Шестью днями ранее 7 страница

Служба закончилась, священник пожелал нам мира и благодати Божьей; прихожане ответили согласно освященному веками обычаю и стали расходиться. Как обычно, расходились долго. Каждый хотел пожать руку священнику, хотел удостоиться его внимания, в особенности же внимания архидьякона. Многие годы я наблюдала за тем, как умело он общался с паствой: для каждого находил несколько слов и спокойно, мягко благословлял. Никто никогда не ушел от него без благословения.

Я сидела, наполовину скрытая огромной каменной колонной, потупив глаза. Наконец последние страждущие покинули собор, и я встала. На паперти мне пришлось подождать, пока оба клирика скажут напутствия последним прихожанам. Священник увидел меня, похлопал по плечу и поспешил прочь. Я протянула руку архидьякону. Он чуть замешкался, прежде чем пожать ее, поэтому у меня было время разглядеть, что он после нашей последней встречи похудел, волосы у него были взъерошенные и явно поредели. На лбу добавилось морщин, глаза потускнели. Но при рукопожатии его рука оказалась такой же сильной и теплой, как всегда. Я видела, что нужна ему, что он рад моему возвращению домой.

– Здравствуй, папа, – вот и все, что я смогла сказать.

Мы шли рука об руку по главной улице к зданию, которое я большую часть жизни считала своим домом. Мы, все семейство Беннинг, переехали сюда около тридцати лет назад. Тогда отец был восходящей церковной знаменитостью – сорокатрехлетний священник, один из самых молодых архидьяконов. Его жена Марион была лет на двадцать моложе мужа, и жизнь супруги сельского священника ей к тому времени уже давно опостылела. Старшая дочь Ванесса, пяти лет от роду, была не по годам развитой девчушкой, а я – всего лишь девятимесячной малышкой. Родители рассчитывали пробыть здесь лет десять, не дольше, а потом папу назначат епископом и мы снова переедем – восхождение продолжится. Но этого не случилось. Незаметно прошло целых десять лет. Мама тщетно боролась с алкоголизмом и тяжелой депрессией, и положение супруги епископа ее больше не привлекало.

– Здесь Ванесса со всем семейством, – сказал отец, когда мы повернули к воротам. – Похоже, нас ожидает обед.

Попытка подготовить меня, но в этом не было необходимости. Я видела в церкви Ванессу, ее мужа Адриана и их двух дочерей. Когда они уходили, я поглубже спряталась в свое укрытие.

– И как же булавка для галстука попала в детскую спальню? – изумилась десятилетняя Джессика, не расслышав название змеи.

– Хороший вопрос, – ответила я, гоняя тушеные зеленые бобы по своей тарелке. Я не могла есть то, что готовила Ванесса. И дело было не в том, как она готовила, а просто… понимаете… что‑ то сжималось у меня внутри, когда я находилась рядом со своей сестрой. – Единственно возможное объяснение: змея сбежала от человека, который незаконно провез ее в нашу страну.

– Или ее выпустил сам хозяин, который понял, что не справится со змеей, – предположил мой зять Адриан.

– И такое возможно, – согласилась я. – Я знаю случаи.

Сотрудники «Эола» не раз и не два вызывали нас, чтобы мы отловили на автостоянке, на пустырях и даже в домашних садах экзотических змей. Змееныши, казавшиеся такими милыми, имели привычку превращаться в больших и сильных особей.

– А как же все эти ужи? – не унималась Джессика.

Я оставила попытки запихнуть хоть что‑ нибудь себе в рот и отложила нож с вилкой. Краем глаза я заметила недовольный взгляд Ванессы. И услышала, как отец тихо, приглушенно вздохнул. Я уже начинала жалеть, что вообще упомянула об этих змеях, но разговор за обеденным столом не клеился даже больше, чем обычно.

