Лорел Гамильтон 19 страница

– Ты мои мысли читаешь.

– Просто я тебя знаю.

Я кивнула:

– Да, ты меня знаешь. – И посмотрела на него сердито: – И все равно приводишь его на мою вечеринку.

– У него не было выбора, – сказал Олаф своим рокочущим низким голосом, идущим будто из середины груди.

– Слышала.

– Анита, что это за тип? – Клодия ткнула большим пальцем в сторону Олафа.

– Наш резерв.

Она посмотрела на меня многозначительно.

– Он дал слово, что будет себя вести прилично в нашем городе.

– Прилично – это как? – спросил Римус.

Я посмотрела на Эдуарда:

– Вот ты и объясни. А мне кое‑ какие бумаги нужны из кабинета Жан‑ Клода.

– Бумаги, – повторил он.

– Да, бумаги, – кивнула я. – Кажется, у нас есть ордера на ликвидацию тех вампиров, что нам устроили такую подлянку.

– Я думал, никто не знает, что они в городе, – сказал он.

– Они подставили двух вампиров из Церкви Вечной Жизни.

– Энергичные девушки, – сказал Эдуард.

– Эти вампиры – женщины? – спросил Олаф.

Надо отдать ему должное, спросил безразличным голосом.

Мне очень неприятно было отвечать, потому что фотографии на водительских правах были похожи на вампирш Мерсию и Нивию, насколько я их помнила. Теперь понятно было, отчего расшалились две из вампирш Малькольма. Арлекины – шпионы и имперсонаторы, небольшая ролевая игра – как раз в их стиле. Уверена я на сто процентов, что Мерсия и Нивия и есть Салли Хантер и Дженнифер Хаммель? Нет. А почти уверена? Да. Достаточно, чтобы воспользоваться этими ордерами на их ликвидацию? Уж что да, то да.

– Да, обе они женщины, – ответила я, не глядя на него.

– Мы будем их убивать?

– Вероятно.

– А как они выглядят? – спросил он, и голос его уже не был безразличным.

– А какая тебе разница? – спросила Клодия.

Я заставила себя обернуться и посмотреть ему в глаза. Мне пришлось заставлять себя смотреть ему в лицо, отвечая:

– Они соответствуют твоему профилю жертв, если ты это хочешь знать. Одна, может, чуть высоковата, зато другая – ну тютелька в тютельку.

Такая была у него на лице… радость, такое предвкушение, что мне захотелось заплакать, или заорать, или пристрелить его.

– Профиль жертв? – переспросила Клодия. – Это что значит?

– Олаф – спецсотрудник. Наемный убийца, солдат, призрак – и всю это работу он делает отлично.

– Не просто отлично. Лучше всех, – уточнил он.

– Когда‑ нибудь обсудишь эту тему с Эдуардом. Но свое дело он знает, Клодия. Он прикрывал мне тыл однажды, и оказался… полезен. – Я облизала губы. – Но ни одна женщина, никакой внешности не должна ни в какой момент времени быть с ним наедине.

– Почему? – спросила она.

– Я дал слово, – напомнил Олаф.

– Я с тобой буду обращаться, как с завязавшим алкоголиком, Олаф. Подальше держать от соблазна.

– Мы, насколько я понимаю, этих женщин будем убивать вместе?

Я облизала вдруг пересохшие губы.

– Думаю, да.

– Тогда у меня не будет в другом месте соблазна.

В обычной ситуации навертела бы я в этих вампирах дырок серебряной дробью, пока еще вижу дневной свет. Или старым добрым осиновым колом. Но эти‑ то из Арлекина, и относиться к ним надо как к мастерам, то есть очень живучим вампирам. Это значит: сперва серебряной дробью, потом обезглавить, удалить сердце и сжечь его вместе с головой. Тело сжечь на отдельном костре. Пепел потом развеять над текучей водой. И если ты уж совсем параноик – над разными текучими водами. Вот интересно, я параноик – или просто осторожна? Эти вампиры чуть не убили Жан‑ Клода, Ричарда и меня на расстоянии, причем используя силы, каких я раньше никогда не видела. Нет, я не параноик.

