3. Золушка

Сестры пришли завтракать на кухню на рассвете. Майнетт и Сильви были веселы и болтали, как сороки. Дульси плохо спала и в лучших условиях, а этим утром и вовсе вышла с синяками под глазами.

Я расставила на столе еду: мясо, яйца, чай и тосты.

— М-м-м! Эмбер, это идеально, — пропела Сильви. — Не так вкусно, как хороший завтрак в Золотой Земле, но во всей Земле Морей нет кухарки лучше тебя.

Сильви считала, что это комплимент. Правда. Хотя земляки и собирались сжечь ее у позорного столба из-за недуга, она все еще считала (как и все жители ее родины), что в мире нет ничего более прекрасного, чем искусство, язык, пища и культура Золотой Земли. Думаю, я чувствовала бы то же самое, если бы была вынуждена оставить свою страну. Мне повезло, что Земля Морей никогда не была настолько отсталой, чтобы преследовать своих граждан за ликантропию или другое невольное проявление магии.

— Как проходит королевский визит? — поинтересовалась я.

— Не спрашивай меня, — ответила Майнетт, — потому что я буду болтать только о принце. Он так очарователен...

— И красив! — перебила Сильви.

Я взглянула на Дульси, но она ничего не сказала. Ее лицо было бледным, почти зеленоватым, словно она заболела.

—... но если подумать, — продолжила Сильви весело щебетать о принце, — интересно, откуда у него такое милое личико. Я видела старого Джастиниана. У него нос, как ястребиный клюв, а глаза, так глубоко посажены, что глазницы кажутся пустыми.

— А эти темные волосы? — пожаловалась Майнетт. — Король всегда выглядит так, словно забыл побриться.

— Как и его жена! — захихикала Сильви. — Но это неудивительно. Она ведь дальняя родственница, верно?

Обе повернулись ко мне, уроженке Земли Морей, чтобы разрешить вопрос.

— Королева — троюродная сестра короля.

— Вот видите! — Сильви жадно отхлебнула чая и торопливо проглотила. — У его родителей ястребиные носы, низкие лбы и слишком много растительности на щеках, но принц... О, он золотоволосый красавец, само совершенство.

Я прожила всю жизнь в городе Монархов. Какая же я дура, что не подумала об этом прежде.

— Это проклятие! Проклятие заставляет его казаться красивее, чтобы еще больше нравиться людям.

Майнетт содрогнулась, словно очнулась от грез про принца.

— Эмбер, тебя это, похоже, совсем не расстраивает.

— Да, — улыбнулась я.

— Когда мы только приехали, и ты отвела нас в спальню, то улыбалась так же жутко. Расскажи нам, о чем ты думаешь.

— Я только что поняла, как разбить чары, которые принц наложил на Дульси, и как убедиться, что он никогда меня не увидит.

— Ты знаешь об этом? — всхлипнула Дульси. — Я так старалась ничего тебе не говорить, но я все время слышу в своей голове: «Ты должна прислать ее ко мне». Я думала, что сойду с ума!

— Не волнуйся, Дульси, — сказала я, пытаясь говорить так же ласково, как Майнетт, впрочем, без особого успеха. С моих губ слова слетели как приказ. — Проклятие сильно, и принц знает, как им пользоваться. Он прав, я должна прийти к нему.

— Нет! Не должна. Как только он получит тебя, он тебя не отпустит. Есть что-то безумное в нем, в том, как он тебя желает. Когда он произнес твое имя, я его почти почувствовала — словно удар плетью.

— Чтобы разрушить чары, нужно следовать лишь букве обещания. Я войду в его спальню, а он и не узнает, что я была там.

— Как? — спросила Майнетт.

Я открыла рот, чтобы рассказать о придуманной хитрости, объяснить сестрам, что могу скрыться под иллюзией, и принц никогда не узнает меня. Но вспомнила, каким он умеет быть убедительным.

— Вы должны простить меня за скрытность. Я и так уже сказала слишком много.

