Эдит Пиаф 21 страница

Мне на ум приходило другое: то, что голову этой бедной мадам Ламбаль преподнесли на конце копья ее королевской подружке! У меня мурашки бежали по спине. Я, скорее, думала, что наши с Эдит предки ходили босиком и с голым задом, сморкались в сторону и пели " Карманьолу". Кроме того, я не очень хорошо понимала, почему, если во времена Людовика Капета наши предки были на его стороне, они сохранили головы на плечах.

Напрасно Эдит мне говорила:

- Тут нет никакой связи, Момона. Перевоплощаться можно в любого человека. Жако мне все точно объяснил, это зависит от количества грехов. Если их было много, в следующей жизни приходится искупать...

- Ничего себе! Сколько же мы должны были накопить грехов, пока были при деньгах!

Вот уж я посмеялась, когда Эдит, снимаясь в фильме Саша Гитри " Если мне расскажут о Версале... ", пела " Карманьолу"! Куда ее шарахнуло от Марии-Антуанетты!

Зато она дала мне достойный ответ: " Если бы она поступала, как я, и тоже бы ее пела, она сохранила бы свой котелок! "

Все эти глупости занимали время, но одиночество тяготило Эдит. Каждый раз, когда у нее не было любимого мужчины, ей было плохо.

Несмотря на столик, в течение нескольких недель мы буквально сходили с ума. На Эдит вечерами накатывала темная волна ярости, ей не сиделось дома. Мы отправлялись шляться на пляс Пигаль. Она любила возвращаться на старые места. Эдит каталась круга два на карусели, покупала два пряника с именами " Эдит" и " Симона". Заканчивался обход у Лулу на Монмартре, теперь - в качестве посетительниц. Там мы всегда находили себе мужиков для постели. Мы их привозили домой. Наутро не помнили даже имен. За месяц через нашу спальню их прошло десять, а может, двенадцать... Может, больше...

Когда нас не сопровождал никто из мужчин, мы ходили в " Лидо" * вдвоем. Заказывали шампанское и приглашали за свой столик танцовщиц. Им было лестно общество Эдит Пиаф.

______________

* " Лидо" - одно из самых роскошных кабаре в Париже.

Она им говорила: " Поехали ко мне, приготовим жареную картошку".

Они смеялись, думали, Эдит шутит. Но она говорила всерьез. Они ехали с нами, были очень милы и готовили фриты. Их надо было обильно запивать, естественно, вином. Эдит давала танцовщицам деньги, чтобы компенсировать потерянный вечер. Все смеялись, и мы шли спать.

На следующий день Эдит мне говорила: " Момона, я опять дурила. Но не могу я одна возвращаться в этот сарай".

Мы были в таком плачевном состоянии, что однажды она захотела снова петь на улице. " Давай, Момона, оденемся похуже и " сделаем" хоть одну улицу, у меня плохо на душе".

Она бросалась в улицу, как другие - в материнские объятия. Удивительно то, что ее никто никогда не узнавал. Люди не могли себе представить, что это могла быть Эдит Пиаф. Мы слышали замечания вроде: " Смотри-ка, подражает Пиаф! " - " Все-таки сразу видно, что это не она! " - " Какая разница! "

Мы смеялись. Но ни разу нам не встретился Луи Лепле, чтобы предложить ангажемент. А ведь то, что делала эта уличная певица, было прекрасно!

Ей все настолько осточертело, что мы на неделю переехали в " Кларидж". Досталось им за те деньги, которые мы им заплатили! В эту неделю Эдит пила, как никогда. Даже столик, который мы с собой перетащили, бессилен был ее остановить. Она давала страшные клятвы - типичные клятвы пьяницы. И всегда находила веские поводы для выпивки. Однажды, увидев, как она бросает взгляды на бутылку, я ей сказала:

- Ты же дала клятву!

- Правда! Но я вспомнила! Я клялась не пить в комнате, а не в ванной!

И она отправилась туда набираться. В другой раз клятва давалась не пить в " Кларидже", а Елисейских полей она не касалась... Когда все варианты были исчерпаны, она восклицала: " Но, в самом деле, Момона, я не имела в виду, например... Бельгию! " И мы садились в поезд, чтобы она напилась в Брюсселе.

