Заключение 1 страница

Часть 2

– Это все, мисс Беннинг?

– Да, – едва смогла вымолвить я – горло как будто сдавила чья‑ то сильная рука. – Все.

Инспектор Роберт Таскер, высоко подняв брови, взглянул на меня, поморщился и, обхватив голову руками, помассировал виски большими пальцами. Сквозь скрещенные пальцы в меня вперился взгляд его покрасневших от усталости карих глаз. В подобной ситуации я уже много раз бывала ранее. Я ждала.

– Когда прибыла полиция, – заговорил он, – она обнаружила вас сидящей у тела миссис Баклер. Ни малейших признаков того, что вы пытались реанимировать ее.

– Я как раз прекратила это делать, – ответила я.

– Именно в тот момент? – Таскер притворно громко вздохнул и опустил глаза на лежащие перед ним бумаги. – В начале шестого утра нам позвонила соседка миссис Баклер и сообщила о шуме в соседней комнате.

Он посмотрел на меня.

– У нас есть свидетель, который видел, как приблизительно в это время вы пересекли лужайку и направились к дому миссис Баклер. Однако, когда мы прибыли спустя двадцать минут, она была уже мертва – заметьте, мертва, – а вы просто сидели рядом, словно ангел смерти. Как долго вы применяли реанимационные меры? Сколько времени?

За спиной у Таскера часы, висевшие высоко на стене, сообщили мне, что уже почти полдень. Шестью часами ранее меня арестовали по подозрению в убийстве и доставили из дома Виолетты прямо в полицейский участок. Тут мне зачитали мои права и попросили пройти медицинское освидетельствование. Мне предложили воспользоваться услугами адвоката, но я отказалась, и меня препроводили в камеру. Приблизительно в половине одиннадцатого меня вызвали на допрос и допрашивали без перерыва больше часа, а мне хотелось только одного: свернуться калачиком и поспать. Хорошо хоть в камере я была одна.

– Под запись: подозреваемая отказывается отвечать на поставленные вопросы, – проговорил мужчина, сидящий рядом с Таскером, констебль Стивен Ноулз.

Ноулз был старше, приземистее и полнее Таскера. На его голове почти не осталось волос, чего нельзя сказать об остальном теле, судя по черным завиткам, выбивающимся из‑ под ворота и манжет его рубашки.

– Она была уже мертва, – выдавила я через несколько секунд. – Я пыталась спасти ее, но тщетно. Не имею ни малейшего понятия, когда начала и когда закончила реанимировать ее.

Таскер и Ноулз переглянулись. Я протянула руку, взяла кувшин с водой и поняла, что едва могу удержать его. Я вылила из него воду в стакан и залпом выпила. Когда начался допрос, кувшин был полон, а пила только я; по‑ видимому, лишь на меня окружающая обстановка действовала гнетуще. В кабинете, где мы сидели, не было ни кондиционера, ни окон – за час тут стало невыносимо жарко. Слишком яркий электрический свет, слишком казенная мебель, к тому же здесь воняло холодным потом и затхлым дымом. На стенах висели плакаты «Не курить», но полицейские принесли этот запах с собой, он въелся в их одежду и явился сюда, словно незваный гость.

– Похоже, в поселке вы подружились со многими стариками, мисс Беннинг. Это правда? – спросил Таскер.

– Боюсь, у меня в поселке нет друзей, ни молодых, ни старых, – честно ответила я.

– А как же миссис Баклер?

– Мы недавно познакомились.

– Это вы так утверждаете. И при этом столько денег потратили на ее собаку!

На мгновение я удивилась: откуда они узнали про Бенни? Неужели Салли рассказала? Или Мэт? Ни первое, ни второе предположение оптимизма не вселяло.

– Она была пожилой и немощной, – сказала я. – Я ничем не могла ей помочь и помогала хотя бы ее псу.

– Я бы сказал, пожилой и уязвимой, – уточнил Таскер. – Мисс Беннинг, сколько, по‑ вашему, стоит ее дом?

