, или знание. А змей был стражем этого Древа, стражем знания, если хочешь. Для них змея символизирует понимание и просвещение.

– Ладно, кажется, я поняла. Это совершенно противоречит библейской версии, по которой змий‑ искуситель символизирует дьявола.

– Именно! Офиты считают змея главным действующим лицом истории, божественной фигурой, а вот лишить Адама и Еву доступа к знанию пытаются злые силы. – Он откинулся на спинку кресла. – Если ты поразмышляешь над этим абстрактно, поймешь их точку зрения. С одной стороны, тебе предлагается понимание, мудрость. С другой – ты находишься в неведении, словно дитя неразумное. Что для тебя зло?

– Тебе стоит подискутировать с моим отцом.

– С большим удовольствием. Как бы то ни было, эти секты почитают змея, даже боготворят его. По их мнению, змей открыл Адаму и Еве в раю Истину. И по многочисленным свидетельствам, укрощение змей – часть их ритуала. Например, змей обматывают вокруг священного хлеба.

Я открыла было рот, чтобы возразить. Это все было интересно, но я не понимала, к чему он ведет.

– И еще одна причина, почему офитов не жаловала ортодоксальная церковь, – продолжал Шон, не дав мне возможности произнести хоть слово. – Это их распутство. Несложно увидеть символическую значимость змеи в подобного рода действиях. Зайдем в дом – уже довольно прохладно.

Шон опять попытался встать, но я подняла руку, останавливая его.

– Хочу заметить, что современные секты не боготворят змей. Для них змея – воплощение дьявола, чье искушение они могут преодолеть, если их вера достаточно сильна.

– Вот тут и кроется главная ошибка. Несмотря на то что их мотивы разнятся, они, когда берут в руки змей, ощущают, как в них просыпается нечто первобытное.

– И?

– Традиция брать в руки змей в церкви уходит корнями в глубину веков. Задолго до Джорджа Хенсли, взявшего в руки гремучую змею, североамериканские индейцы хопи проводили ежегодные ритуалы укрощения змей, и это был залог хорошего урожая. Известно об укрощении змей во многих регионах Африки и Азии. Даже Олимпия, мать Александра Великого, умела, по слухам, обращаться со змеями.

Я задумалась.

– Ладно, это понятно. Но мой вопрос остается. Как, каким образом они берут змей и те не причиняют им вреда?

– Вернемся к гностицизму. Современные гностические церкви – духовные наследники офитов, если хочешь. Так вот, там змей руками не трогают. Но, думаю, они приблизились к разгадке того, как это сделать.

– Продолжай.

– Гностические церкви делают упор на познание через личный опыт. Особое внимание они уделяют воссоединению с так называемой Плеромой.

– Шон, я теряю мысль.

Я в темноте почти не видела его лица, лишь по блеску глаз поняла, что он опять улыбается.

– Остановимся на этом подробнее, – сказал он. – Плерома представляет собой все Божественное в нашей Вселенной, нечто вроде внутреннего ядра всякого предмета. Если ты воссоединяешься с Плеромой, то видишь и чувствуешь Божественное во всем. Моя теория состоит в том, что эти укротители змей, удачливые укротители, чувствуют в змее божественное начало. И становятся с ней единым целым. Как это практикуется в бесчисленном количестве других мировых культур. Поэтому змеи их и не кусают.

– Господи!

Теперь он откровенно скалился.

– Да, именно так, – сказал он.

– Я начинаю уже жалеть, что спросила. Значит, ты утверждаешь, что эти укротители, сами о том не подозревая, контактируют с некой космической, Божественной энергией, которая присуща змее?

– Я знал, что ты в конце концов поймешь.

– Да брось ты…

– Клара, только западные цивилизации, где преобладают иудейско‑ христианские религии, считаютзмею воплощением зла. Возьми любую другую культуру – индуистскую, греческую, скандинавскую, североамериканских индейцев, – в мифологии змея появляется чаще любого другого животного на планете. И, как правило, в качестве силы добра. Змея олицетворяет собой мудрость, бессмертие, жизнь, плодовитость, знание.

Мой мозг больше не мог воспринимать информацию.

– Шон, это всего лишь змеи. Пресмыкающиеся, существа без ног.

Шон покачал головой.

– Тогда почему во всех культурах змея фигурирует в мифах о создании мира? Во многих из них бог является в образе змеи: Кетцалькоатль в Центральной Америке, Айдофедо в Западной Африке. В Камбодже каменные изваяния змей охраняют храмы. А в греческом мифе говорится об Эскулапе, чьи змеи‑ хранительницы ночью заползали на тела больных людей и вылизывали их, после чего люди выздоравливали.

– Какая гадость!