Отрезать голову и вынимать сердце – работа очень грязная. Случалось, что ликвидаторы вампиров уходили из профессии после нескольких таких случаев – духу не хватало. А у меня хватит? Да. А позволю ли Олафу помогать? А черт побери, другие добровольцы будут? Эдуард сделает, если я попрошу, но, если честно говорить, разделка тел у Олафа получается лучше. Совершенство достигается практикой, а ее у Олафа много было.

– А что значит, что он как алкоголик? – спросила Клодия.

– Эдуард, расскажи ей. Я пойду документы посмотрю.

– Без охраны не пойдешь, – ответил он.

– Хорошо, посылай со мной охрану.

– Где эти документы?

– У меня в кейсе, дома у Жан‑ Клода.

– В «Цирк Проклятых» ты без меня не пойдешь, Анита.

– Или без меня, – добавил Олаф.

– Если я скажу «или без меня», ты рассердишься? – спросил Питер.

– Да, – нахмурилась я в его сторону.

Он просиял улыбкой – так ему было приятно тут быть, с пристегнутыми к телу стволами и клинками. Он даже надел черную футболку, но хотя бы джинсы на нем были синие. Но кожаная куртка – черной. Ботинки коричневые и такие же, как у Эдуарда – настоящие ковбойские, а не надеваемые на танцы, как у Олафа. Хотя тот факт, что мне его ботинки кажутся клубными, лучше держать про себя.

– Присоединяю к ним свой голос, – сказала Клодия.

– Твоего мнения не спрашивают, женщина, – обрезал ее Олаф.

– Так, хочу внести ясность, – сказала я. – Клодия – наш охранник. Тебе это не нравится, я знаю, но я ей доверяю свою жизнь.

– Под ее охраной ты чуть не погибла.

– А не попадала я пару раз в больницу в Нью‑ Мексико, где ты вроде бы прикрывал мне спину?

Его лицо исказилось яростью, губы вытянулись в ниточку, глаза будто запали еще глубже.

– Так не кати бочку на Клодию, если не можешь лучше.

– Я могу работать лучше женщины.

– Фигня, – ответила я.

– Анита? – спросила Клодия.

– Да?

– Давай я докажу.

Я вздохнула.

– Как бы ни нравилась мне мысль, что вы сцепитесь с Олафом, прошу этого не делать. Я знаю, где сейчас два плохих вампира, и у меня есть ордера на ликвидацию.

– Откуда ты знаешь, где они? – спросил Эдуард.

– В моем видении со стола в номере упал лист бумаги с эмблемой отеля. Если они не проснулись и не смылись, то они наши. – Я посмотрела на Олафа: – Если ты не будешь меня тормозить, заводя ссоры с моими охранниками, то сегодня мы убьем двух вампиров. Они настолько сильны, что надо будет вынуть сердца и отсечь головы.

– Как в Нью‑ Мексико, – сказал он, и нетерпеливое мурлыканье прозвучало в его голосе.

Я кивнула, заставив себя проглотить слюну вопреки чувству, которое можно было бы назвать тошнотой.

– Да.

– Чтобы снова охотиться с тобой, Анита, я позволю этой вот верить, во что ей хочется.

Я понимала, какая это для Олафа огромная уступка.

– Я не верю, верзила. Я знаю, – ответила ему Клодия.

– Клодия, – сказала я, – пожалуйста, черт тебя побери, будь от него подальше, ладно? Он не в силах изменить свое мнение о женщинах, так что не вертись около него, и мы тогда все сделаем. О’кей?

Ей это не понравилось, но она кивнула.

– Отлично. Эдуард, ты объяснишь охранникам, почему Олаф не должен оставаться наедине с женщинами. Я хочу увидеть Ричарда живьем, а не только в видении. Когда ты всем расскажешь, какой он большой и страшный, найди меня и отвезешь меня в «Цирк Проклятых» за ордерами.