От моих слов Дульси все же разрыдалась. Независимо от того, насколько мы четверо были преданы друг другу, принц мог в любой момент толкнуть нас на предательство. Я встала из-за стола и вернулась в летнюю кухню.

В тот день я стала Золушкой.

Я приготовила чернила из куриной крови и древесного угля и нарисовала символы на своих руках, а затем на девяносто девяти кусочках бумаги написала девяносто девять раз слова заклинания. И скормила бумагу огню. Когда пепел остыл, я принялась втирать его в волосы, кожу и одежду, пока он не перебил мой запах и не превратил волосы из рыжих в серые.

Секрет хорошей иллюзии в том, чтобы не менять слишком много, потому что магия никого и ни во что не обращает. Она создает лишь видимость.

Вы можете превратить крупного человека в маленького, но его следы не останутся прежними. Он все так же будет биться головой о дверные проемы, а сидя, занимать большую часть скамьи.

Когда я навела чары и взглянула в свое старое медное зеркало, оттуда на меня смотрела Золушка. Симпатичная кукла с большими синими глазами и пшеничными кудряшками. У нее были все пальцы, и она не хромала. Лицо не портили ни веснушки, ни мое холодное выражение, ни хитрая улыбка. Но вспыльчивый нрав мне придется скрывать самой. Магия не меняет сущность.

В довершение обмана я вплела в свою иллюзию небольшое заклинание забвения. Оно было простым и едва уловимым и призывало забыть Эмбер-ведьму. Дуновение старой памяти, чтобы любой, кто не очень хорошо меня знает, считал, будто дочь извозчика всегда была красивой и приятной, милой и доброй. Заклинание не подействует на моих близких, но достаточно размоет воспоминания обо мне в умах случайных знакомых и любопытных соседей.

Я подхватила ведро с растопкой и углем и поднялась наверх, в спальню принца. Я почти подошла к двери, когда вспомнила, что забыла спрятать фиал с лунным светом под корсет и рубашку. Солнечный свет подавлял его, но кулон мог бы выдать мою иллюзию в темноте или слабом свете свечей.

Принц растянулся на одеялах, обнаженный и прекрасный. Он спал, так что я могла рассмотреть его. Фиал с лунным светом сдерживал большую часть проклятия, но не мог унять естественной жажды, что охватила меня при виде столь превосходного нагого мужчины.

Сильви говорила, что он блондин, но мне его волосы показались очень темными, и я пожалела, что он не светловолос, потому что больше люблю брюнетов. Я не хотела, чтобы принц мне хоть чем-то понравился. Должно быть, сила его Очарования заставляла меня искать в нем привлекательные черты.

Я попыталась нащупать границу чар. Оглядела его тело поверх одеяла. Он был выше и крупнее, чем казался: широкие плечи и гладкая золотистая кожа, редкие темные волосы на груди. Совершенные мускулы: не слишком много, не слишком мало. Его член, длинный и толстый, пресыщено и мирно лежал на крепком бедре. Я представила, каков он во всем великолепии, и задрожала при мысли о том, как принимаю его в свое тело.

Принц пошевелился. Я заторопилась к камину и поспешила зажечь огонь. Мне давненько не доводилось разжигать пламя без помощи магии, и эта задача отняла у меня в два раза больше времени, чем обычно.

Обернувшись, я обнаружила, что принц проснулся и смотрит на меня. Он нимало не смущался своей наготы, даже несмотря на то что его член уже стоял по стойке смирно.

— Я не видел тебя прежде.

Я удивилась, что он заговорил со мной. Знать редко снисходила до разговора с прислугой, а он был самым знатным человеком в стране, не считая его отца.

Я опустила глаза в притворном смущении и сделала неуклюжий реверанс.

— Простите, что побеспокоила, ваше высочество. Пожалуйста, простите меня. Я уйду, чтобы вы могли спать дальше.

Он лениво окинул меня взглядом, словно ему понравился вид Золушки.