Примерно так однажды утром, часов в шесть-семь, мы возвращались к себе на четвереньках. Какой-то уборщик мыл холл или коридор - точно место я, естественно, не помню. Эдит подала мне знак: " Сюда! " И обе мы влезли ногами в ведро с водой. Не понимаю, как мы могли в нем уместиться. Это освежило нам лапы. Эдит вылезла из ведра первая. Я за ней. Она говорила: " I am a dog"... * Я повторяла: " I am a dog... " И поскольку мы были собаками, мы весело задирали лапки у колонн. Как нам удалось держаться вертикально, мне непонятно до сих пор... Перед лифтером, ночным дежурным, швейцаром, горничными... всей компанией.

______________

* " I am a dog" - " Я собака... " (англ. )

В конце концов мы приземлились в своем номере. И моя чертова " тетя Зизи" не нашла ничего лучшего, как устроить истерику: ей, видите ли, нужно, чтобы вокруг были люди. Не важно кто, но - люди!

Она сорвала с постелей простыни, начала рвать их на куски. В первый раз я так испугалась, что почти протрезвела, во всяком случае, достаточно для того, чтобы сообразить: " Она покончит с собой! Она сошла с ума! "

Я стала нажимать на все кнопки, стала орать в телефоны: " Мадам Пиаф умирает! " Нагнала на них страху: такой респектабельный отель... чтобы у них такое случилось... Прибежали все в мгновение ока. И вокруг нее оказались люди!

Вызвали врача. К его приходу она уже лежала в постели, бледная как смерть. Доктор выписал кучу рецептов. Посыльный галопом полетел в аптеку. Но стоило лекарю отвернуться, как она заказала шампанского, чтобы угостить всю прислугу!

Ей этот фокус настолько понравился, что она его повторяла несколько раз.

В " Кларидже" Эдит оставила по себе память... не совсем хорошую. Но я ее понимала.

Никогда сердце Эдит так не нуждалось в любви. Но кто в нем мог занять место Марселя?

" 25 мая 1963 года

Моя Эдит,

Едва выбравшись из когтей смерти, сам

не понимаю, как это удалось (это наш

секрет), спешу тебя обнять, потому что

ты одна из тех семи или восьми человек,

о которых я с нежностью думаю каждый

день. "

Жан Кокто

часть вторая

глава тринадцатая. В Булони никто не задерживается

Булонь - символ всего- временного. У нас не было ничего прочного, ничего стоящего. Не знаю почему, но мужчины, которые нам встречались в то время, все были женаты. Может быть, уже наступил такой возраст. Некоторые из них привлекали Эдит только своим талантом (у нее на это было чутье), как Шарль Азнавур или Робер Ламурё.

Робер относился к числу тех, кого Эдит называла " метеорами". Они проносились в ее небе, вспыхивали, падали, от них не оставалось ничего, кроме холодного камня, и о них больше не вспоминали. Так пролетел и Робер Ламурё. Это было чисто профессиональное знакомство. Он притащился однажды: симпатичная физиономия, высокий рост, тощая фигура и слишком длинные ноги. На нем был пиджак в еще более кричащую клетку, чем тот, в котором выступал Ив Монтан в " Мулен-Руже". А я когда-то думала, что ярче, чем тот " вырви глаз", не бывает!

Как и многие другие, он пришел предложить песни. Все начинали с этого. Чтобы увидеть Эдит, не нужно было рекомендаций, достаточно было сказать, что вы принесли песню!

Он сразу понравился Эдит: " У него есть талант. Он сделает карьеру. Я помогу ему выйти в люди! " Что она и сделала несколько месяцев спустя.

Робер не желал лучшего, как перейти от профессиональных отношений к другим, более интимным. Мне бы это понравилось, он был славный парень. И потом, его улыбка до ушей была такая веселая и смешная, что хотелось бежать с ним на танцы, на карусели, туда, где праздник и шум! Он был создан для этого.

Эдит была совершенно в его вкусе. Если этого не произошло, то не потому, что он слишком деликатно за ней ухаживал. Он решительно бросился в атаку, и у него было море обаяния, но Эдит интересовал лишь его талант. На остальное у нее не было аппетита - окончательно и бесповоротно!

То же самое произошло и с Шарлем Азнавуром. У них всегда были только профессиональные отношения при всем том, что оба флиртовали направо и налево.

Однажды кто-то сказал Эдит: " Я набрел на очень забавное местечко " Маленький клуб" на улице Понтье. Ребята там прекрасно импровизируют. Поют, играют на рояле. Вообще, очень симпатично". " Пошли", - сказала Эдит. Если ей чего-нибудь хотелось, она была легка на подъем.

