Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Часть первая. Опер 5 страница



— Ну ладно, сержант, сними с него наручники и иди, работай.

— Он, товарищ капитан, понимаете ли… того…

— Ничего, — усмехнулся Зверев. — Я тоже не подарок.

Наручники сняли. Задержанный стал растирать запястья. Сашка раскрыл бумажник и вытащил права. По документам выходило, что задержанного зовут Виталий Сергеевич Мальцев. Зверев сличил фото с натурой — он. То же жесткое выражение лица, характерный боксерский нос, очень короткая стрижка. Раньше такие носили спортсмены. Нынче — бандиты. И всякая шелупень, которая под бандитов косит.

Кроме прав, в шикарном бумажнике лежал техпаспорт на девятку девяностого года выпуска, пять стодолларовых купюр и немалая сумма в рублях. Ну-ну… Зверев взялся изучать рапорты. Из них следовало, что гр. Мальцев задержан около парадной дома N… по Садовой в тот момент, когда занимался процессом избиения несовершеннолетних Шевченко и Расуваева.

— И как же выглядел процесс избиения младенцев, товарищ сержант? — с улыбкой спросил Сашка.

— Да волохал он этих двоих… они нассали в подъезде…

— А сами-то пострадавшие что говорят?

— Говорят: претензий нет. Скулят, что домой надо, уроки делать.

— О! Тяга к знанию — святое дело. Воистину счастлив тот народ, у которого юношество тянется к образованию, — сказал Зверев.

Мальцев улыбнулся, а сержант ответил:

— Какие, к черту, знания? У них с собой еще бутылка портвейну. Сейчас выжрут ее и пойдут в другой подъезд гадить.

— Ну так отберите портвейн, дайте по шее и отпустите, — сказал Сашка. — А впрочем — разбирайтесь с ними сами. Я лучше с гражданином Мальцевым побеседую. Можете идти, сержант.

Сержант вышел. Зверев взял в руки импортный револьвер тридцать восьмого калибра, откинул в сторону барабан и нажал на головку экстрактора. Высыпались желтенькие патроны с пластиковой полусферой вместо пули: газовые. Заглянул в канал ствола — перемычка на месте, переделке для стрельбы боевыми револьвер явно не подвергался. В общем — криминала нет[4]. Та же самая картина с валютой: восемьдесят восьмая (валютная) статья УК предусматривала уголовное преследование только в случае скупки и перепродажи. Конфисковать при отсутствии таможенной декларации, подтверждающей ввоз долларов в страну, разумеется, можно… Вот только кому это нужно? Только государству, но никак не оперу. Зверев с тоской представил себе, сколько бумажек нужно оформить на изъятие этих паршивых долларов, а потом отвезти в ФПУ[5]. При этом уложиться в трехдневный срок… и никто не скажет даже спасибо. Мне это надо? Нет, увольте…

Со всех сторон получалось — гражданин Мальцев перед законом формально чист. Однако манера одеваться, внешность, новенький дорогой автомобиль, деньги и, наконец, газовая пушка в кармане подталкивали к прямо противоположному выводу… Да что там подталкивали? Они кричали: криминал! Зверев так и спросил:

— Ну что, Виталий Сергеич, получаешь с коммерсантов помаленьку?

— Совсем чуть-чуть, Александр Андреич — улыбаясь, ответил Мальцев.

Чем-то он Звереву был симпатичен. Возможно, спокойствием и уверенностью…

— Ясно. А что же несовершеннолетних-то избиваете?

— Скажите, а вам нравится, когда в вашем подъезде гадят?

— Нет, не нравится… — На прошлой неделе Зверев сам точно так же обошелся с подростками в своем подъезде. Но говорить об этом не стал. — Не нравится… но ведь дети же. Невинные малютки.

Мальцев хохотнул и сказал:

— Это стокилограммовый-то Шевченко — малютка? Дитя… Так что извините, Александр Андреич, вины своей в процессе избиения, как написано в ваших протоколах, не вижу. Ну, сами посудите: выхожу из дому — два упыря ссут в парадняке. Сказал: вытереть, а они меня посылают. Дальше что? Повалял их немного по луже, подтер и вышвырнул из подъезда. А тут как раз ваши оглоеды мимо катят…

— Значит, — спросил Зверев с иронией, — не били?

