СЛЕДЫ НА ЭЛЬБРУСЕ 4 страница

Группа Толстова, повторив путь первовосходителей, также обнаружила эту надпись. Вот как описал ее К. ТОЛСТОЕ: «Здесь река Малка вырывается из каменного ущелья, образует красивый водопад Султан-су. Он низвергается с высокой отвесной скалы, наполняя долину шумом. На скале высечена надпись в честь экспедиции Российской Академии наук, впервые проложившей путь к вершине Эльбруса».

Таким образом, маршрут похода, места коротких и долгих остановок, место расположения основного лагеря Емануеля устанавливается достаточно детально. Это Пятигорск —• берега речки Зол-

ка — укрепление Каменный мост на р. Малке, у ее слияния с Ки-чи-Малкой — Ысхауат — истоки р. Харбас — плато Ирахын-сырт — источники Кызыл-су, Джылы-су — водопад Кекрек или Султан-су.

Отсюда и предстояло начать исторический штурм величавого Эльбруса, который смотрится здесь, как на ладони.

Вот что пишут об этой чарующей взор картине сами участники экспедиции:

«В епанче нетленных своих снегов являет вид круглого, островерхого шатра, как бы подпираемого изнутри стойкой. Формы строги, обдуманы. Однородны Мырза-кула, все азийские наши соседи, почитают его необыкновенно, и в этот час понимаю их» — Емануель.

«Возвышен над остальной высокогорной областью с превышением тысяч на десять фут. Разве не несет он, генерал, все черты повелителя? Диадема, мантия, величие, свита. Две главы не знают равных во всем высоком Кавказе. А сила его основания? Вплотную надвинулось оно на темные границы Ташлы-сырта (Каменистое плато — И. М. ). Крутой берег плато Ирахын-сырта образует натуральную границу реки Малки» — Купфер.

«И завлекательно, и странно. Все на виду, и все неведомо. Таков он — трехклиматный Эльбрус. И таит в минотаврских своих лабиринтах искомый нами не равносклонный водораздел двух морей. Вспоминается мне блаженный час созерцания первых виденных мною снегов вершин островов Тенерифа. Мнилось совершенством натуральной природы. Майн готт, да они негожи стать даже карлами в свите Эльбруса! » — Ленц.

«Это предприятие — символ единства цели при разности людей и наук. В экспедиции участвуют 9 народов Европы и Азии. И мы первые, заглянувшие в лицо Эльбрусу» — Бешш.

Так возвышенно описывал каждый из участников свои впечатления, которые произвел на них представший их взору во всем своем величии — обитель Прометея.

' Никитин В. Из истории первого восхождения на Эльбрус/YK седогла-вым вершинам Кавказа. — Ставрополь, 1962. — С. 18 — 19.

2 Динник Н. Я. Эльбрус, его отроги и ущелья//Известия Кавказского отделения Русского географического общества. Т. VI, 1880. — С. 284 — 285.

3 Надеждин П. П. Кавказский край. Природа и люди. — Тула. 1901. — С. 86.

4 Толстов К. Восхождение на Эльбрус//Огонек, № 3, 1950.

•

ГЕНЕРАЛ И АКАДЕМИКИ ЧЕСТВУЮТ БЕССТРАШНОГО ОХОТНИКА

Остановившись лагерем у самых истоков Малки и обосновав в долине Харбаса лагерь, в котором осталось основное снаряжение экспедиции — повозки, пушки и прочая тяжесть под охраной небольшого отряда, Емануель стал готовить штурмовой отряд к решающему выступлению.

«Пришло время размышлять, господа, категориями полевых диспозиций. Стоянием крепостей не берут. Преуспеть в подъеме — значит открыть путь ученым изысканиям. Все поле сражения перед нами, вплоть до главного бастиона. Различаю преграды: рвы, батареи, машикули (бойницы в старинных горских башнях и крепостях — И. М. ), из которых уже начали обстрел камнепадами и лавинами», — говорил Емануель собравшимся вокруг него проводникам, казакам и ученым. И отряд готовился. Подгоняли снаряжение и обувь, готовили заступы и колья, палки из орешника. Горцы многозначительно поглаживали свои мужра, нисколько не уступавшие в горах позднейшим знаменитым альпенштокам.

