Шестью днями ранее 11 страница

– Дело все больше запутывается. Тебе надо поступить на службу в полицию, Клара. Занимаясь расследованием, ты становишься весьма словоохотливой.

Я не нашлась что ответить. Мэт, кажется, потерял всякий интерес к фотографии и прошел в другой конец комнаты. Открыл окрашенную деревянную дверь и исчез. Не желая ходить за ним хвостиком, я подошла к окну, выходящему на обрыв. В оконном стекле была трещина, и я смогла вдохнуть ночной воздух, такой пьянящий и удивительно свежий после спертого воздуха дома.

На небе именно в этот момент рассеялись облака, и пейзаж за окном внезапно залил лунный свет. Я видела узкую каменистую тропинку, частично скрытую утесником и боярышником. Она вилась за домом, потом на протяжении метров шести шла под уклон, а затем тянулась еще на сотню метров, становясь еще круче. Интересно, каково это – жить на краю утеса? Меловой утес – не самая крепкая гора.

Потом откуда‑ то снизу послышался звук, такой знакомый, но совершенно неуместный здесь. Вот опять! Он раздавался из‑ за изгороди, которая окаймляла сад, вероятно, как раз из‑ под откоса. Крик, похожий на крик чайки. Крик лебедя‑ шипуна.

Люди считают, что лебеди‑ шипуны только шипят, но их назвали так потому, что в отличие от остальных видов лебедей они издают относительно мало звуков. Шипуны начинают шипеть, защищаясь, а еще они издают гортанный клекот и кричат, как чайки. За годы работы я слышала эти крики много раз и была уверена: где‑ то неподалеку находится лебедь‑ шипун, большой взрослый самец. Однако до реки было больше четырехсот метров!

Я не могла придумать причину, но которой лебедь‑ шипун оказался бы в период гнездования так далеко от воды. В его крике я не уловила тревоги и хотела уже отойти от окна, но вдруг заметила отпечатки пальцев. Кто‑ то прикасался к узкому полусгнившему оконному карнизу – на слое пыли виднелись несколько отпечатков. И где‑ то рядом раздался чуть слышный вздох.

Я резко обернулась, не в силах избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Теперь я не слышала Мэта, и меня посетила ужасная догадка: я осталась в доме одна. Решив не поддаваться панике и не желая звать Мэта, я вошла в дверь и оказалась в темном коридоре.

Такого я не ожидала. На верхнем этаже я насчитала восемь маленьких спален, все они были проходными. Я уже находилась над третьей по счету хижиной – там, где на первом этаже была заложена дверь в кухню. У меня появился шанс. Следовало повернуть налево и вернуться в переднюю часть дома. Из коридора в том направлении вели две двери. Идти вперед? Заскрипели половицы, впереди раздался звук шагов. Я, растерявшись, отступила, но в дальнем конце коридора показался Мэт.

– Еще четыре спальни, – сообщил он. – Убогое убранство, и никаких отпечатков пальцев.

Я рассказала ему о тех, которые обнаружила на окне. Он кивнул.

– Да, я тоже их заметил. Утром осмотрю их повнимательнее.

– Выглядят совсем свежими, – продолжила я. – Если Сол – «паршивая овца», как ты говоришь, и у него криминальное прошлое, значит, в полиции есть отпечатки его пальцев, верно?

Мэт медленно кивнул.

– Даже если здесь кто‑ то и был, нельзя утверждать, что это Сол, – сказал он. – Может быть, местная ребятня. Или бродяга какой‑ нибудь.

– Как они сюда попали?

– Окна второго этажа не заколочены. Поэтому предположение, что это местная ребятня, куда вероятнее, чем что это старик Уолтер. Ты же ничего не трогала, да?

Я отрицательно покачала головой. Мэт протиснулся мимо меня.

– Мы почти закончили, – произнес он. – Хочу проверить оставшиеся две комнаты. Это хижина номер три, верно? Странная планировка.