– Я не хочу, чтобы ты была не у меня на глазах без охраны, Анита.

– Бог ты мой, Эдуард, сейчас же день!

– Да, и ты лучше меня знаешь, что у мастеров вампиров есть люди‑ слуги, есть защищающие их звери, да и просто жертвы их влияния, готовые сделать все, что им говорят.

Я закивала – чуть чаще, чуть быстрее чем надо.

– Ладно, ладно, ты прав. Я устала, и… да ладно, дай мне пару охранников, чтобы я пошла навестить Ричарда.

Надо было мне сообразить, кого включит Эдуард, если будет набирать охрану. Сопроводить меня в больничную палату Ричарда – это работа легкая и безопасная. То есть должна быть такой.

Я пошла к двери – один телохранитель шел впереди, другой сзади. В арьергарде был Питер.

Перед палатой Ричарда у меня с моими телохранителями вышел спор. Вторым из них был Циско, которому уже было целых восемнадцать. Ощущение у меня было – как у опекуна на выпускном балу. Но то, что оба они еще сопляки, не снизило их упрямства. Даже, наверное, повысило.

– Был приказ, – сказал Циско, – чтобы ты никуда не ходила без сопровождения хотя бы одного охранника. – Он провел рукой по тщательно обесцвеченным кончикам волос и нахмурился, чем‑ то недовольный.

– Мне не нужны зрители при встрече с моим бойфрендом.

– Приказ есть приказ, – возразил он.

Я посмотрела на Питера – все еще не привыкла, что мне для этого надо задирать голову. По телефону я его себе представляла с меня ростом, с той же стандартной короткой стрижкой каштановых волос. Но этот брюнет был пострижен коротко, сверху подлиннее, не совсем как скейтер, но близко к тому. Более это было современно, более подростково и менее по‑ детски. Мне это не нравилось.

– Питер, я хочу уединения, и ты это понимаешь.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Анита, мне уже не четырнадцать.

– К чему ты это?

– К тому, что я сочувственный, но не дурак. Эдуард дал приказ, Клодия и Римус его подтвердили.

Оба они настолько молоды, что я подумала: их можно смутить настолько, что они позволят мне говорить с Ричардом наедине.

– О’кей. Кто хочет смотреть на наше с Ричардом эмоциональное поведение?

Они переглянулись.

– А насколько эмоциональное? – спросил Циско.

– Откуда я знаю? Может, я буду плакать. Может, мы передеремся. Со мной и с Ричардом никогда наперед не знаешь.

Циско объяснил Питеру, будто меня здесь и не было:

– Они здорово странно себя друг с другом ведут.

– А в чем странность? – спросил Питер.

– Эй, я тут стою! – возмутилась я.

Циско обернулся ко мне темными глазами:

– Вы с Ричардом как пара – это жуткая жуть. Уж извини, но это правда.

Я не смогла не улыбнуться:

– Жуткая жуть, значит?

Циско кивнул.

Я вздохнула:

– Ладно, допустим. Но я хотела бы уединения, хоть малость. Ричард чуть не умер, и я тоже.

– Извини, Анита, – сказал Циско, – но я не могу. Один из нас должен быть с тобой там.

– Мое слово уже ничего не значит?

– И Клодия, и Римус ясно дали понять: если я снова облажаюсь, меня нету. Уволен вчистую. И я не хочу облажаться снова.

– А что ты сделал? – спросил Питер и тут же покраснел. – Извини, извини, не мое дело. Потом.

– Потом, – кивнул Циско.

Он понюхал воздух и повернулся к дальнему концу коридора. Из‑ за угла вышла Соледад. Увидев нас, она вдруг изменилась в лице, потом упала на четвереньки и поползла к нам. Не теми почти сексуальными движениями, что бывают у оборотней, а как будто она сломана, будто ей больно двигаться.

– Что такое? – спросила я.

Голос ее прозвучал так же сломано:

– Я стреляла в Ричарда. Прости меня.

– Ты стреляла в Ричарда, – повторила я и посмотрела на Циско.