На следующее утро, 21-го июля (9-го по старому стилю), «собраны были казаки и черкесы, и объявлено им, что тот, кто первый достигнет вершины Эльборуса, получит 400 рублей; второму (если же это невозможно), достигшему самой высокой степени, дано будет 200 рублей, а тем, кто достигнет половины конуса, покрытого снегом, предназначается также награда. В десять часов утра началось шествие». На штурм вышли Купфер, Ленц, Менет-рие, Мейер, Бернардацци, 20 казаков, из которых известно имя только Лысенкова, и пять черкесов — вероятно, те, которых выделили Емануелю еще у Каменного моста Ислам Крымшаухалов и Мырза-кул Урусбиев. Ныне нам известны имена только двоих из них: Хиллара Хачирова и Ахии Соттаева. Перед выходом «Хил-лар подал ученым пиалу с коричневой жижей и разъяснял: разведенный порох мазать кругом глаз, иначе — солнце, снег, резь, слепота», — пишут знатоки истории покорения Эльбруса.

Совет Хиллара весьма примечателен. Карачаевцы и балкарцы, великолепно знавшие горы и ледники, все нюансы их свойства и меры предосторожности, правила поведения в горах, испокон века слыли известными добытчиками и изготовителями пороха, который они выменивали в Кабарде и сопредельных областях на другие товары. По этому поводу академик И. А. Гильденштадт в 1771 году писал: «Они получают в Кабарде, в случае нужды, российскую соль, бумажные материи, холст и сафьян. Все сие выменивают они на шерсть, толстое сукно, рожь, войлоки, лисьи и куньи меха, серу, которую они добывают близ Устожирта (Хуш-

тош-сырта — И. М. ) в Чегемском ущелье, и огнестрельный порох, ими самими приготовляемый»1. То же самое писал другой академик Ю. Г. Клапрот в 1802 году: «Их горы обеспечивают им селитру и серу, и им не приходится для добывания ее, подобно черкесам, выщелачивать подстилку овечьих стойл и загородок. Их порох мелкий и отличается особой силой»2.

Итак, по совету горцев участники восхождения зачернили лица разведенным порохом и тронулись в путь.

«После 6 часов подъема, т. е. в 4 часа пополудни, достигли снеговой линии на высоте 10000 футов, и у подошвы конуса они должны были провести ночь». В своем отчете Купфер писал: «Мы провели ночь у подножия Эльборуса, в глубине громадных черных глыб, посередине которых были углубления, заполненные снеговой водой; ночь была прохладной, я просыпался несколько раз, чтобы наблюдать окружающую красоту. Эта картина глубоко запечатлелась в моей памяти — она состояла из трех тонов: серебристый тон снега и луны, голубизны неба и глубокий черный цвет скал и тени ночи; но причудливые группы, неясные очертания, постепенность перехода тонов и, наконец, спокойствие, царившие вокруг нас, восхитительны. Все придавало невыразимое очарование этой картине и никогда в моей жизни ничто более прекрасное не представало передо мной».

Ночь была на редкость холодная и ясная, — пишут и остальные участники восхождения. Непривычно было спать на голых скалах ледника, — подчеркивали они. С вершины тянуло почти на ощупь осязаемым, пронизывающим холодом. Хиллар озабоченно переводил взгляд с вершины на небо, где сияли ранний месяц и первые звезды. Он не замечал холода, которым дышали уже не только снега, даже камни, воздух. «Якши, корош», — подвел он итог своим наблюдениям. «Тепло в ночь яман, плох. Холод, как сейчас, якши, корош день быть чистый, гора доброй», — заключил Хиллар3. Человек, знающий природу гор и их приметы, а также карачаево-балкарский язык, без труда поймет в этой ломаной фразе проводника карачаево-балкарскую поговорку: «Кече — бу-акъ, кюн чуакъ», что в переводе означает: «Холод в ночь — ясно в день». И действительно, в час выхода в путь, в 3 часа ночи 22 (10-го) июля, Купфер заметил, что проводник предугадал погоду гор. Для нас очень важно подметить, что слова проводника о погоде удивительно совпадают с купферовской характеристикой ясной, холодной и звездной ночи в снегах Эльбруса.

