Послесловие автора 20 страница

«Двадцать шагов, — подумал он, пристально глядя на двери и темноту за ними, — и мы свободны, как ветер... Пятнадцать шагов, и мы свободны, как ветер... »

Они торопливой трусцой спустились по лестнице.

«Десять шагов... »

Они прошли через металлодетектор, бочком протиснулись через турникет.

«Удача, Фрэнки! Получилось! Черт меня побери, получилось... »

Распахнув дверь и ступив в жаркий ночной воздух, они застыли как вкопанные. Тишину нарушал только глухой шум города, доносившийся из-за горизонта.

Мигалки патрульной полицейской машины, казалось, щелкнули, когда они повернулись, но это только показалось.

— Простите-извините! — крикнул Миа, одним махом оказавшись у края тротуара.

Офицер, шаривший лучом фонарика внутри «тойоты», выключил сигнал тревоги.

Томасу оставалось только покрепче прижать к себе худенькое тело мальчика. Контроль куда-то улетучился. Томас поцеловал теплую шею Фрэнки, затем пару раз всхлипнул, прижавшись к его плечу. До него долетал настойчивый голос Миа, затем он вдруг заморгал, уставившись на мигалки.

— Непорядок, — сказал Миа копу. — Непорядок, начальник.

— Извините, — ответил офицер. — А вы двое будьте поосторожнее.

Потом Миа оказался рядом, высвобождая Фрэнки из цепко державших его рук.

— Ну, давай же. Все лады. Том. Оп!..

В конечном счете Томас каким-то образом оказался за рулем, тогда как Миа устраивал Фрэнки на заднем сиденье. Утерев нос рукавом куртки, Томас, медленно набирая скорость, двинулся по улице. Он чувствовал себя муравьем, которому удалось сдвинуть могильный камень. «Пожалуйста... »

Первая же патрульная машина прицепилась к ним, когда они не успели проехать и четырех кварталов. Звук сирены был как удар под дых, у Томаса мигом перехватило дыхание.

— Чтоб тебя... — пробормотал Миа.

Томас сбросил скорость, не в состоянии до конца сообразить, что происходит.

— Ты что делаешь? — закричал Миа.

— Включил блинкер [52].

— Сам вижу. Боишься, что мы их потеряем?

Томас проехал по боковой улице. Затем свернул на оживленную магистраль. И снова включил блинкер.

— Ты что, издеваешься? Беспокоишься, как бы не схлопотать штраф?

— Никак не могу с собой справиться. Привычка. Условный рефлекс.

Скрипя покрышками, машина повернула налево. На сей раз Томас удержался и не стал включать блинкер.

— Быстрее! — орал Миа. — Быстрее!

Томас включил блинкер и дернул машину вправо.

— Вот олух царя небесного! — взвыл Миа. — Томми, я люблю тебя как соседа, но, поверь мне, на куски порву, если ты не прекратишь. Скорей давай! Ну!

— Ничего не могу с собой поделать! Когда сажусь за руль, становлюсь каким-то жалким невротиком...

— Жалким? Да ты смотришься не хуже Джимми Дина! [53]

— Значит, я полный невротик.

— Но ты же психолог!

— Что? Думаешь, я учился, чтобы понять, почему у других мозги набекрень?

— Сворачивай вон в тот переулок! Сворачивай, я говорю!

По крайней мере, на этот раз Томас не включил блинкер. Переулок был узким — слишком узким, чтобы открыть дверцы. Томас прижался к левой стене, вскрикнул, когда с «тойоты» сорвало зеркало. До конца переулка было уже совсем близко.

— Тормози! — надсаживался Миа. — Тормози! Останови эту чертову машину!

Томас вдавил тормозную педаль. Патрульная машина, скрипнув покрышками, остановилась за ними.

— А теперь давай вперед, пока мы не сможем открыть дверцы, — сказал Миа. — Вперед!

