ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Больно. Так и думал, что будет больно, но из меня буквально дух вышибло. Мокрая от «крови» рубашка прилипла к телу.

Пытаюсь восстановить дыхание. Все уже почти вернулось в норму, отдача закончилась. Придется закрыть глаза: Антон должен поверить в наше маленькое представление. Ну я хотя бы услышу, что происходит.

– Вы оба, лицом к раковине. Руки держите на виду, – командует Лила.

Слышу шаги. Где‑ то в углу кряхтит дедушка. Как же хочется открыть глаза!

– Как ты здесь оказалась? – интересуется Aнтон.

– А что, разве сам не знаешь? – тихо и угрожающе спрашивает она. – Пешком пришла. Из Уоллингфорда. На маленьких кошачьих лапках.

Как можно более незаметно перемещаю центр тяжести, чтобы потом удобнее было встать. Работа мошенника немного напоминает работу фокусника – надо перенаправить всеобщее внимание. Зрители, затаив дыхание, наблюдают, как волшебник вытаскивает из шляпы кролика, а на самом деле он в это время распиливает надвое ассистентку. Один трюк вместо другого, а вы и не заметили.

Думаете, я умираю? Не тут‑ то было. На самом деле я лежу на полу и потешаюсь.

Обожаю аферы и сам себя за это ненавижу. Ненавижу, когда от прилива адреналина захлестывает головокружительная радость. Я не очень хороший человек.

Но как чертовски приятно обставить Антона и Баррона.

Чьи‑ то шаги.

– Лила, прости, – умоляет Антон. – Я знаю…

– Тебе следовало убить меня тогда.

Кто‑ то дотрагивается до плеча, и я еле сдерживаюсь, чтобы не дернуться. Шероховатые пальцы нащупывают пульс на шее. Этот кто‑ то без перчаток. Отсутствие пульса подделать невозможно, а если он расстегнет рубашку, то обязательно увидит провода.

– Ну ты и пройдоха, Кассель Шарп, – шепчет дедушка.

«Рожица смазливая, а самого черта обдурит». Сдерживаю довольную улыбку.

– Отдай пистолет, – требует Антон.

Рискую чуть‑ чуть приоткрыть глаза. У него в руке нож.

– Ты не выстрелишь.

– Повернись к раковине!

Он роняет нож и выбивает оружие у нее из рук. Пистолет скользит по полу, Лила и Антон одновременно бросаются за ним, но племянник Захарова оказывается первым. Пытаюсь встать, но дедушка крепко меня держит.

Антон поднимает пистолет и трижды стреляет ей прямо в грудь.

Лила шатается, но проводов на ней нет – так что не получается ни крови, ни выстрела, «пули» отскакивают и катятся по полу.

Мы раскрыты.

Антон непонимающе смотрит на нее, на оружие в своей руке, на меня. Я широко открываю глаза.

– Я тебя убью! – рычит племянник Захарова и отбрасывает фальшивый пистолет с такой силой, что от удара раскалывается кафельная плитка.

Дело плохо.

Между нами встает дедушка, я пытаюсь оттолкнуть его в сторону. Но тут в неожиданно наступившей тишине с другого конца туалета слышится голос:

– Достаточно.

Захаров, пошатываясь, поднимается на ноги и мотает головой, разминая затекшую шею. Антон шарахается, как будто увидел привидение. Остальные не двигаются.

– Ты разыграл меня, – неуверенно говорит Баррон, наставив на меня палец.

– Все вы тут играете в игрушки, – усмехается Захаров. – Точно как в детстве. Размахиваете водяными пистолетиками.

– Но почему… Как вы узнали? – запинается Антон. – Почему притворялись?

– Никогда бы не поверил, – морщится тот, – что ты, Антон, предашь семью, захочешь убрать меня. Я же именно тебя собирался сделать наследником.

Он оглядывается на дедушку:

– Получается, никто больше не ценит семейные узы?

