СЛЕДЫ НА ЭЛЬБРУСЕ 3 страница

Понял ты меня, Килар? »1. В состав этой пятерки входил и предложенный Мырзакулом Урусбиевым один из самых опытных охотников и горовосходителей Баксанского общества — Ахия Сотта-ев.

Таким образом, беседа завершилась тем, что Ислам Крымшаухалов и Мырза-кул Урусбиев — верховные владельцы районов Приэльбрусья со стороны Кубани и Баксана — выделили пятерых опытных горцев-проводников из своей среды для сопровождения экспедиции Емануеля.

Безусловно, нет никакой логической возможности предположить, чтобы такой опытный генерал, хорошо знавший карачаевцев и их земли, прилегающие к Эльбрусу, для осуществления грандиозной для того времени небывалой исторической задачи стал бы искать себе проводников к Эльбрусу и на его вершину среди жителей равнин и предгорий, не воспользовавшись услугами исконных обитателей подножий Эльбруса.

Приведенные сведения прекрасно дополняют и слова другого участника экспедиции Я. К. Бешша, который пишет, что карачаевцев «вскоре успокоила ласковая дружеская и располагающая манера поведения генерал-аншефа. Эти депутаты более не покидали нас, ограничившись тем, что отправили назад муллу с поручением успокоить пославших их». По словам Бешша, «Вали Крым-шаухалов и Мырза-кул Урусбиев сопровождали экспедицию до самого Эльбруса».

А вот как об этом же сообщает руководитель группы ученых А. Я. Купфер: «Генерал принял карачаевцев в своей палатке, разговаривал с ними очень доброжелательно и очень быстро опроверг их опасения. Он заявил, что в данный момент, тогда как они уже присягнули на верность Его Величества Императору, на них будут смотреть как на подданных России и что своей покорностью и дружеским расположением они представят неопровержимые доказательства дружбы к России и что единственной целью экспедиции является желание лучше узнать их замечательную страну. Сам генерал и несколько ученых будут собирать сведения о флоре и фауне, об ископаемых и что они хотят воспользоваться согласием, которое царит между Карачаем и Россией для того, чтобы приблизиться к Эльбрусу, к которому никто до этого не приближался».

Здесь уместно привести еще одно известие Купфера, касающееся времени пребывания экспедиции у Каменного моста на Малке. Речь идет о том, что 10-го июля временный лагерь Еману-еля посетил еще один кабардинский князь, возвращавшийся с охоты. Предоставим слово академику: «На следующее утро нас посетили несколько кабардинцев. Самым знаменитым из них был Ку-чук-Шанко (Джанхот? ) — один из самых богатых кабардинских князей. Он приходился родственником Императору Российскому Ивану Васильевичу, женатому на княгине Марии Темркжовне, который после свадьбы стал именоваться князем «кабардинским». Князь Шанко, 90-летний старик, несмотря на свой преклонный возраст, был еще крепкий наездник и хороший охотник; он возвращался с охоты, где убил медведя и 2-х оленей, но как он сказал: «Силы уже не те, здоровье не то, и мне надо принимать минеральные воды, чтобы поправить свое здоровье». Он был в окружении дворян, которые относились к нему с почтением. Хотя черкесские князья были независимы, тем не менее они примыкали к одному из богатейших князей, сопровождали его на охоте и в битвах».

Вот так провела экспедиция первые сутки у слияния рек Малки и Кичи-Малки, у Каменного моста.

Симонов Е. Д. Слово об Эльбрусе.., с. 39.