Томас сделал, как ему было велено. Когда дверцы освободились, Миа открыл свою.

— Вылезай, к чертовой матери, — крикнул он. — Меняемся местами! Быстро!

Томас спрыгнул с водительского сиденья, бросил взгляд на застрявших позади копов. Они выглядели ошеломленными в свете уличных фонарей. Томас разминулся с Миа, обежал капот и схватился за ручку двери только затем, чтобы она вырвалась у него из рук. Он услышал визг покрышек и упал на мостовую. «Тойота» рванула вперед, патрульная машина — за ней. Томас поднялся как раз вовремя, чтобы оказаться на капоте у копов.

«Нет-нет-нет-Фрэнки-Фрэнки», — беззвучно кричал он.

Полицейская машина затормозила, и Томас скатился с капота. Оказавшись на четвереньках, он уже приготовился встать, но раздался глухой удар, послышался звон разбившегося стекла, и вместо фар патрульной машины перед ним снова нарисовалась «тойота».

— Залезай! Залазь! — вопил Миа. — Залазь, я сказал!

Томас оказался на пассажирском сиденье, его била крупная дрожь, мир стремительно проносился за лобовым стеклом. Другая патрульная машина, визжа тормозами, вылетела перед ними на перекресток, заблокировав его. Миа газанул.

— Не-е-е-е-ет! — крикнул Томас.

Инерция бросила его на приборную доску, но почему-то сила ее показалась чудодейственно незначительной. «Тойоту» развернуло, потом она, стремительно виляя, понеслась по улице, как крутящийся футбольный мяч.

— Фрэнки! — крикнул Томас, чуть не нырнув назад.

Фрэнки повалился на пол за сиденьем Миа. Он по-прежнему был без сознания и, кажется, не получил никаких повреждений. Томас усадил его прямо и пристегнул. Оглянувшись, он увидел мчащиеся за ними огни, вспыхивающие в темных каньонах улиц.

— Черт, — сказал Миа, — они дают нам зеленый свет!

— Что?

— Все светофоры на Манхэттене сейчас управляются одной системой. Чтобы увеличить время реагирования, она включает «красный», перекрывая движение, и дает «зеленую улицу» автомобилям по срочному вызову. А в такой ситуации, как наша...

— Но это ведь хорошо, правда? Это значит, что мы никого не собьем.

— Но, кроме того, это значит, что мы прокололись. Пока они будут вести нас по «зеленому», они будут точно знать, где мы и куда едем...

— Что же делать?

— Видишь серый кожаный портфель сзади? Ну, портфель Билла, ты же знаешь!

— Ну?

— Открой.

Пошарив за своим сиденьем, Томас нащупал портфель. Щелкнув замками, открыл его.

— Телевизор там?

Томас вытащил нечто древнее, напоминающее «палм пайлот».

— Телевизор? — спросил он.

— Подарок на день рождения, — отрезал Миа. — Не задавай дурацких вопросов. Просто включи.

Томас увидел на экране появившийся со стороны Манхэттена вертолет, то скрывающийся, то вновь выныривающий из чередования ночных теней, с направленным вперед инфракрасным радаром.

—... Повторяю, — произнес металлический голос, — преследуем старую черную «тойоту» по...

— Откуда ты узнал?

— Еще одно нехорошее предчувствие, — кисло ответил Миа. — Но это даже хорошо. Теперь мы располагаем информацией.

— Они что-то ставят там, впереди! — крикнул Томас — Какую-то штуку, чтобы проколоть нам шины.

— Как любил говаривать мой папаша, — крикнул Миа, — не тягайся с копами, сынок. — Без предупреждения он так дернул «тойоту» вправо, что Томас едва не свалился ему на колени. — Пока не стал суперигрок...

Город превратился в туннель, по которому, жужжа, проносились автомобили.

— Миа! Какого черта! Что ты делаешь?

— Играем?! — воскликнул Миа. — Играем на интерес, Томми?

