ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дедушки дома нет. К холодильнику пришпилен магнит «Я ♥ чихуа‑ хуа», а под ним – корявая записка, нацарапанная на обороте магазинного чека:

Приезжай в Карни на несколько дней.

Как будешь дома, позвони.

Что он хотел этим сказать? Не знаю, одно понятно: машину завтра брать не у кого. С трудом ковыляю но лестнице, ставлю будильник на телефоне, подпираю стулом дверь и проглатываю горсть аспирина. Даже ботинки снимать не буду, и черт с ним, с одеялом – утыкаюсь лицом в подушку и проваливаюсь в сон, как мертвец, которому наконец‑ то разрешили вернуться в могилу.

Просыпаюсь по будильнику. Толком не понимаю, где нахожусь. Оглядываю бывшую спальню – такое впечатление, что в детстве здесь жил вовсе не я, а какой‑ то другой мальчик.

Отключаю звонок, несколько раз открываю и закрываю глаза.

В голове впервые за последние несколько дней немного прояснилось.

Боль отступила. Наверное, потому, что наконец выспался по‑ человечески. Зато теперь до меня, похоже, полностью дошло, что происходит. Осталось всего три дня, нужен план.

И надо держаться подальше от братьев, пока не придумаю, что делать. Уоллингфорд для этой цели вполне подойдет. Они не знают, что меня приняли обратно, а если и узнают – причина вполне уважительная, на побег не похоже. Буду дожидаться команды и притворяться послушным роботом‑ убийцей.

Откапываю в шкафу колючие форменные штаны и рубашку. Пиджак и ботинки я оставил в общежитии, ну и ладно. Кто, спрашивается, повезет меня в школу?

Зашнуровываю кроссовки и звоню Сэму.

– Ты знаешь, который час? – мямлит он.

– Подвези меня, пожалуйста.

– А ты где, старик?

Диктую адрес. Надеюсь, повесив трубку, он не перевернется на другой бок и не заснет.

Чищу зубы и любуюсь в зеркало багровым синяком на скуле, прямо под ним пробивается едва заметная щетина. Отросшие кудри торчат во все стороны – старательно приглаживаю их мокрой расческой.

Бриться не буду, хотя это и против школьных правил. Ведь если убрать щетину, синяк покажется во всей красе.

Включаю кофеварку и, глядя на черную жидкость, вспоминаю, как Лила смотрела на океан. Повернулась ко мне спиной, а я ушел.

Мама говорит: когда обманываешь, на кону должно быть что‑ то очень важное, из‑ за чего простачок останется в игре, даже если чувствует подвох. Он должен все поставить на карту, и тогда ты победил.

На кону Лила. Она в игре, а значит, и я тоже.

Все поставил на карту.

Они побеждают.

Только профессор Стюарт аккуратно рисует мне в журнале двойки за пропущенные уроки, остальные учителя добры и внимательны, прощают невыполненную домашку, хотя каждый день и высылали ее по электронной почте, рассказывают, как рады моему возвращению, мисс Нойз даже обнимает.

Одноклассники пялятся как на опасного психа, чумное двухголовое чудовище. Веду себя тише мыши, беру на обед порцию жареной картошки и изображаю прилежного ученика.

И все это время не переставая строю планы.

В столовой ко мне подсаживается Даника и сует тетрадку по основам гражданского права. Волосы заплетены в две косички и перевязаны бечевкой.

– Хочешь переписать?

– Переписать? – Не отрываясь смотрю на тетрадь.

– Не хочешь – не надо. – Она закатывает глаза.

– Да нет, хочу. Как раз очень хочу. – Листаю страницы, исписанные ровным круглым почерком, вожу по буквам затянутым в перчатку пальцем.

В голове начинает вырисовываться идея. Ухмыляюсь.

Сэм садится с другой стороны. На тарелке у него горкой навалены старые добрые макароны с сыром.

– Эй, хорошие новости. О чем это он?

– Что такое?

Пальцы знакомым почерком выводят на полях тетрадки Даники слова, планы. Не моим почерком.

– Все думали, что ты не вернешься. То есть абсо‑ а‑ а‑ аютно все.

– Спасибо. Новости хорошие – ничего не скажешь.

– Старик, кое‑ кто потерял кучу денег. Мы поправили финансовое положение после тех неудачных ставок. Мы немыслимо круты!

– Всегда говорил, что ты гений. – Удивленно трясу головой.

Хлопаем друг друга по спине и улыбаемся как два идиота. Но Даника хмурится, и Сэм неожиданно тоже становится серьезным.