Он подошел к первой из двух распахнутых дверей. Заглянул внутрь и остановился как вкопанный. Я подошла к нему. В крошечной комнате не было окон. Приходилось довольствоваться гонким лучиком фонаря Мэта, рассматривая единственный, стоящий посреди комнаты, предмет. Старинный сундук темного дерева с кожаными ремнями. Большой, более метра В длину и чуть меньше полуметра высотой. Массивный, с замысловатым резным орнаментом: розы и листья плюща.

– Бросим жребий, – сказал Мэт.

– Что?

– Один из нас должен его открыть. Я голосую за тебя.

– Я ни к чему не буду прикасаться. Ты дал совершенно четкие инструкции.

На лице Мэта на мгновение мелькнула его обычная усмешка. Он подошел к сундуку. У меня появилась слабая надежда на то, что сундук заперт. Мэт нагнулся. Он щелкнул одним замком, потом вторым. Посмотрел на меня поверх крышки, изобразив на лице притворный страх. Я закатила глаза, хотя, сказать по правде, нервничала все больше. Мэт приподнял крышку и заглянул внутрь. На его лице читалось явное отвращение, когда он отшатнулся, уронив крышку. Он поднялся на ноги, отвернулся, и его стошнило.

Я подошла к нему, прижав руку ко рту, чтобы не вскрикнуть. Он повернулся: глаза блестят, руки подняты вверх – знак капитуляции. С ним все было в полном порядке.

– Шучу, – примирительно сказал он, лукаво поглядывая на меня.

– Ты дурак?

– Извини.

– Не похоже, чтобы ты раскаялся. – Я была оскорблена в лучших чувствах. Почему, почему я позволяю этому человеку водить себя за нос? – Что там?

– Одеяла. Старые одеяла. Воняет – ужас!

С меня довольно. Я иду домой. Даже если придется возвращаться туда одной. Я состроила ему самую противную гримасу и отвернулась. Он догнал меня в конце коридора.

– Я действительно хочу уйти, – заявила я.

– Знаю. Извини. Мы почти закончили.

А потом он взял меня за руку и повел назад но коридору к последней не осмотренной нами комнате. Длинной узкой комнате со встроенным шкафом.

В это мгновение в воздухе что‑ то изменилось: внезапно я почувствовала сквозняк и уловила новый запах. Свежий запах, но немного отталкивающий. Так пахнет горячая еда, что‑ нибудь дешевое, например тушеные бобы. Я на миг застыла, принюхиваясь, словно гончая, но запах уже исчез.

Мэт методично пытался открыть каждую дверцу шкафа. Безуспешно. Они были либо заперты, либо от времени дерево перекосилось и дверцы заклинило.

– Ладно, мы закончили, – сказал Мэт. – Не думаю, что здесь кто‑ то был, но я завтра‑ послезавтра отправлю сюда парочку сотрудников. Пусть сверят отпечатки пальцев. Может быть, днем они увидят больше.

Только я хотела вздохнуть с облегчением, уже и рот открыла, как до нас донеслись громкий стук и тихий стоп – то ли животного, то ли человека, непонятно. Мы с Мэтом посмотрели друг на друга, потом он двинулся в другой конец комнаты, к двери. Перед ней он обернулся, не останавливаясь.

– Жди здесь, – велел он и исчез.

Я слышала его шаги, спотыкающиеся, торопливые, – он быстро удалялся по коридору.

Ждать? Одной? В темноте? В этом доме? Ну уж нет! Я вышла из комнаты в коридор. Без фонарика Мэта там было хоть глаз выколи. Вытянув руки и не обращая внимания на то, что стены были липкими, я стала пробираться назад, стараясь припомнить, где были двери. Я прошлась через спальни и услышала шаги Мэта на главной лестнице. Не успел он преодолеть последнюю пару ступенек, а я уже наступала ему на пятки. Я спустилась на первый этаж и увидела, как он исчезает во второй хижине.

Когда я пришла туда, Мэт стоял у стеллажа и выглядывал в окно. Осколки аквариума, замеченного нами ранее, лежали на вымощенном плиткой полу. Доска, которой было заколочено окно, болталась, стекла не было. Комната стояла нараспашку.

