Глава XII.

Когда Иван встретился с Крестным и рассказал тому о перестрелке в квартире Лещинского, тот сразу сообразил, что события приняли характер открытых военных действий.

Во-первых, Лещинский, конечно, – тварь. Надо было его раздавить раньше.

Здесь Крестный ошибся. Он это честно признал, но легче от того не стало. Все, что знает о нем, Лещинский, без сомнения, выложит.

Хорошо, хоть, знает он немного. И главное, не знает, где искать Крестного.

Квартиру, где сидел диспетчер, через которого у Крестного обычно была связь с Лещинским, он распорядился законсервировать, человека оттуда вывести, установить за ней наблюдение.

Через полчаса после этого приказа Крестный выяснил, что опоздал. В квартире уже была засада. Посланный им человек, напоролся на нее, хоть и принимал меры предосторожности. Он был вынужден вступить в перестрелку и его расстреляли в подъезде, хотя явно намеревались захватить живьем. Следов диспетчера обнаружить не удалось, вероятно, он уже был на Лубянке.

Большего со стороны Лещинского вряд ли стоило опасаться, хотя, конечно, он мог догадываться, с кем именно Крестный был связан помимо него. Но догадки – это еще не доказательства.

Гораздо больше обеспокоил Крестного рассказ Ивана о том человеке, что сидел с Лещинским в его кабинете, когда туда вслед за китайской вазой влетел Иван и на мгновение успел зафиксировать лицо человека, сидящего в кресле у окна. Того самого, которого Иван толи ранил, толи убил. Сам Иван склонялся к мнению, что только ранил.

Описание Ивана слишком напоминало Крестному лицо полковника ФСБ Никитина. Старого специалиста по борьбе с терроризмом, а теперь – с организованной преступностью. Проблема была не в том, что Никитин обладал огромным опытом общения с террористами и обширнейшей информацией по этому вопросу. Опытных и информированных людей в ФСБ было навалом, и они Крестного мало беспокоили. Он и сам был не менее опытным и информированным.

Проблема заключалась в том, что по сведениям Крестного именно Никитин мог оказаться руководителем недавно созданной и строго засекреченной спецгруппы, носящей название «Белая стрела». Истинного ее назначения никто толком не знал, хотя слухи о ней ходили самые невероятные. Вплоть до того, что создана она для проведения террактов самим ФСБ.

Не знал целей, преследуемых «Белой стрелой» и Крестный. Но ее пристальное внимание к нему, а также особенно повышенное и, надо сказать, весьма опасное, внимание к Ивану, ему чрезвычайно не нравилось. Это грозило нарушить все его далеко идущие планы. Планы приходилось откладывать на неопределенный срок, как это ни было обидно для Крестного. Но прежде всего следовало разобраться с «Белой стрелой». Пока она не разобралась с Крестным.

– Ваня, сынок, поверь старому, ушлому вояке, – сказал Крестный Ивану, и тот не уловил и тени искусственности в его открытом тоне, каким Крестный разговаривал с Иваном, когда речь шла об особо важных вещах. – Для нас с тобой это теперь дело номер один. Если это «Белая стрела», если это Никитин, самый лучший вариант – отлежаться, как будто нет нас с тобой на свете. Я его слишком хорошо знаю. Он на Кубе такую штуку придумал – мы чуть было не начали Карибскую войну, как того и требовало задание, – чтобы поменять правящее семейство, а ведь молодой тогда еще был, зеленый... Рауля Кастро спасла случайность...

– Ты его знаешь? – спросил Иван.

– Знаю ли я его? – переспросил Крестный. – Лучше спроси – знаю ли я себя? Мы с ним погуляли не только в кабаках Сантьяго-де-Куба, но и в ресторанчиках Сантьяго-де-Чили, в борделях Танжера, в притонах Тайбэя, в публичных домах мексиканской Гвадалахары... Я когда-то был с ним вместе. А сейчас мы готовы убить друг друга...

Откровенничая сейчас с Иваном и сообщая ему о себе то, чего не знал уже практически никто из тех, кому он был известен как Крестный, он раскрывал только строго дозированную информацию, не позволяющую установить, кем же он был в прошлой жизни. Хотя, он не обманывал Ивана. Никитина он знал действительно хорошо и в самом деле когда-то вместе с ним работал. Ну, почти вместе. Но этого почти было достаточно, чтобы не сомневаться даже теперь, что Никитин – человек очень опасный.

– Почему он хочет меня убить? – перебил Крестного Иван.

– Не знаю, Ваня. Честное слово, не знаю. Где-то встал ты ему поперек дороги. Мы с тобой встали...

– Это твои дела, Крестный, – спокойно и безразлично сказал Иван. – Ты и разбирайся. Будет нужна моя помощь – найдешь. Я под пулями ходить привык.

– Нам, Ваня, остается только ждать. Он скоро на нас выйдет. Ждать и быть готовыми ответить...

Иван молча вышел.

Отвечать он был готов каждую секунду.

... На совещание к генералу Романовскому полковник пришел ровно через два дня без костылей, но с тросточкой, на которую тяжело опирался, хотя и пытался сохранить видимость непринужденности движений. Нога отчаянно болела, хотя и заживала как на собаке, не известно уж чем там медики ее нашпиговали.