Действительно, обстановка оказалась очень приятной, можно сказать, семейной. Там были Франсис Бланш, тонкий, как струна, с которым мы быстро подружились и который позднее написал для Эдит чудесную песню " Пленник Башни"; Роже и Жан-Мари Тибо*; Дарри Коул, великолепно игравший на рояле, и трудность заключалась не в том, чтобы усадить его за инструмент, а в том, чтобы вытащить из-за него, дуэт Рош и Азнавур.

______________

* Роже Пьер и Жан-Мари Тибо - известные французские комические

актеры, часто выступавшие в дуэте.

- Как они тебе? - спросила меня Эдит.

- Так себе.

- Ты не права. Маленький, с кривым носом, - личность. У него все задатки.

Не успела она с ним поговорить и десяти минут, как без всякого стеснения заявила:

- Слушай, с твоим носом нельзя лезть на сцену. Его нужно сменить.

- Что это вам - колесо от машины? У меня нет запаски.

- Поедем со мной в Америку, я тебе там сделаю другой!

Поездка предстояла примерно через полгода. Шарль не поверил своим ушам. Я тоже, несмотря на то, что это мы уже " проходили". Она с ним только что познакомилась и уже говорила о поездке в Америку! " Надо к нему приглядеться, - сказала я себе, - наверное, в нем что-то есть". На первый взгляд он не подходил по мерке к мужчинам, которые нравились Эдит, и глаза у него были не голубые. Тогда что же?.. Я это узнала тут же.

- Слушай, вот ты пишешь песни. Та, что ты пел, " Париж в мае", действительно твоя? У тебя талант.

Вот оно что! Она унюхала, что он может писать для нее.

Насчет его дуэта она тоже сразу поставила все точки над i.

- Пустой номер. Дуэты давно вышли из моды. Твой друг Пьер Рош не плох, но ты из-за него проигрываешь. Теряешь индивидуальность, хоть он и недостаточно силен, чтобы подавить тебя полностью. Так вы далеко не уедете.

Шарль огорчился, он очень любил Пьера и всегда был верным в дружбе.

- Вы должны расстаться.

- Не могу. Может быть, позднее... Он, наверное, уедет в Канаду. Когда вернется, будет видно!

Не прошло и недели, как Шарль уже обосновался в Булони на диванчике, где было бы тесно и тринадцатилетнему мальчишке. Устраивая его, Эдит сказала: " Тебе, как и мне, много места не надо".

Так был задан тон их отношениям. Как началось, так и пошло. Шарль подначивал " тетушку Зизи", она ему ничего не спускала. У него был режим " особого благоприятствования", как у меня. Я была сестренка на все руки, а он был мужчина на все руки. Все определилось очень быстро. Не успел он осознать, что живет у Эдит, как уже водил машину, носил чемоданы, сопровождал ее. С утра до поздней ночи только и слышалось: " Шарль, сделай это... Шарль, сделай то... Шарль, ты позвонил?.. Шарль, ты написал песню?.. "

" Мне пришли в голову две-три новых мысли, Эдит". От подобного ответа Эдит, которой только нужен был повод, сразу взрывалась: " Ты уже счет потерял, сколько песен ты начал, а до конца -не довел ни, одной! Не умеешь не пиши! Смотри, если увижу, что пишешь, - глаз не спущу, пока не закончишь".

Логика Эдит!

Чтобы она его не терзала, Шарль старался не попадаться ей на глаза. Он писал, забившись куда-нибудь в уголок. Так как он никогда не был собой доволен, то повсюду бросал клочки бумаги, которые я подбирала. Я до сих пор их храню.

Шарль тем не менее писал для Эдит песни и вкладывал в них всю свою душу и талант. Но ничего не получалось. С песнями, как и с мужчинами, Эдит должна была испытать внезапность восхищения. Она пела лишь несколько песен Шарля: " Идет дождь", " Однажды", " Дитя", " Голубее твоих глаз".

Как-то вечером Шарль дал ей песню " Я ненавижу воскресенья".

У Эдит был один из черных дней. " Это для меня? Ты что, думаешь, я буду петь это г...? " Далее последовал избранный отрывок из ее репертуара, прославившего ее от Менильмонтана до Пигаль.

- Значит, вы ее не берете, - спокойно заключил Шарль. - Я могу делать с ней что хочу?

