Лорел Гамильтон 16 страница

Кто‑ то дал мне пощечину – и сильно. Мир снова стал реальным, я заморгала – передо мной было лицо женщины, которую я должна знать, но не узнаю. Она орала:

– Анита! Анита, останься с нами, черт побери!

И снова все стало плыть, серость поглощала мир как туман. И опять мне дали по морде, и опять я заморгала, увидев то же самое лицо.

– Я тебе помру, я тебе помру тут у меня на руках!

И она снова хлестнула меня по лицу, и мир даже не начал сереть.

Я ее узнала – доктор Лилиан. «Перестань меня бить», – хотела я сказать, но не могла сообразить, как произносят слова. Зато изо всех сил постаралась на нее взглянуть сурово.

– Состояние стабильное, – произнес мужской голос.

Лилиан мне улыбнулась:

– За троих дышишь, Анита. И пока ты дышишь, они не умрут.

Я не поняла, про что она. Хотела спросить: «Кто не умрет? », но будто что‑ то холодное и быстрое потекло по жилам. Ощущение знакомое, и последняя мысль перед навалившейся тьмой другого рода была вот эта: «Зачем Лилиан мне вводит морфин? »

Я видела сон… или это была явь? Но для неба выходило слишком страшно, для ада и близко до страшного не дотягивало. Дело было на балу, все в блестящей одежде, и на несколько веков раньше моего рождения. Первая пара обернулась ко мне – оба в масках. И на всех, на всех – белые маски Арлекина. Я попятилась прочь от танцоров и заметила, что одета в серебристо‑ белое платье, слишком широкое, чтобы быть элегантным, слишком тугое на ребрах, чтобы позволяло легко дышать. Одна из пар налетела на меня, и у меня вдруг сердце оказалось в горле. Грудь сдавило еще сильнее, будто чей‑ то тяжелый кулак хотел сокрушить мне ребра, я рухнула на колени, и вокруг меня разлился широкий круг несущихся в танце кринолинов, танцовщицы без лица задевали меня юбками, вертясь под музыку.

И голос вошел в этот сон, мурлычущее контральто Белль Морт:

– Ты умираешь, ma petite.

Подол алого платья возле моих рук, она присела передо мной – все та же темноволосая красавица, что завоевала когда‑ то всю Европу. И те же волосы собраны сверху на голове, открывая белую изогнутую линию шеи, всегда для нас такую милую… для нас. Я пыталась ощутить остальную часть этого «мы», но там, где должен был быть Жан‑ Клод, ощущалась лишь страшная пустота.

Она наклонилась надо мной, упавшей на пол.

– Он уже почти ушел, наш Жан‑ Клод, – сказала она, и янтарно‑ карие глаза остались невозмутимы – она просто сообщала наблюдение. – Отчего ты не попросишь меня о помощи, ma petite?

Хотела я сказать: «С чего бы ты стала помогать нам? » – но воздуху не было ни на одно слово. Спина пыталась выгнуться, преодолевая тугой корсет, и я ловила воздух ртом как рыба, брошенная на берегу подыхать.

– А, – сказала она, и мановением ее воли сон переменился. Мы оказались в ее спальне, на огромной кровати на четырех столбах. Белль Морт сидела надо мной, держа в руке большой нож, и мир серел. А мне даже страшно не было.

Я невольно дернулась всем телом, корсет лопнул, и дышать вдруг стало чуть легче. Ребра все еще болели, и дыхание было очень поверхностным, но было. Посмотрев вниз, я увидела, что она разрезала лиф платья вместе с корсетом, и сейчас полоса голой кожи открылась от шеи до талии. Белль Морт положила нож рядом с собой и раздвинула пластины корсета чуть шире, будто хотела снять с меня платье как кожу, но снова села рядом со мной в том же красном‑ красном платье. И на этом алом фоне кожа ее будто светилась.

– То, что происходит в моих снах, может быть очень реальным, ma petite. Здесь корсеты затрудняют дыхание. И у тебя нет лишнего дыхания, которым ты могла бы поделиться.

– А что происходит?

Она легла рядом, положила голову на ту подушку, на которой лежала я. Чуть слишком близко, чтобы мне это было приятно, но у меня не было лишних сил, чтобы тратить их на движение.

– Я чувствую, как гаснет свет Жан‑ Клода.

– Он не мертв, – прошептала я.

