Тристан и Изольда

Перевод со старофранцузского Н. Я. Рыковой (Источник: Легенда о Тристане и Изольде. Серия «Литературные памятники», М., «Наука», 1976) Хочу поведать вам сейчас, Как эта песня создалась Про Жимолость: всего верней Такое дать названье ей. И в книгах прочитала я, И от людей слыхала я, Как королева и Тристан1 Страдали от любовных ран. Как смертная спустилась тень На них в один и тот же день. Тристан в опале. В горький час - Увы - беда над ним стряслась. За то, что в королеву он, В Изольду2 страстно был влюблен. Отослан Марком-королем Тристан-племянник в отчий дом На юг Уэльса. Целый год Он там в отчаянье живет. Так извела его тоска, Что кажется - и смерть близка. Пусть это вас не удивит: Кто в сердце любящем хранит Упорство верности, - тому Не жить без милой, одному. Но как же быть с самим собой? Тристан бросает край родной, Он в милом Корнуэльсе вновь, Где королева, где любовь. Чтоб не проведали о нем, В лесу приюта ищет днем, Когда же меркнет свод небес, Он тихо покидает лес, И в хижине у бедняков Находит дружбу, пищу, кров. Там новости он узнавал, И вот однажды услыхал, Что есть от короля приказ, Чтоб в Тинтажеле собралась На праздник Троицы святой3 Вся знать. Готовя пир большой, Король зовет господ и дам На игры пышные, и там Изволит принимать гостей Он с королевою своей. Тристан подумал: полно ждать, Она должна о нем узнать. Когда бароны с королем На праздник двинулись путем Своим обычным через лес - Он стал под лиственный навес. С лещины ветку отломал, Ножом искусно обстругал Он с четырех сторон ее И имя вырезал свое4. И верил он, что будет так: Увидит королева знак, Что для нее оставил друг, И все ей ясно станет вдруг5. И слово милое прочтет, И верно смысл его поймет. Тристан здесь пробыл много дней, Все время думая о ней, Мечтая только об одном, - Как повидаться с ней тайком. Ведь без нее ему не жить. Их участь можно бы сравнить Безрадостную с тем, как тут Побеги жимолости льнут К орешнику в глуши лесной: Когда она с его корой, Прижавшись к ней, почти срослась, Легко им вместе: в добрый час! Но разлучи их, и тогда Обоим горькая беда: Зачахнет вдруг орешник тот, А с ним и жимолость умрет. И так же сгинем мы, любя: Ты - без меня, я - без тебя! Вот едет по лесу верхом Изольда на коне своем, И видит палочку она, И надпись тоже прочтена, И верной свите дан приказ На отдых спешиться тотчас. Остановились. Надо ей Уйти подальше от людей. Она Бранжьену позвала, Что самой преданной была. Тихонько отошли они И скрылись вмиг в лесной тени, А там нашла она того, Кто ей милей, нужней всего. Их радости не описать: Он столько должен ей сказать, И столько нежных слов она Найти для милого должна: Пусть он услышит все, и пусть Поймет ее тоску и грусть. Тристана нужно научить, Как оправданье получить У Марка-короля: ведь он Наветом подлым был смущен. И вновь разлука им, и слез Опять немало пролилось. Тристан ушел в Уэльс и ждал, Чтоб Марк-король его призвал. Хоть радость краткою была, Что палочка ему дала, Заговорившая о нем, Но, жадно помня обо всем, Тристан - он и арфистом был - Там песню новую сложил Про жимолость: вот так она С тех самых пор и названа. А в Англии, не изменив Названья, скажем мы gotelef6. Всю правду, как слыхала я, Так вам и рассказала я. 1. Тристан. - В оригинале принято написание Тристрам. 2. Изольда. - В оригинале героиня нигде по имени не названа. 3. На праздник Троицы... - Этот церковный праздник часто упоминается в куртуазных романах. На эти дни назначались торжественные турниры, пиры и т. п. 4. И имя вырезал свое. - Эта строка вызывала ожесточенные споры. Слово " nun" понимали и как " имя", и как " новость", тем самым предполагая, что вырезанный героем текст был достаточно большой. Ж. Ришнер убедительно доказал (указ, изд., стр. 278-279), что Тристан вырезал свое имя и за ним - текст своего письма к Изольде. 5. И все ей станет ясно вдруг. - Здесь можно увидеть намек на известный нам эпизод легенды, когда Тристан предупреждает любимую при помощи дощечек с вырезанными на них посланиями. 6. Gotelef. - В другой рукописи - Godelef. Эта форма не зафиксирована в древнеанглийском; ее современный эквивалент - goatleaf (старое название honeysuckle или woodbine и переводится как «жимолость»).