— Я, извините, боксом занимался. Кандидат в мастера. Что бы с ними стало, начни я их бить?

— Вот как! Мы с тобой, значит, в одном звании, — оживился Сашка. — Я тоже КМС, только борец. Вольник.

— Тем более тебе все ясно, — откликнулся Мальцев.

Обстановка стала более непринужденной.

— Декларация есть?

— Ну, ладно… а на доллары декларация?

— Нет.

— Придется изъять, Виталий Сергеич.

— Ну что же, — пожал плечами Мальцев. — Попал на пятьсот зеленых.

— Да, попал… Но можно и вернуть, — сказал Зверев, внимательно глядя в глаза рэкетира. — Если ты мне при случае позвонишь, так скажем, неформально. О делах наших скорбных потолковать.

— Нет, извини. Это не мое.

Он открыто посмотрел на Зверева. А Сашка и не особо пытался его вербовать. И так видел: не тот случай, не тот человек.

— Давай по-другому, — сказал Мальцев. Бабки пополам, и разошлись краями.

— А вот это не мое, — ответил Зверев. Посидели, помолчали, приглядываясь друг к другу. Бесспорно, они принадлежали к разным мирам… но и сходство тоже было. Оперской и уголовный мир в чем-то схожи. Бывает, оперу проще понять преступника, чем законопослушного гражданина.

— Ладно. — сказал Зверев. — Найдешь к утру человека с декларацией — отдам деньги. Пусть приходит ко мне, напишет объяснение, что бабки его. А передал он их тебе на временное хранение сегодня днем возле ресторана «Чайка» на канале Грибоедова. Просек?

— Просек. Спасибо.

— Да не за что. Ступай себе с Богом. К утру, когда пришел человек с декларацией, Зверев был выжат как лимон. Холодная мартовская ночь со шквалистым ветром подкинула убийство, нападение на водителя такси и три взломанных кооперативных ларька. Еше пять лет назад такой букет за одну ночь казался бы чрезвычайно пышным. Но в марте девяносто первого в происшедшем чрезвычайщины не усматривалось. Если бы не одно обстоятельство: два из трех взломанных киосков принадлежали (тайно, разумеется) второму секретарю райкома партии. Если не раскрыть это дело быстро, то неприятности гарантированы… Плавали! Знаем!

…Мужик с таможенной декларацией на пятьсот восемьдесят долларов США был какой-то заторможенный. То ли ожидал неприятностей для себя, то ли по жизни такой. Зверев мельком взглянул на декларацию и сказал устало:

— Ну, рассказывайте… Напуганный валютовладелец молчал.

— Вы передавали кому-нибудь эти деньги? — подтолкнул его Сашка.

— Ага… Виталику.

— Хорошо. Где? Когда? Сколько? Бобер нервно сжимал ручонки с золотыми перстнями и моргал. Сашка уже чувствовал раздражение. Он подумал: а как все это выглядит со стороны? Любой посторонний решил бы, что продажный мент возвращает деньги за долю.

— Ну, — снова подтолкнул он бобра, — может быть, у ресторана «Чайка»?

— Ага… там.

— Днем, — продолжил Зверев; — около четырнадцати часов… в присутствии вашей жены? Вы собирались расслабиться и боялись ограбления. Так?

— Ага…

Короче, оформили бумаги, Сашка отдал злополучные пятьсот баксов и напоследок сказал:

— Все! Вали отсюда. И чтоб больше я вас обоих никогда не видел.

Встретиться, однако, им еще придется. И очень скоро.

Весна набирала силу. В конце марта днем было уже тепло. Снега и льда в центре не осталось вовсе. Зверев беспечно шел по сухому тротуару улицы Дзержинского. Он возвращался с очередной кражи, которую удалось раскрыть на месте… Ослепительно сверкал в голубой небесной бесконечности шпиль Адмиралтейства. Крошечное белоснежное облако проплывало над ним. Опер Зверев покуривал сигарету и легко шел по чистому сухому асфальту. Он был беспечен.