– Ты его ощущаешь?

Наверное, на моем лице было все написано, потому что она сказала:

– Тссс, ты права. Он не ушел совсем, но очень близок к краю. Ты поддерживаешь в нем жизнь – в них обоих. Ты и еще твой второй триумвират силы. Вот что сделал Жан‑ Клод в этих новых обстоятельствах – научил тебя лучше управлять твоей силой и силой твоего триумвирата – твоего котенка и твоего вампира.

Я проглотила слюну, и глотать было больно, хоть я не могла припомнить, отчего оно должно болеть.

– Натэниел и Дамиан?

Мне стало чуть лучше – настолько, что уже хватило сил испугаться. Я чуть не высосала их до смерти однажды. Или два раза.

– За них не бойся. С ними все хорошо, но они для тебя питаются, отдают тебе свою энергию, как положено им в экстренной ситуации. – Она погладила меня по лбу, спустилась пальцем к линии скулы. Ленивым таким движением, как гладишь закругление дивана, на котором сидишь. – У тебя в мыслях были маски Арлекина, ma petite. Арлекин пришел на вашу территорию?

Хотела я сказать, чтобы не смела называть меня ma petite, но слишком драгоценен был воздух.

– Да.

– Покажи.

Не «расскажи», а «покажи».

– Как? – спросила я.

– Ты же из линии Белль Морт. Как мы обмениваемся силой?

Я посмотрела на нее, наморщив лоб.

– Поцелуй меня, и думай об этом. Тогда я узнаю то, что знаешь ты.

Не знаю, поцеловала бы я ее по своей воле или нет, потому что у меня не было возможности принять решение – рубиновые губы прижались к моим губам, и снова я стала задыхаться, не могла дышать, стала ее отталкивать, но она подумала прямо у меня в голове: «Думай об Арлекине». Это было как приказ, и мой разум выполнил его.

Я вспомнила разговор с Малькольмом и его страх. Вернулась к свиданию с Натэниелом и маской в туалете. Вторая маска с нотами и запланированная встреча. Метка на мне, запах волка, и Джейк, спасший меня своим телом. И последнее воспоминание, как гибнут мои мужчины, и призрак за спиной Ричарда, и питание наше от Рафаэля. Здесь она замедлила бег мысли, задержалась на силах царя крыс, потом снова пустила с той же скоростью до момента, когда я силой Рафаэля ударила одну из напавших на нас. И это последнее воспоминание она задержала надолго. Она рассматривала бледные лица вампирш, длинные темные волосы, сверкающие глаза, карие и серые. Рассматривала, изучала.

– Мерсия и Нивия, – прошептала она.

Воспоминание кончилось, и Белль Морт осталась лежать рядом со мной, приподнявшись на подушках.

– Ты их знаешь, – шепнула я.

– Да, но я не знала, что они в Арлекине. Кто входит в его состав, это глубочайшая и страшная тайна. Они – шпионы, тайна – кровь их жизни. Их руками Арлекин нарушает свое самое глубокое табу.

– Какое табу? – спросила я.

– Они беспристрастны, ma petite, абсолютно беспристрастны – иначе как бы они творили правосудие? Подарили они вам черную маску – я ее в твоей памяти не видела?

– Нет, только две белых.

Она рассмеялась, и лицо ее озарилось радостью. У меня заболело сердце, но не физической болью, а как бывает, когда твое любимое существо вдруг сделает что‑ то напоминающее о вашей взаимной любви, и ты знаешь, что никогда уже этот смех не прозвучит для тебя.

– Значит, они нарушили закон – тот закон, который клялись поддерживать. Если они не послали черную маску, они не имеют права приносить смерть. Для Мерсии и Нивии это означает истинную смерть, но для остальных арлекинов – нечто куда худшее.

– Что? – спросила я.

– Расформирование. Арлекина просто больше не будет, и тех, кого не убьют, заставят вернуться к своим линиям крови, своим прежним мастерам. Ради беспристрастия все арлекины освобождены от связи со своими создателями. Над ними только закон, но если они закон нарушат, Арлекина не станет.

– И почему это… – мне пришлось перевести дыхание, чтобы закончить, – так тебя радует?

Она надула очаровательные пухлые губы и ответила:

– Бедняжка, как же тебе больно. Но я тебе помогу.

– Спасибо за предложение, но… – Мне снова пришлось сделать вдох. – Почему вдруг?