– А вот и Никитин с раной пришел, – встретил возгласом его появление в своем кабинете Романовский. – Проходите, полковник, садитесь.

«Сам ты сраный, » – мысленно огрызнулся Никитин.

Он сел за длинный стол, обтянутый зеленым бархатом, огляделся. Лица за столом собрались все знакомые, традиционный состав еженедельного, так называемого, «неофициального» совещания у Романовского.

«Ну что, торги в разгаре? – подумал он. – Или еще не начинали? Меня ждали? »

Он усмехнулся: «Вот уж хрен они без меня смогут что-нибудь решить. »

– Итак, – сказал Романовский. – У нас сегодня два вопроса. Первый – солнцевский. Ситуацию вы все знаете – этим голодным пидорам стало мало Лужников. Они хотят подмять весь Ленинский район вплоть до Александровского сада. Мы должны им спасибо еще сказать, что хоть Кремль нам оставили. Паша пробовал с ними вести переговоры... – Романовский сделал паузу, вопросительно поглядев на на своего зама по экономическим преступлениям, Павла Большеданова.

Тот кивнул головой.

– Результат нулевой. Посылают на хуй.

Большеданов вновь кивнул.

– Жду предложений.

– У меня бы не послали, – проворчал зам по режиму начальника «Матросской тишины». – Взять их лидера, посадить к нам и опустить. Посмотрим, как тогда посылать будут.

– Вы забываете, – возразил Романовский, – что их лидер и так сидит. У нас.

– Так какого ж хрена?..

– За его освобождение они нам должны... Кстати, Паша, доложи, что у них там с деньгами?

Большеданов вскочил с места.

– За «Якоря» они расплатились. Он выпущен. «Тихий», он же Смирнов, он же «Князь» также выпущен. Деньги за него поступили. «Козленок» сидит у нас. Уже месяц. За него не заплачено ни копейки. Месячные выплаты от них так же не поступают. Мой вывод – наши финансово-пенитенциарные меры мало эффективны...

– Ты пока заткнись со своими выводами, – оборвал его Романовский.

– Никитин, что за ними числится за последний месяц?

Никитин, стараясь не морщиться, поднялся, вспоминая, сдвинул брови.

– Три убийства первой категории. Бизнесмены из группы «Акведук». Попытка ограбления Новодевичьего монастыря. С перестрелкой на кладбище. У нас были проблемы с патриархом. Он отказывается платить нам, раз мы не можем гарантировать его людям безопасность. Напомню, что четверо монахов были застрелены, потери солнцевских – двое. Патриарх заявил...

Романовский замахал на него рукой, не надо, мол, знаю, знаю...

Никитин пожал плечами и продолжил.

– Предпринята попытка установить плату для челноков за торговлю в Лужниках. Попытка была блокирована. Напомню, что пока экономический контроль за этой территорией осуществляем мы.

Романовский посмотрел на Большеданова. Тот опять вскочил, кивнул и сел.

– Доходы группы за месяц оцениваются в сумму порядка четырнадцати миллионов долларов.

– Какого ж хрена они не платят? – вылез снова туповатый зам из «Матросской тишины».

«Потому что решили, что не платить – дешевле», – хмыкнул про себя Никитин, но промолчал.

– Заткнись, – сказал ему Романовский. – Ваши предложения, Никитин?

– Я пока воздержусь от предложений. Но могу продолжить.

– Продолжайте, – заинтересовался Романовский.

– Сразу после того, как мы отпустили Якоря и Тихого... Он же Смирнов, он же Князь, – передразнил Никитин Пашку Большеданова. – Через три дня после этого они были убиты...

Неестественно черные брови Романовского поднялись вверх. Он вопросительно смотрел на Никитина.

– Кто осуществил ликвидацию, установить не удалось.

Брови Романовского поднялись еще выше.

– Тихий-Князь был похищен из публичного дома в Черемушках и найден задушенным на берегу пруда имени XXII съезда КПСС у Московской кольцевой дороги. Через три дня на его похоронах на Востряковском кладбище был застрелен Якорь. Те, кто осуществил эти акции, добились следующего. Солнцевская группировка считает, что эти акции – дело рук нашей группы. Моей группы. И теперь не хочет иметь с нами никаких контактов. За «Козленка» они платить не будут.

Никитин обернулся к «матросскому» заму.

– Можете опускать его прямо сегодня, если приспичило...

У того хватило ума промолчать. Романовский молчал. Для болтливого генерала это был признак максимальной степени раздражения.

– Кроме того, группировка лишена руководства и, по сути дела, неуправляема. Формально исполняющий сейчас роль ее лидера Силикат – фигура слабая, не имеющая необходимого для такой роли авторитета среди солнцевских, и склонная к авантюризму. Нападение на Новодевичий монастырь – именно его идея, с помощью которой он хотел укрепить свое влияние в группировке. Убийства банкиров тоже придумал он, наивно рассчитывая таким образом действий вынудить «Акведук» платить группировке проценты со своей прибыли. Мне сообщили даже величину процента, который он заломил с «Акведука» – двенадцать с половиной, то есть одну восьмую часть.