– Прошу прощения, что вы сказали? – Этот вопрос застал меня врасплох.

– Сейчас он в плачевном состоянии, но после ремонта за него можно получить тысяч двести. Может, и больше. Что скажете?

– Понятия не имею.

– Ой, бросьте! Насколько я знаю, вы и другие жители поселка постоянно получаете письма от риэлторской компании, предлагающей продать дом.

– Они никогда не называли цену.

– Тем не менее дом чего‑ нибудь да стоит, верно? Вряд ли дом заложен. Женщина в ее возрасте…

У меня на языке вертелся вопрос: «А какое отношение это имеет ко мне? », но я видела, что Таскеру не терпится объяснить, какое именно это имеет ко мне отношение.

– Миссис Баклер была одинокой, – сообщил Ноулз. – Вы знали об этом?

– Догадалась. Думаю, именно поэтому пес столько значил для нее.

– У мистера и миссис Уитчер тоже не было близких родственников, так?

Я заметила, что сижу, напрягшись, готовая к удару.

– Пожалуй, – был мой ответ.

– Вы с ними тоже довольно близко дружили, верно?

– Время от времени я общалась с Уолтером, когда пробегала мимо его дома. С Эделиной мы едва были знакомы. Они не принадлежали к числу моих друзей.

– Однако у нас есть свидетели, которые видели, как вы постоянно беседовали с Уитчерами. Некто миссис Стринджер утверждает, что часто по утрам видела, как вы болтаете с Эделиной у ворот ее дома.

Какая несправедливость! Меня настигли разговоры, которые я ненавидела, которые заставляла себя вести.

– После смерти Уолтера она стала поджидать меня у ворот, – призналась я. – Выбор у нее был невелик.

– Когда человек умирает, не оставив завещания, всегда возникает путаница. Хорошо, когда есть завещание. Миссис Баклер составила завещание?

– Откуда, черт возьми, мне знать? Мы лишь недавно познакомились.

Таскер откинулся на спинку своего кресла.

– Я расскажу вам, Клара, что меня беспокоит. При такой работе, как наша, становишься циничным. Когда узнаешь, что молодые люди заводят дружбу с беззащитными стариками, всегда задаешься вопросом: зачем?

Я закрыла глаза и покачала головой: какая ирония судьбы! Меня, именно меня, обвиняют в неуместном дружелюбии!

– А как насчет Джона Эллингтона? – продолжал Таскер. – Того человека, который умер в прошлую пятницу от змеиного укуса? Насколько хорошо вы были знакомы с ним?

– Никогда не встречала его.

– Уверены?

– Разумеется, уверена. – Я никогда не встречала Джона Эллингтона, пока он не нашел последний приют в больничном морге. Можно ли считать это встречей, если один из ее участников – труп?

– Но у мистера Эллингтона была семья, разве нет? Он был не один‑ одинешенек во всем мире, как Уитчеры. Или миссис Баклер.

Я хлопнула руками но столу, достаточно громко, чтобы оба полицейских вздрогнули.

– Объясните мне, на что вы намекаете? – потребовала я, больше не в силах мириться с нелепыми инсинуациями. – Уолтер был славным стариком, но застенчивым. Мы были знакомы лишь шапочно. Эделина мне вообще не нравилась, я всячески старалась избегать встреч с ней. Виолетту я считала милой, но мы познакомились всего несколько дней назад. К чему все эти вопросы?

Мне показалось, что между двумя полицейскими проскочила искра. Один расправил плечи, второй подался вперед, их взгляды встретились, глаза заблестели от возбуждения, когда они поняли, что добились своего: после двухчасового допроса они таки вывели меня из себя – значит, дело сдвинулось с мертвой точки.

– Давайте поговорим о вчерашнем вечере, вы не против? – предложил Ноулз. – О тайных ходах и старых меловых шахтах. Мы все проверим.