— Товарищ капитан! — голос неуверенный, негромкий, но готовый каждую секунду сорваться в истерический крик, прозвучал из темного провала арки. Оттуда несло бедой, холодом, склепом. И человек в темени арки с залитой солнцем улицы был почти неразличим. Зверев остановился.

— Товарищ капитан, сюда, — снова позвал голос. Зверев сделал два шага и пересек границу света и тени. Навстречу ему выскочил сержант двадцать седьмого отделения. За его спиной в глубине двора вспыхнули яркие малиновые пятна стоп-сигналов. Бледное лицо сержанта с вытаращенными глазами и рыжеватыми усишками приблизилось.

— Ну! Что? — сказал Зверев. Он пытался вспомнить фамилию сержанта и не мог.

— Пойдемте, товарищ капитан. Там… там такое!

Из-под отвалившейся сырой серой штукатурки проглядывал темно-красный кирпич. Низкий сводчатый тоннель арки вел к беде, отражал звук быстрых шагов. Они вошли во двор-колодец. Посередине стоял милицейский УАЗ. В дальнем углу лежала горка серого ноздреватого снега. У одного из подъездов стояла толстая тетка в оранжевой куртке, с метлой в руках. Там, подумал Зверев, в подъезде.

— Там, — сказал сержант и взмахнул рукой. Зверев зачем-то посмотрел наверх. Маленький квадрат голубого неба казался отсюда безжизненным и пустым. Дворничиха обернулась и посмотрела испуганными глазами.

…Окровавленное, сжавшееся в комок тело девочки лежало на песке. Голая, тоненькая, со светлыми волосами, заплетенными в косичку. У Зверева закололо в подреберье, сжались кулаки. Трупов он насмотрелся… он уже видел столько трупов, что перестал на них реагировать… Но смотреть на детские трупы он не мог до сих пор. Тошно становилось старшему оперуполномоченному Звереву, мерзко.

— Когда обнаружили? — спросил он, поворачиваясь к старшине. Собственный вопрос казался ему глупым, неуместным, отвратительным. Таким же, как этот подвал, которого не должно быть на самом деле, но он есть. И детский труп с косичкой на голове тоже есть. И он, опер Зверев, просто обязан сейчас задавать вопросы… глупые и неуместные здесь.

— …О-о-о, — пронеслось над грязным и истоптанным песком. Тихий, слабый стон… — О-о-о.

Зверев замер. Он не верил себе. Он уже понял, откуда идет этот звук, но не верил себе. Луч фонаря в руке старшины вздрогнул. Сашка резко обернулся. И увидел открытые глаза на детском лице.

— Быстро! — выкрикнул он. — Связывайся со скорой. Быстро!

До приезда скорой он баюкал девочку на руках.

— Больно, — шептали разбитые, спекшиеся губы. — Больно…

Сколько прошло времени Зверев не знал. Наверное — совсем мало, станция Скорой помощи расположена в пяти минутах ходьбы, на канале Грибоедова. Он не знал, сколько прошло времени. Привычка засекать время происшествий, уже въевшаяся в мозг, дала сбой. Когда во дворе-колодце взвыла и захлебнулась сирена, Сашка вынес страшную свою ношу. Семь ступенек вели из подвала наверх… он их не заметил. Он передал девочку с рук на руки врачу скорой. Он передал девочку и прислонился к борту милицейского УАЗа. Рафик с красным крестом включил мигалку, сирену и задним ходом выполз на улицу, в залитый весенним солнцем мир. Работать, сказал Зверев себе, до приезда бригады все здесь лежит на тебе. Работать! Эмоции в сторону.

Он отшвырнул неприкуренную сигарету, связался с отделением и приступил к опросу жильцов.