— Мой сын... О чем ты говоришь?

— На интерес.

— Да... Да! Но что?..

— Слушай. Мне так страшно, что я чуть не обосрался, но, если это на интерес, если мы действительно должны проделать это, чтобы спасти Фрэнки, тогда хочешь не хочешь, а придется рискнуть.

— Рискнуть? Какого дьявола, что это значит?

— Софтбол, — пробормотал Миа, снова резко дергая машину вправо.

— На связи, — прочирикал женский голосок.

— Что ты обо всем этом думаешь, Делорес?

— Положение становится все более угрожающим, Джим. Они как будто чувствовали, что полицейский департамент устроил им ловушку. Хотя, скажу тебе: то, что они на «тойоте», заставляет меня еще больше нервничать...

— Почему это?

— Из-за более высокой посадки... Джим? Ты сейчас можешь наблюдать за событиями с высоты птичьего полета. Что они делают?

— Не знаю, что и сказать, Делорес. Похоже, что они...

Пауза, рассеянный звук голосов на заднем плане.

— Джим? Джим? Для тех из вас, кто только что подключился к нашему каналу, сообщаю, что наш специальный вертолет «Фокс-пять» наблюдает за драматическим преследованием, которое полиция ведет в Верхнем Уэст-Сайде. Судя по отчетам, двое мужчин в автомобиле похитили — повторяю: «похитили» — ребенка, пациента...

— Делорес? Делорес?

— Да, Джим, слушаем тебя.

— Я только что поинтересовался у нашего опытного вертолетчика Джонни Фаро, и он согласен, что автомобиль находится на территории метрополитена на Двести седьмой улице.

— Почему они поступили так, Джим?

— Мы не можем сказать точно, Делорес... Вероятно, чтобы получить преимущество за счет повышенной проходимости своего автомобиля.

— Вижу их, Джим. Они продолжают преследование?

— Да, Делорес. Похоже, Джонни думает, что... Если можешь, Джим, дай на минутку Джонни. Для тех, кто еще не знаком с нашей летной командой «Фокс-пять», Джонни Фаро — опытный пилот, ветеран войны в Ираке, получивший боевые награды...

— О господи... Слышишь меня, Делорес?

— Да, Джим... Что случилось? Ты потерял их?

— Нет, Делорес. Они потеряли нас! Похоже, дамы и господа, они въехали в помещение метрополитена. Повторяю: черная «тойота», преследуемая отборными силами нью-йоркской полиции, только что въехала в помещение метрополитена...

Они мчались по 10-й авеню с такой скоростью, что весь корпус «тойоты» начал вибрировать. Потом Миа круто вырулил на какую-то боковую улицу, затем свернул налево, снеся ворота автостоянки. Томас вскрикнул, когда они промчались по густо усеянной припаркованными машинами площадке и протаранили высоченную проволочную изгородь. Она развалилась, и колючая проволока пробороздила капот и лобовое стекло. Затем настал момент невесомости, вид Гарлема куда-то подевался, послышался оглушительный удар, и вот они уже подпрыгивали между кучами гравия, поросшими сорняками, сложенными промышленными барабанами, громыхали по шпалам мимо серебристых вагонов, и Миа снова дернул машину влево, в черный квадратный проем в стене из спрессованного шлака...

«Тойота» выплясывала почище стреноженного необъезженного жеребца. Бледные фонари, расчертившие тьму перед ними, бесследно исчезали, как жемчужины в пропасти. Они были в метро! Всякий раз, как они врезались в стену, осколки стекол веером сыпались вокруг.

— Миа-Миа-Миа-Миа! — вопил Томас.

— Заткнись-заткнись-заткнись! — восклицал тот. — Дай подумать!

Совершенно неожиданно они промчались через станцию. Она распахнулась перед ними, как чудо, выложенное белой плиткой. Томас мельком заметил несколько изумленных лиц, разинувших рты в уныло желтоватом свете.