– В том же мифе сказано, что человек начинал слышать и прозревал, после того как его уши или глаза лизала змея. Почему, как ты думаешь, змея является одним из символов современной медицины?

Я вздохнула.

– Ты удивишься, но эта информация нисколько не помогла мне понять, почему сгорела деревенская церковь.

– Я рад, что ты сама заговорила об этом. Заметь, несмотря на сказанное в Книге Бытия, змея как символ добра присутствует и в христианском учении.

– Где?

– В Евангелии от Иоанна: «И как Моисей вознес змия в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому».

– Слишком расплывчато.

– Книга «Числа»: «И сказал Господь Моисею: сделай себе [медного] змея и выставь его на знамя, и [если ужалит змей какого‑ либо человека], ужаленный, взглянув на него, останется жив».

– Пока мимо…

– Евангелие от Матфея: «Итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». Кстати, это говорит сам Господь Бог.

– Ладно, ладно, убедил.

– Ты слышала о гематрии – учении, как определять числовые значения букв и вычислять сумму‑ ключ слова?

– Гм! – Я не слышала, но выглядеть полной дурой не хотелось.

– Согласно гематрии, числовой эквивалент древнееврейского слова «змея» – 358. Догадайся, какой числовой эквивалент имеет слово «мессия»?

Бессмысленно отсрочивать неотвратимое.

– 358, да?

– Точно. Была когда‑ нибудь в Милане?

– Нет.

Шон встал.

– Пошли в дом. Я тебе кое‑ что покажу.

Уже совершенно сбитая с толку, я подождала, пока Шон прихватил обе бутылки, и двинулась за ним следом. Мы прошли через кухню и повернули направо. Он толкнул дверь в конце коридора и пригласил меня войти. Это была его спальня.

Я остановилась в дверном проеме и уставилась на огромную картину над его кроватью. Шагнула в комнату и подошла ближе. Это была репродукция цветного витража Голгофы. В центре был изображен доминирующий над всем громадный крест, а у его подножия – поверженные фигуры, но на кресте находился не Христос. Крест обвивал громадный змий‑ искуситель.

– Оригинал витража сейчас находится в музее, а эта копия была сделана специально для собора, – сказал Шон, в его голосе звучало удовлетворение. – Се… Распятый Змий!

Я не могла отвести глаз от полотна над кроватью. Христос в образе змия? Я знакома с положениями христианства лучше, чем большинство прихожан, но с подобной трактовкой никогда раньше не встречалась.

– Потрясающе! – выдохнула я.

– Чем‑ то помог?

– Еще не знаю.

Я подошла ближе, заметив, что Шон следует за мной по пятам. Даже без его познавательной лекции я кое‑ что знала об огромном влиянии змеи, или змия, на мифологию разных народов, но и представить себе не могла, что оно столь велико. Змий, обвивающий крест, на котором был распят Христос, – это кощунство. Однако витраж был создан для одной из самых известных церквей в Европе!

– В Сикстинской капелле есть фреска, где змий изображен на столпе, – гнул свое Шон. – Присутствует этот мотив и в известной картине Рубенса. Если уж быть точным, там изображен посох Моисея с медным змием, но образ один и тот же. Змий на столпе, змий на кресте. Нетрудно уловить взаимосвязь.

– Значит, люди, которые умеют обращаться со змеями, становятся с ними одним целым? – уточнила я.

– Я наблюдал подобное не раз.

Я на секунду оторвалась от картины.

– А ты можешь?

– Нет. Меня они кусали столько раз, что и не сосчитать! Но я видел, как вождь одного племени обматывал трех черных папуасских змей вокруг полуобнаженной девушки в канун ее свадьбы. Невеста пребывала под воздействием снадобий, но сам вождь – нет. Змеи не кусали ни его, ни девушку. В Индии я видел, как дети часами носят за шаманами смертельно опасных кобр, пока те совершают обряды. Эти укротители змей, о которых ты говоришь, – лучший пример. Вся паства передает змей из рук в руки. Змеи обычно кусают человека, когда он теряется или нервничает, но и тогда случаи укусов не настолько часты, как можно предположить. Сомневаюсь, что мне удастся это доходчиво объяснить, но при определенных обстоятельствах – например, по ходу религиозного обряда – между человеком и змеей возникает связь.

Должна признаться, хотелось бы мне на это посмотреть! А еще лучше – попробовать самой! Если преподобный Джо‑ эль Фейн умел так контактировать со змеями, как описал Шон, если смог передать это умение своей пастве, он имел колоссальную власть над этими людьми. Теперь другой важный вопрос: к чему еще он мог склонять свою паству?