– Считается, что ужи живут группами, – ответила я, не желая озвучивать другие, более зловещие теории. – Я никогда такого не видела, но знаю людей, которые были этому свидетелями. Десятки ужей ползли вместе. Вероятно, тайпан встретил стаю и решил присоединиться к компании, так как это очень молодая особь. Или же он смотрел на них как на возможный обед.

– А что случилось бы с малышкой, если бы ее укусила эта змея? – спросила восьмилетняя Абигейл.

– Абигейл, за столом не говорят о… – остановила ее Ванесса, и я впервые обрадовалась поддержке сестры.

– Кажется, у вас в поселке появился шутник, – заметил Адриан. – У вас же были случаи хулиганства, верно? Может быть, это кто‑ то забавляется?

– Умер человек, – резче, чем хотелось бы, заявила я. – Какие тут шутки!

– Точно, – сказала Ванесса.

Адриан потянулся, чтобы наполнить бокалы – свой и отца. Мы с Ванессой никогда не пили.

– Я считаю, нам необходимо обсудить то, что произойдет в пятницу. Эндрю дал согласие, отец?

Эндрю Тремейн – епископ Винчестерский, начальник отца и давний друг нашей семьи. Его и попросили отпеть маму. Отец ответил, что Эндрю согласился провести службу, и Ванесса начала посвящать нас в свои планы относительно похорон. Я видела, как отец кивает в знак одобрения на ее предложения о выборе цветов, псалмов и молитв. Я решила отключиться. Для меня не было никакой разницы, будут на могиле у мамы розы, лилии или ромашки с лютиками. Мама умерла. И с пей, похоже, умер мой последний шанс примириться с тем, чему она позволила случиться. Я столько лет ждала подходящего момента открыто заявить матери, что она разрушила всю мою жизнь. Теперь мне никогда не услышать ее извинений. Да и ей не узнать, что она была для меня центром мироздания.

– Глобальное потепление, – произнес мой зять, который тоже не обращал внимания на разглагольствования Ванессы. – За многое придется ответить. Что мы пережили? Самый теплый за все время научных наблюдений апрель, а за ним такой же теплый май. А насколько увеличилось население! Так везде и кишат.

– Ты о чем? – спросила я.

– О змеях, – ответил он, глядя на меня и сильно щурясь. – Мне кажется, мы все похожи на змей.

– Тетушка Кларочка!

– Да, Тростинка?

Обед я как‑ то пережила. Мы с моей младшей племянницей сидели в тени яблонь, в глубине отцовского сада, обнесенного стеной, и кормили совят. С каждым дуновением ветерка пас осыпало, подобно ароматному снегопаду, конфетти из яблоневого цвета. Сквозь широкие кованые ворота мы видели, как на реке плавают лебеди.

– У меня обхват талии сорок четыре сантиметра! – возмущенно заявила племянница.

Она наклонилась, осторожно держа пинцетом дохлую мышь. Абигейл при любой возможности заявляла о своем желании стать ветеринаром, как тетя Клара, – подозреваю, она уже понимает, как это действует ее матери на нервы, – но пока не могла толком справиться с кормлением птенцов.

– Извини – Бревнышко, – поправилась я, наблюдая, как трепещут на ветру кудряшки вокруг ее личика.

У Абигейл такие же длинные блестящие каштановые волосы, как и у меня.

– Можно задать тебе вопрос?

– Да.

– Но мама мне не разрешает.

Я несколько секунд молчала.

– Ну, тут уж все зависит от тебя самой: насколько сильно ты этого хочешь, веришь ли ты своей маме, понимаешь ли, что она зря советовать не станет, – наконец произнесла я.

– Значит, можно? – не задумываясь, переспросила Абигейл.

Я нагнулась над клеткой, чтобы скрыть улыбку.

– Задавай, я ей не скажу.

– Я прочитала в газете о лицевых трансплантатах. Интересно, а тебе можно вживить такой?

Совята немного успокоились. Я взяла одного и осторожно посадила на протянутую руку Абигейл. Примерно через неделю я подсажу их в клетку к приемным родителям и огражу от всяких контактов с людьми. А пока побыть несколько секунд в детских руках совенку не повредит.