Одиннадцатилетняя Катя Мальцева, единственная дочь бандита Виталия Мальцева, умерла в реанимации спустя сутки. Усилия врачей оказались напрасными. Эти сутки Виталий не уходил из больницы. Он предлагал врачам любые деньги. Деньги помочь не смогли. На Богословском кладбище появился новый холмик. Еще два дня спустя почерневший, небритый Виталий появился в кабинете Зверева. Опустился на стул. Какое-то время опер и бандит сидели молча, друг на друга не смотрели.

— Спасибо тебе, Зверев… Мне в прокуратуре сказали — ты был там первый. Ты Катюшку…

— Не надо! — остановил Мальцева Сашка. — Не надо благодарить. Я там оказался случайно… И помочь ничем не смог.

Снова замолчали. Потом Виталий спросил:

— Вы их найдете?

Вечный вопрос всех потерпевших! Зверев слышал его сотни раз.

— Не знаю, — сказал он. — Убойщики работают…

— Убойщики, — повторил Мальцев. Звереву стало стыдно за это нелепое слово. — Убойщики…

— Извини… Извини, Виталий. Ребята пашут день и ночь. Пока — ничего.

— Расскажи мне, как ЭТО было, — сказал Мальцев и впервые посмотрел Звереву в глаза. Сашке стало слегка не по себе.

Сашке стало чертовски не по себе! … Он неуверенно сказал:

— Знаешь, Виталий, наверно, ни к чему… А серые глаза с почерневшего лица смотрели в упор. Требовательно и ожидающе. Худенькое тельце в запекшейся крови, с прилипшими песчинками оттягивало руки опера, разбитые губы шептали: Больно… больно.

Испуганно зажимала рот грубой ладонью дворничиха.

— Их было трое… Установлена группа спермы. Есть бутылка с отпечатками пальцев одного из них. По нашей картотеке не проходят. Вот и все… Но ребята работают, Виталий.

Мальцев закрыл лицо руками. Из-под огромных ладоней прозвучало:

— Я хочу установить для них премию. Сумма — любая. Мне нужно, чтобы ЭТИХ нашли.

— Вот этого не нужно. Денег у тебя не возьмут.

— Мне нужно, чтобы их нашли.

— Виталий, поверь мне, мы не за деньги работаем. Мужики пашут день и ночь. Делается все, чтобы этих ублюдков найти.

— Так вы их найдете?

— Не знаю. Убийства и изнасилования (Сашка запнулся)… не моя линия.

— Слушай, Зверев, ты нормальный мужик… Я еще тогда понял. Я ментов не особо люблю, но про тебя понял — ты нормальный человек. Помоги мне, Зверев!

— Чем я могу тебе помочь?

— Если будут какие-то результаты… ну, конкретные лица, понимаешь? Дай мне знать.

Сашка молчал. Про себя он подумал, что о конкретных лицах ему никто не скажет вплоть до момента ареста. Если он будет — арест. Зацепок у убойщиков не было никаких. Отпечатки пальцев? Если убийца и насильник не судим, то пальцы ничего не дадут… А других следов нет: возле тела было натоптано. Валялось, правда, несколько окурков, но их принадлежность убийцам не являлась бесспорной.

Но даже если бы и являлась, то все равно сначала нужно убийц задержать.

…Больно, — шептали детские губы, — больно…

— Я дам тебе знать, — сказал старший оперуполномоченный капитан Зверев. Он понимал, что никакой информации у него не будет. Во всяком случае до задержания негодяев.

— Даешь слово?

— Да, даю слово.

Скоро он раскается, что опрометчиво дал слово.

Виталий поднялся, протянул руку. Рукопожатие бандита и опера было коротким… Мальцев вышел, аккуратно прикрыл дверь, а Зверев остался сидеть за своим столом. Хотелось разбить кому-нибудь морду… Или заорать на все отделение. Заорать матерно и нечленораздельно. Ничего этого он, разумеется, не сделал, механически доработал до конца рабочего дня. А после скучно и безобразно напился в обществе Сухоручко и Галкина.