У меня за спиной послышалось топтание Шона, и я отступила от картины. Только тогда я оглянулась. Спальня была небольшой. На полу – покрытый лаком дубовый паркет, а единственный предмет мебели – кровать. Одна стена стеклянная, и днем отсюда открывается удивительный вид на океан. Ради такого стоит открывать глаза!

Я резко повернулась и чуть не наступила на ногу Шону, который не сводил глаз с картины. Он тоже повернулся и направился в другой конец дома. Я последовала за ним. Когда мы покинули спальню, мое сердце перестало учащенно биться.

Мы прошли по коридору мимо кухни. Шон распахнул дверь и отступил, пропуская меня в главную комнату своего дома. Я остановилась на пороге и вопросительно посмотрела на него. Он пытался скрыть самодовольство, но это ему не очень‑ то удавалось. Протянул руку и включил свет. Свет тут же из приглушенного белого стал переходить в темно‑ красный, играя на стенах бликами. Я прошла в центр комнаты и остановилась, оглядываясь.

– Ого! – восхитилась я, медленно обводя взглядом комнату. – Потрясающе!

Комната оказалось огромной, она занимала большую часть дома. Я поняла, что остальные комнаты – кухня, спальня и ванная – намеренно сделаны такими маленькими и строго функциональными. Именно эта комната являлась сердцем дома.

Как и в спальне, одна стена была стеклянной и выходила на море. Остальные три стены от пола до потолка занимал громадный, застекленный спереди виварий. Весь пол вивария был усыпан темно‑ красным песком, камнями ярких окрасок и выбеленными солнцем древесными обломками. Повсюду раскинули ветви тропические растения замысловатой формы, с широкими бархатистыми листьями. Скрытое освещение придавало буйной растительности изумрудный, золотистый и желтый оттенки, а на задней стене располагались репродукции фрагментов древней наскальной живописи.

Застекленные емкости с тропическими растениями, горными породами и древесными обломками изумляли уже сами по себе, даже без их длинных грациозных обитателей, свешивающихся с веток, свернувшихся вокруг камней и не сводящих с нас глаз.

Я подошла к самому большому отсеку. Змея, находящаяся внутри, около трех метров длиной, поднималась с пола, пока ее голова не оказалась на одном уровне с моей. Мы посмотрели друг другу в глаза. У змеи был золотистый окрас с необычно крупным у основания головы узором, рисунок вдоль хребта представлял собой зигзаг с острыми углами. Не сводя с меня глаз, рептилия чуть качнулась вправо, потом влево. Я чуть было не сделала то же самое. Я почувствовала, что у меня появилась резь в глазах, – несколько секунд я не моргала.

– Это кобра? – спросила я, понизив голос.

– Это Така, четырехлетняя королевская кобра, – подтвердил мою догадку Шон. – Ее задержали на таможне, когда она была еще малышкой. Она сильно пострадала во время путешествия, и ни один из зоопарков не решился ее взять. Похоже, ты ей понравилась.

– Откуда ты знаешь?

– Она не надувает капюшон.

Я стала обходить комнату по периметру, прошла мимо тонкой ярко‑ зеленой змеи – это, как объяснил Шон, была белогубая куфия, обитающая в тропических лесах и бамбуковых зарослях Азии. В отсеке, где было много воды, я увидела полутораметровую африканскую гадюку‑ носорога, яркую, желто‑ голубого с красным окраса, с двумя чешуйчатыми выступами на носу, похожими на рога. При инфракрасном свете змеи вели себя активнее, чем обычно они ведут себя в серпентариях. Обходя комнату, я замечала повсюду медленное, плавное движение.

Когда я все рассмотрела, всем восхитилась и познакомилась со всеми семью обитателями жилища Шона, я повернулась к хозяину. Впервые с момента моего приезда он перестал на меня глазеть. Виварий загипнотизировал его так же, как и меня, несмотря на то что он видел змей каждый день.

– Почему ты так любишь змей? – поинтересовалась я.

Он повернулся на звук моего голоса.

– Змеи самые неотразимые, самые красивые создания на земле, – сказал он, как будто ответ был очевиден.

– Да, змеи симпатичные, но…

– Симпатичные? – Он обхватил меня за плечи и подвел к клетке с гадюкой‑ носорогом. – Они как бриллианты, чем дольше любуешься, тем великолепнее они кажутся.

Мы стояли, наблюдая, как змея медленно скользит по бревну.

– Красивые, но холодные, – заметила я, переходя к соседней клетке и пытаясь таким образом сбросить его руку. – Их морды ничего не выражают, они живут сами по себе, не показывают, что узнают хозяина. Когда берешь их в руки, они становятся агрессивными.