По рассказам академика, в 3 часа утра, захватив лопаты, железные палки, веревки, провизию, отряд двинулся в дальнейший путь, и после четверти часа хода группа очутилась в царстве вечных снегов. «Поначалу подъем не был трудным, и мы преодоле-

вали препятствия, помогая себе время от времени железными палками, но вскоре подъем стал настолько трудным, что мы вынуждены были прорубать в снегу ступеньки. Хотя долина позади нас была закрыта туманом, тем не менее погода была прекрасная, луна достигала середины небесного свода, и светлый блеск ее диска составлял приятный контраст с синевою неба, которая при ярком освещении была столь густа на этой высоте, что ее можно было бы сравнить почти с цветом индиго. Несмотря на свежий ветер, — продолжает Купфер, — который дул с горы, туман долины медленно поднимался позади нас, вместо того чтобы рассеиваться. Он уже покрыл то место, где мы провели ночь и которое мы только что оставили. Туман готов был окутать нас, расстилаясь у наших ног белой пеленой. Но скоро лучи солнца, проникавшие в туман с возрастающей энергией, разорвали его в нескольких местах. Вскоре вся долина открылась нашим ослепленным глазам, и перед нами развернулась панорама гор, образующих первую цепь Кавказа. Самые высокие вершины этой цепи — Инал, Кинжал, Бермамыт расположены почти полукругом, центр которого занимает Эльбрус. Видно было, как эти горы терялись к северу в равнине, образуя на стороне, обращенной к Эльбрусу, крутизны. Видно было, как беспорядок гор увеличивается по направлению к центру. Их вид представляет часть огромного кратера, посреди которого возвышается в виде конуса громада вулканических масс, превосходящая своею высотою края кратера. Восхищаясь этой панорамой, мы все, — пишет Купфер, — движемся вперед, то прямой линией, то зигзагами, смотря по трудности пути. Поспешность, с которой мы стремились, чтобы достигнуть вершины раньше, чем поверхность снега будет размягчена солнечными лучами, истощала наши силы и мы в конце концов должны были останавливаться для отдыха почти на каждом шагу. Разреженность воздуха такова, что дыхание не в состоянии восстанавливать потерянные силы. Кровь сильно волнуется и вызывает воспалительные процессы даже в самых слабых частях тела. Мои губы горели, мои глаза страдали от ослепительного блеска солнца, хотя я по совету горцев зачернил порохом лицо около глаз, — продолжает ученый. Все мои чувства были притуплены, голова кружилась, от времени и до времени я чувствовал непонятный упадок сил, которого я не мог преодолеть», — сожалел впоследствии Купфер.

«Ближе к вершине, — продолжает он, — Эльбрус представляет ряд голых скал, образующих как бы лестницу, которая очень облегчает подъем; однако Мейер, Менетрие, Бернардацци и я — мы чувствовали себя утомленными до такой степени, что решили отдохнуть час или два, чтобы с новыми силами отправиться в путь.

Несколько казаков и черкесов, сопровождавшие нас, последовали нашему примеру. Мы нашли убежище от ветра под огромной скалой черного трахита, который образует первый пояс вышеупомянутых скал. Здесь небольшое пространство, свободное от снега; я отбил от скалы несколько кусков для своей коллекции. Мы были здесь на высоте 14000 ф. над поверхностью моря; нужно было еще подняться на 1400 футов, чтобы достигнуть вершины Эльбруса», — читаем мы в отчете Купфера.