Перевод М. Замаховской Мне лэ понравилось одно -- Зовется " Жимолость" оно. Правдиво расскажу я всем, Как создано оно и кем. Его я слышала не раз, Нашла записанный рассказ, Как сладостный постиг недуг Тристрама и Изольду вдруг, Как скорбь наполнила их дни И вместе смерть нашли они. Разгневан Марк, король страны, - Тристраму не простит вины: Он королеву полюбил И королю теперь не мил. Племянника изгнал король, Сказав: " В Саутвельсе жить изволь! " Тристрам на родине весь год Живет в сетях тоски, невзгод. Страх смерти из любви презрев, Он забывает дядин гнев: Не удивляйтесь же ему, - Ведь гибель но страшна тому, Кто скорбью сердца удручен, С любимым другом разлучен. Бежит он из родной страны: Они увидеться должны! И в Корнуэльс Тристрам идет, Где королева друга ждет. Дичась людей, тропой лесной Он долго бродит в жар и зной. Лишь ночью, прерывая путь, Он ищет, где передохнуть. Крестьянин, бедный человек, Тристраму предлагал ночлег, Тристрам по всей родной земле Расспрашивал о короле. И говорил ему народ, Что в Тантажель король зовет Своих баронов на турнир, Что даст король баронам пир, Что к Троице назначен сбор1 И скоро съедется весь двор, Что будет королева там... И счастлив новостью Тристрам Близ этих мест лежит их путь, Он сможет на нее взглянуть. Король уехал. В тот же день Тристрам вошел в лесную сень И стал на той дороге ждать, Где будет свита проезжать. Орешник рос в лесу меж трав; Его срубив и обтесав, Он буквы имени на нем Искусно вырезал ножом. Их королева разберет, Когда подъедет в свой черед, Увидев трость, узнает вмиг, Что друг ее сюда проник: Уже случалось так не раз У королевы зоркий глаз. 2 Посланье тайный смысл хранит: Без слов Тристрам в нем говорит, Как долго здесь скитался он, Разлукой с милой удручен, Как ждал ее он много дней, Стремясь к желанной встрече с ней. Ей отдал сердце он свое И жить не может без нее. Орешник, вырезанный здесь, Обвитый жимолостью весь, От самой кроны до корней, Навеки тесно связан с ней. Но чуть их разлучит беда, Они погибнут навсегда. Орешник станет вмиг сухим, И жимолость зачахнет с ним. " Мой друг, так оба мы, увы, Умрем в разлуке я и вы! " Вот королева к тем местам Подъехала, где был Тристрам, И на орешнике тотчас Заметил буквы острых глаз. За нею вскачь лесной тропой Несутся рыцари толпой. Она велит сойти с коней: Покой и отдых нужен ей. Приказ исполнен, и она Без свиты в лес идет одна. Служившая ей много лет, Идет Бренген за нею вслед. Свернув с дороги, в глубь лесов Спешит Изольда в лес на зов Того, кто ей прислал привет, И счастью их -- предела нет. Он сердце ей открыл до дна, И, светлой радости полна, Она с ним говорит о том, Как примириться с королем: Его изгнав, познал король И сожаление, и боль. Всему виною клевета! Без друга жизнь ее пуста... Но расставанья пробил час, И слезы катятся из глаз. Тристрам в Уэльс идет опять, Чтоб приглашенья дяди ждать. Их встречу хочет он воспеть, Подругу в лэ запечатлеть: Она просила спеть о том, Как ветку сделал он письмом. Тристрам искусный был певец, И лэ готово наконец! Так создавалось это лэ И называлось на земле " Goteeef" у английских морей, А у французов " Chievrefueil" 3. И я правдиво, без прикрас, Породила о нем рассказ. 1. Сбор вассалов к королю на Троицу - бытовая черта средневековой Франции 2. Намек на известный эпизод романа: Тристан извещает Изольду о своей близости, бросая стружки в ручей, протекающий через палату короля Марка. Этот эпизод принадлежит к наиболее древним чертам романа (архаическое устройство жилища у древних кельтов) и в позднейших его обработках устранен. 3. Современный вариант этого слова во фр. “Chevrefeuille” - жимолость.