Большеданов присвистнул. Романовский поморщился.

– В результате мы лишены рычагов управления криминальной ситуацией в огромном районе Москвы. Мы не можем теперь не только управлять солнцевской группировкой, но не знаем даже, что они выкинут в следующий момент.

– Это все, что ты хотел нам сообщить, Никитин? – жестко спросил его Романовский.

– Нет, конечно, – усмехнулся тот. – Заказчик этих акций неизвестен. Но удалось выйти на след исполнителя по крайней мере одной из них. Судя по описаниям проституток, человек, похитивший Тихого-Князя, очень похож на дезертировавшего год назад из Чечни спецназовца Марьева Ивана по кличке «Отмороженный». Мною собрана на него оперативная информация. Досье я Вам сегодня передал, – Никитин взглянул на Романовского.

Тот утвердительно кивнул головой.

– Было предпринято две попытки ликвидации Марьева-«Отмороженного».

Никитин вздохнул и продолжил.

– Обе неудачные.

Ряд недоуменных глаз уставился на него.

– Неудачные. Обе, – повторил Никитин, чтобы дошло до каждого. Даже до самых тупых.

Он провел взглядом по лицам.

Вроде бы, дошло.

– Есть некоторые соображения по поводу наших дальнейших действий. Но до конца они еще не продуманы, – Никитин выразительно посмотрел на Романовского. Тот еле заметно кивнул, понял, мол.

– У тебя все, Никитин? Садись.

Романовский сделал паузу.

– Вчера я был на планерке у Хозяина. Он высказал свое понимание сложившейся ситуации. Его не устраивает деструктуризация нашего влияния в Ленинском районе. Нам дана неделя на то, чтобы разобраться в обстановке и исправить положение. Следующее совещание завтра, в это же время. Каждой службе подготовить оперативные планы на неделю и свои предложения по Солнцевской группировке. Сейчас все свободны.

Романовский сделал паузу и театрально произнес, подчеркивая последнее слово фразы:

– А Вас, Никитин, я попрошу остаться.

«Шут гороховый», – буркнул себе под нос Никитин.

– Ну, о чем ты хотел посоветоваться? – спросил Романовский, когда они остались вдвоем.

– Только скажи мне сначала, – не дал Никитину заговорить Романовский, – что же ты с двумя салагами на него полез, если знал, что это такой зверюга? Супермена из себя строишь? Пердун старый. Кубу вспоминаешь?

– Сам ты пердун, Вася, – обнаглел Никитин. Все же когда-то бок о бок по джунглям лазали под пулями самосовских обезьян. К тому же тот вариант, который он хотел Ромкановскому предложить сам по себе был достаточно наглый. Надо было создать атмосферу, чтобы он прозвучал органично.

– Я ведь его вычислил уже после того, как он мне ногу прострелил, – оправдывался Никитин. – По тому, как он руками убивает. Голыми руками. А ты сразу – Кубу, старый пердун...

– Ладно, ладно, не обижайся. Ты не Господь Бог, и я не девственница. Все мы не без греха. Так что там у тебя?

– План простой, Вася. Хотя – несколько необычный. Да ты расслабься, а то не дойдет до тебя.

– Не тяни, еб твою мать, – усмехнулся Романовский. – Как бабы говорят, взялся за грудь – говори что-нибудь. Не бойся, в обморок не упаду...

– Как знать, Вася. Как знать... Ну, в двух словах, суть вот в чем. Те, кто убрал солнцевских, работают явно против Хозяина. Работают очень профессионально. Я в этом убедился.

Никитин потер раненую ногу.

– Возможности у них немалые. Солнцевские – так, тьфу, мелочь пузатая. Но Кроносов – это уже рыбка побольше. А тоже их рук дело. Того же «Отмороженного» работа. И заказчик был тот же. Я уверен в этом. То есть предела их возможностей почти нет. Или просто – нет. Понял, к чему я веду?

– Пока не понял, – ответил Романовский. Но, как заметил Никитин, уже насторожился.

– К тому, что завалить они могут кого угодно. На этом их и можно поймать. Нужно только приманку подсунуть. Живца нацепить.

– Это и все, что ты придумал, – язвительно спросил Романовский. – Стареешь, брат.

– Нет, Вася, конечно не все. Ты же меня знаешь. Я в деталях все продумал.

– Ну!

Романовский слушал уже вполне серьезно.

– А давай, Вася, закажем им убийство Хозяина. Его на живца посадим... Как на них выйти – это моя забота.

– Никитин, – заботливо спросил его Романовский, – тебя только в ногу ранили? Голову не задели?

Никитин молчал пережидая первую реакцию.

– Да ты подумал о том, – заорал вдруг Романовский, – что будет, если Хозяин узнает, кто тут у нас и что заказывает? Ты что же думаешь – тебя с твоей «Белой стрелой» теперь и не достать что ли? Достанут, блять, – Романовский понизил голос до шепота, – и кишки на кулак намотают.

Никитин знал, что полка Романовский орет, голова его продолжает прокручивать услышанное. И ждал, когда этот процесс закончится.