В 1948 году советские альпинисты под руководством К. Толсто-ва установили место этой стоянки первовосходителей у основания ледника Уллу-Малиен-дыркъы, т. е. «Большая Малиена гряда», на удобной скальной площадке под навесами трахита, примерно на высоте 4800 м над уровнем моря, или, как писал Купфер, на высоте 14000 футов. Руководитель группы альпинистов писал в 1948 г.: «На высоте 4800 м встречаем удобную площадку под скалой, защищенную от ветра ледяным гребнем. Внезапно я замечаю железное острие, которое на несколько сантиметров торчит из груды камней. Вытаскиваю его из камней — это своеобразный предмет, двузубая стальная вилка длиной в 30 см, с отверстием на полукруглой части — очевидно, для прикрепления к деревянной рукояти. Несомненно, это образец ледового снаряжения экспедиции 1829 года. На небольшом плоском камне находим надпись: «1829». Надпись глубокая и четкая, а над ней высечен крест. Сомнений нет, мы на месте остановки экспедиции». Некоторые авторы, касающиеся этой темы, считают, что найденный Толстовым предмет мог быть фрагментом ножки-стойки геофизического прибора5. Такое предположение опровергает сам Купфер. Скорее всего, прав ТОЛСТОЕ, считавший его атрибутом снаряжения горовосходителей. Мы склонны видеть в этом предмете железный наконечник специальной палки — горского мужра, которыми были снаряжены восходители, т. е. тех самых железных палок, о которых так часто вспоминают сами участники. Однако предоставим слово Купферу: «Я рассчитывал провести наблюдения над маятником, который я привез с собой, но казак, несший ящик с маятником, еще не пришел (к месту стоянки под трахитовой скалой — И. М. ) и ждать было нельзя (подчеркнуто мной — И. М. ); солнце, которое почти перпендикулярно бросало свои лучи на наклонную поверхность снега, размягчило снег до такой степени, что он не мог больше нас выдерживать; откладывать же наше возвращение было нельзя, мы рисковали попасть в те пропасти, которые были прикрыты снегом». Эти слова свидетельствуют, что найденный Толстовым предмет на месте последней стоянки группы Купфера никак не может быть принадлежностью какого-то прибора, который казаки не успели туда донести. Возможно предположить, что это был на-

конечник мужры балкарских и карачаевских горовосходителей, о чем говорят и форма, и размеры предмета.

Штурмовая группа провела первую ночь на высоте 4270 м над уровнем моря, а на следующий день, когда они добрались до высоты 4800 м, где остановился Купфер, одна группа — Ленд, два «черкеса» и казак Лысенков — продолжила путь к вершине. Купфер же в сопровождении остальных «черкесов» и казаков вынужден был вернуться.

«Спуск был очень тяжелым и опасным, — писал академик, — снег, который несколько часов тому назад выдерживал нас, проваливался под ногами. Образовались дыры, которые позволяли нам видеть ужасающие пропасти, открывшиеся под нашими ногами. Казаки и черкесы, следовавшие за нами, связали себя попарно веревками, чтобы оказывать друг другу помощь. Я чувствовал себя слабым от усталости, что для большой быстроты движения опирался на двух человек, обхвативших меня своими руками; а когда спуск стал менее крут, то я растянулся на бурке, которую тащил черкес. Каждый думал только о себе, о том, как бы поскорее миновать опасности, грозившие нам. Мы разделились на небольшие группы. Желание пораньше достигнуть лагеря заставило нас забыть на время, что мы окружены черкесами, на которых нельзя было положиться (? — И. М. ) и которые захватили бы прекрасную добычу, овладев нами». Кстати, когда окончательно выбившийся из сил Купфер рухнул на снег, ему подумалось, глядя на сбившихся в кучу казаков и черкесов: «Неужели уйдут? Не подумав о бедственном положении его? Принесут в жертву богу своего Мингитава? С них станется! »4.

Вот с какими мыслями боролся ученый, когда, по его же словам, они, «сами не замечая того, были увлечены черкесами по дороге более короткой и полностью были в их власти, но раскаялись в своих подозрениях, так как вели они себя по отношению к нам безупречно. Перейдя снеговую линию и перерезав узенькую долину, дно которой было покрыто обломками соседних скал, покрытых оледенелой водой, — продолжает ученый, — мы спустились к берегам небольшого ручья, который впадал в Малку и привел нас, по хорошей тропе, к нашему лагерю».

Вероятно, тогда вспомнились Купферу слова Ислама Крымша-ухалова о том, что «эти пятеро знают горы, как ты, Мануил, свою жену»5. Они и вывели его группу по более короткой и хорошей тропе к лагерю экспедиции.