– Потому что ты – живой свидетель, которого хватит на уничтожение силы Арлекина.

– Зачем… – вдох, – …тебе это нужно?

– Когда‑ то они были личной стражей Повелительницы Тьмы. Она просыпается, теперь я это знаю.

– А когда она проснется… – вдох, – …стражи у нее не будет.

– Precisement.

– Но мы – я – нужны тебе живые.

– Да, – ответила она и посмотрела на меня, как может ястреб смотреть на раненую мышь: с нетерпеливым предвкушением.

– Ненавидишь? – шепнула я и закашлялась. Это не моя глотка перекрывалась, и вряд ли Жан‑ Клода. Что‑ то нехорошее творилось с Ричардом.

– Нет у меня к тебе ненависти, ma petite, – сказала она. – Ничего и никого я не ненавижу такого, что может быть мне полезным. А ты можешь оказаться очень полезной, ma petite.

– Анита, – прошептала я.

– Анита, Анита, – замурлыкала она, приближая ко мне лицо. – Если я захочу, чтобы ты у меня была ma petite, то так и будет. Жан‑ Клод, который тебя от меня защищал, при смерти. Я спасу вас всех, но способ, которым я это сделаю, тебе не понравится.

Она еще приблизила лицо к моему, и вдруг рука, гладившая меня по щеке, стала твердой, как металл, не давая отвернуться от этого прекрасного лица. И губы придвинулись, готовые целовать.

– Ты выигрываешь при любом исходе, – успела я сказать.

– О да, – шепнула она мне в губы и поцеловала меня. И не просто поцеловала, а открыла между нами ardeur. Секунду назад я думала только о том, чтобы не перестать дышать, вот только бы дышать, и еще о том, что не хочу ее прикосновения, и вот – она целует меня, и я отвечаю на поцелуй.

Мои руки скользили по атласному платью, по телу под ним, и они знали это тело, мои руки, хотя они были меньше, чем должны были быть. Все время под ногами крутились воспоминания Жан‑ Клода, окрашивая собой все происходящее. Когда ее губы нашли мою грудь и присосались, я поразилась, потому что тело, которое я помнила, было без грудей. А она укусила меня, вогнав тонкие клыки вокруг соска. Я вскрикнула, в судороге слетела с кровати, а Белль Морт подняла лицо с окровавленным ртом и улыбнулась мне, и глаза ее пылали янтарем, она залезла на меня и прижалась кровавыми губами к моим губам. А я впилась в них поцелуем, будто они были воздухом, пищей и водой сразу. Я восхищалась, какой маленький у нее ротик, какой изящный. Как же тянуло меня снова его целовать! Я знала теперь, что никогда не могла бы узнать от Жан‑ Клода, чего ему стоило ее покинуть. Говорят, что полюбивший Белль Морт никогда не разлюбит ее, и в этом поцелуе, когда тело ее было на мне, я знала, что это правда. Он все еще любит ее, всегда будет любить, и ничто это не переменит, и даже я не переменю.

Ardeur стал питаться от этого кровавого поцелуя, но это же была Белль Морт, создательница ardeur’а, и не бывает, чтобы ты питался от нее и прекратил это. Прекратишь, когда она прекратит сама.

Все тот же нож вырезал нас из платьев, и где он царапнул кожу, там мы пили кровь друг друга и ничего в этом не было неправильного или плохого. И вкус крови, такой сладкий и медленный, и я знала, что вампирская кровь – не обед, но закуской быть может.

Я оказалась на ней, и мое тело все время забывало, что оно не мужское. Я придавила ее к кровати, вдвинувшись ей между ног, но не могла сделать того, что мне помнилось. От досады я выругалась, потому что больше всего на свете хотелось мне вонзиться в ее тело. Ту часть тела, которой у меня не было, хотелось мне вогнать ей в ту часть тела, которая у меня есть.

Она лежала подо мной, и темные волосы рекой текли вокруг ее тела, по шелку подушек. Губы ее приоткрылись, глаза горели нетерпеливым огнем. Я знала, кто она – памятью Жан‑ Клода я знала ее, как немногие. Я знала, что она с удовольствием перерезала бы мне глотку и овладела мною, умирающей, но сейчас она смотрела на нас, и мне было все равно. Я только хотела, чтобы не кончалась эта минута, чтобы продолжала смотреть на нас Белль Морт.