 

Позвонил агент, сообщил о некоей квартире, где торговали наркотой. Агент сам был законченный наркоман, и Зверев предположил, что хату он сдает не без умысла: скорее всего, он там набрал кайфа в кредит на немалую сумму и теперь не хочет отдавать. Это, впрочем, ничего не меняло — хату решили брать. Подхлестывало то обстоятельство, что взлом кооперативных ларьков, принадлежащих партийному начальнику, раскрыть не удавалось, и на всех совещаниях в районе честили и РУВД, и конкретно уголовный розыск за низкую раскрываемость. Раскрываемость была на самом деле на уровне общегородской, но два ларька секретаря райкома весили столько же, сколько десяток убийств. Полковник Кислов долбил операм на каждой оперативке: дайте результат по этим проклятым ларькам. Иначе меня со свету сживут. А результата все не было. Время шло, и становилось ясно, что, скорее всего, и не будет. Все похищенное уже давно продано и пропито… Ну, гони процент раскрываемости!

Ах, процент раскрываемости! Настоящий бич оперативной работы. Сколько глупостей и должностных преступлений совершалось, совершается и будет совершаться в угоду этому уродливому божеству. О том, какими средствами и методами добивались этого пресловутого процента, можно написать целое исследование… мы не будем этого делать.

Итак, барыжную наркохату решили брать. Если делать по уму, то сначала нужно было бы провести оперативную установку, прихватить несколько постоянных клиентов, поработать с ними. Но чертовы ларьки и проклятый процент давили на Кислова, а он на оперов.

Итак, Зверев и двое молодых оперативников направились в адрес. Зверев предстоящей операцией был очень недоволен. Предполагал, что может получиться очередной шлепок, но перед молодыми виду не показывал.

Приехали в старый доходный дом на Фонтанке с глубокими, мрачными подъездами и запутанной нумерацией квартир. Дверь никто не открывал, света или шевеления за плотными шторами не наблюдалось… оставалось ждать. Мелькнула мысль, что агент дал ошибочный адрес. Всякое бывает… Но спустя три часа в подъезде появилась парочка, которой позарез требовалась та же самая квартира. Они звонили, молотили в дверь руками и ногами. Им тоже никто не открыл. Перед тем как уйти, парень расстегнул ширинку и помочился на дверь, стараясь попасть в замочную скважину. Сомнений не оставалось — квартирка та самая. На всякий случай Зверев пустил за парой наркоманов одного из оперативников — вдруг приведут в другой адрес? Но несовершеннолетние любители кайфа поймали на улице частника и уехали. (Опер засек номер, и позже частника допросили. Он показал, что отвез парня и девушку на Некрасовский рынок).

Спустя четыре с лишним часа появился еще один визитер. Он позвонил в дверь явно условленным заранее способом: короткий — длинный — короткий — длинный. Один из молодых оперов — Игорь Кудряшов — шепнул Звереву, что на азбуке Морзе это соответствует букве «я».

— Очень ценная информация, — буркнул Зверев. Кудряшов смутился, а Сашка добавил:

— Будем брать этого красавца… может, что-нибудь расскажет.

— А если нет?

— Куда он денется? — ответил Зверев. Лицо визитера-азербайджанца показалось ему знакомым. Впрочем, в темноватом подъезде наверняка он сказать не мог. Позже он вспомнит, что видел его на Некрасовском — центре всей наркоторговли Ленинграда.

Азербайджанец подождал, повторил свой кодовый звонок и что-то зло прошипел в черные усы. Что — не разобрать. Он повернулся, собираясь уходить, и увидел Зверева. И Кудряшова, вылезающего из узкой щели непонятного назначения, где опера провели без малого восемь часов.

— Уголовный розыск, — негромко сказал Сашка, улыбаясь азербайджанцу ласково, как лучшему другу. Тот зашипел и бросился вперед, пытаясь проскочить между Зверевым и стенкой. Зверев подставил ногу. Азербайджанец с размаху грохнулся на пол. Через несколько секунд на его запястьях защелкнулись наручники. Он шипел и плевался, из разбитого носа текла кровь. Снизу поднялся третий опер — Серега Осипов.

— Я тебя не знаю, — ответил задержанный с полу. Он смотрел блестящими, черными злыми глазами, размазывал скованными руками кровь по лицу.