Он пожал плечами и глянул на меня так, будто хотел сказать: «Ага».

– Наверное, если бы она не выстрелила, он бы вырвал сердце Жан‑ Клода.

– Прости, – повторила Соледад. – Я не знала, что мне делать.

Она остановилась перед нами, воздев руку в воздух, опустив голову. Я такой жест видела у львов. Это такая просьба подойти ближе, когда ты точно знаешь, что твой доминант тобой недоволен.

Мне было сказано, что кто‑ то из охранников стрелял в Ричарда, и это спасло Жан‑ Клода, но кто именно стрелял – мне не сказали. Я смотрела на женщину, поднявшую руку в жесте просьбы о прощении. Она как‑ то все же выполнила свою работу. Что бы сделала я на ее месте? Стояла бы столбом. Я бы не смогла выстрелить в Ричарда, чтобы спасти Жан‑ Клода. Стояла бы столбом, и Жан‑ Клод погиб бы. А это наверняка убило бы и Ричарда, и меня. Черт бы побрал.

– У нее отобрали оружие, – сказал Циско, – на то время, пока не рассмотрят этот случай.

– Как у копа, участвовавшего в стрельбе, – сказала я.

– У нас много бывших полицейских, – сказал Циско и посмотрел на меня вопросительно, словно говоря: «Ну, и что ты будешь делать? »

А что я буду делать? Я вздохнула, опустила голову и пошла вперед. Ну почему в разгар любого кризиса я должна нянчиться с чьими‑ то эмоциями? И носитель этих эмоций обычно опасен, вооружен или должен быть крутым парнем – или же девушкой. Часто монстры оказываются куда слабее, чем с виду кажется.

Я подошла к ней и протянула ей левую руку. Обычно это делается как рукопожатие, но я стреляющую руку держу свободной – привычка. Соледад издала какой‑ то всхлип и сжала протянутую руку. У меня была секунда ощутить, как она невероятно сильна, пока она подползала ближе, чтобы ткнуться в эту руку лицом. Потерлась о нее щеками, тихо бормоча:

– Спасибо, Анита, спасибо. Я виновата, я так виновата.

Слезы ее холодили мне кожу. Вот интересно, что слезы всегда холоднее, чем кровь, а ведь ощущение должно быть одинаковое? Ее сила пылала у меня на коже дыханием великана – горячая, вездесущая. Любая сильная эмоция может лишить оборотня самообладания.

Она снова прерывисто всхлипнула и обхватила меня за талию, сжав длинными руками. Она уже почти рыдала.

– Я не знала, что же мне еще делать с Ричардом..

– Все о’кей, Соледад, все о’кей.

Я потрепала ее по волосам и стала поворачиваться, не размыкая ее рук. Мы недостаточно были знакомы для такой близости, и эмоциональный накал был тоже слегка высоковат для почти чужих людей. Да мне бы он и от близких друзей такой не был бы нужен.

Я уже практически повернулась, ее руки лишь слегка меня держали, когда она двинулась – схватила меня за талию, подняла перед лицом и грудью – и я рукой блокировала когтистую лапу, тянущуюся к моему горлу. В бок чуть ниже ребер вонзились когти. Боль была резкой и непосредственной, и у меня сразу оказались две цели: не допустить ее руку к моему горлу и сжать ее запястье у себя на талии, чтобы она не вспорола мне живот когтями.

Голос ее зарычал мне в спину:

– Мне жаль, что ты должна умереть, Анита.

Циско и Питер уже стояли с пистолетами наготове. Я бы рада была полезть за пистолетом или ножом, но борьба с тигрицей‑ оборотнем занимала обе руки. Она не так уж сильно пыталась добраться до моего горла, и рука возле моего живота была почти неподвижна – только выпущенные ею когти пробили мне бок.

– Не вздумайте звать на помощь, или ей конец, – сказала она мальчикам. – Я не хочу ее убивать. Дайте мне только уйти с нею, и я ее не трону.

– Ты ее уже тронула, я чую кровь, – возразил Циско.