Она уложила меня на простыни и стала целовать сверху вниз. Я смотрела, как закатывает она глаза, глядя мне в лицо, как лижет и покусывает, как мелкие кровавые точки остаются от тончайших клыков, придавивших слишком сильно. Не моя память заставила меня извиваться, когда она нависла надо мной сверху, над пахом. Сперва как‑ то было не так, потому что я ожидали иного ощущения, но Белль две тысячи лет изучала механизмы удовольствия, и это наслаждение она тоже знала. Я глянула на нее, опустившую рот мне между ног, где ее язык нашел меня, исследовал, лизнул, и она присосалась, и я не знала, оргазм несет это наслаждение или боль. А ardeur ел, ел, ел.

Я кричала, извивалась, когтила подушки, но лишь когда я рухнула бескостной грудой и веки затрепетали в удовольствии, только тогда подняла она лицо от моего тела.

Глаза в этом лице горели так ярко, что она была будто ослеплена силой. Она засмеялась, и этот звук пошел по мне и снова заставил меня вскрикнуть.

– Вижу теперь, что он находит в тебе, ma petite, воистину вижу. Я накормила тебя достаточно, чтобы ты осталась жить, но Мерсия и Нивия, и кто угодно другой из Арлекина, принявший в этом участие, должны будут убить тебя, пока ты не дала против них показания. Они не будут знать, что я знаю.

Я пыталась произнести: «Расскажи всем», но губы еще не очень слушались. Да случись сейчас опасность, я не могла бы сползти с кровати, и не медицинская ситуация удержала бы меня здесь. Нет, это отработанный за тысячелетия секс заставил меня лежать и смотреть на нее, или пытаться смотреть. А мир еще светился белыми контурами после оргазма.

– Я думаю, у них в совете есть союзники в этой незаконной деятельности, так что здесь я должна действовать не спеша, но тебе нужно быть как раз там. – Она улыбнулась, и наверняка такой же улыбкой улыбалась в Эдемском саду Ева. Девочка, яблочка хочешь? – Я пошлю зов ко всей моей линии на твоей территории – Жан‑ Клод слишком еще слаб, чтобы этому помешать. Я буду говорить с ними как в прежние времена, до появления у Жан‑ Клода этой новой силы, за которой они спрятались. Тебе, когда очнешься, понадобится сильная пища для ardeurа. И эту силу ты должна будешь разделить с Жан‑ Клодом и с твоим волком.

Я кое‑ как прошептала:

– Я не знаю, как это сделать.

– Ты поймешь, – сказала она, оседлала меня и наклонилась так, что наши губы встретились. На ее губах был вкус меня. Мы поцеловались – и сон прервался. Я проснулась со вкусом ее поцелуя на губах.

Проснулась, ловя ртом воздух в слишком светлой, слишком белой комнате. В руке что‑ то болело при попытке ею двигать. Я не могла сообразить, где я, не могла думать ни о чем, кроме вкуса, запаха, ощущения Белль Морт. Проснулась, рыдая и произнося ее имя – или пытаясь произнести хриплым, сорванным голосом.

Рядом с постелью возникло лицо Черри. Сверхкороткие светлые волосы и сверхтемная готская раскраска не могли скрыть тот факт, что она хорошенькая. Кроме того, она дипломированная сестра, хотя работу в местной больнице она потеряла, когда выяснилось, что она леопард.

– Анита! Боже мой, боже мой!

Я хотела назвать ее по имени, но слова ускользали.

– Не пытайся говорить, не надо. Я позову врача.

Она дала мне кружку воды с изогнутой соломинкой и заставила сделать глоточек. Открылась и закрылась дверь, послышался топот убегающих ног. Кого, интересно, она послала за врачом?

У Черри блестели глаза, но лишь когда тушь потекла черными слезами, до меня дошло, что она плачет.

– Говорят, что она водоупорная, но врут бессовестно.

Она дала мне еще глоток воды. Я сумела прохрипеть:

– Отчего у меня так горло болит?

– Я… – Она снова стала траурной. – Нам пришлось интубировать Ричарда.

– Интубировать?

– Вставить в горло трубку. Он на искусственном дыхании.

– Черт, – шепнула я.

Она вытерла черные слезы, еще хуже их размазав.

– Но ты очнулась, и с тобой все в порядке.