– Мне все равно, как ты выглядишь, – поспешно заверила меня Абигейл. Ее восьмилетний умишко допускал возможность того, что мама все же была права. – Просто я подумала, что тебе будет приятнее…

Ее голосок оборвался.

– Было бы, – медленно проговорила я. Честно сказать, я не была готова к подобному разговору. – Но боюсь, для меня трансплантатов еще не придумали.

– Почему?

– Я мельком просмотрела эту статью, – призналась я. Интересно, часы, проведенные в Интернете и за изучением журналов, можно назвать «мельком просмотрела»? – Знаешь, при использовании трансплантатов всегда есть опасность того, что организм их не примет. Тогда инородное тело придется удалить. Согласна?

– Да‑ а, – протянула она.

– Поэтому органы пересаживают только в случае крайней необходимости.

– Но мужчине в статье…

– Да, ему пересадили, – перебила я девочку, забирая у нее совенка и опуская его назад в клетку. – Но у него лицо было сильно изуродовано. Намного сильнее моего. Он не мог ни есть, ни говорить. И тем не менее это очень рискованная операция. Ему придется всю оставшуюся жизнь принимать большие дозы стероидов и лекарств, подавляющих иммунитет, чтобы не допустить отторжения тканей. А от приема этих препаратов возрастает риск заболеть раком, могут отказать почки. Но даже эти лекарства могут не помочь, и тело все равно отторгнет трансплантат.

– И что тогда?

Не хотелось бы думать о том, что будет тогда. Лицо почернеет и в конце концов пересаженные ткани просто отпадут.

– Трансплантаты придется удалить. Человек будет выглядеть еще хуже.

Абигейл крепко сжала мою руку.

– Не нужны тебе трансплантаты, – сказала она.

– Да, – согласилась я. – Не нужны.

Я встала, подняла клетку с совятами, и мы с Абигейл побрели к дому.

Я подскочила, как распрямившаяся пружина. Одеяло и простыня соскользнули на пол, когда я опустилась на колени, не решаясь пошевелиться, вглядываясь в темноту, где притаилась чрезвычайно опасная змея. Дрожащей рукой я потянулась к ночнику у кровати и включила его. Ничего. Мне просто снился сон.

Ладно. Глубокий вдох. Если даже я начинаю нервничать из‑ за этих змей, что уж тогда говорить об остальных жителях поселка? Посмотрела на часы и почувствовала себя глупо. Около трех ночи – вот‑ вот зазвонит будильник. Пора кормить совят.

Я встала, не чувствуя себя отдохнувшей. Вчера я поздно вернулась домой. Отец предлагал мне переночевать у них, но я промямлила что‑ то о тяжелобольном пациенте. Взяла с прикроватного столика пустой стакан, чтобы налить в него воды. Подходя к двери, я автоматически потянулась к халату, но передумала. Было душновато – ночь выдалась не по сезону теплая. Мечтая о том времени, когда уже не надо будет опекать совят, я пересекла широкий коридор‑ галерею, служивший мне одновременно и кабинетом.

Здесь кто‑ то был. Двигал мои вещи.

Клавиатура всегда была отодвинута на пядь от края письменного стола, но этой ночью ее подвинули на пару сантиметров. И находилась она чуть левее, чем обычно.

Я пересекла лестничную площадку, толкнула дверь в свободную комнату и зажгла свет. Все вещи на месте. Может быть, из‑ за недавних происшествий я стала менее аккуратной. Пошла вниз по лестнице. Когда открыла дверь, ведущую в маленькую кухню, услышала, что совята явно чем‑ то обеспокоены. Ночь стояла безоблачная, мягкий свет пробивался из окна кухни, отражаясь от выбеленных стен.