– Проверю снаружи, – бросил он через плечо.

Мэт потянулся к стеллажу, готовясь перепрыгнуть через подоконник, и внезапно я услышала шум в непосредственной близости от нас. Обернулась и увидела бросившуюся на меня огромную тень.

Она кинулась прямо мне в лицо, но я заметила лишь блеснувшие черные глаза. Я отпрянула, почувствовала вокруг себя движение воздуха и острую боль. Потом тень исчезла, я вцепилась в Мэта, прижавшись лицом к его куртке. Ощутила запах кожи и теплый, чуть травянистый запах его тела, излучаемое им тепло.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Что это было?

Мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Я точно знала, что это было, сразу же поняла, когда ко мне метнулась тень, но продолжала дрожать от испуга.

– Это чертово создание, должно быть, с метр в ширину. Вот дерьмо!

Кто‑ то должен был прояснить ситуацию. Я высвободилась из его объятий и отступила. Он тут же убрал руки.

– Очень уместные словечки, учитывая, что я дочь архидьякона, – заметила я.

Он промолчал. Казалось, он не мог выговорить ничего, кроме ругательств.

– Это неясыть обыкновенная, – пояснила я. – Самая обычная сова, они часто встречаются в Англии. Обычно они гнездятся на деревьях, но…

Я не закончила – время и место были неподходящими для лекции по орнитологии. К этому моменту я уже пришла в себя, и меня весьма забавляла краска стыда на лице Мэта. Неподалеку опять закричал лебедь.

– Мне кажется, их было двое, – сказал Мэт. – По‑ видимому, первая и производила тот шум, что мы слышали. Она услышала, что мы ходим наверху, испугалась и разбила аквариум.

«И вытащила гвозди из доски, которой было забито окно», – подумала я, но промолчала. Вероятно, Мэт прав. Сейчас сезон гнездования, и вполне возможно, что в доме две совы. А деревянная доска, возможно, просто прогнила в месте крепления гвоздями. Я не могла утверждать, что сова не способна была, налетев на доску, выбить ее.

Правда заключалась в том, что я была по уши сыта всякими привидениями. Мне необходимо было разумное объяснение всего этого, и я с радостью приняла гипотезу о двух совах. Кроме того, я только что прижималась к мужчине, поэтому мой мыслительный процесс мог несколько затормозиться.

– Скажи мне, – попросил Мэт, вновь обретая способность говорить, – это ты прыгнула ко мне в объятия или я вцепился в тебя?

Надо было уходить. Я уже собиралась выйти из комнаты, когда мой взгляд привлек какой‑ то предмет в камине. Я подошла ближе.

– Клара, пошли. Думаю, мы достаточно насмотрелись. Давай убираться отсюда.

Я нагнулась. Наплевав на приказ Мэта ничего не трогать, я протянула руку и взяла мятую полупрозрачную вещь, которую можно было с первого взгляда принять за салфетку. Эта вещь была сухой, шуршащей, хотя и мягкой, изящной и по‑ своему красивой. С повторяющимся знакомым узором. Я выпрямилась и вытянула руку, пытаясь на глаз определить ее длину. Метра полтора, может, и больше.

– Вот черт! – выругался Мэт.

Я держала в руке змеиную кожу. Змеи, в отличие от людей и других животных, примерно каждые два‑ три месяца меняют кожу. Змея перестает есть, становится вялой, глаза западают. А потом она выскальзывает из своей кожи, сбрасывая ее, словно ношеную одежду на пол спальни.

– Неужели ужи бывают такими большими? – спросил Мэт.

Я не стала отвечать. По его тону было понятно, что он знает ответ.

– Раньше этого здесь не было, – сказала я.

– Мы просто не заметили.

– Я бы обязательно заметила.

Он спорить не стал.

– Это кожа нашего тайпана?

– Не могу сказать. Возможно, но я не очень хорошо рассмотрела рисунок его кожи. Кроме того…

Он тяжело вздохнул.