– Ох, и еще кое‑ что.

– Уже не такие хорошие новости?

– Прости, я потеряла твою кошку, – наконец решается она.

– Ах это? – поднимаю глаза. – С ней все в порядке. Вернулась домой.

– В смысле?

– Все слишком сложно, – качаю головой.

– Попал в переплет? – интересуется сосед. – Если так – можешь нам рассказать. Старик, без обид, но ты сейчас явно не на коне.

Даника прокашливается.

– Сэм рассказал, что ты сболтнул ему, когда он обнаружил вас в кровати с той девчонкой. Что ты…

Оглядываюсь по сторонам: нет, вроде никто не подслушивает.

– Ты ей сказал, что я мастер?

– Мы столько времени тусуемся вместе, – опускает глаза сосед, – на репетициях и вообще. Прости. Прости, пожалуйста. Знаю, сглупил.

Конечно же, нормальные люди сплетничают, делятся секретами, особенно когда хотят произвести впечатление. Наверное, стоит расценивать это как предательство, но я испытываю облегчение. Так устал притворяться.

– Вы, что ли, вместе? Ты его девчонка?

– Да. – Даника смутилась, но вид у нее довольный, а Сэм, похоже, сейчас грохнется в обморок.

– Круто. Даника, я не хотел врать твоей маме, сам не знал.

Неправда: все равно бы соврал, просто так получилось.

– Вы встречаетесь с той девушкой? Ну той, с которой ты спал?

– Нет, – не могу сдержать смешок.

– Так вы просто…

– Нет, – поспешно мотаю головой, – ничего такого. Поверь, ничем таким мы не занимались. Во‑ первых, она чуток того, а во‑ вторых, ненавидит меня.

– Так кто она?

– Я думал, вам интересно, кто я.

– Я хочу, чтобы ты мне доверял, и Сэму тоже. Ты можешь нам верить. – Она замолкает на мгновение. – Кому‑ то же ты должен доверять.

Кладу голову на руки. Правильно: каков бы ни был план, мне понадобится помощь.

– Лила Захарова.

– Что? – Даника раскрыла рот от изумления. – Та девочка, что пропала без вести? Когда мы еще учились в средней школе?

– Ты о ней слышала?

– А то! – Даника подбирает у меня с тарелки кусочек картошки и кладет в рот, на перчатках остаются пятна от масла. – Кто ж о ней не слышал? Принцесса преступного клана. В новостях только об этом и говорили. Мама боялась потом меня одну на улицу отпускать. Так что с ней случилось?

Я в нерешительности. Ну ладно, пан или пропал.

– Ее превратили в кошку. – Мое лицо перекашивается от странной усмешки, ужасно непривычно говорить им правду.

Даника кашляет, задыхаясь, и выплевывает недоеденную картошку.

– В Штатах появился мастер трансформации?

Еще через мгновение она шепчет:

– Та самая кошка?

– Сумасшествие какое‑ то. – откликается Сэм.

– Вы, ясное дело, думаете, я вру. – Напряженно тру лоб.

– Нет, мы вовсе так не думаем, – ерзает на стуле Даника.

Сэм морщится: наверное, пнула его под столом.

– Я не то имел в виду, не в смысле «ты сумасшедший», а в смысле «ого».

– Да ладно, понимаю.

Верят или не верят – неясно, но во мне зарождается безумная смутная надежда. Выходит, я, сам того не ведая, сделал все, чтобы втянуть их в аферу. Они уже участвовали, доверяют мне, видели в деле. Ставки повышаются, нужно пообещать им большой куш.

Звонит мобильник, номер незнакомый.

– Алло?

– От тебя требуется вот что, – говорит Лила, – пойдешь на вечеринку, притворишься, что поработал над отцом, как они и планировали. Я тебе доверяю. Папа не дурак, как‑ нибудь сумеет подыграть.

– Такой, значит, план?

– Да, это твоя роль. Долго говорить не могу, так что слушай внимательно. Через несколько минут я войду с пистолетом, застрелю Антона и спасу папу. Такая моя роль. Все просто.

Паршивый план, столько всего может случиться. Как бы ей объяснить?

– Лила…

– Я даже Филипа не трону, как ты и хотел.

– Каким образом?

– Сказала телохранителю, что он шнырял вокруг пентхауса и заметил меня. Его заперли прямо тут. Остаются только Баррон и Антон.

«Только Баррон и Антон». Изо всех сил тру переносицу.

– Ты говорила, оба брата останутся ни при чем.

