Шестью днями ранее 5 страница

Мэт замолк. Отличный повод поставить точку в этом разговоре.

– Существуют два подвида тайпанов, – услышала я собственный голос, – тайпан прибрежный и внутриматериковый. Яд прибрежного тайпана настолько токсичен, что яда, выделяемого при одном укусе, достаточно, чтобы убить двадцать семь человек.

– Господи! И мы поймали одного из них?

– Нет. Я полагаю, что это внутриматериковый подвид. Кажется, у этих змей имеются оранжевые отметины. У нашего приятеля вдоль спины тянется бледная оранжевая полоска.

– Спасибо и на этом! И скольких людей может убить яд от одного укуса внутриматерикового подвида?

– Шестьдесят два человека. – Я рискнула искоса взглянуть на собеседника – лицо Мэта оставалось непроницаемым.

– Можно я положу контейнер на заднее сиденье? – наконец проговорил он.

Я не удержалась и рассмеялась. Через секунду рассмеялся и Мэт.

– Полицейские сказали, что они собираются делать? – поинтересовалась я, когда мы отсмеялись, а последовавшее за этим молчание становилось неловким.

Мэт взглянул на меня, казалось, он хотел что‑ то сказать, но передумал.

– Утром они направят куда следует запрос по поводу тайпана, – произнес он, помолчав. – Узнают, не заявлял ли кто о пропаже.

– А ужи?

Он пожал плечами.

– Вряд ли им можно предъявить обвинение в незаконном проникновении в жилище и посадить за решетку. Полиция уже все осмотрела в доме в поисках отпечатков пальцев, но при таком количестве домочадцев и гостей это мало что дает. Нет никаких видимых признаков взлома.

Я уже решила, что на сегодня с меня довольно разговоров, не то я бы поинтересовалась, откуда ему так хорошо известно о работе полиции. Мы уже были недалеко от клиники, я молча вела машину и, хотя не отрывала глаз от дороги, чувствовала, что он наблюдает за мной. Лучше бы уж он сел за руль!

– Что скажешь? – спросил он. – Еще одна шутка природы?

Я на секунду задумалась. Одна змея в доме – явление необычное, по вполне объяснимое. Несколько десятков, включая одну не встречающуюся в этих местах тварь, – совершенно другое дело.

– Трудно найти объяснение тому, что такое количество змей смогло проникнуть в дом без посторонней помощи, – сказала я через пару секунд.

– Да уж, – согласился Мэт. – Неужели всему виной наши местные вандалы? Может, им надоело резать телефонные провода и разбивать окна?

Я кивнула, но тут же вспомнила мокрые следы и водоросли, которые видела на полу в длинном доме. То же самое я заметила в доме Хьюстонов, когда спасала маленькую Софию от гадюки. Чтобы отловить несколько десятков змей, включая парочку ядовитых, необходимы соответствующие навыки. Вряд ли такими навыками обладают вандалы, исписывающие стены домов. От меня ждут ответа? Я уже и так увязла в этом деле больше, чем мне хотелось бы.

– И то собрание в доме у Клайва Вентри могло натолкнуть их на мысль. – Вопреки моим намерениям я опять слышала собственный голос. – Все стали опасаться змей.

– Да, хотя раньше их не боялись, – согласился Мэт.

Вновь повисло молчание. Мы выехали на основную дорогу, совершенно пустынную в этот ранний час. На востоке таяла ночная чернота, небо приобретало серебристые тона; перед нами раскинулись девонские пустоши. От внезапного звонка телефона я подпрыгнула на сиденье.

– Это мой, – сказал Мэт, но даже не пошевелился, чтобы ответить на звонок. Телефон продолжал звонить. – Я бы и сам достал, но не уверен, что мы для этого достаточно близко знакомы, – сказал он. – В левом внутреннем кармане.

Ну конечно же! На мне была его куртка. Он перегнулся и правой рукой взялся за руль. Я почувствовала запах Мэта – его кожи, волос – и запах кофе, который он недавно пил.