Его пистолет смотрел на нас ровно, но места смертельных ран она прикрыла. А если он ее только ранит, у нее будет время меня убить до того, как убьют ее.

– Царапинка от колючки, вот и все. А колючки Анита любит. Правда, Анита?

Мой голос прозвучал слегка напряженно от усилий не пустить ее лапу к горлу. Когти не были такие большие, как казалось, они только выглядели большими, потому что человеческая кожа не покрывала кость тигриной лапы. Но вырвать мне горло у них вполне хватило бы размера. Рана в животе могла бы быть не смертельной, а на горле нет. Я сумела сказать сквозь стиснутые зубы:

– Хочешь меня убить – убивай, но не издевайся.

Она засмеялась горловым смехом. Ее сила полыхнула жарко, почти обжигая. Горячая жидкость хлынула на спину, на волосы. Первой моей мыслью было – кровь, но я знала, что это не так. Это была та прозрачная жидкость, что изливается при превращении из оборотней. Если превращение плавное, то она как горячая вода, если же нет – то вязкая и комковатая. Эта текла как вода. Женщина не колебалась, не пошатнулась, превращаясь со мною в лапах. У меня под руками потекли мех и мышцы, сила ее бежала по моему телу роем жалящих насекомых – столько было силы, что от нее было больно. Она надеялась, что я впаду в панику и отпущу ее? Тогда она не тот объект выбрала для паники. Я не отпускала хватку на коже, превращающейся в мех. Я не отпускала, хотя меня дергало и било, как от провода под током. Бог ты мой, как же она собой владела, что умела превращаться так гладко? Лучше, чем Мика, а это уже что‑ то значит. На меня это произвело бы впечатление, не занимай меня в это время мысль, насколько ее клыки близко к моей спине. Каким‑ то краем сознания я отметила, что мех ее не того цвета – полосы лимонно‑ желтые и белые. А тигры разве не должны быть оранжево‑ черные? Если выживу, спрошу у кого‑ нибудь.

– Ты из подвластных зверей Арлекина, – сказал Циско.

– Да, – прорычала она в ответ.

– Ты отсюда не выйдешь, если тронешь Аниту.

– Она знает, где отдыхает днем моя госпожа. Могу я допустить, чтобы она рассказала об этом? Как ты думаешь, Циско?

Он вздрогнул, услышав свое имя. Убивать того, кого знаешь, всегда труднее.

– Умрет твой мастер – умрешь и ты.

Это произнес Питер. Он направил пистолет в пол, будто зная, что у него не будет шанса выстрелить. Римус мне говорил, что у Циско лучшие результаты в тире среди всех охранников. Кажется, мне придется сделать на это ставку. Жизнь поставить на его умение.

Ее рука напряглась и потянулась снова к моей шее, и я изо всех сил ее удерживала. Ее рука давила ровно, моя дрожала, упираясь.

– Ты принадлежишь Мерсии, – сказала я.

– Нет, – прорычала она и сделала несколько скользящих шагов назад. Питер и Циско шагнули столько же вперед – как в неуклюжем танце.

– Нивии, – сказала я.

– Откуда ты знаешь их имена?

– Тебе это важно?

– Да, – шепнула она. – Скажи, кто тебе сказал.

– Соледад, не вынуждай меня, – сказал Циско.

Она перестала шептать и обратилась к нему:

– Ты хороший стрелок, Циско, но настолько ли? Уверен ты, что так хорошо стреляешь?

На его лице ясно было написано, что он не уверен. Я думаю, я бы тоже не была уверена. Много бы я сейчас дала, чтобы здесь был Эдуард. Или Клодия, или Римус.

– А каково правило? – спросил Питер.

Циско чуть не глянул на него, но вспомнил и не отвел от нас глаз, и пистолет держал ровно, но возможности смертельного выстрела у него не было, и он это знал. Соледад стала пятиться по коридору, держа меня в объятиях. Шаг за шагом, медленно, но верно.