Она кивала раз за разом, будто убеждая сама себя. Я почти уверена была, что когда меня, ее королевы леопардов, рядом нет, она куда лучше держит себя в руках. А то для профессионального медика она слишком легко срывается в слезы.

Раздались тихие шаги, и рядом моей кроватью появилась доктор Лилиан. Седые волосы убраны в небрежный узел на затылке, какие‑ то пряди все‑ таки летают вокруг худощавого лица. Улыбаются не только губы, но и светлые глаза. Облегчение написано на лбу крупными буквами.

– Ты меня била по лицу? – спросила я.

– Не думала, что ты помнишь.

– Ты меня била по лицу?

– Очень был опасный момент, Анита. Мы чуть вас всех не потеряли.

– Черри сказала, что Ричард пристегнут к аппаратам и сам не дышит.

– Это правда.

– Он уже не должен был оправиться к этому времени?

– Сейчас только ночь того же дня, Анита. Ты не так долго была без сознания.

– А такое чувство, что дольше.

Она улыбнулась:

– Это понятно. Я думаю, сейчас, когда мы заставили его тело дышать, он поправится, но если бы не смогли поддержать сердце и легкие…

– Ты встревожена.

– У него остановилось сердце, Анита. Если бы он был человеком, я бы тревожилась насчет повреждений мозга от гипоксии.

– Но он не человек.

– Не человек, но очень серьезно ранен. Должен выздороветь полностью, но, честно говоря, никогда не видела, чтобы ликантроп оправился от таких тяжелых ранений. Сердце пробито серебряной пулей – это рана смертельная.

– Но он же не умер?

– Нет.

Я посмотрела на нее внимательно:

– Ладно, ты все равно не умеешь делать непроницаемую физиономию врача.

– У Жан‑ Клода что‑ то вроде комы. Ашер мне говорит, что это такой вид гибернации, когда он приходит в себя, но, честно говоря, в медицине вампиров разобраться трудно. Они же уже мертвые, так какое же может быть нарушение здоровья? Мы его подцепили к энцефалографу; там видно, что он еще с нами.

– А если бы энцефалографа не было?

– Мы бы решили, что он мертв.

– Мы же не мертвы?

Она улыбнулась:

– Нет, вы – нет. Натэниел ест за пятерых и все равно два фунта потерял меньше чем за сутки. Дамиан выпил крови больше, чем может поместиться в одном вампире и продолжает пить. Ашер говорит, что это они для вас горючим заправляются.

Я кивнула, вспомнив слова Белль.

– Он прав.

Я подумала, не найти ли мне мысленно Натэниела и Дамиана, проверить, как там они. Но боялась сбить равновесие, то ли прервать поток энергии, которая нас питает, то ли высосать слишком много. Сейчас как‑ то все получалось, и очень хорошо, пусть так и будет. Белль сказала, что я научилась это делать у Жан‑ Клода, но она ошиблась. Я думаю, это сделал для нас сам Жан‑ Клод до того, как потерять сознание, потому что я понятия не имела, как он все это организовал. И я очень тщательно сейчас следила, чтобы не сделать щиты между собой и ребятами ни сильнее, ни слабее. Поддерживать как есть. То, что работает, не ремонтируй.

– Вампиры беспокоятся, что если младшие вампиры заснут дневным сном, то могут не пробудиться – Жан‑ Клод так сильно ранен, что у него энергии может не хватить.

Я кивнула, проглотила слюну – глотать было больно, но не в моем горле, хотя чувствовала я своим. Как будто что‑ то мешало, большое и твердое, пластик какой‑ то.

– Ричард достаточно пришел в себя, чтобы ощутить интубацию – потому что я ее чувствую.

– Не знаю даже, хорошие это новости или плохие, Анита. Еще не скоро его организм сможет обходиться без аппаратов.

– Нужно, чтобы Жан‑ Клод очнулся до рассвета, настолько очнулся, чтобы не высосал меньших вампиров до смерти, – сказала я.

Она посмотрела на меня очень серьезно:

– Вот это и обсуждают вампиры.

Я ощущала присутствие вампиров за дверью, слышала спорящие мужские голоса.

– Скажи охранникам, пусть пропустят Ашера и тех, кто с ним.

Она посмотрела на меня вопросительно, но направилась к двери. А когда я увидела, кто в эту дверь вошел первым, я улыбнулась и как‑ то почувствовала, что все образуется. Все будет в порядке, потому что Эдуард с нами.