Вся сжавшись, я стала ощупывать его куртку, пока не наткнулась на телефон и не вытащила его из кармана. Мэт откинулся на спинку сиденья, я вновь взяла управление машиной на себя, испытав огромное облегчение от того, что хотя бы на несколько минут его внимание будет приковано не ко мне. В основном говорили на том конце линии, Мэт лишь односложно отвечал. Минут через пять он нажал на кнопку отбоя.

– Это звонили из больницы, – сообщил он, кладя телефон в карман рубашки. – С Ником все в порядке. Место укуса воспалено, это не вызывает опасений, дыхание и температура в норме. У него не наблюдается ни одного из симптомов, что были у Джона Эллингтона. За его состоянием будут внимательно наблюдать, но пока оно, кажется, стабильное.

– А как остальные члены семьи? – спросила я, вспомнив о дохлой змее, которую обнаружила в спальне дедушки.

– У старого доктора Эмблина небольшое сотрясение мозга. Вероятно, он в суматохе ударился головой. Мэнди с детьми в полном порядке. Они все в больнице, но укусов больше ни у кого нет.

– Слава Богу!

– Да уж. Но в наши дни существуют противоядия, применяемые при укусах большинства змей, верно?

– Что касается укусов европейских змей, то противоядие можно найти без труда. Даже у нас в клинике. Стоит взять несколько ампул домой.

– А как насчет этого паренька? – поинтересовался Мэт, указывая на контейнер у себя на коленях.

– Существует противоядие и на яд тайпанов, – заверила я, – но эти змеи обычно встречаются в отдаленных уголках Австралии. Так что этим противоядием запасаются в тех местах. Необходимо выяснить, где оно имеется, и попросить, чтобы отправили в какой‑ нибудь крупный город Австралии, а оттуда в Лондон. Потом курьер доставит его сюда. Правда, на это уйдет слишком много времени.

Мэт минуту помолчал.

– Значит, если одного из нас эта змея сегодня укусит, шансов нет? – наконец спросил он.

Я промолчала, понимая, что так оно и есть.

К рассвету ужи благополучно обрели временный приют в нашей клинике. В понедельник утром, если они окажутся здоровыми, мы выпустим их на свободу. Я пообещала, что сделаю это подальше от поселка. Прежде чем покинуть клинику, я достала из холодильника маленький контейнер с противоядием на яд гадюки, решив подержать его в своем холодильнике пару недель. На всякий случай.

Дьявол из преисподней, как окрестил тайпана Мэт, все еще находился у меня. Я высадила Мэта у его дома, вернула ему куртку и поблагодарила за помощь. Сама, вернувшись домой, быстро приняла душ, позавтракала, вновь села за руль и двинулась в путь.

Приют фонда «Эол» находится в окрестностях Бристоля, он создан для передержки рептилий. Этот фонд был основан добровольцами и существует за счет благотворительных взносов. Здесь принимают бывших домашних любимцев‑ пресмыкающихся: змей, ящериц, черепах. Раненых, брошенных или просто взрослых особей, которые выросли настолько, что хозяева уже больше не в состоянии с ними справляться. В случае необходимости предоставляется и ветеринарная помощь, потом большинство подопечных пристраивают в подходящие места.

Я узнала о приюте и людях из «Зола» – невоспетых героях ветеринарии, – когда училась на первом курсе ветеринарного колледжа, и с тех пор в меру сил оказывала им помощь. Там всегда были мне рады, потому что помощь в подобных делах лишней никогда не бывает. Намеренная жестокость или просто наплевательское отношение – этого пресмыкающимся всегда достается с избытком, чего они не заслуживают.

Однажды в канун Рождества я работала во вторую смену, тогда в приют доставили бородатую ящерицу – хорошо известное пресмыкающееся родом из Австралии. На всем ее теле были ужасные следы ожогов. Ее владельцы из самых лучших побуждений, но совершенно не зная, как обращаться со своим новым домашним любимцем, поместили ящерицу в сушильный шкаф, чтобы не замерзла. Бедняжка застряла между стенкой шкафа и баком с горячей водой. Когда хозяева ее обнаружили, кожа у рептилии настолько обгорела, что прикипела к баку.