— Скоро узнаешь.

Осипов и Кудряшов рывком подняли задержанного на ноги. Зверев крепко взял азербайджанца за лацкан пальто, встряхнул. Капля крови упала на белоснежный шарф. Другой рукой Сашка опустил в карман его пальто спичечный коробок, обмотанный изолентой.

 

На стол начальника убойного отдела легла ШТ[6], присланная из ГИЦ[7] МВД СССР. В ней сообщалось, что пальцевые отпечатки на бутылке из-под портвейна, найденной рядом с телом Кати Мальцевой, принадлежат уроженцу г. Вологда Салову Геннадию Андреевичу, шестидесятого года рождения. В восемьдесят третьем году гр. Салов был осужден по ст. 117[8] на пять лет лишения свободы. Освободился в восемьдесят восьмом. В настоящее время проживает в поселке Знамя Ильича Вологодской области.

— Вот так, господа сыщики, — хлопнул рукой по столу начальник убойного отдела. — Пишите запрос в Вологду. Хотя, думаю, гражданин Салов сейчас сшивается у нас в Питере.

В Вологду ушла ШТ:

Начальнику Вологодского ГОВД полковнику милиции…

30. 03. 91 г. на территории Куйбышевского р-на г. Ленинграда совершено особо тяжкое преступление.

Нами подозревается житель пос. Знамя Ильича Вологодской обл. Салов Геннадий Андреевич, 1960 г. р., уроженец этого же поселка, прописанный по адресу п. Знамя Ильича, ул. Колхозная, д. 6, осужденный в 1983 году по ст. 117 УК РСФСР на пять лет лишения свободы.

Прошу дать указание незамедлительно силами ОУР установить, прописан ли и проживает ли по указанному адресу гр. Салов Г. А. В случае его обнаружения задержать, содержать в ИВС и немедленно сообщить нам.

Санкция на арест имеется. Конвой будет выслан в этот же день.

В случае отсутствия по месту жительства гр. Салова оперативным путем установить, куда и когда выехал.

Необходимо его фото.

Исп. — нач. 2 отдела УУР ГУВД майор Кузнецов В. Д. тел. 278-, 12. 04. 91 г. Начальник ГУВД Леноблгорисполкомов генерал-майор Локтионов.

Менее чем через сутки из Вологды пришел ответ:

…Начальнику ГУВД Леноблгорисполкомов генерал-майору Локтионову. На Вашу ШТ N… от 12. 04. 91 г. сообщаю, что гр. Садов Г. А. прописан по указанному Вами адресу, проживает там один, не работает.

Со слов соседей, гр. Салов приблизительно месяц назад выехал в г. Ленинград к своему знакомому, которого зовут Владимир. Указанный Владимир проживает на Невском проспекте. Более подробные данные установить не представляется возможным.

Гр. Салов вел последнее время антиобщественный образ жизни, пьянствовал, подозревается соседями в совершении мелких краж. Приметы Салова: рост около ста семидесяти сантиметров, худой, волосы светлые, редкие. Глаза серые. Особые приметы: два верхних передних зуба отсутствуют, на правой руке наколка: Нина. При разговоре не смотрит в глаза собеседника.

Силами ОУР адрес прописки оперативно перекрыт, в случае появления гр. Салов будет задержан, препровожден в ИВС, о чем Вам будет незамедлительно сообщено.

Исп. — зам. Нач-ка ОУР ГОВД майор милиции Карпов И. С. р. тел.

13. 04. 91 г…

В уголовном деле по факту изнасилования и убийства Кати Мальцевой лежало заключение экспертизы о найденных в подвале окурках. Две папиросы «Беломорканал» выкурил человек, имеющий характерный прикус. По мнению эксперта, в верхней челюсти курильщик отсутствует зуб. Экспертное заключение о принадлежности спермы на теле Кати и слюны на окурках одному и тому же лицу еще не поступило, но все уже было ясно: один из трех подонков — Геннадий Салов. Другой — некто Владимир с Невского. Третий, очевидно, тоже где-то рядом.