– Кроме того что?

– Она больше.

Мы оказались на улице. Какое облегчение – свежий, напоенный ароматами воздух! Используя вместо молотка камень, Мэт прибил обе доски на свои места. После того какой запер порота на висячий замок, дом Уитчеров вновь превратился и неприступную крепость.

Я взглянула на часы, когда мы шли в сторону поселка, и с удивлением обнаружила, что уже почти полночь. Мы находились в доме дольше, чем я предполагала. Я все еще держала в руке змеиную кожу. Я спросила, могу ли взять ее на пару дней, чтобы показать специалисту, и Мэт нехотя согласился, но при одном условии: ни в коем случае не выпускать ее из виду.

Мы миновали узкую подъездную аллею, ведущую к дому Мэта, – я сообразила, что понятия не имею, как выглядит его дом, – и достигли Бурн‑ лейн. Мне в нос ударил запах роз старых сортов, навеяв воспоминания о прошлом, о моей маме в ее лучшие годы, о днях, которых не вернуть. Я ощутила непреодолимую потребность побыть одной, поэтому остановилась и повернулась к Мэту.

– Дальше я сама, спасибо. Пожалуйста, не надо…

– У тебя здесь кровь. – Он протянул руку и коснулся моего правого виска.

Я дернулась, как от сильной боли, хотя ощутила лишь пощипывание, когда он притронулся. Он отдернул руку и осмотрел рану. Я увидела у него на пальцах каплю крови. Сова клюнула меня в висок. Еще один шрам. И на неповрежденной половине моего лица! Я почувствовала, что очень устала. Обычно одной царапины от когтей дикой птицы недостаточно, чтобы слезы заструились по моим щекам. По‑ видимому, слезы блестели в лунном свете, потому что по сузившимся глазам Мэта я поняла: он заметил, что я плачу.

– Прими мои соболезнования в связи со смертью твоей матери, – мягко сказал он.

Я затаила дыхание и стала кусать губy. Пустить слезу – это одно, а разрыдаться перед едва знакомым человеком – совсем другое. Я должна уйти, спрятаться в свою скорлупу. А вместо этого я торчу здесь.

– Откуда ты столько обо мне знаешь? – спросила я.

– У нас маленький поселок, Клара. И мы считаем своим долгом узнать друг о друге побольше.

А я думала, что найду здесь уединение!

– А я – нет, – угрюмо заметила я.

– Ты – нет. – Он положил руку мне на плечо и мягко повел меня по переулку.

Весь дальнейший путь я молчала, не желая больше спорить. Интересно: что подумают наши соседи, когда выглянут в окно и увидят нас вдвоем в такой час, да к тому же Мэт, считай, обнимал меня за плечи?

Мы подошли к подъездной аллее, ведущей к моему дому, но Мэт и не думал останавливаться. Мы устало тащились по гравию, я порылась в карманах и нашла ключи, не переставая гадать: вот сейчас, вот именно сейчас он уйдет. Я вставила ключ в замочную скважину и повернулась к Мэту, не зная, что сказать.

– Что ж, спасибо, – наконец выдавила я и тут же поняла, как это глупо прозвучало.

За что я его поблагодарила? За то, что мне было до чертиков страшно? За то, что на меня налетела испуганная сова?

– Нужно осмотреть твою рапу, – сказал он, жестом подсказывая, что я должна пригласить его войти. – Если только ты не хочешь, чтобы я разбудил Салли.

– Нет‑ нет. Со мной все в порядке. Я постоянно получаю порезы и царапины.

Он не собирался уходить, поэтому я повернулась к нему спиной и прошла в кухню, зная, что он следует за мной по пятам. Подошла к раковине – лучше одним махом покончить с этим, – включила горячую воду и подождала, пока от нее не пошел пар, нашла в буфете антисептик. Он взял у меня пузырек, налил в миску воды и усадил меня за кухонный стол. Придвинул ближе второй стул и сел напротив меня.