Это был самый жуткий случай, с каким мне довелось столкнуться, но, к сожалению, далеко не единственный. За годы сотрудничества с «Эолом» я стала свидетельницей ужасных страданий, которых легко можно было бы избежать, если бы люди прочли пару книжек, или побродили бы по сайтам Интернета, или хотя бы проконсультировались в ближайшем зоомагазине.

В приемном покое было слишком многолюдно, как для субботы. Неужели весть о последнем «приобретении» уже облетела округу? Редкий любитель рептилий упустит шанс увидеть самую ядовитую в мире сухопутную змею.

Не успела я подойти к двери кабинета Роджера Теннанта, как она распахнулась и сам Роджер вышел мне навстречу. Мы с ним давно были знакомы; он читал у нас лекции, когда я училась в университете, и его энтузиазм сыграл не последнюю роль в выборе мною специализации. Он, как обычно, расцеловал меня в обе щеки. Он сделал это из лучших побуждений, но мне было неприятно – не люблю, когда люди прикасаются к моему лицу. Вместо того чтобы пригласить в кабинет, он увлек меня вглубь коридора, затем завел в один из смотровых кабинетов.

Я была здесь уже тысячу раз. В приюте два смотровых стола, вдоль стены – широкий металлический стол. На уровне головы, по периметру комнаты, размещены шкафы. На всех поверхностях ни пылинки, инструменты блестят, клетки готовы принять новых жильцов – совершенно обычный смотровой кабинет в обычной ветклинике, может, чуть больше размером. В таком кабинете я работаю каждый день. Исключением был лишь высокий чумазый мужчина, который, вытянувшись во весь рост, крепко спал на большем из двух смотровых столов.

– Шон, просыпайся, она приехала, – сказал Роджер.

Проявляя старомодную учтивость, Роджер сразу же взял у меня контейнер с тайпаном, несмотря на то что тот не был тяжелым. С невозмутимым видом, как будто обычным делом было то, что на смотровом столе спит бродяга, Роджер понес контейнер к свободному столу. Я видела, что у него так и чешутся руки открыть его, но он оглянулся на проснувшегося гостя. Мужчина открыл глаза, дважды моргнул, огляделся и сел.

Я никогда не пялюсь на людей. Никогда. Слишком хорошо знаю, насколько неуютно чувствуешь себя под любопытствующими взглядами. Но в ту минуту, когда мужчина открыл глаза, я посмотрела на него и сразу узнала. В жизни он выглядел еще более потрясающим.

Между тридцатью пятью и сорока годами, кавказской внешности: лицо, форма головы; глаза яркие, каре‑ зеленые. Он настолько загорел, что его легко можно было принять за уроженца Африки. У него были длинные черные волосы, заплетенные в косички, ниспадавшие на плечи. Он был довольно высоким и очень худым. На нем были грязные порванные джинсы, выгоревшая голубая рубашка в клетку, кожаная куртка со следами десятка сражений и сапоги, выглядевшие так, словно он километров сто пробирался в них по джунглям. И это, как я вскоре узнала, было недалеко от истины.

– Клара, это Шон Норт, – представил Роджер. – Ты, вероятно…

Слышала о нем? Конечно же слышала! Кто же, имеющий отношение к миру рептилий, его не знает? Вот почему в приемном покое так много людей! Шон Норт – самый известный в мире герпетолог. Он англичанин, всеми уважаемый консультант по пресмыкающимся, сотрудничает с двумя или тремя крупнейшими нашими зоопарками. Но его никогда нет в Англии. Он путешествует по миру, обычно со съемочной группой, разыскивает редчайших – обычно и самых опасных – пресмыкающихся и снимает о них фильмы. Его конек – ядовитые змеи, но я видела, как он гипнотизировал варанов, крокодилов и хамелеонов. Его фильмы удивительны; о его способности выслеживать самых осторожных животных ходят легенды, а то, с какой смелостью он берет в руки опасные экземпляры, внушает почтительный трепет. Кажется, он ничего не боится – вновь и вновь рискует жизнью в самых неприветливых местах на земле. Он – гений. А кроме того, как заметил когда‑ то один мой коллега, он законченный псих.