Он улыбался мне, покачивая головой, стоял, глядя на меня сверху вниз. Очень приятный на вид, продукт нескольких поколений выведения чистой породы БАСП: светлые волосы, голубые глаза, ростом чуть ниже пяти футов восьми дюймов, но вписывающийся практически в любой интерьер. Тут лоск очарования стал таять как по волшебству, и в этих синих глазах тепло сменилось холодом зимнего неба – истинной сутью Эдуарда. Цвет глаз не переменился, но полностью переменился взгляд. Спокойное лицо ничего не выражало. Если бы я не видала вампиров, то сказала бы, что Эдуард лучше всех моих знакомых умеет делать непроницаемое лицо.

Когда‑ то появление Эдуарда возле моей кровати означало бы, что он явился меня убить. Сейчас оно значило, что я спасена. Все мы спасены – насколько это возможно. Насчет метафизических сил Эдуард не очень, но против оружия и боевых навыков Арлекина он отлично справится. Магия – это моя епархия, а в вооруженной битве лучше Эдуарда никого нет.

– Привет, – сказала я все еще пересохшим горлом.

У него дернулись губы:

– Не могла еще несколько часов остаться живой?

И в его голосе еще слышались интонации легкой улыбки вначале, а в конце – совершенно пустой голос, без малейшего акцента, без малейшего намека, откуда он родом.

– Я живая.

– Тебя пришлось дважды запускать, Анита.

Державшаяся незаметно Лилиан тут же оказалась рядом:

– Буду вам очень благодарна, если вы не станете пугать моих пациентов.

– Она предпочитает правду, – ответил он, даже не глянув на нее.

– Он прав, док, – сказала я.

Она вздохнула.

– Ладно, но давайте тогда говорить правду постепенно. Весь день она в основном была мертва.

Я только через секунду поняла, что доктор Лилиан пошутила. Эдуард глянул на нее и повернулся ко мне:

– Если верить вампирам, на постепенность у нас нет времени.

– Ты мне расскажи, что тут творится.

– Многое. Если я начну все рассказывать, наступит рассвет, и твои любимые вампирчики помрут навеки.

– Тогда расскажи самое необходимое.

– Жан‑ Клод затратил кучу энергии, чтобы пробудить всех вампиров города до того, как отключился сам.

– Я при этом была.

– Не перебивай, – сказал он слишком серьезно, и мне это не очень понравилось. – Вампиры и оборотни составили план, чтобы выделить тебе как можно больше энергии как можно быстрее. Энергии, чтобы ты влила ее в Ричарда и Жан‑ Клода.

– Почему ты говоришь это мне? Почему не Ашеру, не…

– Перебила, – сказал он.

Глаза его были холодны, лицо серьезно.

– Прости, – извинилась я.

Лилиан издала звук, на который повернулись мы оба.

– Вы сказали, что от вас она новости воспримет лучше, а я не поверила. Теперь верю.

Он посмотрел на нее внимательно.

– Извините. Я стану в сторонке, и перестанем терять время.

Она отошла.

– Мне этот план не понравился, а тебе он будет просто противен, но я выслушал их соображения, и лучшего плана у нас нет.

Я подняла руку. Он даже улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.

– Да?

– Ты считаешь этот план хорошим?

– Я не могу придумать лучше.

– Правда? – глянула я на него.

– Правда, – кивнул он.

То, что у него лучшего плана не было, говорил о многом. Говорил достаточно, чтобы я не стала спорить.

– Хорошо, излагай мне этот план.

– Ты питаешь ardeur от главы еще одной группы зверей и берешь всю их энергию. Как поступила с крысолюдами.

Он говорил ровно и уверенно, хотя сам узнал об ardeur’е всего несколько часов назад. Влетел в середину кризиса метафизических масштабов и не смутился, а если смутился, то не подавал вида. В этот момент я его любила – любовью вроде мужской дружбы. Он ни разу меня не подвел и никогда со мной не темнил – за это я его и любила.

– Что за группа?

– Лебеди, – ответил он.

Я уставилась на него удивленно:

– Прости, не расслышала?

Он улыбнулся – улыбка была холодная, но настоящая. Ему было весело.

– Я так понимаю, что лебединый король тебе не лучший друг.