А. Н. Веселовский. Избранные статьи. Л., ГИХЛ, 1939

Тристан и Изольда

Сюжет Тристана и Изольды прошел в французскую литературу около половины XII века, указания на него встречается у Chrestien de Troyes: поэма " La Chè vre" утрачена; сохранился из этой поры лишь отрывок, около 3000 стихов, англо-французской поэмы некоего Bé roul'я или Bé rol'я, к которому примыкает отрывок, принадлежащий безыменному поэту (около 1500 стихов). В конце того же века Эйльгард фон Оберге воспользовался для своей поэмы о Тристане каким-нибудь французским текстом, близким к Берулю. -- Рядом с его версией сохранилась другая, также в отрывках, автор которой называет себя Thomas'ом (после 1155); содержание и нить рассказа те же, но форма другая, чувствуется большое приспособление народного сюжета к нравам и идеалам рыцарского общества. Читателям этого круга такая обработка должна была прийтись по вкусу; поэма Томаса стала источником для английского и старосеверного пересказов и поэмы Готфрида Страсбургского. Повести о Тристане ходили и обрабатывались и отдельно, не в связи романа; таков мог быть не дошедший до нас рассказ Chrestien'a de Troyes о короле Марке и белокурой Изольде. В XIII веке все эти предания объединились в громадном компилятивном романе, написанном прозой, и старая поэтическая тема похоронена была под грудой посторонних эпизодов.

Такова в общих чертах внешняя литературная история легенды о Тристане; параллельно с нею шла и внутренняя, история изменений, которым подвергались ее типы в среде, их усвоившей и сделавшей их выразителями своих настроений. Проследить это внутреннее развитие -- одна из заманчивых задач историко-литературного и психологического анализа. Точкой отправления должна быть древнейшая из известных нам литературных форм легенды, связанная с именем Беруля, архаическая по стилю и настроению. Она дошла до нас не вполне, но ее содержание могло быть досказано по Эйльгарду, столь же архаичному, как Беруль, черпавшему из одного с ним источника. Но и в той группе литературных обработок сюжета, во главе которых стоит Томас, в конце - прозаический роман XIII века, сохранились отрывки древних сказаний о Тристане, лишь случайно не дошедших до нас в пересказах Эйльгардовской поры. Всем этим воспользовался, после пристального изучения всего литературного предания, профессор Бедье, чтобы досказать нам Беруля, в его" стиле и настроении, и дать нам Тристана, каким он впервые явился, выйдя из кельтской саги, на пороге французского-рыцарского романа.

Бытовая обстановка напоминает ирландские повести: захолустные владыки с кельтскими именами; мелкие войны; роскошь, состоящая в нагромождении или в диковинках, не скрывает патриархальной простоты жизни: герцогиня с дочерью вышивают и поют chanson de toile (так звались эпико-лирические песни за пряжей, тканьем) о belle Doette, поджидающей своего милого под кустом белого терновника: на " служение" даме есть беглые намеки в случайном типе заезжего Кариадо, но они, очевидно, не принадлежат древнему преданию. Король Марк дивится охотничьему искусству Тристана, его приемы ему в новость; при короле капеллан, заменивший древнего друида, и уэльский жонглер поет бретонские lais. Бытовая старина отзывается в сцене суда, в дани, которую взимают юношами и девушками; народное предание и мотивы сказки -- в бое со змеем, в эпизоде ласточек, залетевших в покои короля Марка и обронивших, золотой волос Изольды: широко раскинувшийся мотив, который мы встречаем, например, в моравской сказке и в египетской в " Двух братьях", где воды Нила приносят Фараону прядь золотых волос далекой, неведомой красавицы. В восточных сказаниях мы встретим и эпизод " ложной клятвы", когда Изольда, научает Тристана, переодетого паломником, перенести ее через воду и упасть с нею, после она клянется, что никто не держал ее в своих объятиях, кроме мужа -- и паломника, и смело, без ущерба для себя, хватается за раскаленное железо.