– Вы их обязательно обнаружите, – вздохнула я с облегчением – беседа продолжалась. – В этих местах мел добывали еще со времен неолита. Большинство древних разработок уже не имеют выхода на поверхность. И лишь некоторые из них обозначены на карте. Сейчас уже никто не знает о расположении и половины древних шахт.

– Может быть, вы и правы – относительно шахт, – согласился Таскер, скрестив руки на затылке, как будто мы трое просто сидели, болтая, в кафе. – Был один случай в шестидесятых. В Кенте. Однажды посреди главной улицы – как гром среди ясного неба! – открылся ствол шахты. В него упали женщина с ребенком. Тел так и не нашли.

Ноулз, который до этого лишь угрюмо слушал, подался вперед.

– Да, да, удивительно! Ну и вечерок у вас выдался, мисс Беннинг!

Я промолчала.

– Под запись…

Ради всего святого!

– Что вы имели в виду, произнося последнюю фразу, констебль Ноулз? Должно быть, я что‑ то пропустила.

Ноулз опять ухмыльнулся – как будто выводить из себя подозреваемого означает продвинуться в расследовании.

– Дело в том, мисс Беннинг, – ответил Ноулз, – что вчера мы побеседовали с тремя братьями Кич. И еще с Джейсоном Шортом, Кенни Брауном и Кимберли Эплин. Эти свидетели с готовностью согласились сотрудничать с нами. И их показания сильно отличаются от вашей версии.

Мне не понравился тон, каким было произнесено «вашей версии», но я сдержалась.

– Только не рассказывайте мне, что в девять часов все они мирно спали в своих кроватках.

– Нет. Они сами признались, что ночью гуляли. Видимо, они получили разрешение на отстрел кроликов в поместье Клайва Вентри.

– Они ловили ужей, – заявила я.

– Вот это они категорически отрицают.

– Разумеется – ведь ловля змей запрещена законом, – отозвалась я.

А уверена ли я сама в том, что говорю? В конце концов, двое мужчин, которых я вчера видела в поле, не очень‑ то походили на подростков.

– Дело в том, что доказательств этому нет: вы утверждаете одно, а они – другое. Но их все‑ таки шестеро.

– Они напали на меня, угрожали и преследовали. Шестеро против одной – мне было очень страшно.

– Да‑ да. Но, видите ли, они утверждают противоположное.

– Этого следовало ожидать.

Ноулз опять вернулся к своим записям.

– Все шесть свидетелей утверждают, что вы внезапно возникли из кустов, когда они возвращались в поселок. Они не смогли скрыть своего удивления, а вы повели себя неадекватно. Ударили ногой Натана Кича в пах, причинив ему значительные повреждения, ударили кулаком в живот его старшего брата, а потом ногой по голени, после чего убежали.

– Они схватили меня за волосы. И преследовали.

– Они говорят, что тревожились за вас. Нам известно, что у вас репутация чудаковатой особы. Они увидели, как вы исчезли под мостом, и забеспокоились. Они искали вас, но вы исчезли. Ребята еще некоторое время поискали, а потом отправились по домам.

«Мы нужны ему», – сказали они и покинули туннель. Кому «ему»? Клайву Вентри? Давно потерянному брату Уолтера, Солу Уитчеру? Или кому‑ то другому? »

– Вы уже не в первый раз угрожаете этим подросткам, не так ли, мисс Беннинг?

– Что‑ что?

Очередной взгляд на записи. Он перевернул страницу, потом еще одну.

– «Я училась в медицинском, – прочел он, – и точно знаю, куда нужно бить, чтобы глазное яблоко выпало из глазницы».

Он посмотрел на меня.

– Это ваши слова, мисс Беннинг? Вы говорили это 25 мая, в прошлый понедельник?

– Это они мне угрожали.

– Угрожали? Каким образом?

– Не давали мне прохода. Они угрожали мне словесно.

– Что именно они говорили?