И на этом фоне четко выделялась темная фигура пожилого мужчины, который стоял у кухонного стола и смотрел на моих совят. Стакан выпал у меня из рук и разбился о кафельный пол. Незваный гость, не замечая меня и не слыша звона бьющегося стекла, потянулся к клетке. Я замерла как громом пораженная, когда он взял одного совенка. Поднес его к лицу и стал нюхать. Мне показалось, что он хочет его съесть.

До этого момента я была не столько напугана, сколько растеряна. Но теперь до меня начал доходить смысл происходящего: в моем доме незнакомец. Глубокой ночью. Сейчас конец мая, и он совсем не похож на Санта‑ Клауса.

Я попятилась. Мужчина посадил совенка на место и склонился над клеткой. Я слышала, как он что‑ то шептал и хрюкал себе под нос, но не могла разобрать ни слова. Я даже не была уверена, что он говорит по‑ английски. Не видя, что у меня за спиной, я наткнулась на зашторенное окно столовой. В комнату упал тонкий лучик света, прямо на кухонный стол. Мужчина заметил его и повернулся. Луна осветила его лицо, и теперь он уже не был безликой тенью. Я могла довольно хорошо его разглядеть. И мой страх сменился настоящим ужасом. Я смотрела на покойника.

А он направился по деревянному полу прямо ко мне. И вот он уже в метре от меня. Я повернулась и бросилась прочь, не зная толком, куда бежать. К входной двери бежать было глупо – она заперта, мне ни за что не открыть ее за секунду. Я уже ощущала зловоние, исходящее 6 т него, вонь окутывала меня и вот‑ вот могла накрыть с головой. Перескакивая через четыре ступеньки, я почувствовала, что меня хватают за ноги. Я упала и больно ударилась, а что‑ то холодное и мокрое схватило меня за лодыжку и потащило вниз. Отчаянно сопротивляясь, я вытянула руку и схватилась за балюстраду. Потом изо всех сил лягнула свободной ногой. И почувствовала, как нога коснулась влажной ткани. Я набрала в легкие побольше воздуха, намереваясь закричать. Ведь пронзительно завизжать в такой ситуации – это вполне естественно.

Каким‑ то образом мне удалось повернуться. Ночной гость навис надо мной – нет, на меня уставилась, скорее, зловонная тень. Но она смотрела не на мое лицо. Из‑ за падения и борьбы моя длинная ночная рубашка задралась. Гость смотрел на мои голые ноги, одну из которых он продолжал крепко держать. Свободной рукой он потянулся вниз.

А потом нечто, больше похожее не на человеческую руку, а на липкую полуразложившуюся кость, стало гладить мою икру, поднимаясь все выше, а его глаза шарили…

Ночную тишину прорезал душераздирающий вопль. Оглушающий, полный животного ужаса, пробирающий до печенок. Мой собственный. Я кричала снова и снова. Но был еще какой‑ то звук. Кто‑ то кричал? Где‑ то вдалеке? Потом меня окутала темнота. Стало тихо. Я перестала кричать. Нашла в себе силы лягнуть нападавшего еще раз. Никого. Я открыла глаза. На лестнице я была одна. Едва осмеливаясь шевелиться, я бросала испуганные, безумные взгляды налево и направо. Обернулась. Куда он делся?

Только что он нависал надо мной, хватал меня своими жуткими руками, шарил по моему телу. До сих пор в воздухе висел его запах: тяжелый, приторно‑ сладкий. Но незваного гостя нигде не было.

Я смахнула слезы и осознала, что сижу на лестнице, таращась по сторонам. Его нигде не было видно. Запах начал выветриваться. Я посмотрела вниз на влажные отпечатки руки на моей лодыжке в том месте, где он меня схватил, но влага на глазах испарялась в теплом ночном воздухе. Даже следа не осталось.

«В привидения я не верю, – говорила я себе. – Никогда не верила. Привидений не бывает…» Я заставила себя встать и, пошатываясь, прошла через столовую. Схватила телефонную трубку, понимая, что у меня есть считанные секунды до его повторного нападения. Я не решилась опустить глаза и, почти на ощупь набрав 999, попросила соединить меня с полицией.