Шон протянул мне руку. Не зная, что сказать, я пожала ее. Кожа была сухой из‑ за чрезмерного пребывания на солнце, вся в шрамах и следах укусов.

– Прошу прощения, – сказал он, сдерживая зевоту, – долгий перелет.

– Шон прилетел ранним утром, – пояснил Роджер. – Я знал, что он сегодня должен вернуться из Индонезии, поэтому оставил сообщение на его мобильном. Он тут же приехал. Лучшего специалиста мне не найти.

Мне тоже. Только жаль, что его присутствие настолько меня ошеломило.

Проснувшись окончательно, Шон взял контейнер с тайпаном, взвесил его в руке, осторожно перевернул и прислушался к доносящимся изнутри звукам. Потом опустил контейнер на стол, расстегнул замки. Роджер, стоявший слишком близко к столу, отступил назад. Оглянувшись, я заметила, что из коридора в смотровой кабинет через окно заглядывают несколько человек. Норт приподнял крышку на пару сантиметров. Я затаила дыхание. А если там окажется что‑ то совершенно безобидное? Какой тогда я буду выглядеть идиоткой! Шон Норт – сам Шон Норт! – тащился сюда из Бристоля, уставший и невыспавшийся, чтобы посмотреть на безобидного беглого домашнего любимца!

– Это малыш! – Норт просиял. – У тебя есть крюк, Роджер?

Роджер передал ему крюк для ловли змей, а Шон, пренебрегая способностью тайпана взвиваться пружиной, снял крышку и сунул крюк внутрь. Вытянув тайпана наружу, он надежно ухватил змею возле головы.

– Ого! – Роджер присвистнул, приблизившись. – Разве не красавец?

При свете дня, в надежных руках – не моих – тайпан и правда показался мне красивым. Его цвет был переливчатым, слишком темным для серебра, слишком ярким для другого металла, вдоль спины – полоска чеканной меди. Глаза напоминали два живых топаза, а круглые черные зрачки были намного привлекательнее, чем эллиптические, встречающиеся у некоторых видов змей. Норт держал тайпана за хвост, вытягивая в длину. По просьбе Норта Роджер нашел линейку.

– Длина до анального отверстия – 102 сантиметра, – сообщил Роджер. – Общая длина – 117 сантиметров. Я бы сказал, явно аспид. Взгляните на щитки на голове.

Аспиды – семейство ядовитых змей, которые водятся в тропических и субтропических поясах, включая острова Индийского и Тихого океанов. У них длинное тонкое тело, гладкая кожа и треугольная голова, кожа на которой имеет крупный узор, напоминающий по форме щит. У всех аспидов ядовитые зубы расположены в ротовой полости неподвижно, а ядовитые мешочки находятся в задней части верхней челюсти. Я стала благодарить свою счастливую звезду: по крайней мере, Роджер разделяет мое мнение, что это аспид. Какого бы вида ни оказалась эта змея, аспиду уж точно не место в детской спальне в Дорсете.

– Верно, это тайпан, – подтвердил Норт. Он стрельнул глазами в мою сторону, тут же переведя взгляд на змею. – Повезло, что вы его заметили.

– Я некоторое время работала в Австралии, – произнесла я, испытав огромное облегчение от того, что вновь обрела способность говорить. – Я раньше их видела.

– Это не австралийский тайпан, – сообщил Норт. – Из Папуа.

– Разве в Папуа – Новой Гвинее водятся тайпаны? – удивился Роджер.

Я тоже раньше об этом не знала.

Норт кивнул.