РАЗВЕДКИ НА УРДУ-БАШИ И КАН-ЖОЛЕ

В своем отчете А. Я. Купфер рассказывает, как генерал Ема-нуель, закончив церемонию встречи с карачаевцами, решил совершить рекогносцировочные походы в окрестностях горы КАН-ЖОЛ, что в переводе с карачаево-балкарского означает «Кровавая дорога», а в литературу и географические издания вошло под неоправданным названием КИНЖАЛ. С этой целью «он захватил 2 палатки и провизии на 3 дня. Нас сопровождали, — пишет ученый, кавалерийский и пехотный отряды. Один из самых преданных Российской империи кабардинских князей — князь Атажук, совершавший прогулку по окрестностям Кинжала, вручил нам образец свинцового минерала. Здесь мы пересекли плоскогорья, богатые сочной травой, после нескольких часов ходьбы достигли холма Магомета (Магомет курган), — продолжает Купфер, откуда открывается вид на гору Кинжал и на Центральную Кавказскую цепь. Вершины первой кавказской цепи почти полностью состоят из песчаника, по которому пройти легко. Но они содержат много источников и задерживают дольше дождевую воду, чем известняк, и поэтому здесь луговая трава всегда свежая. Черкесы давно используют эти замечательные пастбища, так как пребывание животных на равнине становится невыносимым из-за жары и большого количества насекомых. Черкесы пасут свои стада в горах, где трава свежая и воздух прохладен. Они разделяют эти луга на большое количество личных пастбищ, хотя право собственности этих пастбищ за ними не закреплено... Мы шли по краю бездны, внизу которой Урда несла свои пенящиеся волны», — рассказывает Купфер.

Свое начало эта речка берет между Канжолом и Иналом, двигаясь вдоль Инала, она направляется к востоку, сливаясь с маленькими речушками, и получает название Кенделен и впадает в Бак-сан. «Ожидая прибытие палаток, генерал решил спуститься до берега Урды и подняться по этой реке, насколько это будет возможным, — читаем мы в названном отчете. Спуск был очень тяжелым; долина Урды узка и окаймлена с двух сторон высокими скалами. Нам приходилось несколько раз переходить реку вброд, так как идти вдоль одного берега мешали оползни. Вскоре мы заметили по правому берегу пещеру, которую решили осмотреть; она была достаточно просторная, глубокая и разделенная на многие ниши; струйки воды стекали со свода. На своде были заметны следы копоти, что говорит о том, что горцы здесь располагались, когда пасли скот в долине Урды. На небольшом расстоянии от этой пещеры река была настолько зажата между скалами, что было невозможно продолжать наш путь; здесь мы немного отдохнули в те-

ни скалы, затем повернули к нашему лагерю на равнине Магомета, по той же дороге, по которой пришли сюда».

На следующий день, 11 июля, в 4 часа утра путники покинули лагерь, чтобы добраться до верховьев Урды, которых они достигли накануне. Здесь они обнаружили свинцовые рудники, которые некогда разрабатывали «черкесы». Участник разведочного похода пишет; «Мы следовали параллельно цепи Инала и Кинжала по ровной местности, затем спустились в долину, образованную слиянием двух маленьких речушек. Барометр показывал высоту 5000 футов над уровнем моря»*...

В 10 часов утра после скудного завтрака путники очутились на крутом спуске в долину Урды. Тропа, по которой им пришлось спускаться, была извилиста и достаточно отвесна. Она была местами настолько крута, пишут участники, что приходилось идти пешком, а лошадь вести под уздцы. Когда они прибыли на берег Урды, «черкесы», наши проводники, показали нам несколько кусков породы, усеянной прожилками слюды. Генерал решил следовать дальше, поскольку начало темнеть, а возвращаться в лагерь на равнине Магомета было поздно. Мы спустились, — пишет Куп-фер, — по крутому склону, с растущими на нем несколькими березками, и очутились в долине Урды. Спуск был тяжел, особенно для лошадей. После трехчасового перехода путники вновь поднялись вверх, для того чтобы достичь берегов достаточно широкой реки Канжол, берущей начало в скалах одноименной горы. Примерно в шести верстах отсюда путники отметили залежи свинца. Как писали путешественники, дорога, по которой они тогда шли, пролегала берегом Канжола и была в тот момент непроходимой, так как дождевой и снеговой потоки подняли уровень реки, и она затопила окрестности. Впрочем, — пишет Адольф Яковлевич, — было уже 3 часа пополудни, и мы были изнурены, устали и генерал решил повернуть к лагерю...

Ужас этого перехода, — продолжает руководитель группы ученых, — еще жив в моем воображении. «Мы продвигались осторожными шагами вдоль ужасных бездн; узкая тропа пролегала вдоль скалы, обломки которой скатывались вдоль склона, и наши лошади буквально спотыкались на каждом шагу, так как почва была скользкой от того, что снег бесконечно сползал по склону горы; с правой стороны была отвесная скальная стена, с левой — бездна. К счастью, мы к вечеру вышли на обширное плато, а к ночи добрались до лагеря. Ночь мы провели при холоде 3 градуса и на следующий день добрались до основного лагеря, расположенного на Малке». ----------------

1 1 фут = 0, 3048 метра.