Ерзая на стуле из‑ за испытываемой неловкости и молясь, чтобы полицейские не заметили моего смущения, я все рассказала им. Таскер отвернулся, Ноулз впился в меня взглядом.

– Они об этом не упоминали. Сказали, что увидели, как вы околачиваетесь у дома Уитчеров. Им стало любопытно. Они утверждают, что вы частенько этим занимаетесь. Околачиваетесь у дома Уитчеров.

Молчание.

– Мисс Беннинг!

– Молчание вам не поможет, мисс Беннинг, – заявил Ноулз.

Таскер подался вперед и положил руки на стол. Вероятно, это был жест, призванный охладить пыл Ноулза.

– Поговорим о собаке, вы не против? – спросил Таскер. – О собаке миссис Баклер. Берти, кажется?

– Бенни, – поправила я его и закрыла глаза, чтобы отогнать внезапно возникшее передо мной видение. Из холщового мешка вываливается Бенни, мертвый и мокрый.

– Омерзительный поступок, согласны? Засунуть пса в мешок со змеей. И бросить мешок в реку. Кто на такое способен?

– Древние римляне, – предположила я за неимением лучшего варианта.

Таскер поднял голову и стал сверлить меня взглядом.

– Была такая форма казни, – пояснила я. – Осужденных преступников сажали в мешок. По‑ видимому, в кожаный. Туда же помещали животных. Собаку, змею и кого‑ то еще. Кажется, обезьяну. А может, петуха. Думаю, каждое животное что‑ то означало, но не помню, что именно.

Я попыталась оживить в памяти уроки римской истории, но это было так давно!

– Это не все, – продолжила я, припоминая детали. – Голову осужденного обматывали шкурой волка или медведя, на ноги надевали деревянные сандалии. Каждая вещь весьма символична.

Пока я говорила, перед глазами внезапно возникла спальня доктора Эмблина. Мертвая гадюка, игрушечная обезьяна.

– И что мог натворить этот бедолага? – поинтересовался Ноулз. – Должно быть, что‑ то очень серьезное.

– Извините, не помню.

В этот момент раздался резкий щелчок диктофона. Закончилась четвертая по счету тридцатиминутная кассета. Таскер потянулся в кресле.

– Ладно, сделаем перерыв.

Через пятнадцать минут допрос продолжился, оба полицейских с новыми силами после порции никотина и кофе принялись за дело. Ноулз включил диктофон и сел напротив меня. Таскер остался стоять.

– Эти змеи, – начал он, опираясь о стену. – Я постоянно ломаю над этим голову.

Мы оба ожидали продолжения. Ноулз понял намек.

– Змеи появляются по всему поселку. В спальнях, в детских люльках. Я даже обнаружил одну сегодня утром у вас в погребе, мисс Беннинг. Лежала, свернувшись в клубок, в одном из ваших контейнеров. Домашний любимец, да?

– Никаких змей в моем доме не было, – заявила я.

– Тогда как она туда попала?

– Кто‑ то вламывается в дома и оставляет после себя змей, – сказала я. – Я видела у себя в доме незваного гостя. Я полагаю, этого человека зовут Сол Уитчер. Думаю, он зол на всех жителей поселка, а живет в своем старом доме…

– Да‑ да, – закивал Таскер, – но откуда они берутся, все эти змеи? Насколько я понял, большинство – это местные дикие ужи. Их в магазине не купишь.

– Кто‑ то их отлавливает, – ответила я. – Кто‑ то, кто знает их повадки и отлично ориентируется в поселке. Человек, который знает, где и когда будут ползти ужи, и места, где можно отловить гадюк.

– В вашей мусорной корзине мы обнаружили еще одну гадюку, – заявил Ноулз. – Дохлую. Это вы ее туда выбросили?

Следует отдать им должное – полиция неплохо поработала.