– Да, некоторые подвиды. По правде сказать, там они представляют проблему намного серьезнее. В Австралии тайпан – редкое явление, а в южных районах Папуа – Новой Гвинеи от укусов тайпана каждый год погибает в среднем двадцать пять человек. – Он повернулся ко мне. – Есть подозрения, откуда он здесь взялся?

Я отрицательно покачала головой. Как раз перед тем, как Мэт вышел из моей машины сегодня утром, ему еще раз позвонили. На этот раз из полиции.

– Полиция проверяет всех, у кого есть разрешение на содержание пресмыкающихся, – сказала я, – но пока никто не заявил о пропаже.

– Маловероятно, что кто‑ то заявит, – заметил Роджер. – Вряд ли в Англии легально содержат много тайпанов. Не думаю, что местные власти могут дать подобное разрешение. Шон, в каком‑ нибудь английском зоопарке есть тайпаны?

– Несколько лет назад в Лондон привезли четырех, хотя в экспозиции представлен лишь один, – ответил Норт. – Про других мне ничего не известно. Может быть, в Бристоле. Думаю, что в Честере нет. Скоро узнаю, но если бы хоть один пропал, нам бы уже сообщили.

– Вы сказали, что это малютка, – обратилась я к Норту. – Можете определить возраст?

Норт поднял змею повыше, внимательно ее оглядел и попросил Роджера измерить ее в окружности.

– В первый год жизни они растут очень быстро, – ответил он. – Этому тайпану месяца четыре, может быть, пять. Вероятно, привезли в Англию яйцо, потом где‑ то хранили – в тепле, возможно, в инкубаторе.

Норт лишь подтвердил мои догадки. В стране бурно развивалась подпольная торговля ядовитыми змеями, чему, по иронии судьбы, во многом способствовало снятие таможенных ограничений по всей Европе. В Великобританию постоянно завозили и продавали на черном рынке опасных змей. Но перевозить живого тайпана из Австралии или Папуа – Новой Гвинеи чрезвычайно рискованно. А вот яйца провезти контрабандой намного легче.

– Ладно, посадим тебя назад, – проговорил Норт, обращаясь к змее.

Он перенес тайпана к железному столу, где уже ждал контейнер с прозрачными боковинами. Норт опустил туда хвост змеи, потом крюк, которым удерживал ее голову. Высвободив крюк, опустил крышку контейнера. Вспомнив, как я мучилась минувшей ночью, используя в качестве подручного средства футболку с «человеком‑ пауком», я не могла не восхититься той легкостью, с какой он обращался со змеей. Норт повернулся ко мне.

– Этого вы вчера сами поймали?

Я почувствовала, как вспыхнула, опустила глаза на контейнер со змеей, хотя там ничего интересного не происходило. Тайпан свернулся кольцом, как будто устал от всей этой суеты.

– Мне помогли, – выдавила я. И добавила, отдавая должное Мэту: – Помощник оказался довольно квалифицированным. Без него я бы не справилась.

– Как именно вам удалось поймать тайпана? – поинтересовался Шон.

Я вкратце описала, как мы ловили тайпана, умолчав о своем страхе, о неудавшейся попытке, о том, что мы были на волосок от смерти.

– Похоже, в ее возрасте ты действовал бы так же, – заметил Роджер.

– Чем вы обеспокоены? – спросил Норт, не сводя с меня глаз.

Я почувствовала досаду оттого, что этот мужчина, которым я так восхищалась, зациклился на моем физическом уродстве. Я почему‑ то ожидала, что такой человек не станет показывать, что заметил его.

– Я могу задать вам вопрос? – спросила я.

Он кивнул.

Я описала ему обстоятельства, при которых был пойман тайпан, рассказала о гадюке в кроватке Софии и о своем соседе Джоне Эллингтоне, который умер позавчера от укуса гадюки.

– Похоже, в Дорсете оживились змеи, – задумчиво проговорил Норт.

Я повернулась к своей сумке, которую оставила у двери, покопалась внутри и вытащила документы, оставленные мне Гарри Ричардсом, а также прозрачный полиэтиленовый пакет.

– Это же гадюка, верно? – спросила я, подняв пакет.