Я ждала, когда меня соединят, и мне оставалось только одно – сохранять спокойствие. Где он? Не растворился же он в воздухе! Люди на такое не способны. Мимо меня по лестнице он пройти не мог, входная дверь заперта на два поворота ключа. Со своего места я видела парадную дверь, а если бы он вышел через черный ход, я бы наверняка услышала, как хлопнула дверь там. Он все еще в доме!

Не в состоянии унять дрожь в голосе, я объяснила ситуацию ответившему на мой звонок полицейскому. Его обещание, что через двадцать минут сюда подъедет наряд, успокоило меня, но не слишком. За двадцать минут многое может случиться.

Я не могла оставаться на одном месте, вцепившись в телефонную трубку. Я рискнула выйти на середину столовой.

Что, черт возьми, случилось с совятами? Я никогда не слышала, чтобы они так пищали. Неужели он причинил им вред? Я шагнула в кухню, чтобы видеть клетку.

Совята не были голодны – они были испуганы. У них в клетке находился метровый уж. Я не могла поверить своим глазам. Уж впал в ярость, изогнулся и схватил совенка. Я не стала раздумывать. Бросившись к ужу, я сильно надавила на основание его головы – он отпустил совенка. Я вытащила змею из клетки и, не обращая внимания на то, как неистово она извивается у меня в руке, провернула ключ в замке и открыла дверь черного хода.

Я никогда не допускаю грубости, неосмотрительности или небрежности при обращении с животными. Но с меня было довольно: я слишком устала, еще никогда не была так расстроена и настолько напугана. Но хуже всего было то, что впервые за долгое время я совершенно потеряла голову. Возможно, поэтому я сделала нечто, мне несвойственное: выместила свою злость на животном. Я забросила змею так далеко, как только могла. Уж полетел, извиваясь в воздухе, и приземлился в кустарнике в дальнем углу сада. На секунду мне стало стыдно, но неожиданный шум прямо за спиной заставил меня подпрыгнуть и оглянуться. Ко мне приближалась темная фигура.

Я отступила, нога у меня подвернулась, я упала и поползла от дома. А фигура все приближалась. Небо застлали облака, а на задворках моего дома всегда темнее, чем со стороны улицы, – деревья в саду высокие, с густой кроной. Надо мной маячила черная тень – это все, что удалось разглядеть. Я открыла было рот, но закричать не смогла. С губ слетел только всхлип.

– Клара, это я, Мэт Хоар. Что, черт возьми, происходит?

И черная тень превратилась в знакомого мне человека. Я могла отчетливо видеть только его очки, поскольку в них отражались огни дома. Но даже по очертаниям фигуры я узнала его. Как узнала и его запах. Запах шампуня и чистого тела. Свежего кофе. Кажется, я опять всхлипнула. Он наклонился, протянул руку, за которую мне как‑ то удалось ухватиться, и поставил меня на ноги.

– Я услышал твои крики. Перепрыгнул через забор. Мне показалось, что кто‑ то выскочил из дома и убежал. Подумал, что это ты, но в переулке не было ни души. Что, черт побери, происходит?

Позади меня раздался треск. Вероятно, это просто ночная птица уселась на куст, но я подпрыгнула и отскочила от него как ошпаренная.

– Клара!

Пришлось взять себя в руки. Но в этот момент я была далеко, не в своем темном саду рядом с Мэтом. Голова кружилась, увлекая мое сознание в какие‑ то темные глубины…

– Ну же, дыши глубже! Давай войдем в дом.

Его рука обвилась вокруг моей талии, он стал мягко подталкивать меня в сторону дома. Звук шагов по траве, роса под ногами и тепло руки Мэта привели меня в чувство. Мой незваный гость исчез. Мэт слышал, как он убегал по переулку.