– Меня учили оказывать первую помощь, – сообщил он, складывая кухонное полотенце и опуская его в миску с водой, потом щедро полил полотенце «Деттолом». – Я посетил столько занятий, что и не сосчитать. Мы должны уметь «подлатать» подозреваемых после того, как выбьем у них признание. Кстати, может жечь.

– Ай!

– Теперь ты знаешь, каково в таких случаях барсукам. Подлатала кого‑ то из них сегодня?

– Нет, сегодня я спасала лебедя, – ответила я, удивляясь, что он знает обо мне все, включая то, чем я каждый день занимаюсь на работе.

– Не дергайся, – велел он, кладя свою теплую руку мне на шею. Для надежности. – Знаешь, а лебедь может сломать человеку руку.

– Не говори глупостей, конечно же нет.

– Это всем известно. Крупный лебедь ударом крыла может сломать человеку руку.

Я вздохнула. Если бы я каждый раз спорила на десять фунтов!..

– Если немощный старик, страдающий острой формой остеопороза, будет стоять, вытянув руку перед собой, и если крупный лебедь спикирует с очень большой высоты и, не снижая скорости, ударит его точно по этой руке, только в этом случае существует вероятность того, что рука сломается. С таким же успехом можно заявить, что и малиновка способна сломать человеку шею. Потому что теоретически такое возможно. Если она внезапно вылетит на него из‑ за изгороди, человек испугается, упадет на спину, покатится по склону… Уверена, ты понял, что я имею в виду.

– Конечно. – Мэт нахмурился, но так, что мне стало смешно. – И спасибо тебе за науку. В следующий раз, когда увижу лебедя, не буду убегать как ужаленный. Замерзла?

– Нет, просто у меня по спине бежит вода.

Но дрожала я не от этого, хотя вода и стекла мне за шиворот. Я не привыкла к тому, чтобы ко мне кто‑ нибудь так прикасался, а что уж говорить, если это был мужчина!

Мэт встал, нашел полотенце и, вместо того чтобы протянуть его мне, сел на стул и сам обернул полотенце вокруг моей шеи, заправив за горловину свитера. Он оказался так необычно, так болезненно близко ко мне. Вторгся в зону личного пространства, которое я яростно защищала. А еще он стал обрабатывать мне рану – тут уж я почувствовала себя совсем неловко, хотя была уверена, что при таком ракурсе моих шрамов ему не видно.

– А это правда, что многие укротители змей в Аппалачах умирают от их укусов? – спросил он.

– Ради Бога, прекрати! Где ты купил эту книгу? Это, наверное, «101 совершенно невероятная история о змеях»?

Он перестал промывать рану. Опустив глаза на миску, он пытался сохранять серьезное выражение лица, но у него это не очень‑ то получалось.

– Она называется «Змеи: факты и вымысел», – признался он, вновь поднимая на меня глаза. – Взял в библиотеке.

Я не нашла что сказать. Он взял книгу в библиотеке. Только для того, чтобы меня подразнить.

– Я взял также «Ядовитые змеи мира», «Известные рептилии Великобритании» и «Искусство содержать змей». Я становлюсь неплохим знатоком рептилий.

Меня внезапно, по необъяснимой причине, охватило разочарование. То, что он взял книжки в библиотеке, никакие связано со мной. Он просто пытается разобраться в ситуации, понять, как змеи могли наводнить поселок. Пока я сидела, не сводя глаз со стола и чувствуя себя последней дурой, Мэт встал.

– Мне пора, – заявил он, направляясь к двери. – С кем ты хочешь проконсультироваться по поводу змеиной кожи, которую мы сегодня обнаружили?

– С одним парнем, его зовут Шоп Норт. Он живет неподалеку. Он…

– Я знаю, кто он такой.

Я подождала. Лицо Мэта напряглось.

– Тайпан у него? – спросил Мэт.

– Да, – ответила я, чувствуя, как колотится сердце, – так бывает в школе, когда тебя приглашают в кабинет директора. – А что?