А между тем вернемся к группе Христиана Ленца. «Я мог надеяться, — продолжает Купфер в своем отчете, — что Ленц, который опередил нас, достигнет вершины и определит ее высоту. Сопровождаемый двумя черкесами и одним казаком, он подвигался

все вперед, взбираясь по той лестнице скал, о которой я говорил выше. Добравшись до последнего уступа, он увидел, что от вершины его отделяет еще снежное поле, которое нужно было перейти, но снег сделался до того мягок, что на каждом шагу нужно было проваливаться по колено и по пояс, и рисковали быть погребенными под снегом. Тогда он решил вернуться в лагерь, чтобы ночь не застала его в пути в лагерь. Он начал спуск, не достигнув вершины, которая, однако, как мы увидели после, возвышалась, пожалуй, футов на 600 над местом его последней остановки».

По словам того же Купфера, Ленц пришел в лагерь только к ночи, но по другой дороге, чем его группа.

Последние моменты первого в истории восхождения на Эльбрус также отражены в отчете руководителя научной группы экспедиции. «В течение этого дня Емануель, сидя перед своей палаткой, наблюдал за нашим движением при помощи превосходной Доллондовой зрительной трубы, которую я предоставил в его распоряжение, — писал Адольф Яковлевич. — Лишь только туман, покрывавший долину утром, рассеялся, он увидел, как мы взбираемся на конус, покрытый снегом. Он видел, как мы добрались до первого уступа скал, шедших по направлению к вершине Эльбруса. Здесь разделились на две группы, из которых одна двигалась все вперед и вперед к вершине, между тем как другая остановилась. (Это отделилась группа Ленца с двумя «черкесами» и казаком Лы-сенковым — И. М. ). Но вдруг, — продолжает Купфер, — генерал заметил одного человека, который опередил всех и который уже почти прошел вышеупомянутое снежное поле, отделяющее от вершины последний уступ скал. Это было в 11 часов утра. Емануель не мог более сомневаться, что один из нас достиг вершины. Он мог бы прекрасно видеть по цвету его платья, что это был черкес, но на таком расстоянии нельзя было различить подробностей. Генерал приказал ударить в барабан и произвести несколько ружейных выстрелов, чтобы оповестить весь лагерь об этом замечательном событии. Затем он терпеливо стал ожидать нашего возвращения».

«Киллар (таково имя черкеса), — пишет ученый, — покоривший первым вершину, лучше нас знал выгоду утренних заморозков, задолго до нас пересек пределы вечных снегов. Когда Ленц вышел к своей последней стоянке, Киллар был уже на пути к вершине. Снег начал подтаивать только к 11 часам утра, поэтому он столкнулся с меньшими трудностями, чем мы. Бесстрашный охотник, он объездил все окрестности, он часто проходил по этим местам и отлично знал страну, хотя раньше он не штурмовал вершины, но поднимался на значительные высоты», — читаем мы в характеристике Хиллара, данной ему Купфером. «Он вернулся в лагерь, — продолжает академик, — за час до нашего прихода, чтобы получить от 46

Генерала причитавшуюся награду, но Генерал ждал нашего возвращения, чтобы сделать церемонию более торжественной. Разложив на столе награду, которую он назначил первому, достигшему вершины, он вручил ее на глазах всего лагеря, прибавив к ней кусок сукна на кафтан; подняли бокалы за его здоровье. Генерал решил увековечить память об этом замечательном дне надписью, выбитой на одной из скал, окружающих наш лагерь». Безусловно, что речь идет о той надписи, которую видели Динник, Надеждин, Никитин и другие альпинисты и путешественники.

Подводя итог описанию штурма вершины Эльбруса, Купфер задает себе вопрос: «Оправдала ли экспедиция наши надежды? » и отвечает: «С самого начала мы считали Эльбрус неприступным, и пятнадцать дней спустя мы находились на его вершине. Разве не было достаточно того, что вершину Эльбруса мы отнесли к той же самой горной породе, из которой создана Пичинча в Кордильерах. Я показал Гумбольту некоторые обломки камней, принесенные мной с Эльбруса (те, что он отбил от упоминавшейся трахитовой скалы, откуда вынужден был вернуться — И. М. ), и он отметил сходство между горной породой этой горы и Пичинча, которую он посетил во время своего путешествия по Америке. Разве не было достаточно, что наблюдали геологические явления, самые важные на Кавказе; что поднялись на высоту Монблана», — заключает виднейший ученый своего времени.