Так завершилась разведочная вылазка отряда по окрестностям Канжола и в верховья реки Урду. 12-го июля экспедиция в полном сборе вновь оказалась на месте основного лагеря у Каменного моста на границе Кабарды и Карачая. Эти разведочные походы увенчались открытием залежей свинца и слюды на Урду-ба-ши и Канжоле.

СЛУШАЯ СТАРОГО МЫРЗА-КУЛА

В длительных беседах с Исламом Крымшаухаловым и Мырза-кулом Урусбиевым венгерский путешественник Я. К. Бешш собрал много интересных сведений. Еще бы, один из них потомок тех самых Крымшаухаловых, известных России еще по услугам посольству 1639 года, другой — отец знаменитого владельца Баксанским ущельем Исмаила Урусбиева, гостеприимный двор которого не миновал ни один из посещавших Кавказ людей — русских, немцев, итальянцев, англичан, французов, швейцарцев, венгров, поляков, в числе которых были известные ученые, композиторы, художники, писатели, поэты и альпинисты.

Венгерский ученый очень удивился той радости, которую карачаевцы проявили, узнав, что он мадьяр и что целью его путешествия является розыск колыбели венгров-мадьяр. Они рассказывали ему свои предания, согласно которым предки карачаевцев когда-то «занимали плодородные земли от Азова до Дербента и проживали за Кубанью; что в те времена они соседствовали с могущественным народом, который угнетал их и требовал с них дань в виде одной белой коровы с черной головой или, за неимением таковой, трех обычных коров с каждой семьи, и что измученные поборами, они решили перейти на левый берег Кубани и укрыться в неприступных горах, чтобы вести там независимое существование; что, наконец, они пришли к нынешним местам своего пребывания, предводительствуемые вождем по имени Карачай... »1.

Эти же сведения о происхождении и древней истории карачаевцев (называя их черкесами) повторяет в своем отчете и Куп-фер. Рассказывая о своих беседах с карачаевцами, Бешш упоминает об одном инциденте, вызванном его неосторожными расспросами. Эти расспросы, по словам Емануеля, «чуть не привели к международному конфузу», уладить который пришлось генеральским тоном самому Емануелю. Дело было в том, что, думая сделать приятное карачаевцам, Бешш рассказал им, что в Венгрии «есть семейство, носящее такое же имя, что один генерал Кара-чай служил в армии австрийского императора, что, возможно, это венгерское семейство связано кровным родством с их древним

вождем Карачаем». При этих словах я заметил, — пишет путешественник, — что карачаевцы переглянулись между собой с обеспокоенным видом, а затем неожиданно покинули нас, не попрощавшись с присутствующими». Лишь через несколько часов Бешш узнал причину их тревоги.

Это произошло «близ втока реки Харбис в Малку», — пишет известный журналист и знаток Приэльбрусья Е. Д. Симонов. «С тетрадкой в руках выспрашивал Бешш горцев, пока старший над ними Мырза-кул, на чем свет хуля гостя быстрым гортанным «Собак», «Чушка», «Шайтан», не выскочил из кибитки, выдергивая кинжал». Переводчик генерал-аншефа, один из пятигорских армян, который присутствовал при этом, отправился сообщить генералу, что карачаевцы, покинув кибитку Бешша, принялись совещаться между собой, выказывая признаки величайшей обеспокоенности. Чтобы узнать причину их жестикуляции и перешептывания, переводчик приблизился к ним и вскоре понял, что их дебаты касались того страха, который вызвало у них появление венгра в такой близости от их территории, так как, судя по тому, что он рассказал, его целью не может быть ничто иное, как требовать наследство семейства Карачай в пользу Карачаев из Венгрии.

«Емануель встрял незамедлительно, — пишет Е. Д. Симонов. — Отвел гостя за лагерь. Впервые заговорил невальяжно.

— Чуть не привели к разрыву тонких нитей дружбы с горцами.