- Можешь засунуть ее себе в...

Шарль потихоньку отнес песню Жюльет Греко, которая тут же включила ее в свой репертуар.

Узнав об этом. Эдит стала метать Громы и молнии:

- Шарль, подойти-ка на минутку. Значит, ты теперь отдаешь мои песни Греко?

- Но Эдит, вы же сказали, что она вам не нужна!

- Я? Я тебе это сказала? Ты меня за дуру держишь? Разве ты мне сказал, что отдашь ее Греко?

- Нет.

- Значит, ты считаешь, что меня можно обойти? Меня? Я тебе прочищу уши...

Нет, логика Эдит валила с ног...

В работе с Эдит Шарль начал не с той ноги. Он все время говорил ей " да". В этом была ошибка. Ей нельзя было во всем поддакивать. Нужно было лавировать, мириться с ее фантазиями, но уметь противостоять ей, когда речь шла о работе. Кричать она кричала, но уважала.

Нужно было уметь схитрить, чтобы не быть проглоченным. Но на это Шарль не был способен. Он был слишком честен, слишком чист. Он испытывал к ней такое чувство восхищения, что, как бы она его ни тиранила, он только говорил: " Эдит самая великая, она на все имеет право! "

Как морковкой размахивают перед носом осла, так Эдит говорила ему все время о поездке в Америку: " Тебе будет полезно поехать туда. В шоу-бизнесе они понимают больше всех! " Шарль поднимал брови, у него округлялись глаза, и с видом " собаки, которой видится жаркое", он слушал рассказы Эдит о ее поездках за океан, о ее выступлениях.,.

За ее спиной он меня спрашивал:

- Ты думаешь, она меня возьмет?

Как я могла ручаться?

- Может быть, если будешь себя хорошо вести...

Он смеялся.

- Чтобы ее уговорить, я даже не могу сказать ей, что буду делать все, что она захочет. Я давно это делаю...

Если бы Шарль стал " господином Пиаф", все бы изменилось. Все его песни в мгновение ока стали бы гениальными. Ему бы устраивали сцены, но не тиранили, а если и тиранили, то по-другому! Я очень хотела, чтобы это произошло! С ним я была бы спокойна. И я подумала: может быть, их нужно друг к другу подтолкнуть?..

Однажды вечером, когда Эдит немного выпила и Шарль тоже, мы с друзьями решили раздеть Азнавура и положить его в постель к Эдит. Пока ребята возились с ним, я " обряжала невесту".

- Причешись поаккуратней... надушись... Надень красивую ночную рубашку, ту, ажурную...

- Чего ты сегодня так вертишься вокруг меня?

- Хочу, чтобы ты была красивой!

- Интересно, ради кого?

- На всякий случай...

- Ты думаешь, что ко мне спустится принц через каминную трубу?

Вхожу с ней в спальню. Никого! Постель пуста. Не выгорело! Шарль на это не пошел. Я думаю, он слишком любил Эдит. И главное, был слишком честен.

К счастью для всех нас, постели Эдит долго пустовать не пришлось.

Эдит выступала в " Баккара". Как-то вечером к ней в артистическую явился высокий крепкий парень, мускулы играли у него под кожей, и на совершенно немыслимой смеси из французского, английского и американского сленга объяснил ей, что написал ей английский вариант " Гимна Любви". Это было неглупо; Эдит дорожила этой песней.

У парня была симпатичная рожа, вся в крапинках. В детстве он перенес оспу, но теперь рябое лицо подчеркивало его мужественность. Приятная улыбка, открытый взгляд. Я сразу смекнула: " У этого парня есть шанс! " Загвоздка была в том, что из десяти слов, которые он произносил, мы с трудом понимали три.

- Ваша мысль, - сказала ему Эдит, - is very good.

- For you?

- No, not for me.

- I am very sorry. *

______________

*... is very good. - Очень хороша.

- For you? - Для вас?

- No, not for me. - Нет, не для меня.

- I am very sorry - Я очень огорчен (англ. )

- Не нужно огорчаться. Все еще может получиться. Позвоните мне.

Парень прикладывает два пальца к шляпе - " закоренелый американский бродяга"!