А что писали другие участники экспедиции?

«Когда к трубе припал мадьяр Бешш, трое на горе впали в полную недвижимость, лежа в снегу (то были Ленц, Лысенков и Ахия — И. М. ), и только один шел далеко впереди, словно на него одного из всех не воздействует резкий воздух... Нет, не зря на него пал выбор старого Шавкала» (Ислама Крымшаухалова — И. М. ).

Эмиль Христианович Ленц писал в своем письме к академику Ф. Парроту, который, в свою очередь, много ездил по Кавказу, поднимался к подножию Казбека, на Арарат и труды которого по геофизике Кавказа составляют целую эпоху в изучении Кавказа, следующее: «К достижению вершины не противополагается никаких непреодолимых препятствий, и при втором восхождении нужно будет только избрать ночлег на другой высочайшей точке, чтобы достигнуть вершины прежде, чем снега начнут таять, ибо иначе невозможно, утопая по колено в снегу и при столь разреженной атмосфере, взойти на последний крутой уступ. Черкес Киллар, о котором я писал Вам, что он достиг вершины, оставил ночлег ранее нас и прежде взошел на вершину, нежели я на то место, где должен был остановиться»5.

В упомянутом «Жизнеописании Емануеля» о последнем этапе восхождения написано почти то же самое: «На другой день, 10-го

июля (по старому стилю — И. М. ), в три часа утра они пустились опять в путь (речь идет о штурмовой группе — И. М. ) и через четверть часа были уже за пределами снегов; но оттепель и встречающиеся на каждом шагу скалы и пропасти, которые надобно было обходить, отблеск солнечных лучей, отражаемых снегом, все это делало восхождение для академиков весьма затруднительным на возвышении 14000 футов, и даже совершенно невозможным; оставалось им еще, по их расчетам, 1400 ф. до самой вершины. Тут они вынуждены были остановиться и думать о возвращении, которое было едва ли не труднее самого восхождения. Однако г. Ленц в сопровождении двух черкесов и одного казака домогался еще достичь до самого верха и отправился было в путь, но пройдя довольно пространство и не доходя до последней вершины, как полагает, на 600 футов, он должен был также отказаться от дальнейшего восхождения. Между тем как академики, пораженные такою неудачею, должны были возвращаться, один из черкесов, по прозванию Киллар, отправился отдельно от прочих и в одиннадцать часов утра очутился на самой вершине Эльборуса. Генерал, наблюдая в зрительную трубу, первый усмотрел Киллара, стоящего на верху Эльборуса, и все, окружавшие генерала, поспешили удостовериться в том своими глазами. Пушечные выстрелы возвестили о том всему лагерю. В то время как г. Ленц, не имея сил идти далее, отдыхал от усталости, Киллар уже успел возвратиться с вершины горы и прибыл в лагерь целым часом прежде гг. академиков. Генерал наградил его по назначению, дав еще сверх того тонкого сукна на черкеску и за обедом первый бокал шампанского был выпит за его здоровье».

Один из участников экспедиции, некий «Т. В. », писал в сентябрьском номере Санкт-Петербургских ведомостей, что «По возвращении наших путешественников мы узнали, что удалец, решившийся один забраться на самую высокую точку Эльбруса, был один из вольных кабардинцев, бывший прежде пастухом. За совершение сего подвига сей черкес, по имени Киллар, получил предназначенный генералом Емануелем приз из 400 рублей ассигнациями и 5 аршин сукна на черкеску». Я думаю, что стоит обратить внимание на то, как анонимный автор называет Хиллара то «вольным кабардинцем», то «черкесом». Вероятно, такое вольное обращение с этнонимами было продиктовано распространенными в литературе того времени названиями: «горские черкесы», «карачаевские черкесы», «Карачаева Кабарда», «Горские общества Кабарды» и пр., которыми пользовались даже выдающиеся ученые В. Ф. Миллер, М. М. Ковалевский, А. Я. Купфер, П. П. На-деждин, И. И. Иванюков и мн. др.