– Несколько дней назад я обнаружила ее прибитой к входной двери, – призналась я. – Я сочла это хулиганской выходкой. У нас в поселке бывают случаи хулиганства, иногда кто‑ то зло шутит. Я не думала, что об этом стоит заявлять в полицию.

– Несмотря на все то, что происходило в вашем поселке, вы решили, что не стоит обращаться в полицию по поводу очередного инцидента со змеей?

Неужели придется сообщить этим двум мужчинам истинную причину моего нежелания вызывать полицию? Озвучить то, что было написано у меня на двери белой краской? Нет, ни за что!

– Это как‑ то связано с семьей Уитчеров, – вновь попыталась я пояснить ситуацию. – Поговаривали, что у одного из братьев, Альфреда, был дар общаться со змеями. Может быть, Сол тоже унаследовал его. Думаю, вам следует поискать его…

– А та, другая змея – тропическая. Как вы се называете?

– Это папуасский тайпан.

– Да, вы и раньше имели с ними дело, по свидетельству заместителя начальника полиции Хоара. Вы изучали их.

– Несколько лет назад я имела дело с австралийскими видами, но, насколько мне известно, папуасские змеи и австралийские очень похожи.

– Значит, вы знаете, как с ними обращаться?

Я отрицательно покачала головой.

– Люди не трогают тайпанов. Если только у них есть голова на плечах.

Похоже, Таскер меня не слышал.

– Дело в том, мисс Беннинг, что, по нашему мнению, единственным человеком, который знает, где найти змею, как ее содержать и брать в руки, являетесь вы, – заявил он.

Повисло молчание. Оба полицейских не сводили с меня глаз. Я сосредоточенно вглядывалась в точку на стене, как раз над головой Таскера, понимая: дело пахнет керосином.

– Что случилось с вашим лицом, мисс Беннинг? – негромко спросил Таскер.

Вот оно! Этого вопроса я ждала. Сделала глубокий вдох…

– Несчастный случай, – ответила я. – Много‑ много лет назад.

Мой многократно отрепетированный ответ. Обычно его оказывалось достаточно, только не сегодня.

– Какой несчастный случай?

– Я не помню. – Я мысленно приказывала себе не кипятиться. – Я была совсем крошкой.

Минутная пауза – полицейские собирались с мыслями. Таскер первым нарушил молчание.

– А когда вы повзрослели, – произнес он, – поняли, что не такая, как все, и, должно быть, поинтересовались, в чем причина. Ожог? Авария? Что?

– Мои родители никогда об этом не рассказывали. А я не спрашивала.

И первое, и второе – чистая правда. Мне не нужно было спрашивать. Ванесса сама рассказала – еще до того, как мне в голову пришло, что в моем уродстве кто‑ то виноват. Давным‑ давно я осознала, насколько разрушительным для жизни может стать необычный вид кожи и плоти. Еще до того, как я поняла, что не похожа на других, Ванесса все мне рассказала.

– И вам никогда не было интересно? – не поверил Таскер. Он подался вперед, не сводя взгляда с левой половины моего лица. – Старым пердунам, как мы с Ноулзом, все равно, как мы выглядим. Но молодой девушке… Зная свою дочь, я делаю вывод, что внешность для женщины – все. Поэтому если девушка не просто дурнушка – я вынужден произнести это, – а серьезно обезображена… Для молодой женщины, по‑ моему, это полный крах.

– Неужели никогда не задумывались? – подлил масла и огонь Ноулз.

Я почувствовала, как рука тянется к левой стороне лица. Это был бессознательный жест, который выработался за многие годы: я брала прядь волос и прикрывала ею лицо. Я заставила себя опустить руку. Спокойно, это не может длиться долго.

– Почему вы не сделали пластическую операцию? – продолжал Таскер. – Сейчас хирурги творят чудеса.

– Под запись: свидетель не отвечает, – констатировал Ноулз.

– Вам делали пластическую операцию? – спросил Таскер.