Норт взглянул на него и поморщился.

– Да, – подтвердил он. – Меня укусила одна такая малышка, когда мне было четырнадцать лет. На одном из представлений. Место укуса горело, будто опаленное огнем.

– Не сочиняй, ты даже в больницу не поехал, – перебил его Роджер.

– А кому бы я оставил еще трех, которые были тогда у меня? – отозвался Норт; он опять смотрел на меня.

Я протянула ему документы, он их взял.

– Это отчет гематолога, – начала пояснять я Норту, который отвернулся и склонился над столом, где было светлее. – Кровь для анализа была взята у Джона Эллингтона. Я уже ранее упоминала, что его укусила гадюка.

Норт даже головы не поднял.

– Именно эта гадюка, – добавила я, указывая на змею в пакете. – Замечу, – продолжила я, – что в образцах исследуемой крови явно содержится яд гадюки, это определили гематологи. Однако они не отметили, что концентрация его слишком высока. Я вспомнила об исследовании, которое проводили несколько лет назад в Швеции. Это касалось укусов гадюк. Поискала в Интернете. Самая высокая зарегистрированная концентрация яда составляет 64 мг/л. Кровь брали у маленького ребенка, масса тела которого была намного меньше массы тела моего соседа.

– А здесь мы имеем 200 мг/л, – откликнулся Норт.

– Вот именно! – бросила я. – Не могу представить, как одна‑ единственная гадюка могла выпустить столько яда.

Мой вопрос повис в воздухе. Норт выпрямился, давая возможность Роджеру ознакомиться с отчетом. Роджер несколько секунд изучал бумаги, потом пробормотал, что нужно посмотреть в книгах, и вышел из смотрового кабинета.

Оставшись наедине с Шоном Нортом, я тут же испытала непреодолимое желание бежать. Кофе! Я могла бы предложить ему кофе.

– Здесь можно где‑ нибудь выпить кофе? – спросил он. – Мне необходимо взбодриться.

– Конечно, я принесу вам кофе.

У двери я замешкалась – забыла спросить, какой кофе он любит. Но Норт стоял прямо у меня за спиной. Он протянул руку, открыл дверь, пропустил меня вперед и последовал за мной в кухню для сотрудников. У меня очень чуткое обоняние. Обычно у людей, которые часто работают на улице, острый нюх, так что в замкнутом пространстве кухни я чувствовала запах этого мужчины. Но он пах совсем не так, как, по моему mi гению, мог пахнуть человек, который, судя по одежде, нe мылся несколько недель. Шон Норт пах мокрыми листьями тропических растений, древесной корой и теплой шкурой животных. Я сосредоточенно наливала воду в чайник, усердно искала молоко в холодильнике. Говорить необходимости не было.

– Роджер сказал мне, что вы больше, чем кто‑ либо, знаете об австралийских ящерицах. А сами работаете с ежами и кроликами, – завел он разговор.

Проще всего было бы кивнуть головой, не поднимая глаз. Я обычно так и поступаю. Но мне не понравились насмешливые нотки в его голосе.

– А также с барсуками, лисами, оленями, практически со всеми видами местных птиц, а в последнее время все больше и больше со змеями, – добавила я.

Если он и понял, что задел меня, то виду не подал.

– Все же странный выбор для специалиста по рептилиям. Почему бы вам не сотрудничать с одним из крупных зоопарков?

Что у некоторых людей в голове? Почему они считают, что могут вмешиваться в личную жизнь совершенно постороннего человека? Разумеется, мне уже не раз задавали подобный вопрос. Обычно я бормотала в ответ что‑ то о том, что в зоопарках нет вакансий. Шон Норт тут же раскрыл бы эту ложь. Возможно, именно поэтому я решила сказать правду. Я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я уже работала. В Честере. Я просто устала от того, что чувствовала себя экземпляром экспозиции.

Я взяла свой кофе и вышла из кухни, дверь сама захлопнулась у меня за спиной, и плевать мне было на то, что прямо перед его лицом.