Циско и Питер шли за нами. Циско держал пистолет наведенным, но, честно говоря, с тем же успехом мог попасть в меня, как и в тигрицу. Даже скорее в меня. Питер держал дуло к полу – такое впечатление, будто он не знал, что делать.

– Правило говорит, что если противник вооружен и хочет тебя куда‑ то переместить, то это чтобы убить тебя медленней.

Он говорил почти монотонным голосом, будто речитативом.

Кажется, я поняла, что он хочет. Надеюсь, что поняла верно, потому что собиралась его к этому поощрить.

– Ты прав, Питер, – сказала я.

Он поднял голову, мы встретились взглядами. Я закинула голову назад, длинными волосами на секунду ослепив тигрицу. Питер упал на колено и стал стрелять ей по ногам. Выстрелы загремели в коридоре, Соледад рухнула на колени, но глубже вонзила в меня когти, и другая лапа потянулась к моему горлу – на этот раз всерьез. Я сделала выбор: отпустила ее запястье и двумя руками уперлась ей в лапу, не давая выдрать мне горло. Двумя руками против одной – и она одолевала, а тем временем когтила мне бок и живот. Ощущение было как от удара бейсбольной битой – дикая боль. Дыхание перехватило, а то бы я заорала.

Циско и Питер стояли над нами – чистого выстрела у них не было. Она пыталась уползти на раненых ногах, а я отпихивала ее лапу, удерживая ее на долю дюйма от моего горла. Циско все еще пытался найти позицию для выстрела. Питер бросился к нам – прыгнул, и мы все оказались на земле, она под нами. Бросив попытки добраться мне до горла, она рванулась к Питеру – и я уже отрывала ее лапу от него, а не от меня. И другая ее рука не была уже у моего живота.

Тело Питера среагировало, будто ему было больно, но я не подпускала ее к его горлу, хотя это было и все, что я могла сделать. На миг я оказалась зажатой между ними, а потом у меня за головой загрохотали выстрелы. Сумасшедшей громкости, потому что близко. Я вцепилась в Соледад, а в голове все ходуном ходило от грохота. Ее тело дернулось, и она снова полезла к моему горлу. Изменение направления застало меня врасплох, может, она меня и царапнула, но я не почувствовала.

Питер продолжал стрелять – наверное, его пистолет был приставлен к ее голове. Мы оказались на полу, запыхавшейся глухой грудой. Питер опирался на руку, пистолет все еще утыкался ей в морду. Футболка Питера на животе висела клочьями. Циско стоял над нами и шевелил губами, но слов я не слышала. Скатившись из этой кучи, я выхватила пистолет и прицелилась раньше, чем уперлась спиной в стену, чем увидела, что происходит.

Голова Соледад превратилась в красное месиво. Лица не осталось. Мозги текли по полу – ее мозги. Питер все еще наваливался на тело, и его пистолет втыкался в красную массу. Кажется, Питер продолжал стрелять пустой обоймой, но я ничего не слышала, трудно было судить. Циско склонился рядом со мной, шевеля губами, но ничего не было слышно. Он заставил Питера прекратить стрелять в тело, потом попытался оттянуть его от тигрицы. Питер позволил оттащить себя, выпрямился, не вставая с пола, выщелкнул пустую обойму, левой рукой достал из правого кармана запасную и зарядил пистолет. Его оценка в моих глазах уже была достаточно высокой, перезарядка ее еще повысила. Может, его еще и не убьют.

Циско пытался помочь ему встать и отодвинуться от тела. Наверное, он беспокоился, как поведет себя Питер, когда схлынет первое потрясение. Это повысило мое мнение о молодом крысолюде.

Тут сразу случилось много событий. Слышать я ничего не слышала, но, наверное, краем глаза заметила движение, потому что, обернувшись, увидела, что к нам бегут Эдуард и компания, уже вытащив оружие. Дверь в палату Ричарда отворилась, он сам высунулся, держась за дверь. Красивая его грудь была с одной стороны покрыта сетью шрамов. Был он бледен как смерть, и если бы не дверной косяк, он бы рухнул. Шрамы остались там, где пули вырывали куски мяса из этого рельефа мышц. Иногда шрамы от серебра. Он что‑ то говорил, но я все равно ничего не слышала, кроме звона в ушах. Слишком близко стреляли. Повезло мне, если слух восстановится полностью.