Дед молча переводит взгляд с меня на брата. Антон делает два шага по направлению к дяде. Лицо у него перекосилось. Баррон подбирает нож и вертит его в руках, выкидывая и вновь убирая лезвие. Я перекатываюсь на бок, поскальзываюсь в луже фальшивой крови и наконец умудряюсь подняться на колени.

– Вам не уйти отсюда живым, – говорит Антон дяде и делает Баррону знак рукой.

У меня в рукаве остался последний козырь, зато какой. Встаю. Точно как тогда, на крыше Смит‑ холла – стоит чуть оступиться, и ты покойник.

– Я тебя не боюсь. – Захаров смотрит на племянника. – Чтобы вот так убить человека, требуется мужество. У тебя кишка тонка.

– Заткнись. Баррон, отдай нож. Я покажу ему.

Лила бросается к Антону, но Захаров успевает схватить дочь за руку.

– Я убью тебя! – кричит Лила двоюродному брату, губы скривились в презрительной усмешке, в глазах тлеет огонь.

Баррон улыбается и наставляет клинок на Антона.

– Убери. – Антон отталкивает его руку. – Чего ты ждешь? Отдай нож.

– Я все делаю правильно. Извини.

Глубоко вздыхаю и захлопываю мышеловку:

– Мы уже давно обо всем договорились с Захаровым, правда, сэр?

Тот смеривает меня тяжелым взглядом. Сыт уже, наверное, по горло моими фокусами, но сейчас важнее всего нож. Он еще крепче сжимает руку Лилы.

– Правда.

Баррон кивает.

– Не может быть. – Антон поворачивается к брату. – Почему? Если даже ты решился подставить меня, то Филипа уж точно бы не подставил.

– А он с нами заодно – Баррон крутит в руках нож, и лезвие ярко вспыхивает на свету.

– Филип никогда бы меня не предал. Никогда. Мы вместе все спланировали, много лет назад.

– В таком случае, – пожимает плечами Баррон, – где он сейчас? Почему не здесь? Не с тобой?

Антон оглядывается на меня.

– Не может быть.

– Почему же? – Лила тоже бросает взгляд в мою сторону. – Только тебе можно предавать? Думаешь, врать умеешь ты один?

Антон явно в замешательстве, пытается решить, что делать дальше.

– Нужно было удостовериться, что ты действительно собрался убрать главу клана. – Баррон говорит уверенно, без малейшей запинки.

– Идиот, он же тебя убьет. – Голос у Антона потерянный. – Ты просчитался: похитил его дочь – и теперь точно покойник. Мы все покойники.

– Нас он простил. Мы с Филипом заключили с ним сделку. Важнее всего было доказать твое предательство. Мы‑ то никто, а вот ты – его племянник.

Захаров фыркает и качает головой, потом забирает у Баррона нож. Только сейчас я понимаю, что все это время задерживал дыхание.

– Антон, – он почти неохотно выпускает руку дочери, – ты остался один. Пора признать поражение. На пол. Лила, позови Стенли, скажи, тут кое с чем надо разобраться.

Она вытирает руки о платье и идет к дверям, не глядя никому из нас в глаза. Пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно.

Зато Захаров смотрит прямо на меня и кивает. Отлично понимает, что я его переиграл, хотя и не может взять в толк, как именно. Кажется, я продемонстрировал свои способности во всей красе.

– Спасибо, Баррон. И конечно, Кассель. – Он благодарит нас сквозь зубы. – Идите с Лилой и подождите меня на кухне. Мы еще не закончили. Дези, проследи, чтобы никто никуда не разбежался.

– Это все ты, – шипит Антон. – Твоя работа. Все из‑ за тебя.

– Ты сам сделал из себя идиота. Наверное, следовало промолчать, но я уже не очень хорошо соображаю, да и голова идет кругом от облегчения. К тому же язык за зубами держать никогда не умел.

Антон бросается на меня, а я не успеваю увернуться. Мы падаем в одну из кабинок, стукаюсь головой о кафель. Дедушка хватает молодого Захарова за шею, словно собирается оттащить. Но как оттащить такого бугая?