— Но-чем же?

— Сколько можно твердить им: Карачай, Карачай, Карачай...

— Но вы же не брали участия в общем разговоре, мсье. И чем мог смутить я?

— Не тот момент, любезнейший. Попробуйте мыслить категориями сынов гор. Только условимся не представлять их этакими буколическими пастушками с гобелен Ватто! ».

«Генерал просил меня, — продолжает Бешш, — больше не говорить с ними на этот предмет, но постараться объяснить им их ошибку, что я и сделал спустя какое-то время, навестив их в их палатке. Они казались весьма удовлетворенными тем объяснением, которое я дал своим предыдущим высказываниям, а также моим проявлениям дружбы в отношении карачаевцев, поскольку через несколько часов они нанесли мне повторный визит и, спокойно попивая чай, снова отрицали, что мы суть соотечественники; с этого момента они непрестанно называли меня «кардаше» и пожимали мне руку при каждой встрече... ». По этому поводу князь Мырза-кул рассказывал венгру следующую историю, которую, по его словам, он слышал от своего отца и многих старейшин своего племени, пересказывавших ее всякий раз, когда речь заходила о

их предках, мадьярах, господствовавших над краями от Кумы до Каспийского моря.

Приведем и мы эту интересную историю-легенду, которую записал Бешш из уст Мырза-кула Урусбиева:

«... Жил когда-то молодой мадьяр, сын вождя, правившего его страной, протянувшейся до Черного моря; звали его Тума-Мари-ен-Хан. Этот молодой человек страстно любил охоту; как-то раз, увлеченный любимым занятием в компании молодых людей, он, преследуя зверя, достиг берегов Черного моря. Там он заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевающимися на ветру. Корабль, подгоняемый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мари-ен-Хан тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе одних только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умоляющих о помощи. Молодой князь тотчас лее приказал прикрепить конец веревки к стреле, которую выпустил так удачно, что она упала прямо у ног женщин, которые, торопливо схватив веревку, привязали ее к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ухватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.

Князь помогал спуститься на берег одной из девушек, к которой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он взглянул на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни слова, столь глубокое впечатление на его сердце произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее и ее спутниц в резиденцию своего отца, который, узнав о высоком рождении и истории молодой особы, согласился женить на ней своего сына.

Вот удивительная история этой молодой чужестранки, — продолжал Мырза-кул. — Ее звали Алемелия, и она была дочерью греческого императора, правившего в то время Византией. Этот своенравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном из островов Мраморного моря под наблюдением почтенной женщины; четырнадцать молодых девушек были у нее в услужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни было мужчина.

Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и приобретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочетании с невинностью и добротой порождали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию. Однажды, когда принцесса спала на диване, полог над которым был раскрыт, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли к ее ложу и произошло чудо; прин-

цесса забеременела. Ее беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом, оскорбленная честь которого привела его в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить маленький корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невинные существа на волю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивающееся на непрошенных возмутителей спокойствия его вод, смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок погнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяров.

Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-Хану двух других сыновей. После смерти отца молодой князь наследовал ему и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого сына своего от принцессы Алемелии под родительским надзором. Перед своей смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире. Но они, став хозяевами после смерти отца, поссорились из-за престола, и разгорелась гражданская война. Эта междуусобица среди мадьяр привела к разрушению и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, — со вздохом прибавил рассказчик, — у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом величии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, превращенных нами в убежище нашей независимости, единственного наследия наших отцов, ради которой всегда готовы отдать жизнь мы и наши дети». ,

Так закончил рассказ этот интересный старик Мырза-кул, вместе с Исламом Крымшаухаловым сопровождавший экспедицию до самого Эльбруса, — повествует Бешш.