Романовский вдруг замолчал.

– Где мы денег столько возьмем? Ты подумал, какую они цену заломят? Не меньше, чем годовой бюджет какой-нибудь области...

– Подумал, Вася. Ты просто не знаешь механизма расчета за такие дела. Авансом нужно лишь тридцать процентов. Остальное – после результата. Но результата-то не будет. Мы с тобой этого не допустим. Исполнителем обязательно Марьев будет. Здесь-то мы его и возьмем.

Романовский поежился.

– Ты уже взял. Два раза. Бог троицу любит.

– Ну так, что же Вася? Разрешаешь?

– Под твою ответственность, Никитин. Под твою. Но – смотри. Если этот Марьев его ухлопает, следующая пуля – твоя. Я ведь рядом с тобой стоять буду. С пистолетом.

– Заметано. Под мою ответственность.

От Романовского Никитин вышел почти не хромая.

Пройдя пару поворотов коридора, он присел на подоконник торцевого окна, достал из кармана фляжку и крепко к ней присосался.

Известие о том, что крупная финансовая группировка, близкая к Президенту, готова оплатить ликвидацию Белоглазова, дошло до Крестного буквально на следующий день.

А через два часа после того, как он впервые об этом услышал, Крестный уже разговаривал об условиях с представителем заказчика – директором одной из многочисленных охранных контор.

Он хорошо знал этого старого грузина, работавшего еще с Шеварднадзе, когда тот был главным силовиком в Союзе. Повода подозревать его в афере у Крестного не было. А вот мотив убрать Белоглазова был.

Грузин напрямую был связан со службой охраны Президента, поскольку поставлял ей кадры, а у Президента, или у начальника его неофициального «штаба», Белоглазов с его заявлениями о готовности занять президентское кресло и его популярностью среди электората, вполне мог вызывать резкое раздражение.

Которое могло вылиться в конкретно оформившееся решение.

На его, Крестного, личный взгляд, Белоглазов давно этого заслуживал, поскольку очень уж жаден был до денег. Крестному приходилось организовывать пару-другую дел, заказывали которые люди Белоглазова, и с оплатой каждый раз была целая морока. Выдав аванс и получив через некоторое время результат, они больше ни о чем не заботились, считая свои обязательства выполненными.

У Крестного, естественно, было на этот счет свое мнение.

Приходилось напоминать.

Противно было, словно выпрашиваешь то, что заработал, что принадлежит тебе по праву.

Однажды Крестный не выдержал и вместо напоминания увез в «отстойник» шестнадцатилетнюю дочь одного такого заказчика. Так и то – тот пробовал торговаться. Но заплатил все же быстро.

Крестный потом от дочери его не мог отделаться – такая блядища оказалась, охранники ее по двое ебли, одновременно, так она просила еще и третьего найти.

В общем, народ был мерзкий, и хозяин их был мерзкий, и мнение у Крестного было однозначное. Правда, это не имело абсолютно никакого значения. Потому что мнения его никто не спрашивал.

Короче, Крестный решил взяться за это дело.

У него тоже был свой, личный мотив. Уж больно хотелось насолить Никитину, который, насколько он знал, один из людей, лично отвечающих за безопасность Белоглазова.

Цену, правда, Крестный заломил неслабую. У грузина аж зубы заломило, как он сумму услышал. Но приказ был – не торговаться и он согласился.

В конце концов о деньгах пусть думает тот, кто заказывает музыку.

А Крестный тоже был не против хорошо подработать.

С этого гонорара он рассчитывал приобрести небольшой особнячок на берегу озера Онтарио, на канадской стороне, на побережье между Оттавой и Торонто, в местах, полюбившихся с детства, по книгам, и не разочаровавших его, когда он попал туда, выполняя секретное задание службы госбезопасности.

Он давно мечтал приобрести там «запасной аэродром» лично для себя. Мало ли какие ситуации могут возникнуть в жизни при его нервной работе.

Нужно заранее соломки себе подстелить. Канадской.

Конечно, и Ивана он не обидит.

Это святое. Его равнодушия к деньгам Крестный не понимал, но никогда не пользовался этим. Не то, чтобы считал недостойным для себя – недостойным для дела.

А что Иван будет исполнителем этой акции – не было никаких сомнений.

Здесь нужна гарантия. Иван сам был такой гарантией. Даже, если брался за дело один. Тут, правда, нужно будет помочь ему, подстраховать.

Иваном рисковать нельзя.

Даже за такие деньги.

Аванс привезли ему на следующий день.

Ивана он пока беспокоить не стал. Тому задание нужно давать в последний момент, когда уже сам ситуацией владеешь на сто процентов.

Крестный принялся за сбор информации.

Довольно скоро он выяснил в общих чертах, как складывается рабочий день бывшего премьер-министра. Ночи он проводил чаще всего на подмосковной даче, охраняемой так плотно, что нечего было и думать пробраться туда как-нибудь незаметно. Разве что – прорыть подземный ход длинной что-нибудь с километр.

Но это – так, шутка. О даче можно было сразу забыть.