– Правила меняются. Только есть одна проблема.

– Какая?

– На вечеринку нельзя проносить оружие, мне не разрешат взять пистолет.

– У меня нет… – Останавливаюсь на полуслове. Не самый умный поступок – вслух обсуждать пистолеты посреди школьной столовой. – У меня его нет.

– Там будет металлодетектор. Раздобудь оружие и придумай, как его пронести.

– Да никак.

– Ты мне кое‑ что должен. – Голос у Лилы мягкий, словно пепел.

– Знаю. – Я сдаюсь.

Вешает трубку, а я бессмысленно пялюсь в стену столовой. Меня, интересно знать, не пытаются подставить?

– Что случилось? – интересуется Сэм.

– Мне пора, скоро занятия начнутся.

– Черт с ними, с занятиями, – храбрится Даника.

– Нет уж, только не в первый день, – качаю головой.

– Встретимся во время перерыва на домашнее задание, – решает Сэм. – Около театра. Тогда и расскажешь все.

По пути на урок набираю тот самый номер.

– Она там?

– Понятия не имею, о ком вы, – огрызается незнакомый мужской голос.

– Передайте ей, что понадобится еще два приглашения на среду.

– Понятия не имею…

– Просто передайте, и все.

Будем надеяться, что передаст.

Облокачиваюсь о кирпичную стену и начинаю рассказ. Такое впечатление, что Даника и Сэм сдирают с меня шкуру: теперь я перед ними совершенно беззащитен. Болезненная процедура.

Я даже не пытаюсь мухлевать, рассказываю с самого начала: каково это – быть единственным бесталанным в семье мастеров, про Лилу, как считал себя убийцей, как проснулся на крыше.

– Вы что – все мастера?

– Магия – это как зеленые глаза, – отвечает за меня Даника. – Иногда ты просто рождаешься таким, но если оба родителя – мастера, ребенок, скорее всего, унаследует дар. Поэтому в Австралии почти один процент населения колдует, а в США – только одна сотая процента. Австралия же была колонией для ссыльных мастеров.

– Ух ты. – Сэм явно не ожидал такой исторической справки; я, признаться, тоже.

Она пожимает плечами.

– Так какой ты мастер? – спрашивает сосед.

– Наверное, мастер удачи, – опять встревает Даника. – Самое распространенное.

– Нет, тогда бы он сказал.

– Кто я… совершенно не имеет значения. Проблема в том, что братья хотят заставить меня убить одного парня. А я не хочу.

– Мастер смерти! – восклицает Сэм.

Даника тыкает его локтем, и мой медведь‑ сосед ойкает от боли.

– Слушайте, – вздыхаю я, – это правда не так уж и важно. В любом случае, ни над кем работать я не собираюсь, ясно?

– А смыться можешь? Уехать из города? Киваю, но потом отрицательно мотаю головой.

– Нет.

– Ну‑ ка подожди, – недоумевает Сэм. – Ты знаешь, что братья хотят заставить тебя убить кого‑ то, и все равно собираешься остаться тут и позволить им это сделать. Какого черта?

– Я знаю, что у меня есть голова на плечах и умные друзья. А еще знаю, что у одного из этих друзей давно руки чешутся продемонстрировать миру свои умения в области фальшивого огнестрела.

– Ты серьезно? – У Сэма в глазах появляется жадный блеск. – Надо пропустить через штаны провода, пусковой механизм положить в карман, а еще рассчитать время, чтобы точно совпало с выстрелом. Разыгрывать жертву проклятия смерти еще проще.

– Нет, только огнестрел.

– Стойте, – вмешивается Даника. – Что именно ты задумал?

– Есть пара мыслишек, – улыбаюсь как можно бесхитростнее, – грязных таких мыслишек.

Проговариваем детали снова и снова. Сперва план кажется нелепым, но после десятого по счету обсуждения становится просто ненадежным, а потом уже и вполне сносным. Вместо ужина отправляемся на Сэмовой машине к Баррону, и я учу их взламывать замки.

Без дедушки в кухне пусто. Комнаты кажутся слишком просторными, я скучаю по кучам хлама. Дом словно стал чужим, наполнился новыми пугающими возможностями. Завариваю кофе, раскладываю на столе чистые блокноты, разминаю пальцы. Ночь будет долгой.

Просыпаюсь во вторник утром. Весь рукав измазан слюной, под окном гудит Сэм. Едва успеваю на ходу почистить зубы.

– Ты прямо так и спал в одежде? – Бывший сосед протягивает мне стакан с кофе.