Это предание находит параллели в тюркско-монгольском фольклоре, и некоторые ученые справедливо сопоставляют его сюжеты с распадом Великой Болгарии VII века на Кубани, созданной активным деятелем — болгарским ханом Кубратом. Дело в том, что достоверно известно, как малолетний Кубрат был крещен и долго жил в Константинополе при византийском дворе под попечительством императора и своего дяди Органа — удельного тюркского хана. Например, Иоанн Никиусский в VII веке писал, что «Кубрат, князь гуннов и племянник Органа, в юности был крещен и воспитан в Константинополе в недрах христианства и вырос в царском дворце». Воспитанный таким образом Кубрат был тесно связан с византийским двором и в качестве болгарского государя осуществлял византинофильскую политику на Северном Кавказе в бурном водовороте Византино-Хазарских отношений того пери-

ода. Не исключена возможность, что для поддержания такой политики византийский император мог женить Кубрата на принцессе. Можно допустить, что именно это и отразилось в легендарном сюжете, рассказанном Мырза-кулом.

После смерти Кубрата сыновья его не выдержали заветов отца, и разразившаяся междуусобная война, и натиск хазар привели к расколу между братьями: один из них ушел со своей дружиной на Волгу, другой — Аспарух — на Дунай, а старший из братьев — Батиан (Басиан) — остался на родине отцов, на Северном Кавказе.

Можно обратить внимание еще на одну примечательную деталь этой истории. Речь идет об оригинальном объяснении зачатия Алемелии. Этот мотив часто встречается и в других сказаниях карачаевцев и балкарцев. Так, например, ровно через 50 лет после описываемых событий внук Мырза-кула Сафар-Али Урус-биев в своем именитом ауле Урусбиево со слов известных тогда карачаевских и балкарских сказителей: Т. Джуртубаева, Исмаила, Мисостова, Биаслана Джаппуева, Кума Джаппуева, Магомета Ти-лова, Чабакчы Соттаева (так звали в народе Ахию Соттаева за его привязанность к рыбной ловле: «чабакчы» — рыбак), Биляка Аюова, Хусейна Абдуллаева, Маила Этезова, Али-Мырзы Балкару-кова записал ряд нартских сказаний и издал их в первом выпуске «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа» (Тифлис, 1880). В одном из сказаний говорится, как одна молодая девушка, решив скрыть причину своей беременности, объяснила это следующим образом: «Несколько дней тому назад я пошла убирать постели в кунацкую после отъезда гостей, но в это время на живот мне упал солнечный луч и от этого я стала беременеть»...

Вот в таких оживленных беседах с сопровождавшими экспедицию балкарцами и карачаевцами проходил нелегкий путь венгерского путешественника к подножию Эльбруса. А мы, дорогой читатель, вернемся к Каменному мосту у слияния Малки и Кичи-Малки, где оставили участников этого похода.

1 Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII — XIX вв. — Нальчик, 1974. — С. 333.

ВОЙЛОЧНЫЕ ШАТРЫ И ВЕРБЛЮДЫ У ИСТОКОВ МАЛКИ

13-го июля 1829 года огромный караван из 350 казаков, 650 солдат при 2-х трехфунтовых пушках, 6-ти навьюченных верблюдах, погоняемых несколькими калмыками, группы видных ученых и ме-

2 Заказ 344 33

стных проводников во главе с Исламом Крымшаухаловым и Мыр-за-кулом Урусбиевым вышел из Каменного моста и взял курс на высокогорное плато Ысхауат (Хасаут) через долину Кичи-Малки. В первый день караван прошел около 20 верст*, а в Ысхауат прибыл он 14-го июля, миновав многие горные перевалы по узким каменистым тропам. «Центральная цепь Кавказских гор, — пишет А. Я. Купфер, — ставит непреодолимые препятствия для вьючных и других животных, необходимых для существования нашего отряда. Узкие тропы, проделанные нашими лошадьми, изобиловали многочисленными поворотами под наклоном почти перпендикулярным к горе, вершина которой была окутана туманом и подножье которой омывалось стремительным потоком. Было ясно, что такие дороги были непроходимыми для повозок; мы были вынуждены бросить большую часть наших припасов; верблюды, навьюченные свернутыми палатками, не могли больше идти. Нехватка продовольствия и дров не представляла наибольшего неудобства, нам предстояло идти дальше по тропам, более опасным, чем те, которые мы оставили позади. Часто путь преграждают глубокие овраги, которые надо преодолеть, чтобы попасть на противоположную сторону. Часто встречаются дороги, окаймленные с одной стороны скалами, а с другой — отвесными пропастями. В этих условиях быки не могли тащить повозки, и мы прикладывали неимоверные усилия для того, чтобы они не сорвались в пропасть. От наших проводников требовалось большое мужество. Мы не раз восхищались порядком, царившим в отряде, сопровождавшем нас. Несмотря на опасности, подстерегающие нас на каждом шагу, на лишения всякого рода, несмотря на то, что отряд, сопровождавший нас, не был заинтересован в этой экспедиции, — мы не услышали ни единого звука недовольства; та же активность на переходах, то же хорошее расположение духа во время отдыха.