В семь утра он выезжал в Москву в сопровождении усиленной охраны, ежедневно меняя маршрут следования. Что само по себе было излишней предосторожностью, так как использовать дистанционные радиоуправляемые заряды не представлялось возможным – две машины, напичканные электроникой, подавляющей сигналы на производство, взрыва постоянно сопровождали машину Белоглазова.

Впрочем, можно было расстрелять его машину из ближней артиллерии, использовать танки, ракетные установки, атомные бомбы.

Это тоже – шутка.

Первые дни Крестному ничего больше не оставалось, как только шутить. Белоглазов был прикрыт со всех сторон. Дни он проводил в своей штаб-квартире, укрепленной, как противоатомное убежище, либо совещался с директорами предприятий, формально являющихся членами многоотраслевой корпорации «Заря России», а на деле принадлежащих самому Белоглазову. Экспертами состояние его оценивалось в сорок три миллиарда долларов и чтобы управлять такой махиной, мало было свалить ее на плечи тысяч управляющих и менеджеров, нужно было взвалить ее и на свои плечи. Когда этот человек отдыхал и отдыхал ли вообще, Крестный так и не смог установить.

Он слегка приуныл, поняв, что орешек не так прост, как показалось ему вначале. Особнячок на Онтарио как-то подернулся туманной дымкой и утратил уже такую четкую, казалось бы, реальность.

Однако вскоре его осенило, что ровно через неделю ситуация должна измениться. Начнется избирательная кампания, Белоглазов вынужден будет выходить на народ, участвовать во встречах с избирателями. Если, конечно, рассчитывает победить на выборах.

Ну что ж, классическое политическое убийство – почти все они, Крестный имел ввиду наиболее известные, были совершены на многолюдных встречах с избирателями или по дороге на них.

Еще через день Крестному удалось достать график встреч Белоглазова с избирателями на ближайшие две недели. График попал к нему как-то слишком уж легко, у Крестного возникло даже легкое беспокойство по этому поводу, но он увлекся разработкой вариантов по каждой из встреч и постепенно беспокойство забылось, стерлось из памяти, выветрилось из его головы.

Лучшего случая, чем уличная встреча Белоглазова с московскими избирателями трудно было придумать. Здесь можно было вступить с объектом в непосредственный контакт, что всегда облегчает задачу, расширяя возможности исполнителя.

В тот же день Иван получил новое задание – ликвидировать бывшего премьер-министра России, а ныне – претендента на пост Президента России, Белоглазова. И даже бровью не повел, даже не хмыкнул, не усмехнулся. Ему было абсолютно все равно, кого убивать.

Он прочитал список предстоящих Белоглазову встреч и подчеркнул ногтем одну строку.

– Здесь, —сказал он Крестному.

Тот кивнул головой.

Иван выбрал шествие Белоглазова по длинной и кривой улочке 25-го Октября, тянущейся от Лубянской до Красной площади. В каком именно месте оно начнется, его особенно не интересовало, лишь бы начиналось или заканчивалось у здания Петровского пассажа. Именно на него показал он Крестному, когда они сосредоточенно рассматривали карту-план улиц Москвы.

– Ваня, дальше руководишь ты, – сказал Крестный. – Я сделаю все, что ты скажешь.

– Поставишь завтра же вот здесь, – Иван показал на плане, – на крыше здания на углу Исторического проезда пулемет-автомат. Еще два поставишь на крыше вот этого дома, – Иван опять показал на карте. – Вот здесь, ближе к проезду Сапунова.

Крестный молча кивал, обязательно, мол.

– За два дня, – продолжал Иван, – до акции...

– Ты понял меня? За два дня, – повторил он, выделив усиленно слово «два». – Так вот: за два дня до акции ты сажаешь туда своих людей, которых я перед этим тщательно проинструктирую.

– Сделаю, Ваня, как ты хочешь.

– Обязательно за два дня. Не позже. И чтобы не мозолили глаза никому, если хотят живыми оттуда выбраться. И чтобы хотя бы один из них умный был, умел принимать решения самостоятельно.

– Обижаешь, Ваня, – попытался изобразить обиду Крестный, но сам понял, что – неудачно. Потому что прав Иван – тех, кто думает самостоятельно, у Крестного раз-два и обчелся.

Иван улыбнулся, похлопал Крестного по плечу – ладно, мол, не бурчи, – и отправился готовиться к акции. Когда ему предстояло сложное задание, связанное с какими-то необычными условиями его проведения или применением технических средств, Иван всегда заранее, за несколько дней подготавливал все полностью абсолютно и то, что необходимо будет нести на себе, например, начинал носить с собой постоянно, не снимая, за несколько дней до акции. Привыкал, чтобы движениям ничего не мешало, не сковывало свободу.

Первым делом он отправился в Петровский пассаж и долго рассматривал его внутренние помещения, ничего не покупая и думая Бог знает о чем.

Затем прошелся по улице, на которой должна была состояться акция, рассмотрел здание пассажа снаружи, внимательно оглядел окрестные крыши.

Своим осмотром он остался удовлетворен.