Действующие лица -- типично сказочные, каждое отлита в одну форму, точно карточные фигуры: король Марк, благодушный и неистовый в гневе, злой карлик Фросин, патентованные наветчики, предатели, Рохальт " Твердое слово", Перинис " Белокурый", " Верный", Изольда " Белокурая", Изольда " Белорукая", " Простодушная", " Прекрасная". Повторяются не только эпитеты, характеризующие лицо, но и фразы, в которых выразилось известное настроение, и мы не раз слышим обещание Изольды, что когда ей предъявят перстень, подаренный ей Тристаном, никакие препятствия не удержат ее исполнить его желание, будет ли то мудро, или неразумно. Нет пространных описаний, характеристика внешности часто ограничена указанием: такой-то скинул плащ, и обнаружилось стройное сложение его тела. Либо прибегают к эпическому замедлению: Тристан и Кахерден в засаде, поджидают Тхбезда королевы Изольды. Поезд проходит мимо них, и в каждой появляющейся красавице Кахсрдену видится Изольда. Это не она, говорит всякий раз Тристан. Когда она явилась, дорогу осветило, точно солнце засияло сквозь листву деревьев. -- В такой градации описываются и впечатления Чурилы, посланного в Индию богатую описывать Дюковы богатства: Дюкова мать является в конце торжественной процессии, когда Чурило успел наспроситься, при виде ее прислужниц, не она ли это.

На этом фоне развертывается несложная история роковой любви Тристана и Изольды, заторможенная препятствиями, которые им ставят и из которых они выходят той или другой уловкой. Откровенная история страстной, реальной любви, нигде не показывающей грязной стороны чувственности, доходящей в этом районе до поэтической идеализации, образах, подсказанных кельтским представлением об элизиуме об острове блаженных. Изольда пробралась тайком из своего дворца в Тинтагеле в сад, под большую сосну, на свидание с Тристаном. Они были счастливы. " Тристан, -- говорит королева. -- моряки уверяют, что Тинтагельский замок зачарован и что, вследствие этих чар, два раза в году, зимой и летом, он исчезает и бывает невидим для глаз. Теперь он исчез. Не это ли тот чудесный сад, о котором, под звуки арфы, говорят песни? Воздушная стена окружает его со всех сторон, деревья в цвету, почва напоена благоуханием; витязь может там состариться в объятиях своей милой, и никакая вражья сила не в силах разбить воздушной стены". А уже со стен Тинтагеля раздались звуки сторожевых рожков, вещавшие зорю. " Нет, -- отвечал Тристан, -- стена уже разбита, и не здесь тот чудесный сад, но настанет день, моя дорогая, когда мы пойдем с тобой в Счастливую Страну, откуда никто не возвращается. Там высится замок из белого мрамора, в каждом из его тысячи окон горит свеча, у каждого жонглер играет и поет бесконечную мелодию. Солнце там не светит, и никто не сетует, что его нет. Это блаженная страна живых".

Когда в конце романа Тристан в последний раз прокрадывается к Изольде, приняв вид помешанного, дурака, и король Марк потешается его выходками, Тристан предлагает ему в жены свою сестру, а Изольду пусть отдаст ему. -- Что станешь ты с ней делать? куда ее уведешь? -- смеется король. " Туда наверх, между небом и облаком, в мое прелестное хрустальное жилище. Солнце проникает в него своими лучами" ветры не могут его поколебать: туда понесу я королеву, в хрустальный покой, цветущий розами, сияющий утром, когда его освещает солнце".

Что дает этой любви поэтической колорит, одухотворяющий ее реальность, это прирожденный ей элемент страдания. Любовь -- и смерть; мы об этом предупреждены, знают о том и любящие, те, которые посвящены в их роковую тайну, знает автор, и его симпатии на их стороне; его предатели чернее ночи. Король Марк, всего более заинтересованный в деле, колеблется между любовью и местью, и даже отшельник Огрин, представитель " закона римской церкви", попытавшись обратить любящихся на путь истины, не может не побаловать Изольды, которая печалилась и плакала, склонившись на его колени, и мы живо представляем себе, как благодушно-неуклюже он ходит по лавкам, покупая на свои сбережения все нужное для убранства Изольды, чтобы она могла явиться; на суд в достойном ее виде. И Тристан и Изольда знают, что они нарушили права мужа, согрешили против " закона римской церкви", но как им быть? Ведь они не могут не любить друг друга, связаны навеки стихийным чувством. Сцена на море, когда оба они отведали волшебного зелья, не выходит из памяти: " Ты помнишь ли? "

Когда на суде Изольда обманно уверяет, что никто не держал ее в своих объятиях, кроме мужа и паломника (Тристана), и, поклявшись на мощах святых, выходит невредимою из испытаний, " изо всех грудей поднялся благодарственный клик господу". Ни слова не сказано о кощунственном характере такой клятвы; вопрос и не поднимается, его обходят наивно. На чьей стороне правда, это решила симпатия. Изольда оправдана.