Я ощутила движение рядом и повернулась, но слишком медленно. Наверное, не только Питер был в шоке. Циско пытался поставить его на ноги за шиворот и что‑ то кричал. Я не могла понять, в чем проблема – здесь не было ничего, кроме тела Соледад. Потом я посмотрела, и до меня дошло: она осталась тигрицей. Тело не вернулось в человеческий образ. А мертвые оборотни всегда обращаются обратно в людей.

Я подняла пистолет и уже прицелилась, когда «тело» взлетело пружиной, целясь в Циско и Питера.

Циско испортил выстрел Питеру, бросившись под удар когтей. Я успела выстрелить два раза, пока тело с оторванным лицом пришпилило их к полу – и вдруг оказалась перед той же проблемой: пыталась найти, куда в этот мех выстрелить, чтобы не попасть в мальчиков под ним. Надо же, они мне жизнь спасли, а я их все мальчиками называю.

Первыми добежали Клодия и Римус, потому что оборотня не обогнать. Эдуард и Олаф отстали на полшага, но все же были не первыми – первыми возле дерущейся кучи встали рядом со мной Клодия и Римус. Грудь тигрицы пробила чья‑ то пуля. Клодия буквально отпихнула меня с дороги, да так, что я врезалась в стену. Слишком много пистолетов в таком узком пространстве; свой огонь был для нас не менее опасен, чем Соледад.

Стрелявший, кто бы он ни был, пытался сделать ей дыру в груди. От удара пули дернулось все тело, подпрыгнуло, она поднялась на ноги, шатаясь. Ей‑ богу, клянусь, через дыру был виден коридор. Но прямо у меня на глазах мышцы потекли как вода, рана зарастала. Вот черт. Дыру в ней пробил Питер, а Циско пытался дышать горлом, которого не было.

Эдуард и Олаф стояли рядом, расстреливая тело Соледад как в тире. Хладнокровно, профессионально, аккуратно. На таком расстоянии промахнуться было трудно.

Охранники вокруг Олафа, Эдуарда, Римуса и Клодии стояли кто на ногах, кто на коленях, чтобы не мешать друг другу стрелять – грамотно и организованно. Тело тигрицы моталось и дергалось от пуль, как марионетка в эпилептическом припадке, но оно не падало. Я стреляла от стены, под которую бросила меня Клодия. Разрядила в Соледад уже целую обойму, а ее мышцы и мех смыкались над пробоинами, как медленная вода. Блин, настоящее серебро, а на нее оно действовало не лучше обычных пуль. Никогда не видела оборотня, который был бы на это способен. Даже фейри так легко не заживляют в себе такие дыры.

Опустошив обойму, я сменила ее, почти как Питер недавно, только запасная была у меня на поясе. Соледад исцелялась не как оборотень, а как гниющий вампир – разновидность нежити, в Соединенных Штатах редкая. Ну, так и мастер ее тоже не местный.

К левому уху постепенно возвращался слух, потому что до меня начали доходить крики, издалека, будто и не рядом со мной. А в правом ухе была все та же гудящая тишина.

– Огонь, нам нужен огонь! – Наверное, я сказала это слишком громко, потому что все обернулись ко мне. – Сжечь ее! – крикнула я.

Олаф пустился бежать по коридору прочь. Зрелище убегающего Олафа так меня отвлекло, что я вздрогнула, услышав возобновившуюся стрельбу. Обернулась снова к месту действия – тело снова стояло на ногах и двигалось. Выросла снова морда, хотя грудь была зияющей дырой. У нее не было легких, но она двигалась – прыгнула ко мне высокой дугой, золотистым мазком света. Я стреляла в этот мазок, пока не защелкала пустая обойма, бросила пистолет и полезла за ножом, зная, что не успею.