Теперь задержание всех троих стало вопросом времени.

Опера и следователи прокуратуры поехали во Фрунзенский РУВД. Для быстрой отработки Володи с Невского требовалась помощь районных оперативников и участковых. Это их земля и, соответственно, установить подонка они смогут быстрее. Не исключено, что сразу…

Совещание, на которое вызвали всех оперативников двадцать седьмого отделения и участковых, началось в 10. 00. Старший оперуполномоченный убойного отдела главка майор Кузнецов изложил ситуацию с подозреваемыми в убийстве Кати. Его слушали молча, внимательно, с ходу включаясь в работу. И опера, и участковые уже прикидывали образ неизвестного пока Володи к контингенту обслуживаемой ими территории. Хороший участковый — он ведь на своей земле многих знает… Судимых, пьяниц, тунеядцев — обязательно. А Володя с вероятностью девяносто процентов из таких.

Один из участковых, которого все звали не иначе как дядя Гриша, встал и сказал, что есть у него на примете один гопник. Зовут Владимир. И у него последнее время живет какой-то кореш или родственник. Кажется, из деревни. Сам участковый этого родственничка деревенского не видел, только слышал разговор…

— Поехали, Григорий Петрович, — коротко сказал майор из главка.

Участковый, главковские опера и следак прокуратуры быстро вышли. Капитан Зверев сидел верхом на стуле в углу ленинской комнаты, в которой проводили совещание. Был Сашка Зверев бледен. Он один из всех собравшихся знал, что дядя Гриша ошибся, и оперативно-следственная группа выехала не в тот адрес.

Зверев вспомнил замечательный, теплый мартовский день и свой поход в коммуналку на улице Дзержинского. Он ходил разбираться по факту кражи банки варенья! … В ТОТ САМЫЙ день… Кражонка была смешной, почти анекдотической. Зверев мгновенно прижал одного из жильцов пятикомнатной, поголовно пьющей квартиры, и тот сразу сознался. Он был сильно напуган. Ввиду незначительности кражонки Зверев легко уболтал пенсионерку Гранину заявления не писать, решить дело миром. Воришку звали Володя Кривой. Кривому Зверев дал тогда по зубам и сделал внушение… А на грязном диване в невероятно запущенной комнате Кривого спал пьяный тощий мужик. Он громко храпел раскрытым ртом. В верхней челюсти не хватало двух или трех коричневых прокуренных зубов.

— Кореш мой, — ответил Кривой на вопрос Зверева: кто такой? — Кореш мой, Генка… из деревни приехал… погостить.

Так вот, Володя, почему ты был так сильно напуган, подумал Сашка.

— …Больно, — прошептали разбитые губы Кати Мальцевой, — больно…

 

Майор Кузнецов вошел в кабинет Зверева без стука и сел на край стола.

— Он их повесил.

— Может быть, сядете на стул, товарищ майор?

— Он их повесил, Зверев, — повторил майор, глядя на Сашку сверху вниз.

— Кто — он? И кого — их? — ответил Сашка спокойно. На самом деле он уже знал ответы. Собственно говоря, он знал их еще вчера, когда позвонил Мальцеву… Во всяком случае — отчетливо представлял последствия своего звонка.

Майор швырнул на стол пачку глянцевых черно-белых фотографий. Они легли веером. Несколько секунд майор главка и капитан ОУР смотрели друг на друга.

— Сядьте, пожалуйста, на стул, товарищ майор, — сказал Зверев. Кузнецов встал, переместился на стул. Сашка взял в руки фотографии. Он сразу узнал знакомый подвал на улице Дзержинского. И три темных тела над песчаным полом. В свете фотовспышки изображение было очень контрастным, тени — непроницаемо-черными. Последующие фотографии показывали каждого из повешенных отдельно: общий вид, лицо, перехлестнутая шея. Приколотые на груди белые листки бумаги. Отдельно, крупно каждый листок. Текст везде одинаковый: «Простите меня, люди». Разнятся только почерк и подпись. Да еще грамматические ошибки. В двух случаях отсутствие запятой.