Антон бьет прямо в скулу. Выпрямляюсь и ударяю его головой, в глазах темнеет от боли. Он выгибается, замахивается снова, но тут взгляд его тускнеет, и на меня обрушивается тяжелое обмякшее тело.

Пытаюсь вылезти из‑ под него, изо всех сил извиваюсь на грязном полу. Губы у Антона синие, лицо покрылось смертельной бледностью.

Мертв.

Он мертв.

Недоуменно таращусь на труп. Лила вытирает мне рот куском туалетной бумаги, а я даже не заметил кровь.

– Лила, – командует Захаров, – иди же. Мне нужно, чтобы ты позвала Стенли.

– Сам себя не боишься перехитрить? – спрашивает она меня шепотом и отправляется выполнять поручение отца.

Дедушка баюкает руку.

– Ты как? – Опираясь о стену, с трудом встаю на ноги.

– Со мной все будет в порядке, только бы выбраться из этого проклятого туалета, – отвечает дед. На правой руке у него нет перчатки, ноготь на безымянном пальце потемнел, и чернота стремительно распространяется дальше. – Ох.

– Он только что спас мне жизнь.

– Что? – смеется старик. – Не думал, что я еще на такое способен?

Да, стыдно признаться, я и правда забыл, что он мастер смерти. Всегда думал об этом в прошедшем времени, но дед прикончил Антона одним прикосновением: просто дотронулся и убил.

– Надо было все мне рассказать, я бы помог. Подслушал их разговор в ту ночь, когда меня напоили снотворным.

– Лила, Баррон, – распоряжается Захаров, – пошли. Пусть Кассель и Дези приведут себя в порядок. Но никуда не уходите.

Киваю.

– Тебе многое придется объяснить, – ворчит дед.

Я все еще прижимаю к щеке туалетную бумагу. Настоящая кровь из разбитого рта капает на рубашку прямо на пятна фальшивой крови. Оглядываюсь на труп Антона.

– Ты думал, я все еще под действием проклятия памяти? Именно поэтому пытался увести из ресторана?

– А что мне было думать? Как я должен был догадаться, что вы трое состряпали такой запутанный план? Да еще и Захарова подключили.

– Ничего подобного, – ухмыляюсь собственному отражению. – Я просто подделал барроновские блокноты. Он ведь верит всему, что там написано. А что ему остается – с такой потерей памяти.

Вот чем я занимался последние два дня, вернее две ночи. Так хорошо знаю его почерк, что подделать записи не составило труда, страницу за страницей. Выдумал для Баррона новую жизнь, в которой он спасал главу клана, – ведь это был отец Лилы. Жизнь, в которой мы с братьями трудились заодно, преследуя благородные цели.

Лучше всего получается врать, когда и сам бы рад поверить в собственную ложь.

Дед недоуменно хмурится, а потом лицо у него вытягивается, и он потрясенно качает головой.

– Так он не обсуждал все это с Захаровым?

– Нет, но думает, что обсуждал.

– А ты обсуждал это с Захаровым?

– Лила хотела справиться без посторонней помощи. Так что – нет, не обсуждал.

– Час от часу не легче, – стонет дедушка.

В последний раз смотрю на тело. Что это блестит возле левой руки Антона? Та самая булавка для галстука: выпала, наверное, из кармана. Подбираю ее. В дверях стоит Захаров, а я даже не заметил, как он вошел.

– Кассель Шарп, – говорит он устало, – дочь сказала, это была ее идея.

– Да, но с настоящим пистолетом получилось бы лучше.

Он фыркает.

– Раз уж это она все придумала, не стану тебя убивать, хоть ты и трогал меня голыми руками. Просто скажи, как давно ты знаешь о даре трансформации?

Открываю рот, чтобы возразить. Я над ним не работал, почему тогда он так уверен? Но вдруг вспоминаю отдачу – как корчился на полу, превращаясь во все подряд.

– Не очень давно.

– А ты знал? – Захаров обращается к деду.