Метнулась передо мной другая полоса, мы врезались в стену, из глаз посыпались искры, и я не сразу поняла, что это Клодия закрыла меня собой, сцепившись с тигрицей врукопашную. Наверное, у нее тоже кончились патроны. Когти располосовали ей грудь, она пригнулась в оборонительной стойке. Тигрица вскрикнула – или зарычала – и бросилась бежать прочь. Было почти забавно, как мы все застыли на миг, а потом кучей бросились за ней. У меня живот не столько болел, сколько дергался, будто мышцы не совсем правильно работали. От этого я сбилась с шага, но удержала равновесие и побежала дальше. Раз я могу бежать, значит, я не ранена, так ведь?

Я чувствовала, как бежит у меня спереди по животу кровь, пропитывая джинсы. Если Соледад вырвется, она может перевезти вампиров, или кого‑ то предупредить, или устроить засаду. Значит, ей надо помешать – надо. Только бегать как оборотни мы не все умели. Римус и остальные обогнали нас с Эдуардом как стоячих.

Ее окружили возле двойных стеклянных дверей, где была видна уже парковка, видна свобода. Римус уже тоже был ранен. Ее окружили перед дверями – двойной цепью. Она припала к земле в центре этого круга, рыча на врагов, вся золотая с белым, и даже после всего я не могла не видеть, как она красива. Грациозна, как свойственно кошачьим ликантропам. Напряженно и сердито дергался ее хвост.

Эдуард вставил новый магазин, передернул затвор, загоняя патрон в зарядную камеру – щелчок отдался эхом. Полные обоймы были не у всех – у меня, например, кончились, у многих тоже, но другие действовали по‑ деловому.

Соледад прорычала из‑ за тигриных клыков:

– Моя смерть не остановит Арлекина, и вам все равно смерть. Гибель моей госпожи не защитит вас от грядущей дикой охоты.

– Вы не прислали нам черную маску, – ответила я.

Оранжево‑ желтые глаза обернулись ко мне, из мохнатой глотки вырвался звук, средний между рычаньем и мурлыканьем. От него у меня волосы на шее встали дыбом.

– Ты умрешь!

– Соледад, совет вампиров помешан на правилах. Нельзя нас убивать, раз вы прислали нам только белые маски. Честная игра и прочее в этом роде.

Я не очень хорошо умею понимать мимику даже знакомых оборотней в звериной форме, но она, кажется, испугалась.

– Если ты нас убьешь, остальные тебя загонят и убьют, Анита. Закон вампиров запрещает убивать арлекинов.

– Я вас убью не как слуга‑ человек Жан‑ Клода, я убью твою госпожу как федеральный маршал и официальный ликвидатор вампиров.

– Я знаю ваши законы, Анита. У тебя нет на нас ордеров.

– У меня два ордера на двух вампиров, которые чертовски похожи на Мерсию и твою госпожу.

И снова испуганная искра у нее в глазах. Кажется, научилась я читать по мохнатым лицам – очко в мою пользу.

– В ордерах – имена членов церкви! – прорычала Соледад.

– Ордер формулируется достаточно широко, Соледад. Там сказано, что я могу убить вампира, ответственного за смерть жертвы, и могу, по своему усмотрению, убивать любого, кто этой смерти содействовал. Также мне позволено убивать всякого, кто препятствует мне в выполнении этого моего долга. – Я глянула в красивое странной красотой лицо‑ морду. – То есть тебя.

Олаф появился рядом с Эдуардом, держа в руке банку ВД‑ 40 и факел, сделанный из тряпки, намотанной на ручку от швабры. От всего этого шел острый маслянистый запах. Олаф своим густым голосом объявил:

– Я шел за горючим к машине, но чулан уборщицы оказался ближе.

Я чуть не спросила, что такое «горючее», но, может, и хорошо, что не спросила. Хотя то, что в машине, могло быть быстрее, чем то, что мы сейчас собирались к ней применить.

Олаф дал Эдуарду зажечь факел – наверное, пропитал чем‑ то заранее, потому что занялось прозрачным ярким пламенем.