- O. K. Tomorrow. *

______________

* " O. K. Tomorrow" - " О'кэй, до завтра" (англ. )

Когда он ушел, Эдит расхохоталась от всего сердца. Уже много месяцев я не слышала, чтобы она так смеялась, тем смехом, который Анри Конте так хорошо описал в одной из своих статей: " Вдруг раздается громоподобный, великолепный, чистейший смех. Этот смех взрывается, разбрызгивается, заливает радостью все вокруг. Эдит Пиаф подходит ко мне, цепляется за меня и смеется, смеется так, что ей не хватает дыхания, кажется, она вот-вот задохнется, упадет тут же, на месте. Я вижу совсем близко ее удивительное лицо, выражение которого все время меняется. Вижу глаза, глубокие, как море, необъятный лоб, слышу этот потрясающий смех, который овладевает всем ее существом и звенит счастьем оттого, что, вырываясь наружу, проходит между ее зубами, острыми, как у маленького зверька... "

До чего же хорошо было услышать этот смех! Мы выходили из мрака. Я готова была расцеловать этого парня.

- Ну, с этим, во всяком случае, не придется разводить антимонии. Как его зовут, Момона?

- Я не поняла.

- Ничего, скоро появится.

Назавтра раздается телефонный звонок, и я говорю Эдит:

- Какой-то Эдди Константин хочет тебя видеть.

- Не знаю такого. Чего он хочет?

- Показать тебе песни.

- Пусть приходит.

Через минуту мы о нем забыли. Днем позвонили в дверь.

" Шарль, пойди открой", - крикнула Эдит.

Шарль появился в сопровождении американца, приходившего с " Гимном Любви". Понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, что это и есть Эдди Константин. Из-за своего акцента он побоялся, что его не поймут по телефону и попросил, чтобы вместо него позвонил приятель.

Так в жизнь Эдит вломился Эдди Константин. Под внешностью гангстера скрывалось очень чувствительное сердце. Он интуитивно угадал, как нужно ухаживать за Эдит.

- Момона, знаешь, этот парень умеет быть очень нежным. Он мне сказал, что у него ко мне страсть-дружба... Правда, мило?

- И ты сумела его понять?

- Стараюсь... Знаешь, " Гимн Любви", песни - это все уловки, чтобы встретиться со мной. Чем он, по-твоему, не похож на других?

Ничего особенного я в нем не находила. Но Эдит любила, чтобы я обнаруживала у ее мужчин исключительные качества, которых не было ни у кого. Клетки моего серого вещества закопошились, как муравьи в муравейнике. Я хотела, чтобы возле нее наконец был мужчина. Это было необходимо. Внешне этот парень ей подходил, в отношении же всего остального приходилось идти на риск! Поэтому я за словом не постояла: " У этого парня, Эдит, есть душа... "

Души у нас еще не было! Она осталась довольна.

Во всяком случае, у него было то, в чем так нуждалась Эдит: две руки, которые могли ее крепко обнять.

Переход " власти из рук в руки" происходил просто. Мужчина, как турецкий паша, возлежал на постели, а Эдит говорила горничной или уборщице, в зависимости от того, какую прислугу мы в то время имели: " Я вам представляю вашего нового патрона".

Для этого нужно было, чтобы он продержался хотя бы две недели. О том, что это не проходной эпизод, легко определялось по медальону, чаще всего со святой Терезой из Лизье, болтавшемуся у него на шее. Если он не был католиком, имел право лишь на знак зодиака. На ночном столике валялись запонки, часы и зажигалка от Картье. Брошенные на стуле шмотки были хорошего качества, но таких цветов, что на них невозможно было смотреть, не то что носить! Галстуки, как говорится, " в тон"! И покупались дюжинами...

Эдит одевала своих мужчин по своему вкусу. Их собственный ее не интересовал. Она выбирала фасоны костюмов, ткани, цвет. И была уверена, что в ее одежде они прекрасны. Иногда так и получалось, но чаще выходило нечто ужасное.

Все же курток немыслимых расцветок у них бывало всего одна или две, а все остальное она им заказывала голубого цвета. Это был ее любимый цвет для мужчин.

Шарль Азнавур рассказывал: " Всегда легко было узнать того, кого Эдит любила в данный момент. Если они вместе куда-нибудь шли, на нем всегда был голубой костюм. Однажды она пригласила к себе нескольких " бывших". Чтобы доставить ей удовольствие, все пришли в голубом! Их было восемь! Выглядели как любительская команда! Эдит, не страдавшая отсутствием юмора, наклонилась ко мне и сказала: " Однако! Особенно я себе голову не ломала! "

А обувь! Туфли им полагались очень красивые, всегда из крокодиловой кожи. Только носить их было невозможно, потому что у Эдит было твердое мнение: " Большие лапы - куриные мозги! " Выстояли только Сердан и Монтан, все остальные носили обувь хоть из крокодила, но на размер меньше! Своих мужиков она помучила.