«Отлично! » – сказала я себе, идя по коридору. Ко всему прочему я только что нахамила одному из самых влиятельных в моей профессии людей. Неужели непонятно, почему я решила работать с ежами и кроликами? У них нет наглых, действующих из лучших побуждений хозяев, на них не приходят поглазеть тысячи посетителей. Когда работаешь с дикими животными, меньше шансов сталкиваться с людьми. Видите, что бывает, когда я с ними все же встречаюсь.

Вернувшись в смотровой кабинет, Роджер разложил на столе книги и, совсем как я вчера, стал заглядывать то в бумаги, то в книгу. Я надеялась, что он сумеет сделать более разумный вывод. Через пару минут я поняла, что меня ждет разочарование.

– Я уверен, что это яд гадюки, – произнес он. – Нет ни одного признака, характерного для яда аспидов. Это первое, что я проверил. На тот случай, если это укус тайпана. Но нет. Яд также отличается от яда ужовых. И уж точно это не яд морской змеи.

Роджер действовал так же, как и я: методом исключения отметал виды змей. Почти все ядовитые змеи на земле принадлежат к семейству ужеобразных, к которому относятся пять основных подсемейств: бородавчатые змеи – неядовитые змеи; настоящие ужи – большей частью неядовитые змеи, сюда же относятся несколько видов змей с задним рядом зубов; шпильковые змеи – небольшая, трудно поддающаяся классификации группа рептилий, о которых я мало что знаю. Еще два семейства объединяют самых опасных ядовитых змей. Это аспидовые змеи, к которым относятся мамбы, кобры, морские змеи и, конечно, тайпаны, и гадюковые – это собственно гадюки, ямкоголовые змеи и гремучие змеи.

– Посмотри, Шон, – окликнул он коллегу. Норт примостился на железном столе и большими глотками пил черный кофе, как будто тот не был обжигающе горячим. Он не пошевелился. – Я совершенно уверен, что это не яд ямкоголовой змеи. Он обладает свойствами, присущими яду гремучек, но…

– Нельзя ли покороче, Роджер? – попросил Нот. – Гематолог попал в точку – это яд обыкновенной северной гадюки. Я таких повидал тысячи.

Северная, европейская, или обыкновенная гадюка – все это различные названия одного пресмыкающегося: Virepa berus. Но…

– Гадюка обыкновенная не может впрыснуть в жертву такое количество яда, какое показали анализы, – возразила я, на миг забыв, что злюсь на самого Норта.

– Не может, – согласился он. – Кстати, я рад, что вы опять со мной заговорили.

Роджер быстро перевел взгляд с Норта на меня, потом опять на Норта.

– Значит, мы имеем дело с…

– Либо с громадной гадюкой‑ мутантом, яда у которой хватит на десяток обычных гадюк, – в чем я очень сомневаюсь. Или кусали несколько змей, – подытожил Норт.

– Я уже думала над этим, – призналась я. – И задавала себе этот же вопрос. Укус был один.

– Известно, что гадюки кусают одним клыком. Вероятно, на остальные следы от укусов не обратили внимания. Или ошибочно приняли за кровоподтеки.

Я об этом не подумала, но он был прав. У гадюки клыки располагаются в передней части рта на верхнечелюстной подвижной кости. Клыки, пока они не используются, отведены назад и закрыты пленочной оболочкой. Левый и правый клыки могут выдвигаться независимо друг от друга. Я ощутила дрожь возбуждения: вот где кроется разгадка! Ну конечно же, это очень непривлекательная разгадка: в сад Джона Эллингтона проник десяток гадюк, и они одновременно напали на старика. Вот уж действительно шутка природы!

В эту секунду зазвонил мой мобильный. Я извинилась и вышла в коридор, чтобы ответить. Услышанное меня не обрадовало. Я две минуты поартачилась, говорила, что устала, что не знаю, чем могу помочь, что есть люди более компетентные, чем я. Но потом сдалась и согласилась приехать незамедлительно. Нажала на кнопку отбоя и вернулась в смотровой кабинет.