Он задумался.

– Возможно, и ничего, – произнес он через пару секунд. – Ты давно с ним знакома?

Он смотрел на меня пристальнее, чем требовала ситуация. Я покачала головой.

– Мы познакомились только в субботу, – призналась я. – Но я не знаю лучшего специалиста.

Мэт стоял в дверях, держась за ручку. Смешно, но я просто себя не узнавала, мне не хотелось, чтобы он уходил.

– Спасибо, что составила мне компанию в этом доме с привидениями, – сказал он. – Сразу же сообщи мне, если что‑ то узнаешь о змеиной коже, хорошо?

И он ушел.

В установленный час зазвонил будильник, вырвав меня из сна без сновидений во мглу небывалой печали. Я лежала в постели – я раньше никогда так не поступала, всегда вставала, если уж проснулась, – и прислушивалась к пению птиц за окном, испытывая необъяснимое чувство потери. Более сильное, чем после смерти матери. Я лежала так минут пятнадцать, может двадцать, размышляя над тем, удастся ли мне сегодня вообще вылезти из постели. Хоть к концу дня.

Но я таки встала – старые привычки тяжело менять – и сошла вниз, понимая, что что‑ то изменилось, что‑ то не так, по не понимая, что именно. Потом поняла. В доме царила тишина.

Клетка с совятами, как обычно, находилась на кухонной стойке. Крышка лежала рядом, а не на клетке, как должно быть. Оттуда не доносилось ни звука. Последние десять дней я просыпалась от писка голодных совят. Этим утром они молчали. Я оглянулась на заднюю дверь. Засовы, которые я установила минувшим вечером, были задвинуты. Я подошла к входной двери. Заперта на замок и задвижку. Я вернулась в кухню, не желая смотреть, что с совятами, но все‑ таки сделала шаг вперед и бросила взгляд через край клетки.

Я испытала облегчение, когда увидела, что клетка пуста. Шагнула назад, оглядела кухню в поисках того, что могло бы послужить насестом, как будто совята научились летать раньше времени, но их нигде не было. Я быстро обошла весь дом. Все двери и окна закрыты и заперты изнутри.

Кто, черт возьми, украл совят? И как ему это удалось? Когда я ложилась спать, совята были в своей клетке, так же как и в три часа ночи – именно тогда я вставала их кормить. Все окна и двери в моем доме заперты. Однако кто‑ то пробрался внутрь, причем второй раз. Я, честно признаться, совершенно не верю в привидения. Но этой ночью исчезли мои совята!

Разумеется, я сообщила об их исчезновении в полицию, но служащий, принявший мой звонок, хотя и был предельно вежлив, явно не придал никакого значения этому происшествию. Полицейские без энтузиазма восприняли перспективу расследовать второй случай «проникновения, которого не было».

Мэту я звонить не стала. Не нужно быть психологом, чтобы понять: состояние депрессии, охватившее меня, когда я проснулась, было связано именно с ним. Время, проведенное с Мэтом Хоаром, причем при довольно странных обстоятельствах, сопутствующих каждой нашей встрече, не пошло мне на пользу.

Приток новых пациентов задержал меня на работе до начала восьмого вечера. Когда я освободилась, сразу поехала к дому Виолетты. Я уже заезжала к ней по пути на работу, чтобы проведать ее и Бенни. Виолетта ничего не помнила о нашей вчерашней встрече, но приняла меня весьма радушно и радовалась, когда я хлопотала возле Бенни. Я привезла ей свежего хлеба, сославшись на то, что купила себе слишком много. Напоила ее чаем и разожгла камин.

Я напомнила ей, что она не должна водить Бенни гулять, и, более не полагаясь на ее память, прикрепила короткую инструкцию к входной двери. Пообещала приехать вечером с лекарствами и уехала, оставив Виолетту коротать печальный холодный день.