«Человек, чувствующий себя всемогущим в этой жизни, —думал Иван, – ну, или почти всемогущим, сегодня уверен в своем будущем. Он готовится стать Президентом огромной, хотя и раздерганной в клочья страны. В мыслях он уже руководит ею, вершит ее судьбу, он уже живет завтрашним днем.

Это главная ошибка людей, кем бы они ни были. Жить можно только сегодняшним днем. И даже не днем, а только сегодняшним мгновением, пока ты уверен, что еще жив.

Потому что в следующее мгновение может случиться все, что угодно. И кому угодно. Например, мне.

Этот вонючий миллиардер думает, наверное, что деньги могут спасти от смерти. Что они сильнее судьбы.

Деньги – это только деньги. Кусочки металла и клочки бумажек. В них нет ничего сверхъестественного, что давало бы человеку право возвышаться над другими людьми.

Деньги никак не связаны с будущим. На них купить что-то или кого-то можно только сейчас, пока ты существуешь. Как только ты перестанешь существовать, ты и купить уже ничего не сможешь.

Банальность? Конечно.

Но почему-то те, у кого много денег, а особенно те, у кого денег очень много, забывают о ней. И это становится опасным для них.

Банальности хранят жизнь человека.

А забвение их – несет смерть. »

Никитин очень нервничал. Трясущийся от страха и напряжения Романовский, действительно, ходил за ним по пятам, держа, как говориться, палец на курке пистолета.

Это раздражало.

Никитин знал, что попытка убийства Белоглазова будет предпринята. Знал, что за ее организацию и осуществление взялся некий Крестный, крупный, хотя очень и очень малозаметный на поверхности московской криминальной жизни, человек.

Заметными были его дела, хотя сам он всегда оставался в тени. Это Никитина не особенно удивляло. Он сам жил по такой же схеме. Редко выныривал на поверхность, предпочитая существовать в глубоких слоях и оттуда влиять на события внешней жизни.

Он сам передал деньги, предназначенные на оплату акции – через проверенного человека, связанного с президентской охраной и не имеющего к Белоглазову никакого отношения. Никитин сам распорядился, чтобы из графика предстоящих встреч Белоглазова с избирателями не делали особого секрета. Его профессиональное чутье подсказывало, что именно во время одной из них будет произведена попытка терракта. Слишком уж усиленной было охрана бывшего премьера во все остальное время.

Он тщательно отбирал людей в охрану, тщательно изучал личные дела телохранителей, лично обошел все будущие маршруты движения Белоглазова во время предстоящих встреч.

Никитин пытался рассуждать с профессиональной точки зрения – какой из этих маршрутов наиболее привлекателен с точки зрения возможности проведения терракта. После некоторых размышлений он остановился на единственном – от станции метро площадь Революции по улице 25-го Октября мимо Пассажа на Красную площадь.

Тесная улочка, необходимость загнать на нее массу народа – хоть и статистов, но все равно, ведь, не протолкнешься. Причем статистов нельзя было набирать из одних только сотрудников ФСБ и милиции. Встречу с избирателями будут снимать по крайней мере пять телекомпаний, что само по себе – целый геморрой – но главное, чтобы московские избиратели выглядели как можно более правдоподобно и ничем не напоминали фээсбэшников.

А профессионалу удобнее всего работать в толчее и суматохе, это Никитин знал по собственному опыту. Чем сложнее организовать событие, тем больше найдется слабых мест в системе обеспечения его безопасности.

И Никитин еще и еще раз ходил из конца в конец по этому, самому опасному маршруту, пытаясь нащупать его слабое место. И если находил его тут же принимал необходимые меры. В результате, слабых мест просто не осталось.

Он проверил и «герметизировал» все места на маршруте, где мог бы спрятаться снайпер ближнего боя. А говоря проще – наметил посты своих людей во всех подворотнях, щелях, окнах, дверях и даже распорядился закатать на время асфальтом канализационные люки. Спрятаться было просто негде.

Он осмотрел все крыши, с которых можно было «достать» Белоглазова, а такие все же были, хотя маршрут был выверен буквально по метрам, и проложен по «мертвой» зоне под прикрытием стен зданий. И никакой самодеятельности. Впереди Белоглазова будет идти «лоцман», маршрут которого тот должен неукоснительно повторять. Как говорится, след в след.

И все-таки, он, конечно же не чувствовал спокойствия. Никитин был практически уверен, что исполнителем акции будет «Отмороженный», Иван Марьев. Он был опасный противник. И действовать с ним нужно было наверняка.

Нужно было дать Марьеву шанс, «подставиться», сделать вид, что в одном месте система дала сбой, что не все до конца продумано. С тем, чтобы Иван додумал за Никитина и встал именно там, где Никитин оставит ему место.

Такое место Никитин оставил на Красной площади. Не давая возможности для нападения сверху – крыша пассажа, единственная, с которой Белоглазова можно было достать на площади, была под постоянным контролем его людей, – Никитин оставил площадь свободной от противоогневых заслонов из своих людей. Марьев не мог сможет не обратить на это внимание. Фактически, это была единственная возможность приблизиться к Белоглазову на расстояние выстрела.

Оттуда Никитин и ждал «Отмороженного».