Наш отряд был разбит на небольшие группы; около 100 казаков образовывали передовую группу, затем группа генерала и его свиты, которая шла то взводом, то растягивалась длинной линией настолько, насколько позволяла ширина тропы. Группа генерала состояла из нескольких черкесских князей, переводчика и нас, — пишет Купфер. Далее, на приличном расстоянии, следовала группа казаков, состоящая из 250 человек. Можно себе представить, что, следуя таким образом, мы не могли делать длинные переходы; после 20 — 30 верст пути мы останавливались примерно к полудню в местечке с пресной водой и достаточным живописным окружением. Генерал выбирал подходящее место для разбивки наших 3-х палаток, одна из которых принадлежала

' 1 верста = 1, 06 км. 34

генералу, другая — сопровождавшим его лицам и третья — нам. Разжигали костер, резали барашка, приготавливали обед, который обычно был готов к 5 часам вечера. Ожидая обед, одни из нас отдыхали, другие осматривали окрестности, не удаляясь далеко от лагеря, дабы не подвергнуться нападению черкесов, которые окружали нас незримо со всех сторон и относились к нам с недоверием, как и к нашим передвижениям. Обед всегда проходил в палатке генерала, более просторной, чем наши. На земле была расстелена скатерть, а тарелки мы держали на коленях.

Устройство калмыцких палаток было не совсем обычным, — подмечает ученый, — они поднимались конусом к вершине, где было отверстие для выхода дыма на тот случай, если надо было в ней развести костер. На случай ночных холодов это отверстие закрывалось специальным клапаном. Каркас этих палаток был выполнен из легких деревянных прутьев; весь покрыт широкими кусками толстого белого войлока; ни дождь, ни ветер туда не проникали. Для их транспортировки были предназначены 6 верблюдов. Несколько калмыков, владельцев этих шатров, помогали нашим казакам в разбивке лагеря. К вечеру лагерь представлял собой живописную картину: пушки, телеги с пехотинцами и казаками прибывали до вечера; офицерские палатки из белой материи были уже разбиты; некоторые солдаты сооружали себе хижины из сухой травы или вкапывали в землю несколько брусьев, а на них вешали куски войлока. Вся поклажа лагеря была сосредоточена в центре, лошади и верблюды паслись в долине, где для них было много пищи. Вокруг лагеря и в его окрестностях на возвышенностях были расставлены часовые.

Наконец, после вечерней молитвы раздавались удар барабана и пушечный выстрел, который многократно повторялся эхом. Это был сигнал ко сну. Мой плащ, — пишет Купфер, — из войлока (кавказская бурка — И. М. ) был расстелен на земле и заменял мне матрац, другим же, заранее припасенным, я укрывался. Дневная усталость тут же погружала нас в сон, периодически нарушаемый перекличками часовых. На рассвете нас будил удар барабана и надо было поспешно одеваться, так как через четверть часа палатки сворачивались. Первой двигалась передовая группа — авангард отряда».

Таким образом, продвигаясь по высокогорным тропам, экспедиция генерала Емануеля 14-го июля остановилась в долине Ысхауат. Застигшие ее в этом районе сильные летние ливневые дожди вынудили экспедицию к непредвиденной остановке на несколько дней в ожидании лучшей погоды.

ности между Бермамытом и Центральной, цепью все приближаясь к Эльбрусу. Погода нам не благоприятствовала: ливни сделали дороги непроходимыми, реки вышли из берегов; мы разделись, так как испарения принесли духоту, в двух шагах не было ничего видно из-за тумана. Генерал был весьма раздражен тем, что по этим причинам откладывалась главная цель нашей экспедиции — восхождение на Эльбрус», — заключает Купфер.