– Мне сделали несколько операций, – сказала я, понимая, что ответить придется. – Первую – когда мне был год, последнюю – в шестнадцать лет. Врачи полагают, что проводить еще какие‑ либо вмешательства нецелесообразно.

Я разглядывала свои руки. Казалось, вся кровь отлила от конечностей. Как будто они были сделаны из воска.

– Значит… – Голос Таскера раздался где‑ то у меня над головой. – Значит, они сделали все возможное?

Руки, напрягшись, превратились в клещи. Мне необходимо было что‑ то схватить.

– Если только не произойдет настоящий прорыв в пластической хирургии. Врачи считают, что риск не оправдывает возможного положительного результата. – Я слово в слово процитировала заключение последнего врача. Витиеватый вариант фразы: «Да, мы сделали все возможное».

– Вы советовались с кем‑ нибудь? С консультантом? С психиатром? С человеком, способным помочь вам примириться с этим? – Таскер понизил голос, нагнулся ко мне, возможно чтобы выразить сочувствие. Но когда я подняла взгляд, глаза его выдали: он от души веселился!

– Моя мать водила меня к разным специалистам, когда я была ребенком, – ответила я. – Подробностей я не помню.

Я слишком хорошо все помнила. Два психиатра, пять консультантов и специалист по коррекции поведения. Лишь покинув родительский дом, я освободилась от контактов с бесчисленным множеством специалистов и от помощи матери, страдающей комплексом вины. Помогли ли они? Честно сказать, не уверена. Не знаю, в каком бы состоянии находился мой рассудок без этой избыточной терапии.

– Я, помнится, где‑ то читал, что очень уродливые люди – простите, мисс Беннинг, я не хотел вам нагрубить – через какое‑ то время после несчастья стараются казаться невидимыми, – проговорил Таскер. – Стоит людям ощутить на себе первые любопытные взгляды, и они вообще перестают поднимать голову.

Таскер замолчал и посмотрел на Ноулза; тот, поняв намек, продолжил:

– Люди утверждают, что вы мало с кем общаетесь, мисс Беннинг. У вас нет друзей‑ ровесников, вы никуда не ходите, к вам никто не ходит. Очевидно, жениха у вас тоже нет.

И дальше в том же духе. Когда один замолкал, второй подхватывал. Каждый раз, нанося очередные оскорбления, они извинялись: «Простите, мисс Беннинг, но вы должны понять, такова наша работа…» Человека недалекого их сопереживания могли бы обмануть: ему сочувствуют, его понимают, вместо того чтобы беспощадно выбивать признание, как обычно ведут себя с подозреваемым козлы копы. Но мне пришли на помощь годы отработки навыков отражать подобные удары – ни один мускул не дрогнул на моем лице. Если бы дрогнул, они бы прекратили сей поток красноречия, достигнув намеченной цели.

– Если бы я всю жизнь страдал от такого обращения, я наверняка не сдержался бы и заставил всех заплатить за это.

– Чтобы хоть как‑ то «уравнять счет».

– Почему бы и на вашей улице не наступить празднику?

– Законом не возбраняется составлять завещание в вашу пользу. И с точки зрения закона попросить человека оставить вам все свои деньги – не преступление. Если только речь не идет о принуждении. Вы понимаете, к чему я веду?

Они оба замолчали. Хотели, чтобы заговорила я. Не уверена, что голос меня не подведет.

– Я… я никогда не просила Виолетту… – начала я. А остальных? Забыла? Ну, конечно. – Ни Уолтера, ни Эделину о деньгах. Мы о деньгах никогда не разговаривали. Мне и в голову не могло прийти, что у них есть деньги. Поверьте, не о деньгах я пеклась.

– Вы принуждали миссис Баклер составить завещание в вашу пользу?

– Нет.

– Вы предлагали ей это? Возможно, в ответ на вашу заботу о ее собаке?

– Нет.

– Вы предлагали подобное Уитчерам? В доме должно было остаться завещание? Вы его ищете?