Я спорила из принципа – в глубине души я была полностью согласна с Шоном, что змеи – удивительные создания. Мне просто нравилось слушать то, что хозяин говорил о своих питомцах.

– Меня, по крайней мере, никогда не узнавали, – добавила я.

– Не женское это дело. Только мужчина способен по‑ настоящему оценить змею.

Я искоса взглянула на него: он что, смеется? Это такая топорная шутка во вкусе дедушки Фрейда? Но Шон был совершенно серьезен, он не сводил глаз с крошечной пестрой змеи, которая наполовину зарылась в песок.

– Змей содержат исключительно мужчины, – заявил Шон. – Мне кажется, мы ощущаем их власть.

Шона почти загипнотизировала свернувшаяся клубочком, извивающаяся передней частью тела змейка. Если бы Шон не заговорил, я решила бы, что он забыл обо мне.

– Змеи замечательные охотники, – продолжил он. – Такая скорость и сила! Есть в этом нечто загадочное. Их жертвы просто исчезают у них внутри, с костями и шерстью. Змея, пожалуй, олицетворяет саму смерть. Приходит время, и змеи сбрасывают собственную кожу и являются миру обновленными. Словно возрождаются. Жизнь и смерть. Все просто, как дважды два.

Он вновь повернулся ко мне.

– Но ты больше любишь ящериц. – Он дразнил меня, но чуть‑ чуть – на самом деле он не имел ничего против того, что я предпочитаю других рептилий. – В дикой природе, – сказал он, оглядываясь на высунувшейся из песка пестрый хвост, – даже в тех местах, где я побывал, змею заметить невероятно трудно. Они такие быстрые, такие недоверчивые! Лишь поймав змею, можно в должной мере оценить ее. Но змеи никогда не станут ручными.

– Тебя привлекает все таинственное, – заметила я.

Он оглянулся.

– Всегда, – был ответ.

Я почувствовала, что зарделась.

– А где же тайпан? – спросила я, осматриваясь, – вероятное его не заметила.

– Шипящая Клара во флигеле, это с тыльной стороны дома. Смешно, но кто‑ то пытался прошлой ночью забраться туда.

– Что‑ что?

– Не волнуйся, – сказал он, заметив испуг на моем лице. – У меня отличная «служба безопасности». Я не успел даже вылезти из постели, а злоумышленник уже смотался.

– Спасибо зато, что показал дом, – поблагодарила я Шона.

– Не за что. Присаживайся.

Прямо посреди комнаты стояли два кресла, оба большие, обтянутые кожей, вращающиеся. Между ними находился маленький столик. Я представила, как Шон здесь сидит. Смеркается, он смотрит на море, а потом поворачивается, чтобы увидеть еще более удивительное зрелище внутри комнаты. Я поневоле задалась вопросом: а кто обычно сидит во втором кресле? Я опустилась в мягкое кожаное нутро и поняла: можно нервничать в присутствии мужчины и… не хотеть уйти. Потом мой взгляд привлек документ, лежащий на кофейном столике. Я взяла его.

– Что это?

Шон повернулся на кресле ко мне лицом.

– Это твоя автобиография, – ответил он.

– Я это и сама вижу, – буркнула я. – Только вот что она здесь делает?

– Роджер переслал мне ее по электронной почте, – признался Шон. – Хотя ты его об этом не просила, верно?

Я ждала продолжения, понимая, что даже не пытаюсь скрыть гнев.

– До того как нам обоим вменили в обязанность являться пред ясны очи местного полицейского начальства, я оставил тебе сообщение, чтобы ты мне перезвонила. Я не знал, полу…

– Получила, – оборвала я его. – Сегодня вечером. Зачем тебе моя биография?

– Я всегда изучаю биографию людей и узнаю об их квалификации, прежде чем предложить им работу. Насколько я понимаю, это обычная практика при подборе сотрудников.

Я на секунду задумалась.

– Какую работу? – переспросила я, решив, что ослышалась. – Тебе нужен исследователь?

– Ну, в твои обязанности и это будет входить. Но на самом деле мне нужен второй ведущий. Режиссер хочет, чтобы им стала молодая женщина – в идеале квалифицированный ветеринар. Тайпаны в Папуа – Новой Гвинее нападают на домашний скот: коров, овец, коз. Если пострадавших животных можно будет вылечить, местные жители сэкономят кучу денег. Разумеется, тебе будет необходимо пройти пробы…

Я опустила глаза на документ в моей руке. Дальше слушать я не стала. У меня внутри образовался какой‑ то холодный ком.

– Ты хочешь, чтобы я появилась на телеэкране? – прервала я его разглагольствования.

– Давай начистоту: звездой все‑ таки останусь я, но и ты будешь мелькать на экране.