Однажды, после очередной прогулки ученых, Емануель подозвал к себе венгра Бешша, подвел его к группе горцев, а те «развязывали кожаный мешок, что-то черпали, по жесту генерала подали деревянную плошку мадьяру.

— Что это вы, милейший, сморщились, будто пиючи уксус, — подивился Емануель.

•— Это, доложу вам, айран, полезнейший, ничем не заменимый в горах напиток. Освежает. Бодрит», — читаем мы в книге Е. Д. Симонова. В этом эпизоде не может не заинтересовать не только сам айран, которым проводники угощали членов экспедиции, но и специфический кожаный мешок, именуемый балкарцами и карачаевцами — гыбыт, а айран, в нем хранимый, — гыбыт айран. Этот мешок и разновидность айрана — характернейшие черты традиционной материальной культуры карачаевцев и балкарцев. В этой связи весьма примечательно, что в недавних находках украинских археологов на скифских предметах имеются изображения человека, пьющего кумыс из кожаного мешка — гыбыта (бурдюка). Заслуживает большого внимания и тот факт, что в окрестностях древнего карачаевского аула Ысхауат, в одноименной долине, Купфер описал свинцовый рудник, на протяжении многих лет разрабатываемый черкесами... »

А ВОТ И ЭЛЬБРУС!

20-го июля погода прояснилась, дороги относительно просохли. Емануель оставил в Ысхауате орудия, тяжести, а сам с отрядом направился к истокам р. Харбас (р. Харбис}. Экспедиция двинулась к центральной цепи Кавказского хребта по чрезвычайно трудным тропинкам и, спустившись в верхнюю долину Малки, у самого почти истока, вырывающегося из основания Эльбруса на высоте 8000 футов выше уровня моря, расположилась лагерем у самой подошвы горы, — читаем мы в отчетах участников похода.

Это было высокогорное плато Ирахын-сырт, на левом берегу р. Кызыл-су, т. е. «Красной реки», вблизи минеральных источников Джилы-су, что означает «Теплая вода», на высоте 2598 м над уровнем моря. Об этом дне экспедиции Купфер писал: «Мы ре-

шили увековечить память этого дня надписью, вырезанною на одной из скал, которые окружали наш лагерь».

В 1932 году советские альпинисты во главе с В. Никитиным обнаружили на скале в урочище Ирахын-сырт надпись, которую тогда велел высечь Емануель. «Надпись полностью удалось прочесть только после того, как она была тщательно очищена от векового наслоения лишайника, — пишет Никитин. — Вот что было высечено на скале, расположенной на месте стоянки первой экспедиции на Эльбрус: «1829 год с 8 по 11 июля лагерь под командою генерала от кавалерии. Емануель»1.

Ровно через 50 лет после того, как она была высечена, в июле 1879 года, эту надпись видел «на скале у красивого водопада» выдающийся путешественник и исследователь Кавказа Н. Я. Динник2, А большой знаток истории народов Кавказа П. П. Надеждин в своей книге «Кавказский край. Природа и люди» писал: «Малка вытекает из подошвы Эльбруса двумя источниками, из которых правый образует замечательный водопад Кекрек, т. е. «Грудь», падающий с высоты 16 саженей. Водопад увенчан площадкой, на которой на скале сохранилась надпись: «11 июля 1829 здесь стоял лагерем генерал Емануель»3.

Примечательно, что группа альпинистов из общества «Наука» — доктор физико-математических наук К. ТОЛСТОЕ, электрик С. Константинов, заводской мастер В. Евсеев, студент физмата С. Репин — в 1948 году в ознаменование 120-летнего юбилея первого восхождения решила повторить до тех пор не повторенный северный вариант восхождения на Эльбрус. Дело в том, что тем самым северным путем, со стороны Карачая, каким шел Емануель, на Эльбрус никто не ходил. Знатоки истории альпинизма пишут, что «Если с южной стороны, по Баксану, хаживали, восходя на Эльбрус, целые альпиниады, тысячи по две душ за сезон, то с севера после Хиллара ровным счетом двое за все эти сто двадцать лет. Это швейцарцы Андреас Фишер и Христиан Иосси, из Учкулана, через перевал Бурун-таш (т. е. камень-нос) 11-го августа 1904 года на западную вершину со спуском в тот же день к кошу Азау»4.