– Со мной все в порядке, – выдавила я, когда мы переступили порог ярко освещенной кухни. – Кто‑ то забрался в дом. Грабитель. Он дотрагивался до меня. Я…

Рассказывать дальше у меня не было сил. Внезапно я четко осознала, какое зрелище собой представляю. Мэт несколько секунд вглядывался в мое лицо, потом опустил глаза ниже. Покраснел, отвернулся и вышел из комнаты. Когда я осталась одна, меня вновь охватила паника, но спустя несколько секунд Мэт вернулся с плотным стеганым пальто, которое всегда висит у меня в прихожей.

– Надевай, – велел он, отворачиваясь.

Быстро, насколько позволяли трясущиеся пальцы, я натянула на себя пальто и застегнулась на все восемь пуговиц. Пальто было длинным, так что закрывало меня почти целиком. Но я все равно чувствовала себя неуютно.

– Полицию вызвала? – спросил Мэт через плечо. Он все еще не решался взглянуть на меня, несмотря на пальто.

Я кивнула, хотя видеть это он не мог.

– Сказали, что будут через двадцать минут.

Он взял чайник и налил в него воды. Включил газ, потом оглянулся.

– Присядь, – сказал он.

Я все еще, как дура, продолжала торчать посреди кухни. Заставила себя повернуться, подойти к столу, взять стул. Присела, укутавшись плотнее в пальто и жалея о том, что оно длиной не до самых пят. Потом бросила быстрый взгляд на Мэта и заметила, что он разглядывает мои щиколотки, – пальто их не прикрывало. Наши глаза встретились. Мне захотелось спрятаться под столом.

– Готова рассказать мне, что произошло?

Собравшись с духом, я объяснила, что встала покормить совят, увидела незваного гостя, попыталась убежать, по тот меня поймал. Свет кухонной лампы отражался от стекол очков Мэта, поэтомуя не видела его глаз и понятия не имела, что он обо всем этом думает, но, дойдя до момента, когда незваный гость схватил меня за ногу, увидела, что он напрягся.

– Ты разглядела его лицо? – спросил он.

Я покачала головой.

– Нет, – ответила я. – Было темно, я испугалась.

– Но на кого‑ нибудь он похож?

Я опустила глаза. Разве я могла признаться, что видела покойника? Признаться, что труп человека, с которым я была знакома, схватил меня за ногу? Я покачала головой.

Закипел чайник. Мэт отвернулся и стал открывать ящики буфета, доставать пакетики с чаем, наливать кипяток. Потом положил в чашки сахар. Он даже не спросил, люблю ли я сладкий чай. Разумеется, не люблю, но какое это имело значение? Больше я не могла смотреть на Мэта, даже когда он стоял ко мне спиной. Я вновь опустила глаза.

На меня только что напали в моем собственном доме. Напал человек, который уже умер. Однако, пока Мэт неестественно долго – даже для мужчины – возился с чаем, я испытывала не потрясение от случившегося, не ужас от того, что могло поджидать за углом, а неловкость. Да‑ да, иначе и не назовешь – мне было невероятно стыдно.

Видите ли, у меня есть своя тайна, которую я не открыла бы никогда и никому, ни за какие коврижки. Я трачу огромные деньги на белье и пижамы. Шелк, атлас, шифон, кружева – я люблю чувствовать их своей кожей, люблю ощущать, как они мягко скользят по моему телу.

На остальную одежду я трачу копейки – мне все равно, какая она. Но когда дело касается белья, я самая привередливая, самая разборчивая покупательница. Разумеется, я заказываю все товары по почте. Не могу приобретать подобные вещи в магазине, не хочу видеть изумленные жалостливые взгляды продавщиц. И по непонятной причине я храню свои сокровища в ящиках шкафа, перекладывая их надушенной бумагой.

И вот теперь за считанные минуты двое мужчин узнали о моей тайне. Мэт Хоар увидел зеленый шелк – прозрачный, как крылышки стрекозы, – который облегал мое тело, ничего не скрывая. Увидел его и мужчина, чья рука походила на обросшую влажным мхом кость скелета. Поэтому я сидела, потупив взор, разглядывая столешницу и кафель под ногами, не смея посмотреть Мэту в глаза.