Такой-то сюжет, с содержанием стихийного чувства, попал в колею рыцарской любовной поэзии. Один из ее блестящих немецких представителей, Готфрид Страсбургский, психолог, но более ритор, обработал его в современном ему стиле. Старая бытовая обстановка заменена новой рыцарской, салонной; нет лесного аромата в эпизоде, когда Тристан и Изольда скитаются в лесу Моруа, питаясь кореньями и дичью, живя в шалаше, где зимой спят на обледенелых листьях, летом солнечный луч спускается сквозь ветви на лицо Изольды, и король Марк благодушно затыкает расщелину своей рукавицей. У Готфрида обстановка другая. Тристан и Изольда живут в гроте, построенном во времена язычества гигантами; он высечен в скале, выложен зеленым мрамором; зеленый цвет -- символ верности; ложе из кристалла означает чистоту любви, венец из драгоценных камней, который высится над зданием, изображает соединение всех добродетелей и т. д., О пище нечего заботиться: любящихся питает их любовь, их общество и друзья -- зеленая липа, источник, луг, певчие птички. Утром они гуляют по росистой траве, беседуют друг с другом, прислушиваясь к птичьему говору, к журчанию воды, в жаркое время дня, усевшись в тени липы, они любят посетовать о несчастных, погибших от любви: Филлиде и Канаке, Библиде и тирской царице, печальной Дидоне.

Соответствующего изменения в понимании типов Тристана и Изольды не произошло. Самый узел, зерно сюжета мешали его развитию в том направлении, в котором пошел рыцарский культ любви: он поставил женщину на высоту, с которой она сдержанно снисходит, ей служат, ее молят, по ней безумствуют. Тристан и Изольда любят друг друга равносильно, увлеченнее одной и той же силой; из Тристана трудно было сделать sergent d'amour; Изольду не о чем было умолять. Можно было развить идею конфликта между самодовлеющей силою любви и обязанностью, чувством и долгом; Готфрид часто говорит об этом излюбленном тогда вопросе, но по поводу, от себя, не трогая ни положения, ни характеров действующих лиц. И к известному эпизоду ложной клятвы он отнесся с веселой развязностью. " Аминь", -- сказала Изольда, и во имя господа схватила железо и понесла его, не обжегши руки. Всем известно, что преславного Христа складывают и примеривают по желанию, как ткань на платье; он на все годится, на правду и обман; каким хочешь, таким он и будет. Всякий в том убедится на примере ловкой королевы, как она спасла себя двусмысленным показанием и ложной клятвой".

Суровая поэзия сюжета исчезла, она и не могла быть оценена во всей своей простоте и глубине новыми " служителями" любви;, но сюжет дал, быть может, первый образчик любовного романа, а его искали. Тристая и Изольда остались в предании типами идеальных героев любви, но их заслонили другие, ими навеянные, Ланцелот и Жиневра. С ними является и тема для рыцарского любовного романа: тема бедная эпическим содержанием, вся отданная внутренней. истории любви, собственно мужскою чувства, робкого, ноющего, доходящего до самозабвения, торжествующего, неистового, часто рассудочного -- морализирующего и виртуозного, всегда искусственного. Книгу о Ланцелоте читали, чтобы любить по этикету, но ее читали и Паоло и Франческа в роковой для них час: книга " О Ланцелоте" была для них таким же откровением, как волшебное зелье, которое отведали на море Тристан и Изольда. Их любовь такая же роковая, внезапная (xatto), не знающая смерти (ancor non Tabbadona), и смерть их не разлучает (mai da me non fia diviso). Очень вероятно предположение, что Данте знаком был роман о Тристане и Изольде и что сцена признания отозвалась в эпизоде Франчески и Паоло. Любовный напиток заменен чтением Ланцелота, изменилась и инициатива признания: у Данте Паоло трепетно целует Франческу; Тристан спрашивает Изольду: -- " Что тебя терзает? " -- " Увы, меня терзает все, что я знаю, все, что я вижу, меня терзает море, мое тело, моя жизнь". Она кладет руку на плечо Тристана, слезы затуманили ее глаза, губы дрожат. -- " Что же терзает тебя, друг мой? " -- спрашивает он еще раз. Она ответила: " Любовь к тебе".

Между сценой на море в " Тристане и Изольде" и эпизодом " Божественной комедии" прошла пора рыцарского " служения", изменившая тембр и выражение чувства.