Из всего изложенного в этом очерке, полностью построенном на материалах очевидцев и участников исторического похода на

Эльбрус, уточняется следующий, завершающий этап маршрута первовосходителей.

Основные тяжести, пушки и пр. были оставлены у истоков р. Харбас под присмотром небольшого отряда. Главная группа экспедиции, возглавляемая Емануелем, поднялась 20-го июля к подножью ледника Уллу-Малиен-дыркъы и остановилась у водопада Кекрек или Султан-су. Отсюда 21-го июля штурмовая группа вышла на восхождение, переночевала на высоте 4200 м над уровнем моря. Затем поднялась до высоты 4800 м, и 22-го июля отряд разделился: Ленц, Хиллар, Ахия и Лысенков продолжили восхождение, а Купфер и остальные 16 человек вернулись обратно в лагерь.

Внимательное чтение документов и письменных источников позволяет сделать ряд выводов:

1. Важными оказываются слова генерала Емануеля, сказанные им накануне выхода группы на штурм вершины Эльбруса. Имеются в виду его слова о том, что «Однородны Мырза-кула, все азийские наши соседи почитают Эльбрус необыкновенно». Одно-родцами Мырза-кула в данной ситуации он мог называть только тех самых «черкесов», которые были ему выделены Исламом Крымшаухаловым и которые сопровождали штурмовую группу восходителей.

2. Многозначительно звучат слова Купфера о том, что он очень боялся, как бы «черкесы» не принесли его в жертву своему «Мин-гитаву».

3. Столь же характерны его слова о том, что «Киллар — бесстрашный охотник, объездил все окрестности, часто проходил по этим местам, отлично знал страну, поднимался на значительные высоты».

4. Разве не заслуживает внимания тот факт, что «черкесы, которые волокли его (Купфера) на бурке, привели его к лагерю по дороге более короткой». Значит, они великолепно знали все окрестности и горные тропы Приэльбрусья!

5. Исследователей и интересующихся этим восхождением не могут не заинтересовать сообщения очевидцев, что Хиллар поднялся на вершину и раньше всех вернулся в лагерь к генералу. Вероятно, потому что он очень хорошо знал все кратчайшие тропы, ведущие к месту стоянки лагеря.

----------------

1 Адыги, балкарцы и карачаевцы... С. 208.

2 Там же. — С. 251.

3 Симонов Е. Д. Слово об Эльбрусе. М. — 1983. — С. 43. * Там же. — С. 46.

5 Там же. — С. 39.

6 «Санкт-Петербургские ведомости», № 118, 1829.

РАССКАЗЫВАЕТ АХИЯ СОТТАЕВ

В последние годы отдельные авторы, касающиеся описываемого восхождения, иногда незаслуженно игнорируют имя одного из активных участников этого исторического подвига. А между тем именно ему обязан жизнью тогда еще молодой адъюнкт, а позднее академик, ректор Петербургского университета Эмиль Хри-стианович Ленц. Имя этого «черкеса» или «однородца Мырза-ку-ла» — Ахия Соттаев. В народе он был известен под кличкой «ча-бакчы», т. е. «рыбак», за свою страсть к этому занятию. У «чабак-чы» Соттаева, как мы уже отмечали, в свое время записывал нарт-ские сказания внук Мырза-кула Сафар-Али Урусбиев.

Многие исследователи и популяризаторы истории альпинизма давно стараются ввести в оборот интересные факты из жизни Ахии Соттаева, которые все же зачастую остаются в тени. Например, достоверно известно, что Ахия был женат на Татлыхан Джур-тубаевой, что могилы Ахии и Татлыхан находятся в 5 км вверх по ущелью от г. Тырныауза, у развалин старинного аула Кызыл-кез. Об этом говорят, как пишет П. Рототаев, два скромных надгробных камня. У Ахии Соттаева был сын Хаджи-мырза, а внук Ахии, Адильгерий Соттаев, в 30 — 40 годах отличался во многих спортивных состязаниях на Северном Кавказе, был талантливым исследователем карачаево-балкарского языка, многие годы отсидел в сталинских лагерях за то, что дерзнул написать «отцу народов» о несправедливом выселении балкарского народа из родных мест обитания в далекую Среднюю Азию.