— Ты видел? — воскликнул Миа.

— Что видел?

— Да эту чертову станцию! Видел, как она называется?

— Нет...

— Черт! — Миа стал подпрыгивать на сиденье, изо всех сил лупя кулаком по баранке. — Накрылись! — Слезы отчаяния и разочарования блестели у него в глазах. — Накрылись так уж накрылись!

Затем Томас вспомнил.

— Стоп, — сказал он.

— Что?

— Останови эту чертову колымагу! Стой!

«Тойоту» стало швырять из стороны в сторону. Покореженный металл хрустел. Миа затормозил.

— Есть окно, — сказал Томас, дотягиваясь до заднего сиденья, чтобы отстегнуть сына. — Надо поторопиться!

Им повезло. Покореженная «тойота» осталась позади, фары вдребезги разлетелись, ударившись о стены туннеля. Сгорбившись, они ковыляли, перешагивая через закопченные шпалы, мимо запертых дверей служебных помещений. Так они добрались до следующей станции. Стараясь не моргать от безжизненного света, Томас и Миа с ребенком на руках вразвалочку прошли под камерами слежения вместе с другими выходящими пассажирами.

Поднявшись на поверхность Нью-Йорка, они приняли обычный для горожан целеустремленный вид.

Вконец запыхавшись, они укрылись в каком-то переулке рядом с вымершим клубом. Сирены вспарывали воздух со всех сторон. Миа прижал Фрэнки к груди, баюкая его и почесывая спину. Он с опаской следил за Томасом. Подобно ему, он внутренним взором видел их — кто бы они ни были, — видел, как они просматривают биометрические характеристики, используя различные критерии поиска, прокручивают пленки всех камер, окружающих выход из подземки, которым воспользовались беглецы, — три года назад на всех ветках метро была установлена усовершенствованная комплексная система безопасности.

Антитеррористические меры. Они прикололи мир булавкой, как бабочку.

Томас вытащил из внутреннего кармана карточку цвета слоновой кости и поднес к уху телефон, который дал ему Нейл.

— Мистер Гайдж, — сказал он, пораженный тем, как искаженно прозвучал его собственный голос — Это я. То...

— Ни слова больше! — оборвал его миллиардер. — Их сети узнают имена и даже общее содержание разговора так же легко, как голоса. И постарайтесь сохранять спокойствие. Они отслеживают даже вокальные модуляции. Они прокачают все, чтобы найти вас. Все.

— Я-я не понимаю.

— Думаю, что понимаете... В противном случае вы не стали бы использовать устройство, искажающее голос.

— Послушайте... Мистер Гайдж, то, что вы сказали...

— Я не нуждаюсь в подобного рода разоблачениях. Не теперь.

Мысль Томаса бешено заработала. «Что делать?.. »

— Тогда зачем вы встали? Зачем смотрите экстренный выпуск «Новостей»?

Молчание.

— Послушайте, мистер Гайдж. Я не знаю, где он, но ско...

— Просто скажите, где вы, — прервал его хриплый голос — Я пришлю машину.

Томас назвал ему ближайший перекресток и описал заколоченный бар.

— Пожалуйста, поторопитесь, — добавил Томас.

Но линия уже отключилась.

Он присел на корточки в темноте, удивленный тем, что ему так уютно без света. Потом всхлипнул, подумав о том, что сказала Сэм меньше трех дней назад.

«Остались только мученики... »

— Тс-с, — шепнул Миа его сыну. — Тс-с, дружок.

И посмотрел на Томаса широко раскрытыми, испуганными глазами.

«Он понимает, что после этого все изменится, — догадался Томас. — Он знает, на что идет».

— Ты доверяешь этой жопе? — спросил Миа.

— Да, — почти сразу ответил Томас — В каком-то смысле он потерял больше, чем у меня есть.

Они услышали приближающийся звук мотора. В просвете мелькнула полицейская патрульная машина, вздымая за собой мусор, как опавшие листья.