Встреча Белоглазова с избирателями центрального района Москвы была намечена на пятницу.

В среду во второй половине дня Иван в полной своей экипировке, то есть в одежде, не стесняющей движения, но хорошо скрывающей присутствие на его теле двух пистолетов и ножа, появился в пассаже. Народу как всегда было очень много, на это, собственно, Иван и рассчитывал.

Он направился по торговым залам к техническому входу в магазин, туда, где слышался лязг грузового лифта, ленивый мат грузчиков и уборщиц, нагромождение пустой тары и прочего мусора. Это была как бы граница, до которой доходили покупатели, но за нее не переступали, так как делать им там было нечего. Дальше начинались «производственные помещения».

Иван заранее разведал, что именно на этой границе стоят мусорные контейнеры, в которые собирается мусор и из торговых залов, и из внутренних недр магазина.

Поймать минуту, когда никого не окажется рядом и нырнуть в один из контейнеров, оказалось проще, чем Иван себе представлял. Контейнеры стояли очень далеко от того конца пассажа, который выходил на место намеченного убийства Белоглазова, но Ивана это ни сколько не смущало.

Шум магазина и людской галдеж действовали усыпляюще. Иван устроился поудобнее в картонном мусоре, насколько это было возможно, и моментально заснул. Мимо ходили люди, продолжали какие-то свои разговоры, занимались своими делами, но Иван спал спокойно, не боясь выдать себя храпом. Иван вообще никогда не храпел. Это он проверял специально.

Проснулся Иван от тишины.

Он посмотрел на светящиеся стрелки своих часов.

Среда только что закончилась, и начинался четверг.

Иван осторожно поднял крышку, выбрался из контейнера, стараясь не шуметь. Он заранее проверил, что собаки для ночной охраны внутренних помещений не используются, только сигнализация и сторожа. Но шуметь все равно не стоило, любой шорох в пустом магазине хоть и не метался эхом, поскольку стены были заставлены витринами и товаром, но слышно его было все же очень далеко.

Внимательно следя за тем, не покажется ли в поле зрения кто-то из сторожей, Иван прошел в середину огромного помещения магазина и без особого труда разыскал то, что собирался найти, приглядев еще накануне. Это был киоск гравера с заросшим пылью прилавком, едва просматривавшимся сквозь волнистое стекло и внушительным непропорциональном замком на тоненькой дверце.

Опираясь на стоящие рядом стеллажи, Иван подтянулся вверх и через барьер стенок киоска бесшумно перепрыгнул вниз.

Здесь ему предстояло провести еще сутки. Гуляя по магазину, Иван выспросил, что гравер не работает уже недели три. Это было как раз то, что Ивану надо. Существовала, конечно, вероятность, что пропавший гравер появится именно завтра. Но примерно столь же большая, как вероятность того, что когда вы наклонитесь завязывать шнурки ботинок, в вашу задницу попадет метеорит.

В киоске сидеть было труднее, чем в контейнере, поскольку он частично просматривался снаружи и Ивану приходилось постоянно следить днем, что рука или нога не вылезли из «мертвой зоны».

День он провел, прислушиваясь к бессмысленной болтовне продавщиц, и абсолютно ни о чем не думая.

Лишь одна фраза привлекла его внимание в разговоре болтливых девчонок, торгующих галантереей.

– Завтра, говорят, полдня работать не будем. Белоглазов приедет. Будет с нами встречаться.

– Ну ты сказала! С нами! Да че ему с нами делать-то. Чай не валютные. Он на нас и не взглянет.

– Ну ты дура, Катьк, – непроходимая. Год в Москве живешь, а все такая же тупая. Он с народом будет встречаться. А может и с нами. А то почему ж еще мы работать-то не будем?

Дальше Иван не слушал.

Все шло по намеченному плану. Остальное его не интересовало.

Во второй половине дня магазин закрыли. Девчонки-продавщицы обрадовались и убежали.

Иван сосредоточился, поскольку знал, что наступает самая ответственная часть операции.

Перед закрытием мимо киоска прошли чьи-то осторожные шаги. На секунду человек задержался, тронул рукой висящий на дверке замок, – Иван слышал как он тихо стукнулся о дверку, – и так же осторожно зашагал дальше.

Иван усмехнулся.

Разве можно узнать заранее, где притаилась смерть? Весь этот осмотр магазина представлялся Ивану весьма наивным мероприятием. Здесь можно было спрятать весь спецвзвод, в котором Иван когда-то служил, искать его неделю, но так и не найти. А уж одного Ивана найти в Петровском пассаже – это просто невозможно. Какая там иголка – еще труднее.

Ночью он выбирался из своего убежища с удвоенной осторожностью, поскольку знал, что охрана магазина должна быть усилена уже сегодня. По крайней мере так должно было быть. Он сделал бы именно так. Может быть, он и перестраховывается немного, но это лучше, чем неожиданно напороться на охранника.

На этот раз его интересовал торговый зал, выходящий окнами на улицу 25-го Октября. Третий от угла с проездом Сапунова. В нем в единственном Иван приглядел удобное место для того чтобы спрятаться еще на одну ночь.