— Тебе не нужно уходить. — Его слова источали соблазн — формой, звучанием, тоном. Принц весь был искушением.

Неосознанно я шагнула к нему. Я намеревалась выбежать за дверь, но вместо этого ноги понесли меня к кровати. Он поймал меня за руку и усадил на постель рядом с собой.

— А ты миленькая.

— Ваше высочество мне льстит.

Он притянул мое лицо к себе и поцеловал. Я не знала, что делать, к тому же мне понравился вкус его губ. Раньше я думала, что мужчина, которому нет нужды добиваться женщины, будет небрежен, целуясь, но принц был осторожен, словно нерешительный поклонник. Его губы нежно касались моих. Ласкали, исследовали, совращали. Я почувствовала щетину на его щеке, хотя не видела даже тени бороды на его лице.

Его язык прошелся по моим губам. Я открыла бы их для него, но он отстранился.

— У тебя вкус пепла.

Он вытер рот тыльной стороной руки, и почему-то меня это задело.

Если бы он высказался о моем лице или фигуре, я бы не обратила внимания, ведь они были лишь иллюзией, а не частью меня. Но я проводила дни и ночи у огня, слушая его нашептывания, творя волшебство с его светом. От меня всегда пахло дымом и пеплом и, наверное, на вкус я была такой же.

— Простите, что разочаровала вас, ваше высочество.

Я начала отступать, собираясь подобрать ведро и удрать со всех ног.

Его рука потянулась ко мне, как будто сама по себе.

— Не уходи.

Мой отсутствующий палец жгло, словно я вернулась в спальню матери и смотрела, как он горит.

— Подойди, позволь мне коснуться тебя.

Его проклятие, точно змея, кольцами обвило мои лодыжки. Чары щекотали мою кожу, как если бы по рукам бегала стая многоножек. Я хотела стряхнуть их, сжечь, но не могла ничего предпринять, чтобы освободиться, не выдав себя при этом.

Он принял мое замешательство за страх и попытался успокоить меня.

— Я не пытаюсь залезть тебе под юбку, — прошептал он.

Я мельком глянула на его член — толстый и полувставший, он выдавал его ложь без обиняков. Принцу хватило такта смутиться, и он натянул на себя край покрывала.

Недостающий палец пылал, отдавая болью по всей руке. Я сжала руку в кулак и покачала головой.

— Моя госпожа побьет меня, ваше высочество, если я не выполню свою работу.

— Тогда ты должна идти. — Он открыл шкатулку на ночном столике и достал оттуда серебряную монету. — На счастье. — И бросил мне эту дрянь, вынуждая поймать ее, прежде чем она попадет мне в лицо.

Ладонь зачесалась, мне казалось, я чувствую, как монета корчится в кулаке, словно червяк. Я хотела швырнуть ее обратно ему в лицо, но вместо этого низко поклонилась и поблагодарила его, а затем выбежала из комнаты.

Когда я вернулась на кухню, Дульси спала, положив голову на стол. Сильви сидела рядом и гладила ее по волосам.

— Ты сделала это, — сказала она, услышав мои шаги за спиной. Она повернулась ко мне, и, когда увидела Золушку, на ее лице отразилось замешательство. — Кто ты?

Если сказать ей правду, то принц позже может вытянуть из нее ответ. Хоть мне очень не хотелось этого делать, я улыбнулась Сильви и солгала:

— Я здесь по велению твоей сестры, ведьмы, чтобы защитить вас.

— Ты тоже ведьма?

Я постаралась придать голосу мягкость, но признание в колдовстве всегда пугает.

— Да.

Лицо Сильви ожесточилось.

— Я ходила в летнюю кухню, чтобы отыскать ее, но нашла лишь кровь на полу. Чего ей стоила твоя помощь?

— Не жизни, конечности или крови. Успокойся, девочка. Она вернется, когда это будет безопасно.