– Роджер, неотложное дело, я должна ехать, – сообщила я, когда оба коллеги повернулись ко мне. – Как быть с тайпаном? Я могу оставить его у тебя?

– Разумеется, – нахмурившись, ответил Роджер. – Неуверен, что удастся найти ему новое место жительства, но мы, конечно же, можем какое‑ то время подержать его здесь.

– Я заберу его, – сказал Норт.

Мы оба повернули к нему головы.

– Осенью я лечу в Папуа – Новую Гвинею, – продолжил он. – Если эта особь здорова и я улажу все формальности с властями, то отвезу ее на родину. В любом случае, пусть лучше побудет у меня.

– Что ж, ты, пожалуй, прав. Но ты уверен? – В голосе Роджера слышалась тревога. – Ты не воспримешь это как наказание?

– Не волнуйся, приятель, – ответил Норт и посмотрел на меня. – Что случилось?

Я не собиралась удостаивать его ответом. Это их не касалось. Это даже меня не касалось, но…

– Звонили из дорсетской больницы, – сообщила я. – Мужчине, которого вчера укусил… Я думала, что уж…

– Ну, и что произошло? – спросил Роджер, а Норт нахмурился.

– Ему стало хуже.

Моя машина неслась, намного превышая допустимую скорость, к тому же следовало учесть, что прошлой ночью я и глаз не сомкнула. Но впереди, как я ни вглядывалась, не мелькали габаритные огни «лендровера» Шона Норта. Он настоял на том, чтобы поехать со мной и лично осмотреть Ника Паулсона. Он сказал, что ему почти по пути, поскольку живет он в Лайм‑ Риджис. Несся он сломя голову, и я не рискнула с ним состязаться.

Подъезжая к больнице, я снизила скорость, размышляя над тем, каково теперь состояние Ника Паулсона. Формально у ужей есть клыки с ядом. Отсутствует лишь механизм впрыскивания яда в тело жертвы. Я и предположить не могла, что Ник мог почувствовать себя плохо от укуса ужа. Роджер и Шон Норт были со мной солидарны. Мы решили, что причина в другом.

Скорее всего, его укусил не уж.

Когда я въехала на автостоянку городской больницы Дорсета, «лендровер» Норта уже был припаркован у входа, на площадке, отведенной для водителей‑ инвалидов. Я припарковалась где положено, вышла из машины, надеясь на то, что Норт уже побывал в больнице – возможно, даже все выяснил и я смогу незаметно исчезнуть. Теша себя этой, скорее призрачной, надеждой, я заглянула в самое грязное автомобильное окно, какое мне когда‑ либо приходилось видеть, – Норт крепко спал. Я, глядя в противоположную сторону, постучала по стеклу. Через секунду услышала, как открылась дверца.

– Почему так долго? – спросил он, распрямляя свое скрюченное тело.

– Я торчу здесь уже целый час, – буркнула я. – Жду, пока вы выспитесь.

Я пошла вперед и, войдя в больницу, остановилась у регистратуры, чтобы узнать, в каком отделении находится Ник Паулсон. Потом вызвала лифт. Как только дверцы лифта сомкнулись, Норт оперся спиной о стенку и закрыл глаза. Неужели он опять собирается спать? Если заснет, пусть остается в лифте.

Дверцы лифта открылись, и Норт тут же открыл глаза. Мы прошли по коридору до ординаторской, где увидели Гарри Ричардса – доктора, того самого, который уже второй раз спрашивал у меня совета. Он выглядел таким усталым, как будто за последние несколько дней спал еще меньше, чем я. Но он, похоже, был мне искренне рад и просто просиял, когда я представила ему Шона Норта. Ричардс сообщил, что вначале Ник Паулсон чувствовал себя удовлетворительно, но за ночь его состояние ухудшилось. Кровь взяли на анализ, но результаты будут не раньше, чем через час. После смерти Джона Эллингтона доктор Ричардс был не на шутку обеспокоен состоянием своего пациента.