Зверев просмотрел фотографии бегло. Он сразу узнал Салова, сразу узнал Кривого… Задержался только на третьем фото. Мужчина был молод, прилично, в отличие от Салова и Кривого, одет. Правильные черты лица, длинные, до плеч, волосы черного цвета.

Зверев сложил фотографии, посмотрел на Кузнецова.

— На чем они висят? — спросил он.

— На собачьих поводках, — ответил майор.

— На собачьих поводках?

— Да, Александр Андреич, на собачьих поводках. Очень удобно вешать, между прочим… Узлов вязать не надо — на одном конце петля, на другом — карабин. Одна проблема — затягивается быстро. Хромированный карабин очень легко скользит по кожаному ремню. А Лысому — наверняка хотелось, чтобы они помучались. Так, капитан?

— Кто таков Лысый? — спросил Сашка, заранее зная ответ.

— Брось, капитан… твой дружок Мальцев. Не делай вид, что не знаешь.

— А почему вы мне все это рассказываете, товарищ майор? Почему вы себе позволяете такой тон?

Кузнецов поморщился, как от зубной боли, полез в карман за сигаретами. Зверев ждал ответа, но майор отлично умел держать паузу и ответил только после того, как не спеша прикурил и выпустил клуб сизого дыма.

— Когда их нашли (он кивнул на фотографии) сразу встал вопрос: кто отдал их Мальцеву? Времени-то у него было в обрез… в десять — совещание. Около часу дня мы были на хате у Кривого. Разумеется, уже не застали ни его, ни Салова… Приблизительно около шестнадцати часов все трое уже болтались на поводках…

— Кто — третий? — спросил Сашка.

— Наркоман… студент. Подонок законченный — сатанист. Дома полно разной паскудной литературки… Дневник с записями как мучил и казнил кошек. Идеи величия Зла, Дьявола. В общем — бред, но не удивлюсь, если инициатором изнасилования Кати был именно он.

— Понятно, — тихо сказал Сашка.

— Зачем ты это сделал, Зверев? — требовательно, но устало произнес майор.

— Что я сделал? Повесил этих подонков?

— Брось, капитан… мы без протокола и без свидетелей говорим. Я хочу понять: зачем ты это сделал? За бабки? Он тебе заплатил?

— Я не понимаю, майор, чего ты хочешь?

— Конечно, я ничего не смогу доказать, — сказал Кузнецов. — Мальцев молчит и будет молчать… Тебя, во всяком случае, не сдаст… Но ведь кроме тебя, Зверев, некому. Соседи показали, что в день изнасилования Кати ты был в квартире Кривого. Ты видел там Салова. После того как я сообщил ориентировку на Салова, ты быстро все просек… Ты путевый опер, я навел о тебе справки. Все говорят: опер от Бога. Все говорят — порядочный человек… Зачем, Зверев? Объясни — и я не буду подавать рапорт.

Зверев молчал. Он сосредоточенно крутил в пальцах сигарету и быстро просчитывал ситуацию: Виталий его не сдаст. Это точно. А даже если и сдаст, в суде это не будет серьезным доказательством. Звонок нигде не зафиксирован. Даже если предположить, что телефоны Мальцева стоят на прослушке… это маловероятно, но стопроцентно исключить нельзя — Мальцев фигура в криминальной колоде не последняя, наверняка ОРБ им интересуется… даже если это предположить — нет! В суде не доказательство. Но основания для служебного расследования есть. УСБ закусит удила… А работать они умеют. Факт его знакомства с Мальцевым установят быстро… установят факт возврата (формально обоснованного) валюты и газового ствола… Нет, доказать ничего невозможно.

— Вот что, майор, — сказал Зверев. Сигарета совсем раскрошилась, табак просыпался на фотографию с неровным текстом «Простите меня, люди» и неразборчивой подписью. Сашка бросил ее в пепельницу. — Ты можешь писать рапорт, можешь не писать рапорт… мне наплевать. Но если мы с тобой говорим без протокола… если мы с тобой как два мента говорим…



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.