Удобным местом, по его понятиям, был неработающий промышленный холодильник, стоящий напротив окна. Иван открыл его и убедился, что там достаточно сухо, чтобы не бояться, что его оружие отсыреет.

Довольно вонючий запах из немытого холодильника, в котором хранились не так давно молочные продукты, Ивана не смущал.

Запахи его вообще не смущали. Никакие.

Иван не опасался, что кто-то полезет завтра утром в неработающий холодильник. Кому и что может в нем понадобится, когда магазин не работает? Никому и ничего.

Но на всякой случай Иван предусмотрел небольшую систему внутреннего запора, поскольку изнутри в холодильнике закрыться было нельзя – никаких запоров не было. Он прицепил к наружным петлям дверки две тонких стальных полоски, которые пропустил внутрь, в камеру холодильника. Теперь при попытке открыть дверь снаружи, ее можно было удержать рукой изнутри.

Впрочем Иван не думал, что ему придется это делать. Скорее всего все будут увлечены приближающейся встречей с Белоглазовым, о рабочих делах никто и не вспомнит.

Спать он не стал, что бы не расслаблять своего общего состояния. Он сидел ни о чем не думая, ничего не вспоминая.

Его мозг застыл в режиме ожидания, готовый активно включиться в работу в каждое мгновение.

Времени для Ивана не существовало.

Он не мог видеть, в темноте холодильной камеры, как посерели сначала оконные стекла, затем внутреннее помещение стало потихоньку проявляться из ночных сумерек, и, наконец, утреннее яркое солнце конца московского мая заставило улицу блестеть мокрым асфальтом, – по распоряжению Никитина, улицу 25-го Октября только что хорошо промыли.

Стрелки на его часах сообщали, что ждать ему осталось что-то порядка пятнадцати минут. Он слышал, что в помещении скопилось довольно много народа, и понял, что работников магазина на улицу не выпускают, а заставляют торчать перед окнами, изображая покупателей. Всем быть готовыми, вдруг Белоглазов захочет а магазин зайти.

«Это уж вряд ли, – подумал Иван. – Ему, наверное, и шаги даже заранее сосчитали, куда можно, куда нельзя. »

Торговый народ в магазине оживился и немного примолк.

Часы показывали – вот-вот.

Иван взял в руки оба пистолета, приготовился распахнуть ногой дверку. Он ждал только сигнала.

Сигналом ему послужила пулеметная очередь, затем вторая и третья. Грохот разлетающейся под пулями оконной витрины и визг продавщиц слились в единую какофонию.

Стекла сыпались в трех подряд окнах пассажа, и женщины визжали в трех торговых залах.

Резким толчком Иван отбросил дверцу холодильника.

Прямо перед ним, в разнесенном пулеметом окне, как на сцене охранники суетились, прикрывая Белоглазова от пулеметных очередей сверху, хотя те и не могли причинить бывшему премьеру вреда. На окна пассажа они внимания не обращали: для охраны в этом момент существовало только два достойных внимания объекта – сам Белоглазов и источники огня.

Белоглазов стоял прижавшись к стене прямо напротив Ивана, и, наверное, был единственным, кто видел направленные в его сторону пистолеты.

Иван за полторы секунды успел произвести пять выстрелов с двух рук. Три пули он всадил Белоглазову в корпус, две – в голову.

И все же не один Белоглазов успел перед смертью рассмотреть вспышки иванова пистолета.

Уже произведя выстрелы, Иван понял, что не успевает выйти из под огня того самого полноватого фээсбэшника со слегка одутловатыми щеками, которого он мельком зацепил взглядом на квартире у Лещинского, и которого Крестный называл – Никитин.

Иван сидел у Никитина на мушке.

Что произошло дальше, Иван так и не смог понять.

Никитин не стал стрелять в него.

Вместо того, чтобы срезать застрявшего на выходе их холодильной камеры Ивана, Никитин развернулся и всадил три пули в голову застывшего рядом с ним бледного генерала.

Дальше Иван смотреть не стал.

Спасибо Никитину и за то, что сделал свой выбор именно так, как он его сделал. Не стоит рассчитывать на то, что он и выбраться отсюда поможет.

Иван, перепрыгнув через раненых пулеметными очередями и просто перепуганных продавщиц, бросился внутрь помещения магазина, вопя как можно громче.

– Скорую! Врача! Скорее! Белоглазов ранен!

Ему удалось благополучно добежать до угла Проезда Сапунова и улицы Куйбышева, где его ждала оставленная Крестным машина. Мотор уже работал.

Газанув по Куйбышева, Иван вылетел к Ильинским воротам, и, добравшись переулками до улицы Кирова, выехал на Лубянскую площадь. Движение в сторону проспекта Маркса и Новой площади было перекрыто.

– Слышь, а че случилось-то? – спросил Иван у водителя стоявшей рядом с ним на выезде с Кирова на Лубянку машины.

– Да кого-то грохнули. Белоглазова что ль...

Иван, повинуясь жезлу регулировщика, развернул машину и двинул по Дзержинского в сторону Сретенки.

Он был спокоен.

Свою миссию он выполнил.