На полу виднелись влажные следы. Маленькие лужицы вокруг стола. Это были следы мои либо Мэта – лужайка в саду покрылась росой. Но неужели мы могли занести сюда гонкую водоросль, которая закрутилась вокруг ножки стола? Водоросли растут в водоемах и реках.

Я услышала, как Мэт подвинул стул и уселся за стол напротив меня.

– Как дьявол из…

– Теперь я в надежных руках, – заявила я, не поднимая глаз.

В странных, покрытых шрамами и очень непредсказуемых руках, но в самых надежных, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Это правда, что, если убьешь королевскую кобру, ее вторая половина выследит и убьет тебя самого? – спросил Мэт.

Я подняла глаза.

– Что?

– Выпей, ты вся дрожишь. Я читал, что, убив королевскую кобру, надо быть осторожным, потому что ее вторая половина будет мстить.

Я взяла свою чашку, сделала слишком большой глоток и обожгла язык.

– Значит, правда?

От боли у меня даже слезы выступили.

– Конечно же нет.

– Жаль. Это так романтично! – Он замолчал, глядя на меня.

Я опять опустила глаза, но кожей чувствовала его взгляд. Потом услышала низкий приглушенный звук и выпрямилась на стуле.

– Что это? – спросила я.

Мэт явно растерялся.

– Что именно?

– Я что‑ то слышала.

Я встала и прошла в другой конец комнаты. У меня очень маленький подвал, не больше шкафа, прямо под кухней. Я даже не могу там стоять в полный рост, но хранить вещи в нем удобно. Я подошла к двери и прислушалась. Еще один звук: низкий, гортанный, нечто среднее между мычанием и бормотанием. Я вновь в ужасе повернулась к Мэту, и он, увидев выражение моего лица, встал. Я бросилась к входной двери. Заперта на все замки и на задвижку. Дверь черного хода я сама отпирала несколько минут назад. Этого быть не может! Незваный гость до сих пор в доме.

Я опять рысью бросилась в кухню, Мэт как раз отходил от стола. Грохот отодвигаемого стула был довольно громким, но помимо этого я услышала, как двигается некто третий. В подвале явно кто‑ то прятался. Обычно дверь в подвал я не запираю. Зачем? Но на ней имелся запор. Я потянулась и заперла дверь.

Мэт стоял рядом. Я приблизила лицо к двери, ведущей в подвал. Потом резко выпрямилась.

– Он там, – прошептала я. – В подвале. Я чувствую его запах.

Мэт последовал моему примеру и громко втянул носом воздух.

– Ничего не чувствую, – сказал он, качая головой. – Ты уверена?

– Абсолютно, – ответила я. – У него омерзительный запах, который раньше ощущался во всем доме. Он воняет, как бродяга.

– Правда? – бросил Мэт, и я почувствовала, что он мне не верит.

– От бродяг воняет застарелым потом и мочой, – продолжила я объяснять вполголоса. – Если подойти ближе, можно различить запах алкоголя, обычно отвратительного качества, – они часто блюют во сне. Они роются в мусорных корзинах в поисках еды и уже не могут избавиться от этой вони. И довольно часто пачкают одежду. От них воняет фекалиями.

– Откуда тебе столько известно о парфюме «Бродяга»?

– Бездомные частенько приносят нам больных животных, – ответила я, пятясь от двери. – Думаю, нам стоит подождать на улице.

Мэт несколько секунд смотрел на меня. Потом нагнулся к двери и еще раз сильно втянул носом воздух.

– По‑ прежнему ничего не чувствую.

Отсутствие тонкого нюха у Мэта вывело меня из себя.

– Ты моешься каждый вечер, – выкрикнула я. – Почти каждый день моешь голову. Предпочитаешь кофе чаю, но сегодня вечером выпил бокал красного вина. Не далее как час назад ты гладил собаку, а потом принял душ.