— Я должен ему доверять, — запинаясь, произнес Томас.

Машина, черная, блестящая, с темными окнами, подъехала через несколько минут. Она остановилась у входа в переулок. Водитель, роскошно одетый азиат, вышел, не заглушая мотора, и удалился.

— Я поведу, — сказал Миа, приподнимая Фрэнки.

— Нет, — ответил Томас, — как только мы выедем за городскую черту, я выкину тебя из машины.

— Ты что, мать твою, шу...

— Не хочу спугнуть Нейла. Ты должен понять.

Миа кивнул, повыше усадил Фрэнки на плечо, и они пошли к машине вместе.

Нейл был прав. На то, чтобы все вычислить и организовать, нужно время. Тебе удастся проскользнуть незамеченным, пока ты не колеблешься. Они использовали телевизор Билла, чтобы проехать через полицейский заслон. Потом они вышвырнули его ради собственной безопасности. Кто знает, что еще удумают федералы?

То ли виной тому была звуконепроницаемость черного автомобиля, а может, дело было попросту в их адреналиновом истощении, но обманчивое чувство нормальности закралось в них, пока они выезжали из города. Небо на востоке просветлело. На дорогах появились ранние утренние автомобили. Мир вдруг снова показался упорядоченным и даже угодливым.

Томас поймал себя на мысли о кофе, хотя знал, что ужасы для него всего лишь начинаются.

— Надеюсь, отберут посимпатичнее, — пробормотал Миа, уставясь на другой берег темного Гудзона.

— Что посимпатичнее? — спросил Томас.

— Фотку... Рано или поздно они станут расклеивать фотографии меня и моих прошлых делишек.

Томас мельком взглянул на своего соседа номер один.

— А ты что думал? — фыркнул Миа. — Что в заголовке утренней «Пост» будет написано: «Психолог и его сосед похищают получившего черепную травму ребенка»? Скорее так: «Психолог и трансвестит», поверь мне.

— Я об этом даже и не подумал.

— Спорю на свои розовые трусики. Психологи? Всем известно, что психологам доверять нельзя. Нельзя доверять всем, кто действительно знает правила. Если ты их узнал, значит, можешь ими манипулировать. А трансвеститы... Начать с того, что они уже и так изгои. Они даже одеваться правильно не могут, я уж не говорю — засадить в нужную дырку.

Томас уставился на дорожное полотно, выхватываемое светом фар, на тянущиеся в обе стороны разделительные линии, думая о слове «правильно».

Люди — верующие механизмы. Легковерные и фанатичные. Они устроены так, что их можно легко и совершенно необратимо запрограммировать, превратив в шестеренки в огромной системе взаимосвязанных действий, без которых было бы невозможно общество. Откуда эволюция могла знать, что умный, но упрямый маленький человеческий мозг в конце концов разовьет науку и технологию, а те, в свою очередь, будут преобразовывать общество стремительными темпами, за которыми не угонится ни одно пособие пользователя?.. Что одни изобретут новые правила, позволяющие эксплуатировать более широкие области, в то время как другие будут цепляться за устаревшие и уже не соответствующие новым условиям правила пользования?

Что над такими людьми, как Миа, будут насмехаться и осуждать их за неправильную любовь?

— И все равно это хорошо, — произнес Томас после паузы.

— Ты это о чем?

— Если только мы будем избегать любой конфронтации с «отклонениями от нормы», которые легко поддаются рациональному объяснению, если только обратимся к самим себе, я удивлюсь, что какие-либо из этих отклонений будут считаться подсудными. — Томас глубоко вдохнул, пожалуй, впервые за несколько недель. — Разумеется, угроз не избежать. Но есть неплохой шанс, что мы сумеем справиться со всеми препятствиями. — Он улыбнулся, на мгновение оторвав взгляд от дороги. — И все благодаря твоему своеобразному выбору вечерних туалетов.

Похоже, Миа это не очень-то убедило.