– Я была в их доме лишь однажды. С мистером Хоаром. Мы искали Сола Уитчера, а не клочок бумаги.

– Я полагаю, вы искали завещание. Завещание, составить которое вы уговорили мистера и миссис Уитчер. А когда не нашли, решили, что попробуете провернуть это еще раз, С миссис Баклер. Видимо, она передумала, вы повздорили. Это всего лишь моя догадка – что вы убили ее собаку, желая напугать старушку. А потом попытались заставить ее подписать бумагу. Вероятно, она противилась, и вы убили ее.

Мне совершенно нечего было ответить. Такого не могло быть. Неужели они действительно думают, что…

Таскер медленно открыл лежащую на столе папку. Из псе он достал лист бумаги, помещенный в прозрачный конверт. Взглянул на него, потом повернул ко мне. Бумага была особая, хорошего качества, желтовато‑ кремовая, я тут же ее узнала. Я покупаю такую бумагу в Сомерсете, в судебном архиве. Насколько мне известно, больше такую нигде не достать. У меня в кабинете лежит пачка такой бумаги.

Передо мной был оригинал, доходчиво составленный документ, который я прочла за пять секунд. Последняя воля н завещание, выражаясь псевдоюридическим языком. По‑ видимому, его составлял человек, имеющий лишь отдаленное представление о том, каковы положения закона. Документ не имел законной силы – я поняла это за те же пять секунд. Во‑ первых, он не был заверен, это были просто какие‑ то каракули, нацарапанные дрожащей рукой Виолетты Баклер. Все свое имущество она завещала мне.

Я стояла на улице. Воздух казался солоноватым, и, судя по запаху, недалеко находилась булочная. Несколько минут я просто стояла и вдыхала свежий воздух.

Мне не было предъявлено никакого обвинения. Через несколько минут после предъявления липового завещания допрос прервали, и инспектор Таскер, к моему крайнему изумлению, заявил, что меня отпускают под залог. Еще через полчаса я вышла через парадную дверь на парковку перед полицейским участком.

Не имея ни малейшего понятия, куда идти, я направилась к выходу со стоянки. Услышала звук мотора, и через секунду со мной поравнялась машина.

Знакомый голос сказал:

– Садись.

Черноволосый сероглазый мужчина в очках, сидевший за рулем, был облачен в одежду, в которой я никогда раньше его не видела: черные брюки, галстук и белая рубашка с погонами. Он перегнулся через сиденье и открыл дверь со стороны пассажира.

– Я отвезу тебя домой, – сказал он.

Я отрицательно покачала головой. Что я чувствовала в этот момент? Не могу сказать. Стыд? Злость? Понемногу и того и другого, и еще нечто совершенно противоположное. Казалось, испаряется последняя капля надежды.

Мэт вздохнул. Он выглядел уставшим и постаревшим.

– Клара, – проговорил он, – не хочу показаться грубым, но меньше чем через три часа похороны твоей матери. Тебе нужно ехать домой. Садись.

Он был прав. Я забралась на пассажирское сиденье и закрыла дверцу. Он выехал на дорогу и порулил к поселку.

– Почему меня отпустили? – спросила я, когда мы остановились на светофоре у выезда из города. – Почему мне не было предъявлено обвинение?

Мы опять тронулись.

– У Таскера для этого недостаточно улик, – ответил Мэт, не сводя глаз с дороги. – Сегодня он понадеялся на удачу. Попытался прощупать, что тебе известно. Стандартный подход.

– Мне велели прийти через два месяца, – сказала я.

Интересно, а Мэт слышал, как меня допрашивали Таскер и Ноулз? Слышал ли он все, что мне говорили?

– Так положено. Если возникнут новые обстоятельства, тебя сразу же вызовут.

– Я не убивала Виолетту. – Я замолчала.

Похоже на мольбу о пощаде. Боже, пожалуйста, не дай мне пасть так низко! Мэт не отрывал глаз от дороги, даже несмотря на то что ехали мы не очень быстро. Раньше мне всегда было тяжело смотреть ему прямо в глаза.