И вот я снова ехала к ней. У меня с собой было лекарство, способное вылечить хроническую сердечную недостаточность, которой страдал Бенни. Я купила также необычайно дорогой корм для старых собак и кое‑ что из диетических продуктов. Я почти наверняка тратила деньги впустую, но ощущала потребность сделать хоть что‑ нибудь для этого бедного маленького пса и его хозяйки.

Я постучала в дверь и удивилась, но приятно удивилась, увидев на пороге Салли – мою соседку, местную сиделку, которая делает самые вкусные бутерброды с беконом.

– Привет, входи, – пригласила она меня и пошла вперед по узкому коридору. – Виолетта рассказывала о тебе. А ты становишься популярной! Виолетта говорила, что должна тебе что‑ то рассказать.

– Она меня помнит?

– Да, у нее случаются провалы в памяти, но каждый раз не знаешь, что тебя ждет.

При моем появлении Виолетта попыталась встать, но на это у нее ушли последние силы. Я замахала рукой, чтобы она не беспокоилась, и наклонилась к Бенни. Пес лежал на коврике и тяжело дышал.

– Как он сегодня, Виолетта? – поинтересовалась я.

– Кажется лучше, немного лучше.

Она сказала это с оптимизмом, не в полной мере отражающим истинное положение вещей. Бенни все еще был очень болен. Мне не понадобилось много времени, чтобы сделать ему очередной укол. Я взяла его миску, намереваясь отнести ее к раковине, чтобы помыть, прежде чем пытаться накормить пса.

– Вы ошиблись, дорогая, – сказала Виолетта, протягивая ко мне руку, когда я вернулась в комнату. – Уолтер не умер. Я сегодня вспомнила, но вы уже уехали. Его просто забрали в больницу сделать пару анализов. Он скоро вернется домой. Он сам мне говорил.

Я поставила миску Бенни на место и позволила Виолетте взять себя за руку, а сама стала поглаживать ее руки. У нее была мягкая кожа, как у младенца, только дряблая, а под ней – одни кости.

– Виолетта, мне очень жаль, но…

Я замолчала и посмотрела на Салли. Она сейчас справилась бы явно лучше меня. Моя парафия – страждущие, больные животные.

Салли бросила быстрый взгляд на Виолетту, но не нашлась что сказать.

– Ну, признаться… – начала она и замолчала.

Виолетта поверглась к ней.

– Уж ты‑ то должна знать, дорогая. Должна была видеть его в больнице.

– Виолетта, Уолтер больше не в больнице, – произнесла Салли. Она смотрела на меня. – К сожалению, мы не знаем, где он.

Я удивленно приподняла брови, потом посмотрела на Виолетту, не решаясь, как и Салли, на откровенное признание.

– Девочки, я ведь не вчера родилась, – заявила Виолетта. – Меня трудно испугать.

Салли улыбнулась – она приняла решение.

– Я кое‑ что разузнала сегодня, – сообщила она, переводя взгляд с меня на Виолетту. – Уолтер действительно поступил в больницу двадцать восьмого августа минувшего года. Я даже могу сказать, в какой палате он лежал, какие лекарства принимал, хотя и не должна этого говорить. Он неспешно, но уверенно шел на поправку. До шестого сентября.

– А что произошло шестого сентября? – спросила я.

Сидя между нами, Виолетта выказала такой же живой интерес, как и я. Ее глаза оказались голубее, чем я думала.

– Никто толком не знает, – ответила Салли. – На прошлой неделе в больнице зависли компьютеры, система не работала целый час. Пропала куча данных, включая и сведения о всех престарелых пациентах с начала сентября и до конца месяца. Разумеется, данные восстановят, в больнице дублируют записи, но хранятся они отдельно. Мне сказали, что нет никакой спешки, восстанавливать их не торопятся. Могут пройти недели, прежде чем мы узнаем правду.

– Неужели его никто не помнит? – удивилась я. – Никто из персонала?

– Никто. Таких мне найти не удалось. За последние полгода сменилось много временных сотрудников, а медсестер, которые ухаживали за ним, перевели. Времени поспрашивать у меня было в обрез.