— Сразу видно, что ты не из Алабамы, — сказал он.

Полное солнце уже поднялось над горизонтом, когда он высадил Миа на бензоколонке недалеко от Тэрритауна.

— Будь осторожен, Томми, — сказал тот, наклоняясь к окну автомобиля, и посмотрел на развалившегося на заднем сиденье Фрэнки. — Его это тоже касается.

— Буду... — Томас проглотил застрявший в горле комок, — Помни... На несколько дней заляг на дно. Держись подальше от камер — от всего, что с этим связано. А потом возвращайся...

Задумчивый, почти неохотный кивок.

— Повнимательней следи за этим ублюдком. Помни: Нейл, которого ты знал, уже умер.

Несмотря ни на что, Томас пристально, почти с мольбой взглянул в лицо склонившегося над ним человека.

— Скажи, что это сработает.

Миа вздрогнул. На мгновение ему удалось выжать из себя ободряющую улыбку, но выражению явно не хватало убедительности. Он стал похож на человека, готового наизнанку вывернуться, чтобы помочь другу.

— Какого хрена, откуда мне знать, Томми?

Немой кивок, затаенное дыхание.

Миа убрал руки с дверцы, попятился.

— Безумная затея, — сказал он, глаза его были полны слез. Он пригладил волосы. И, хотя стоял прямо и неподвижно, казалось, что он в любой момент может упасть. — Безумней не придумаешь.

Томас щелкнул выключателем, проследил за тем, как темное стекло, поднимаясь, проглатывает его соседа. Он стал понемногу отъезжать и не заметил, что глаза Фрэнки широко распахнулись.

Пока тот не начал кричать.

Глава 17

31 августа, 8. 26

Удачу от передышки отделяет то, насколько искренне ты загодя помолишься, — что-то вроде этого однажды сказала Томасу его бабушка. Его слова, едва не переходившие в рыдания, были достаточно искренними.

Скорее он сомневался в том, к кому обращается.

Блестящий черный «БМВ» обгонял машину за машиной, виляя между слоноподобными дальнобойщиками. Симпатичные студенточки, отпускающие шутки по сотовым и хохочущие над ними. Негодующие панки, почти не разжимающие губ, глумливо пялящиеся на спроектированное по немецкому образцу шоссе. Старушки, молитвенно глядящие вперед и обеими руками вцепившиеся в рулевое колесо. Ухоженные мамаши. Худощавые игроки в гольф. Бизнесмены в машинах с открытым верхом. Все они катили куда-то по воле бесшумных моторов, плавно скользящие, безнадежно разобщенные жизни.

И никто из них не обращал внимания на обгонявший их со свистом саркофаг, обтянутый изнутри кожей.

Дорожный шум звучал чуть громче шепота, сельский пейзаж, вздымаясь и опадая, проносился за окном, мир краткими вспышками мелькал за лобовым стеклом. Томас Байбл потянулся к заднему сиденью, чтобы успокоить своего единственного сына. Мальчик съежился, забился в угол, отстраняясь от его руки.

— Знаешь, ты ведь мой сын.

И снова — вопль, губы искривились, и лицо мальчика стало напоминать мордочку шимпанзе.

— Они использовали меня как наживку, чтобы найти дядю Кэсса. Помнишь Сэм, мой сладкий? Папиного друга?

Кашель, судороги.

— Сэм собиралась пожертвовать мной. — Томас с трудом проглотил слюну. — Когда все шло к тому, что меня зарежут на алтаре, она решила принести в жертву и тебя.

Фрэнки отбивался своими ручонками, царапая кожаную обивку.

— Ты мой, ты ведь это знаешь. Не важно, что там говорит дядя Кэсс.

Глаза — выпученные, как у быка на бойне. Вопль.

— Принести в жертву, — разрыдался Томас — Жертвуют всегда отцы.