– Ты считаешь, что Виолетту убила я? – задала я вопрос. – Это из‑ за тебя меня арестовали?

Не успели слова слететь с моих губ, как я поняла: услышать ответ я не готова.

– Нет, – после паузы произнес он. – Но я не могу просто Так отмахнуться от доводов инспектора Таскера. Ты заработалa репутацию отшельницы, но вдруг стала общаться с пожилыми людьми из поселка. С Виолеттой, Эделиной, Уолтером. С людьми, которые вскоре умерли.

– Уолтер, похоже, не умер, – сказала я, понимая, что хватаюсь за соломинку.

– Если это так, мы его обязательно найдем. Я уже послал людей.

– Я обзвонила примерно два десятка домов престарелых и лечебниц…

Мэт оторвал один палец от рулевого колеса.

– Мы знаем, как искать пропавших людей, – заявил он. – Но ведь тебе многое известно о змеях. Ты умеешь их ловить и управляться с ними. Большинство людей не знают даже, как к ним подступиться. Положение усугубляется еще и тем, что у тебя в подвале обнаружена живая гадюка, а в мусорном ведре – дохлая. А в холодильнике противоядие… Знаю‑ знаю, это распространенная практика – иметь противоядия в ветклиниках, где занимаются дикими животными. Мы проверяли.

– Но всего этого недостаточно! – возразила я, переходя на крик, но осознавая, что не в силах себя контролировать. Я и так долго сдерживалась – все то время, пока Таскер в паре с Ноулзом издевались надо мной. Теперь я уже вышла из себя. – Даже мне это известно. Да, я знаю о змеях, а еще меня видели, когда я разговаривала с двумя старушками.

– У него есть еще завещание, несомненно составленное Виолеттой, в котором она называет тебя своей наследницей.

– Этот документ – явно жалкая фальшивка! Любой мог выкрасть у меня бумагу. Все дело в моей внешности. Таскер считает меня психопаткой, потому что у меня обезображено лицо. Он полагает, что я задалась целью отомстить всему роду человеческому.

– Не стоит так переживать.

– Он уже все для себя решил. Он больше не будет никого искать. Почему он не ищет Сола Уитчера? Почему не ищет Альфреда?

– Сол Уитчер мертв.

– Что‑ что? Откуда ты знаешь?

– Мы проверили. Я велел ребятам уточнить это еще в тот день, когда мы обыскивали дом. Он умер в 1976 году в Кингстонской тюрьме. Его осудили в 1969‑ м за убийство жены.

– Элис, ее звали Элис, – подсказала я. Мэт удивленно поднял брови и искоса посмотрел на меня. Я решила рассказать Мэту о своих находках. Потом поняла, что не имею ни малейшего желания это делать. Сол умер. А я почти не сомневалась… И уже без всякой надежды спросила: – А Альфред? Полиция…

– Такого не было.

– Нет, был. Виолетта упоминала о нем. И Руби Моттрам тоже.

– Мы проверили метрические книги, документы в бюро записей актов гражданского состояния. Человек по имени Альфред Уитчер не рождался ни в этом, ни в соседних графствах. Вероятно, Виолетта и Руби ошиблись.

– Поговори с Руби.

– У тебя в ногах красная папка. Можешь достать?

Я потянулась и нашла на полу машины папку.

– Открой.

Я открыла папку и обнаружила большой портретный снимок.

– Узнаешь этого мужчину? – спросил Мэт.

Я вгляделась в цветное фото пожилого мужчины. Где‑ то под семьдесят. Густые седые волосы на затылке коротко подстрижены, а длинная челка падает на лоб. Раскосые голубые глаза мод тяжелыми веками. Пухлые губы. В молодости он явно был красивым мужчиной. Да и сейчас остался привлекательным.

– Этот человек вломился к тебе в дом в понедельник? – спросил Мэт.