Да, она была деспотична, невозможна, в жизни трудна, но только по мелочам. По большому счету они вертели ею как хотели! Она покупала себе право на мечту, в чем иногда отдавала себе отчет.

" Момона, знаешь, что больше всего обидно? Они любят не меня,

не дочь папаши Гассиона. Если бы они ее встретили, головы бы не

повернули! Они влюблены не в меня, а в мое имя! И в то, что я

могу сделать для них! "

А пока что у нас был новый патрон. Весь дом ходил ходуном, царило безумное веселье. Как я была рада! У них с Эдит не было таких отношений, как с Ивом или с Конте, но он был приятным человеком. Он был приветлив, и от него не нужно было ждать подножек. По-своему он был даже честен.

В первый раз, когда он остался ночевать, он меня растрогал. Я вошла в ванную и увидела, что он стирает нейлоновую рубашку... Она у него была единственной. К счастью, положение скоро изменилось. В нашем хозяйстве рубашки закупались дюжинами.

У Эдди была симпатичная внешность, но кроме того, что он работал под гангстера, особого интереса из себя не представлял. Он верил в Париж, но Париж еще не поверил в него.

По происхождению австриец, Эдди родился в Лос-Анджелесе в октябре 1915 года, в семье оперного певца. Его отец, дед, двоюродный брат, племянник все пели. Ему не пришлось ломать голову при выборе профессии. Но его мечтой была серьезная музыка. У него был бас, и он блестяще закончил Консерваторию в Вене, даже получил премию.

Лопаясь от гордости, он вернулся в свою Калифорнию. Но там, видимо, если в чем и был недостаток, так не в басах, и ему сказали: " Подожди маленько! Чтобы у нас петь, одного желания мало. Займи-ка очередь". Видимо, у этой очереди был длинный хвост, так как только после того, как он научился продавать газеты, доставлять на дом молоко, стеречь машины на стоянке, ему удалось спеть на радио семнадцать раз в день текст, полный поэзии - о пачке сигарет. Он справился, и ему подкинули еще газированные напитки, жвачку, похоронные принадлежности. В том же жанре он обслуживал в эфире избирательную кампанию Рузвельта. А заодно и избирательную кампанию Дьюи его соперника!

В рекламном тексте не развернешься. Все равно как в точном времени по телефону. Бесконечные повторы, никаких неожиданностей. А мальчику Эдди их хотелось! И вот он расстается со своей женой Элен и своей дочкой Таней и приезжает в Париж попытать счастья! Он считал, что после войны американцев в Париже любят. Что он американец, у него было на роже написано.

Он сунулся вначале на радио Пари-Интер, потом Люсьенна Буайе помогла ему устроиться в " Клуб де л'Опера". Он выступал недолго у Лео Маржан и у Сузи Солидор. Уж лучше, чем анонимно воспевать прелести жевательной резинки! По крайней мере он выходил на эстраду собственной персоной. Но деньги на него дождем не сыпались!

Как и для многих других, его шансом стала Эдит. У нее было поразительное чутье. Там, где еще никто ничего не замечал, она нюхом чуяла талант. Я просто руками разводила. Она судила не по внешнему вида', а смотрела в корень. Она точно предвидела, кем станут через пять-шесть лет обратившиеся к ней люди; и именно на это нацеливалась, когда начинала заниматься ими.

Ей всегда нравились мужчины, которые умели брать быка за рога. Константин - это, конечно, не Ив Монтан, но он тоже рвался в бой. С ним Эдит начала тоже с французского языка. Это было необходимо со всех точек зрения какие уж тут беседы? Эдит терпеть не могла повторять два раза одно и то же! Ее полагалось понимать сразу, и чаще - с полуслова!

Хоть и на тарабарском языке, но Эдди все же удалось рассказать Эдит о своей жизни. Он от нее ничего не скрыл. Она знала, что он женат, но расстался с женой Элен и что обожает свою дочь Таню. Окончательный разрыв с женой не вызывал сомнений - он никогда о ней не думал.

Эдит мне говорила: " Я рада, что он ушел от жены раньше, чем встретил меня. По крайней мере меня не будут обвинять в том, что я разбила семью! Он свободен, это уже хорошо! И вообще в Америке разводятся легко".