Он позвонил Нейлу, как они и договаривались. Томас всегда выполнял договоренности. Если послушать Нору, то это была одна из причин, по которой она его бросила. Уж слишком в сильной степени он был частью механизма — проклятого механизма.

Держа превратившуюся в абстракцию дорогу на периферии зрения, он нацарапал адрес нового места на салфетке «Тако белл» [54] - где-то в Коннектикуте.

— Я могу на тебя положиться? — спросил он искаженный голос.

— Все сводится к догадкам, Паинька, — ответил Нейл. — А чьи догадки стоят того, чтобы из-за них подыхать?

Томас отключил телефон, мельком взглянул на пронзительно кричавшего сына. Посмотрел назад, на светящуюся в лучах летнего солнца дорогу, провожая взглядом землю обетованную — асфальт и кирпич. Горизонт, как всегда, не сокращал и не увеличивал расстояний, а все, что было поблизости, тут же сметало куда-то назад, в бездонную воронку.

О контроле он уже и забыл. Ему оставалось только одно — прерываемая рыданиями мольба: «Фрэнки-тс-с-тс-с-пожалуйста-Фрэнки-тссс-пожалуйста... »

Пустые слова. Трогательные слова. Слова, которые могли только хрипеть и пресмыкаться перед ужасными воплями сына, перед самой древней молитвой из всех. Первая великая передача.

Все, все обладало абсолютной проводимостью. Горы. Океаны. Даже звезды. Но все оставалось глухо. Ничто не внимало. Хруст черепов миллионов агнцев в челюстях миллиона львов. Миллиарды человеческих воплей, из которых не был услышан ни один. Только моментальный блеск в бездонных глубинах. И того меньше...

Никаких последствий, лишь неизбежность. И острие ножа, вонзающееся все глубже.

Умирают только дети — наконец понял Томас. Маленькие. Беспомощные. Ничего не понимающие.

В конце каждый становился ребенком.

Это казалось почти нормальным. Захолустье, старый друг, машущий с крыльца. Летний ветер, стремительно проносящийся сквозь ветви деревьев. Ребенок, которого надо поднять с задницы.

Голоса у Фрэнки уже не осталось, он давно без остатка истратил его на крик. Теперь он просто царапался и корчился, как умирающий наркоман. Лишь выкатившиеся из орбит детские глаза и старческая гримаса повествовали об ужасе, который волнами накатывался на его душу.

Это не мог быть его сын.

Этого не могло быть.

Томас поднялся по бетонным ступеням, оглядел белый, в колониальном стиле фасад, покосился на брызжущее светом солнце. Моргая, посмотрел на Нейла; мысли его были уже по ту сторону надежды или ненависти.

Неприкрытая улыбка. Воспаленные глаза.

Нейл придержал дверь так, чтобы он мог внести Фрэнки в полированный полумрак. Томас почувствовал, как чужая рука ободряюще легла на его плечо, когда он проходил мимо. Легкая боль от укола в затылке. Томас обернулся, слишком измотанный, чтобы встревожиться, не говоря уже поразиться. Он просто посмотрел на монстра, который был его лучшим другом. Колени его подогнулись, как ватные. Фрэнки выскользнул у него из рук. Все заколыхалось перед глазами, взвихрившиеся пылинки заметались в необъятном пространстве бытия.

— Эх, Паинька, — произнесла тень. — Пора бы уже знать. Не важно, каковы правила...

Мир рушился, подернутый бледновато-млечной дымкой.

«Меня заносит».

— Центральная нервная система homo sapiens, — говорил Нейл (хотя, когда он начал говорить, Томас припомнить не мог), — это совсем не то же, что сердце или желудок. Это не какой-то определенный орган с отдельными функциями. Очень многое в структуре нашего мозга предопределяется другими. В определенном смысле, Паинька, существует только один мозг, простирающийся по всей поверхности земного шара, энергично перепрограммирующий себя в ключ к тайнам мироздания. Единая центральная нервная система с восемью миллиардами синапсов.