Сильви отступила и позволила мне пройти, хоть из ее горла и вырвалось низкое рычание, когда я проходила мимо. Я выбралась из дома и выбросила монету принца в переулок.

* * *

Я все еще бодрствовала, когда кухонный огонь замерцал той ночью, потому что трудно заснуть в чужом обличье. Я накормила огонь смолистыми ветками, и он опять показал спальню принца в нашем доме.

С ним были Сильви и Дульси. Обе полностью одетые, так что собрание больше походило на допрос, чем на свидание. Сестры сидели бок о бок на кровати принца, с пустыми бессмысленным выражением глаз от силы его Очарования. Принц мерил шагами комнату, как беспокойное животное в клетке.

— Она не пришла ко мне. — Он повернулся к Дульси. — Ты пообещала, что не будешь знать покоя, пока она не придет ко мне, а вместо этого легла спать.

— Должно быть, она приходила, — сказала Дульси ровным голосом.

— Я ждал и наблюдал. Как я мог ее не заметить?

Проклятье! Теперь им не выкрутиться. Дульси сопротивлялась сколько могла, но наконец заговорила, с паузами и через стиснутые зубы:

— Наша сестра — ведьма.

— Ты хотела сказать ведунья, — поправил принц. — Мы здесь, в Земле Морей, почитаем ведуний, не ведьм. Вы, жители Золотой Земли, слишком невежественны, чтобы понять разницу.

Сильви покачала головой, ощетинившись из-за оскорбления.

— Нет, она самая настоящая ведьма. Она отрезала собственный палец и заключила Магический Договор с духами огня. Она пишет свои заклинания кровью. Когда лорд Кампус подбил мне глаз, она наслала на него крыс и ворон, чтобы выгнать из города. И она хранит маленькую куколку, похожую на него, чтобы втыкать в нее булавки или поджигать каждый раз, когда захочет развлечься.

— Она злая?

— А что значит злая? Она смотрела, как вороны гонят Кампуса из города, и смеялась при виде ран, когда они клевали его. Но она сделала это, чтобы защитить меня. Когда Майнетт вышла замуж за ее отца, мы хотели его одурачить. А она заключила с нами сделку, чтобы мы присмотрели за ним. Она нам помогла. Мы теперь сестры, и я не сомневаюсь, что она нас любит.

— Любит? — Голос принца выдал интерес, которого я от него не ожидала. — Как?

— Да, любит, хотя это ей и нелегко дается.

Принц отвернулся от моих сестер и от огня. Я не видела его выражения. Он какое-то время помолчал, глубоко погруженный в свои мысли, и наконец целомудренно поцеловал каждую в лоб.

— Вы обе умнички. — Он положил серебряную монету в руку Сильви и стиснул ее пальцы. — Можете идти.

Сестры вышли из комнаты, а принц сидел в тишине, и, тем не менее, я подбрасывала ветки в огонь и наблюдала за ним. Я не знала, чего он хотел от меня или зачем. Я не могла найти ни одной причины, почему его волновало, способна ли я любить, кроме одной, о которой не хотелось даже думать.

Большинство ведьм идет по более темной дорожке, чем я. Они жертвуют плотью и кровью ради силы; они меняют эмоции на знания. Некоторые даже убивают своих детей. Сомнительная репутация колдовства совершенно заслужена. Было бы безопаснее считать, что все ведьмы не способны любить, чем рискнуть жизнью и сердцем и влюбиться в женщину, которая предпочитает силу всему остальному.

Каждый любовник, который у меня когда-либо был, сперва шел к моим сестрам, чтобы расспросить обо мне. Спрашивали, добра я или жестока, способна прощать или мстительна, ласкова или безжалостна. Спрашивали, насколько я привязана к силе. И лишь уверившись в моей природе, поклонники осмеливались обратиться ко мне.

Принц, несмотря на всю силу его ужасного проклятия, походил на них, когда расспрашивал Сильви и Дульси.

Мысль, что он хочет меня не только как шлюху, смягчила мое сердце. И это пугало.