– Мать просила ему не говорить, пока не повзрослеет. Собиралась все рассказать после освобождения. Кассель, такой талант многие хотели бы использовать. Я не совсем согласен с твоей матерью, но она умная женщина и…

– Знаю, дед.

Захаров как будто что‑ то высчитывает в уме.

– Давай расставим все точки над Я не желаю оставлять ни Баррона, ни Филипа в живых.

Киваю, ведь он явно не закончил.

– Дези прав: твой талант многие бы хотели использовать. Теперь ты принадлежишь мне. Пока работаешь на меня – не трогаю твоих братьев, понятно?

Опять киваю. Следовало бы сказать, что мне все равно, плевать на братьев, но я молчу. «Только родные любят по‑ настоящему» – наверное, это правда.

– Тогда мы в расчете. Но только пока. Ступай на кухню; может, найдут тебе чистую рубашку.

Дед натягивает правую перчатку, теперь на ней тоже палец болтается.

– Я тут подобрал… – Протягиваю Захарову розовый самоцвет и только тут замечаю одну странность: у камня откололся уголок.

– Еще раз спасибо, Кассель, – натянуто улыбается тот.

Киваю, стараясь не показать, что все понял. Бриллиант Бессмертия не может никого защитить – ведь это простая стекляшка.

Вечеринка в самом разгаре. На меня обрушивается целая волна звуков: смех, музыка, торжественные речи, наверное, весь этот гвалт заглушил выстрелы. Смерть Антона, вообще все произошедшее кажется нереальным. Вокруг сияют огни, искрятся бокалы с шампанским.

– Кассель! – Ко мне бросается Даника. – Ты живой?

– Мы волновались, – вторит Сэм. – Вы проторчали там целую вечность.

– Да все в порядке. По мне разве не видно?

– Да уж, стоишь посреди ресторана весь в крови. Что‑ то определенно не в порядке.

– Сюда. – Захаров показывает на кухню.

– Мы с тобой, – настаивает Даника.

Я так устал, щека пульсирует от боли, по‑ прежнему ноют ребра. Где же Лила?

– Ладно, пошли.

Люди спешно расступаются перед нами. Видимо, я действительно выгляжу неважно.

В кухне не протолкнуться от официантов с подносами: блины с икрой, чесночные гренки, крошечные пирожные с засахаренными дольками лимона.

В желудке, к моему удивлению, начинает бурчать. У меня на глазах только что убили человека, как можно хотеть есть после такого? Но я просто умираю с голоду.

У дальней стены двое громил держат за руки Филипа. Это Лила приказала его привести или Захаров?

Брат замечает меня, и лицо его искажается от ярости.

– Ты все у меня отнял! – кричит он. – Мауру, сына, будущее. Абсолютно все!

Пожалуй, что так. Сказать, что я сожалею?

– Ну ты и влип, верно?

Он рвется ко мне, но телохранители держат крепко: волноваться не о чем. Даника уводит меня к раковинам.

– Еще пожалеешь, что на свет родился! – вопит Филип.

Пусть надрывается.

Нас уже поджидает Лила. В одной руке – бутылка водки, в другой – лоскут ткани.

– Залезай‑ ка.

Покорно забираюсь на стойку, отодвигая в сторону миску с мукой и лопатку. Филип еще что‑ то кричит, но голос его доносится как будто издалека. Улыбаюсь.

– Лила, это Даника. С Сэмом вы уже вроде знакомы. Мои школьные друзья.

– Послушай, он что – правда назвал нас друзьями? – изумляется сосед, его подруга смеется.

Лила смачивает ткань водкой.

– Прости, что не рассказал весь план, про Баррона.

– Залез в его блокноты и что‑ то там наворотил?

Улыбается в ответ на мой удивленный взгляд.

– Я там три года прожила, помнишь? И видела эти его тетрадки. Умно.

Она прижимает салфетку к моей щеке. Из горла вырывается шипение – как щиплет!

– Ой. Задира.

Улыбка делается еще шире, Лила наклоняется ко мне:

– Я знаю, кто я. И знаю: тебе это нравится.

Сэм хихикает. Ну и что?

Мне и правда нравится.