– А как же журнал учета в приемном отделении? – напомнила я. – Разве туда не вносят запись о том, что пациент умер в больнице?

– Это я успела проверить. Просмотрела с июня до конца года. Нашла запись о смерти Эделины восемнадцатого ноября. И все. Никакого упоминания о том, что Уолтер умер. Пока мы не посмотрим в больничных документах, нам следует принять версию Виолетты. Уолтер не умер.

У меня на языке вертелся вопрос. Если он не умер, где же он, черт возьми?

– Мне сама Эделина сообщила, что Уолтер умер, – сопротивлялась я, не в состоянии в это поверить. – То же она сказала и священнику. И соседям. Зачем ей было так поступать, если это неправда?

– Эделине соврать – раз плюнуть, – ответила Виолетта другим голосом, более молодым (и значительно менее приятным).

Мы с Салли переглянулись.

– У Уолтера были братья, – сказала я, отгоняя от себя мысль, что в мой дом – дважды! – проникал Уолтер. Я повернулась к Виолетте. – Вы же рассказывали мне о них вчера вечером, так? Я просто не поняла. Были еще Гарри, Арчи и Сол.

– И Альфред, – добавила Виолетта. Ее тщедушное тельце задрожало. – Вот уж кто был странным! Я всегда старалась держаться от него подальше.

Мы с Салли, не сговариваясь, посмотрели друг на друга, потом на Виолетту.

– А кто такой Альфред? – спросила я.

Виолетта переводила взгляд с меня на Салли.

– Самый младший, – сказала она и добавила, постучав по своей голове: – Он был не в своем уме. Он жил с Уолтером и Эделиной, в их части дома. Поговаривали, что о нем заботилась Эделина. Он не разговаривал. Издавал лишь стоны и мычание. Ах да, змеи! Не спрашивайте меня почему, но Альфред всегда умел обращаться со змеями.

Виолетта опять содрогнулась.

– Терпеть их не могу, – заявила она. – Ужасные скользкие твари.

Я не могла усидеть на стуле, и одного взгляда на Салли было достаточно, чтобы понять – она находится в таком же состоянии.

– Пятеро братьев Уитчер, – тихонько произнесла я.

– И все жили в маленьком покосившемся доме, – так же тихо добавила Салли.

– Вы говорили, он был… не в себе?

Я не отрывала взгляда от Виолетты, желая только одного: чтобы сейчас память не изменила ей. Она не сводила с меня глаз, и мне показалось, что какой‑ то огонек мелькнул в их синей глубине. Она что‑ то знала. Быстрый взгляд на Салли, потом опять на меня. И тем не менее она не решалась об этом говорить.

– Вчера вечером я видела фотографию, – начала я, пытаясь ненавязчиво подтолкнуть ее к продолжению рассказа, – Газетную вырезку. Снимок команды по крикету. Я видела Уолтера, Гарри, Сола и Арчи, но не помню…

Виолетта попыталась встать. Не удержалась на ногах, и Салли поспешила ей на помощь. Поднявшись с кресла, Виолетта медленно подошла к буфету и открыла второй из четырех ящиков. Она достала нечто, напоминающее старый альбом для вырезок, и начала листать его. Когда нашла то, что искала, с помощью Салли вернулась назад. Обе женщины уселись, и альбом, открытый на нужной странице, Виолетта передала нам с Салли.

– Вот этот? – спросила Виолетта.

– Да, – подтвердила я, глядя на такую же газетную вырезкy, какую видела минувшей ночью в доме Уитчеров.

Вновь пробежала глазами по перечню имен. Внимательно рассмотрела Джима Баклера, мужа Виолетты, хотя в то время, когда был сделан снимок, они еще не поженились. Высокий угловатый юноша в заднем ряду казался совсем мальчишкой. Я решила, что у него светлые, рыжеватые волосы и веснушки, хотя наверняка утверждать так было нельзя, глядя на черно‑ белый снимок. Тем временем Салли делала именно то, что п я минувшей ночью: сопоставляла имена братьев Уитчер с лицами на фото.