О боже, опять кофе? Но приходится пить.

– Спал?

– У тебя лицо в чернилах.

Опускаю солнцезащитный щиток и смотрю на себя в зеркало. Щетина еще больше отросла, глаза красные, жутко выгляжу. На этом фоне чернила на подбородке – сущий пустяк.

На уроках я сам не свой. Мисс Нойз отводит в сторонку и интересуется, все ли в порядке дома, потом проверяет, не расширенные ли у меня зрачки. Стюарт велит побриться.

Засыпаю прямо посреди заседания дискуссионного клуба, просыпаюсь как раз во время жаркой дискуссии – будить меня или нет. Волокусь в учебный театр, надо порепетировать с оружием.

Набрасываюсь на ужин, а потом мы с Сэмом отправляемся на парковку.

– Мистер Шарп, – к нам идет Валерио, – мистер Ю, надеюсь, вы не собираетесь покидать кампус?

– Я отвезу Касселя домой.

– У вас полчаса. – Комендант сверяется с часами.

Дома вновь усаживаюсь за блокноты, а потом заваливаюсь спать на кушетку прямо со включенным светом. Столько еще нужно успеть! Чего я там понаписал? Сам уже не помню. Буквы кажутся совершенно незнакомыми.

Утром снова приезжает Сэм.

– Слушай, одолжишь машину? Вряд ли пойду сегодня в школу. Важный день.

– Держи. – Сосед вручает мне ключи. – Когда увидишь, как моя малышка держится на дороге, непременно захочешь себе такой же катафалк.

Отвожу его на занятия, а потом залезаю к Баррону. Вор из меня – что надо: взамен украденного оставляю другое, точно такое же.

Еду домой и бреюсь чище любого щеголя.

Устал до невозможности, засыпаю в четыре и просыпаюсь оттого, что Баррон трясет меня за плечо.

– Соня.

Брат, скрестив руки на груди, усаживается на тот самый ненавистный стул и принимается раскачиваться взад‑ вперед.

– Давай одевайся, пацан. – В дверях столовой, посасывая зубочистку, стоит Антон.

– Что вы здесь делаете? – стараюсь казаться удивленным.

Иду на кухню и наливаю вчерашний кофе. На вкус – как будто батарейку полизал. Ничего, сойдет.

– Мы едем на вечеринку, – кривится Баррон. – В город. Куча важных шишек, толпы отморозков.

– Филип пролетает, – вставляет Антон. – Захаров внезапно отправил его по какому‑ то поручению.

Я‑ то знаю, в чем дело. Антон нервничает или нет? Наверное, Лила послала ему сообщение с телефона Филипа.

– И вы хотите, чтобы я поехал? – Изо всех сил тру глаза.

Антон и Баррон переглядываются.

– Ну да. Мы тебе вроде говорили.

– Слушайте, езжайте, а я лучше займусь домашкой.

Антон забирает у меня из рук кружку и выплевывает зубочистку прямо туда.

– Не глупи. Пацаны вроде тебя должны не о домашке думать, а о вечеринках. Живо наверх, в душ.

Послушно поднимаюсь по лестнице. Горячая вода иголками впивается в кожу, мышцы расслабляются. Все‑ таки пропустил одного паука – он притаился в уголке и караулит яйца. Намыливаю волосы. Капельки воды застревают в паутине.

Выхожу из душа. Ванная затянута паром, дверь в комнату открыта, и Баррон подает мне полотенце. Не успеваю ни вовремя его накинуть, ни повернуться другим боком.

– Что у тебя с ногой?

Я же без одежды, самое время проверить на амулеты.

– Слушай, я вообще‑ то голый. Моются обычно без посторонних, ты в курсе?

– Что у тебя с ногой? – Он хватает меня за плечо.

– Порезался. – Цепляюсь за полотенце изо всех сил.

Протискиваюсь в дверь, но в спальне ждет Антон.

– Держим его, – командует брат, и племянник Захарова сбивает меня с ног.

Падаю на кровать. Могло быть и хуже. И тут Баррон, навалившись на меня, прижимает шею локтем.

– Руки прочь!

Полотенце куда‑ то делось, я воплю и вырываюсь изо всех сил. Страшно и вдобавок стыдно. Антон вытаскивает из заднего кармана нож, из черной ручки с щелчком выпрыгивает лезвие.

– Что у нас тут? – Он тыкает прямо в покрасневшую, воспаленную рану.

Нож впивается в ногу, и мне остается только кричать.