– Ты намекаешь, что от меня воняет собачьим дерьмом?

– Я хочу, чтобы ты отошел от двери. Он там, а задвижка не слишком крепкая.

Мэт взглянул на задвижку на двери, потом на меня.

– Если он все еще там, кого же я тогда видел в переулке? – задал он резонный вопрос.

Ответа у меня не нашлось. Пока я думала, что сказать, Мэт потянулся к задвижке.

– Нет! – Я молниеносно оказалась у него за спиной, моя рука потянулась, чтобы остановить его. – Нет. Даже не думай. Пусть этим занимается полиция.

– Клара, я хотел…

В этот момент раздался стук в дверь черного хода, снаружи замаячила огромная тень. Мэт оказался проворнее меня и открыл дверь. Его приветствовали удивленно:

– О, добрый вечер, сэр!

Мэт по‑ хозяйски впустил в дом трех полицейских.

Они вежливо выслушали мой рассказ, но когда я сказала им, что убеждена: незваный гость у меня в подвале, – их отношение к происходящему резко изменилось. Они напряглись, встревожились. Один из них, самый старший, взглянул на Мэта.

– Вас вызвала мисс Беннинг, сэр?

Мэт отрицательно покачал головой.

– Нет, просто я не спал. Моя собака но сути еще щенок. Ей приспичило на улицу.

– И вы видели мужчину в доме мисс Беннинг?

– Увы, нет. Я услышал ее крики. Заметил какое‑ то движение у входной двери. Я хотел войти в дом с черного хода, но дверь оказалась заперта. Я обежал дом, но, еще не добравшись до входной двери, услышал чьи‑ то шаги. Я прошелся по переулку и снова услышал шаркающие шаги. Но ничего не разглядел.

– Сейчас в округе полно барсуков.

– Верно. Вчера наткнулся на одного у себя в саду, – согласился Мэт.

– Мне плевать, кто там шел по переулку! – гаркнула я. – Мужчина, который напал на меня, не мог покинуть мой дом. Обе двери были заперты. Я сама отпирала заднюю дверь.

Я головой указала на дверь в подвал.

– Он там.

Мэт взглянул на меня и вздохнул.

– Ладно, теперь, когда прибыла помощь, пойду взгляну. Прикройте меня, сержант.

С этими словами он протянул руку, отодвинул задвижку и взялся за ручку. «Прикройте меня, сержант». Я схватила его за руку, пока он не потянул на себя дверь.

– Что, черт возьми, ты делаешь? Ты ведешь себя, как дешевый статист в спагетти‑ вестерне. Возле тебя трое полицейских. Отойди, дай им заняться своим делом.

– Клара…

Я заметила, как два констебля переглянулись за спиной у Мэта. Сержант не смог скрыть усмешку. Мэт снял мою руку со своей руки.

– Клара, я очень тронут, но…

– Что мне нужно сделать, чтобы ты отнесся ко всему этому Серьезно? В подвале человек, который напал на меня. Возможно, тебе трудно поверить, что кому‑ то пришло в голову напасть на меня. Но клянусь, так и было. Если ты откроешь эту дверь, то запросто можешь пострадать. – Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Я уже не могла мыслить здраво. Единственное, что я понимала, – я не хотела, чтобы Мэт спускался в подвал.

– По правде сказать, мисс… – начал было сержант.

Не знаю, как могло такое произойти, но теперь я крепко схватила Мэта за обе руки.

– Меня не впечатляет глупое геройство. Если не можешь вести себя благоразумно, иди домой, пусть за дело возьмутся профессионалы.

За нашей спиной фыркнул один из полицейских.

– Клара, замолчи, – тихо произнес Мэт.

Внезапно меня осенило. Все трое полицейских, казалось, веселились от души. Мэт поднял свои руки, которые я держала мертвой хваткой. Я отступила, меня пронзило ужасное чувство: я только что выставила себя на посмешище. Высвободив руки, Мэт полез в задний карман джинсов. Вытащил маленький черный бумажник.