Вот так мужчины и обводили ее вокруг пальца. Она верила всем их россказням, заглатывала как ликер для дам: приятно, сладко и голову кружит.

Однажды к ней пришел молодой певец по имени Леклерк для прослушивания. Константин тоже присутствовал. Это были сплошные любовные серенады. Он обрушил на нас потоки любви. Мы плыли по ним всеми стилями: кролем, по-собачьи, баттерфляем - на все вкусы! Вдруг посреди песни Константин встает и выбегает со слезами на глазах. Эдит бросает все и сломя голову несется за ним, в полной уверенности, что Эдди выскочил как безумный, потому что наконец понял, как она его любит. Доказательство: он чуть не плакал!

- Догоняю его, Момона, и спрашиваю: " Что с тобой, любимый? " И представляешь, слышу в ответ: " Я вспомнил про Элен! "

Когда она вернулась, на ней лица не было: " В одно мгновенье, двумя словами! Но это мгновенье, Момона, надо было пережить! "

На ее долю выпал не один такой удар... Сколько ей причиняли боли...

За это она заставляла расплачиваться других, в частности, тем, что заставляла подчиняться собственным странностям. Например, мне она запретила есть масло. " Масло есть нельзя, потому что, когда оно касается неба, оно размягчает мозговую жилу, и человек теряет интеллект! "

Она, разумеется, не верила в эту чушь, но это ее забавляло. Ей нравилось, чтобы ей повиновались. Меня она не провела. Она сама не любила масла - вот в чем была зарыта собака! Она требовала, чтобы другие любили или не любили то же, что и она.

В ресторане она хватала меню и заказывала для всех. Иногда она этим пользовалась, чтобы отомстить. Через несколько дней после того, как душещипательные песни о любви вызвали слезы по бывшей супруге на глазах Эдди, мы большой компанией отправились в ресторан.

Эдит заказала десять порций ветчины с петрушкой. Это было ее новое гастрономическое открытие, и каждый вечер, хочешь не хочешь, все жевали одно и то же.

Константин попросил себе сосисок. Поскольку все смеялись, никто не обратил на это внимания. Когда Эдит увидела, что Эдди собирается спокойно навернуть что-то другое, вместо ветчины, она завопила: " Нужно иметь куриные мозги, чтобы жрать сосиски! " И отняла у него тарелку. " Вот, попробуйте", сказала она, обращаясь к другим. Каждый взял кусочек, съел и сказал: " Очень невкусно". Когда тарелка вернулась к Константину, она была пуста... И больше ничего он не получил.

Теперь в Булони нам больше не нужно было привозить танцовщиц из " Лидо" - народу толклось, как на ярмарке. Развлечений хватало. У каждого был свой сольный номер.

Эдит одновременно готовила свои четвертые гастроли в Америке и двухмесячное турне по Франции.

Пьер Рош не вернулся из Канады, и она решила до поездки в США взять с собой Шарля: " Я хочу посмотреть, как ты выглядишь один на сцене. Тебе это будет полезно". Излишне говорить, что Константин тоже вошел в состав команды.

В нашем доме в Булони работа кипела, как на заводе. Эдит, Константин и Азнавур - когда ему давали возможность - репетировали без передышки. Кроме того, здесь толклись музыканты, приятели: Лео Ферре со своей женой Мадлен, Гит, Робер Ламурё, забегавший мимоходом поухаживать за Эдит, - он не оставлял ее совсем в покое и был прав. И всякие незнакомые люди, которых я в жизни в глаза не видела и которые все говорили одно и то же: " Мадам Пиаф меня знает. Я ее друг". Я смеялась, потому что Эдит мне говорила: " Гони его в шею! "

В любой час ночи я варила кофе, жарила фриты, подавала вино, делала бутерброды. Все это было бы даже весело, совсем хорошо, если бы не мои собственные трудности. К несчастью, скоро они станут видны невооруженным глазом. Я была беременна. Мне еще повезло, что Эдит до сих пор ничего не заметила!

Это не было случайностью, я хотела ребенка, но не смела ей признаться. Однажды утром я решилась:

- Эдит, у меня скоро будет ребенок.

Я ждала гнева, но получилось хуже.

- Момона, это неправда! Ты не могла такое сделать!

Если бы у меня была настоящая мать, она произнесла бы именно эти слова.