Томас был намертво пригвожден к какому-то аппарату, почти вертикально. Что-то мешало ему повернуть голову. Ни единая клеточка его кожи, ни единый волосок не мог пошевельнуться. Череп его был словно припаян или замурован, став частью дома. Подняв глаза, он мог увидеть над бровями металлический край чего-то, не более. Комната перед ним была просторной: стены из шлакобетона выкрашены белой краской, незаконченный потолок заливал ослепительный флюоресцентный свет. Судя по расположению углов, он догадался, что находится в центре комнаты, но не видел ничего сзади. Справа в углу были сложены коробки, рядом стояла низкая тележка. Прямо перед ним были тесно составлены два стола с наваленными на них плоскими дисплеями, клавиатурами и несколькими незнакомыми Томасу устройствами. Нейл, в шортах и сандалиях, повернулся и присел на корточки перед открытой коробкой. Поблескивали неровно залитые застывшей пенкой трубки.

Нейл подошел к нему, держа вверх иглой шприц в обтянутой резиновой перчаткой руке.

— В данную минуту, мой друг, ты и я — единственные синапсы, имеющие какое-либо значение. — Он наклонился вперед, и Томас почувствовал резкий укол в шею. Нейл протер пятнышко комочком ваты. Подмигнул. — Кое-что, чтобы ты побыстрее отошел от анестезии.

— Фрэнки... — хрипло произнес Томас.

Казалось, это единственное слово, которое он в состоянии выговорить.

Красивое, мужественное лицо омрачилось.

— В плане произошли небольшие изменения, Паинька.

— Фрэнки! — пронзительно вскрикнул Томас.

Брызжа слюной, он стал биться, стараясь высвободиться из зажимов, которые его держали. Взгляд Нейла заставил его замолчать и притихнуть. Это было нечто, лишенное членов или придатков, обладавших хватательной способностью, нечто вроде змеиной души, такое же недосягаемое, как ухмыляющийся нацистский офицер или вооруженный ножом африканский повстанец с горящим взором.

— Не надо беспокоиться.

— Бе-беспокоиться? — сквозь слезы крикнул Томас — Что, ч-черт поб-бери?..

Нейл развернул клавиатуру, стоявшую на ближайшем столе, и начал что-то набирать на ней. Томас услышал доносившееся сверху гудение, словно где-то там находился принтер.

— Сукин сын! — неистово взревел он. — Чертов подонок! Я тебя убью! Убью!..

Но почти тут же замолчал — сначала от смятения, потом от забрезжившего понимания. Нейл был прав. Не о чем было беспокоиться. Как мог он быть таким ослом?

— Лучше? — спросил Нейл.

— Да, — усмехаясь, ответил Томас — Намного. Что ты сделал?

— Да ничего особенного... Так ты больше не волнуешься за Фрэнки?

— Пошел он. С ним будет порядок.

Нейл отрицательно покачал головой:

— Нет, Паинька. Боюсь, уже не будет.

— Нет?

— Нет. По сути, он уже умер.

— Шутишь? — рассмеялся Томас.

— Не шучу. Избавигься от аффекта мертвой петли — по крайней мере, такой дьявольской, какую делает Маккензи, — можно только одним способом.

— Каким же?

— Пуля в голову.

Томас зашелся самым искренним смехом. Рассудком он понимал, что в этом нет ничего смешного, но ему было смешно... И главное, все казалось настолько естественным — самая обычная вещь на свете.

— Ты всегда был психом.

Фрэнки. Бедный малыш. Ему, Томасу, будет не хватать маленького засранца...

— Значит, все это кажется тебе нормальным? — не скрывая любопытства, спросил Нейл.

Томас попытался пожать плечами.

— Что ж, полагаю, со стороны это может показаться странным, но, если вдуматься, это совершенно нормально.

— Как так?

Ответная ослепительная улыбка Томаса означала: «Ты что — дурак? »