С именем Ахии Соттаева связаны почти все известные в истории покорения Эльбруса восхождения, начиная с описываемого и до восхождения С. М. Кирова в 1911 году. Недаром П. Рототаев справедливо выступил с предложением возродить Кабардино-Балкарский альпинистский клуб и назвать его именем легендарного и бесстрашного горовосходителя из Верхнего Баксана.

Сподвижник Хиллара по походу 1829 года Ахия Соттаев, по сведениям лично его знавших путешественников, исследователей и альпинистов — С. Ф. Давидовича, Я. И. Фролова, С. Анисимова, К. Толстова, Е. Никитина, А. И. Краснова, П. С. Рототаева, В. Ф. Кудинова и др., прожил долгую и яркую жизнь, а умер в 1918 году в возрасте 130 лет.

В августе 1911 года действительный член Кавказского горного общества, позднее доцент Пятигорского пединститута Яков Иванович Фролов записал из уст Ахии весьма интересный рассказ о походе 1829 г. Воспоминания старого горовосходителя, при сравнении с приведенными выше показаниями Купфера, Ленца, Беш-ша и других участников восхождения, во многом детально повто-

ряют их сведения, а в отдельных случаях и значительно их дополняют. Эти совпадения и дополнительные детали не оставляют места сомнениям, что информатор Фролова был участником и очевидцем всех событий того исторического восхождения.

Совершивший попытку подняться на Эльбрус в июле 1886 года Давидович писал, что «Ахия Соттаев в то время был дряхлым стариком и наотрез отказался его сопровождать»1. Ничего удивительного в этом нет, потому что прошло уже более 47 лет после его восхождения в 1829 году.

В том «августовском» воспоминании Ахии Я. И. Фролов с помощью переводчика записал следующий любопытный рассказ восходителя2: «Хиллар, вооруженный длинной палкой с острым наконечником, «как вилы с двумя рожками», уверенно шел впереди группы, указывая ей дорогу. За ним, с трудом успевая, шли казак, Ленц и я. Хиллар бросил свой хурджун с продуктами, снял бурку и налегке стал заметно удаляться от группы. Когда Ленц, казак и я добрались до седловины, казак последовал примеру Хиллара, тоже бросил сумку, бурку и двинулся к вершине. Ленц остался только с Ахией», — записал Фролов слова старого Ахии.

«За это время Хиллар, поднявшись на вершину, — продолжал Ахия, — сложил там кучу камней, в которой оставил свою шапку для того, чтобы поднявшийся за ним человек мог убедиться в достоверности совершенного подвига. Когда набежало облачко на вершину, раздался внизу гром. Это стреляли по приказанию русского начальника, давая знать, что человек зашел на самую гору Минги-тау. Мы дальше с ученым не могли идти. Снег был очень мягкий, и мы проваливались в него по пояс. А казак все шел и шел наверх, уже и на руках, и на ногах. Хиллар махал ему руками и указывал почему-то на вершину. Хиллар был без шапки и продолжал спускаться к нам вниз, а казак пополз дальше вверх. Он часто ложился и опять полз, но очень скоро устал и начал спускаться вниз и догнал нас около верхних камней. (Не те ли это камни, где остановилась группа Купфера? — И. М. ). Чтобы быстрее идти, я посадил ученого на бурку и поволок вниз. Когда мы спустились, начальник русских выдал Хиллару 400 рублей и сукно на черкеску, а казаку он дал 200 рублей и тоже сукно на черкеску, — продолжал Ахия. — Но когда я привел на Минги-тау эн-глиза (англичанина Фрешфильда — И. М. ), то шляпы Хиллара там не было, ее унес ветер, а камни — две кучи — остались. На большую кучу энглизы еще навалили камней, что-то написали на бумаге, положили эту бумагу в бутылку, а бутылку положили под камни, и мы сейчас же начали спускаться. Свирепствовал буран, и ревела вьюга. А сейчас там на вершине много камней, и все,