– Не то чтобы. И он, и прочие главы групп бывали приглашены в дом на обед, но… – Я мотнула головой, пытаясь избавиться от ощущения в горле предмета, которого там не было – вроде фантомной боли. – Я никогда о нем в этом смысле не думала, и есть в Сент‑ Луисе группы побольше и посильнее лебедей.

– Когда ты питалась на царе крыс, почти все они попадали без сознания, – сообщил Эдуард.

– Что‑ что?

– Ты слышала, – ответил он.

Я вспомнила вскрик Жан‑ Клода у меня в голове – он крикнул «нет», когда я потянулась за последним кусочком энергии Рафаэля.

– Я не хотела.

Лилиан выглянула у Эдуарда из‑ за плеча.

– Тебе просто повезло, что я была среди тех, кто остался на ногах.

– А почему ты не свалилась?

Она задумалась с грустным видом, потом покачала головой.

– Не знаю.

– На «почему» у нас нет времени, – сказал Эдуард.

– Согласна, – поддержала его Лилиан.

Я просто кивнула.

– Крысолюдов все еще не сто процентов, Анита. Ты их действительно проредила. Мы не можем себе позволить, чтобы ты так же поступила с гиенолаками.

– Без проблем. Уж кто‑ кто, а Нарцисс в список моих дел на сегодня не входит.

Он шевельнул губами – почти в улыбке, но потом сдался и засмеялся.

– Я теперь его видел, и… – Он тряхнул головой и сказал: – Я бы тоже не хотел его видеть в списке своих дел, но он сделал хорошее предложение. Предоставил нам всех гиенолаков, которых мы просили.

Тут у меня возникла мысль:

– Если почти все наши бойцы свалились, почему Арлекин не напал?

Он кивнул:

– Вот и я не знаю.

– Арлекин состоит из супербойцов. Вроде тебя в вампирском варианте. Должны были атаковать.

– Ашер и прочие вампиры и посейчас гадают и строят гипотезы, отчего Арлекин не воспользовался ситуацией. Это все я тебе потом расскажу, потому что сейчас… – Он сделал движение, будто хотел взять меня за руку – и убрал руки. – Ты мне доверяешь?

Я сдвинула брови, глядя на него:

– Ты же знаешь, что да.

– Оборону я организовал, все прикрыл, Анита. Но только ты можешь передать Жан‑ Клоду достаточно энергии, чтобы сохранить жизнь меньшим вампирам.

Я хотела спросить о многом, но он был прав. Я должна довериться Эдуарду, знать, что свою работу он сделает, и я доверялась, но…

– Лебедей‑ оборотней в городе не так уж много.

– Мы сперва обратились к львам, но их Рекс отказал нам.

– Джозеф отказал нам в помощи? – Я не стала скрывать, как это меня потрясло.

– Да.

– Мы же ради львов из кожи вон лезли. Черт, я же даже спасла ему жизнь однажды… или дважды, не помню.

– Его жена сказала, что секс у него будет только с ней.

– Не в сексе же тут дело, Эдуард!

Он пожал плечами.

– Львы не станут мешать вампирам умереть.

Я это сказала вслух, чтобы сама услышала. Потому что не могла поверить.

– Я бы это воспринял так, – согласился он.

Мы переглянулись, и я почувствовала, что у меня глаза так же холодны, как у него. И подумали мы одно и то же: львы за это заплатят. Паразиты неблагодарные.

– Осталось меньше двух часов, Анита.

Я кивнула:

– Это значит, что времени на ошибку у нас нет, Эдуард. У лебедей энергии достаточно?

– В этой стране лебединый король – Донован Риис.

– Знаю. Ему приходится ездить между группами, приглядывать и решать возникающие проблемы. Еще он рассказывает в других городах, как отлично действует у нас тут мохнатая коалиция. Создать еще одну коалицию он не пытается, просто рассказывает. Но нам уже звонят из других городов и уточняют детали.

– Политик, – сказал Эдуард.

Я кивнула:

– Быть лебединым царем – сила врожденная. Я думаю, он прямо рождается со всеми нужными умениями. Донован говорил, что обычно в том же поколении рождается королева лебедей и они правят вместе, но вышло так, что не родился младенец с соответствующей родинкой или с нужной силой, чтобы ему помочь. И работа Риису выпала двойная.

– Он говорит, что оставляет своих лебедушек на попечение твоих леопардов, когда уезжает на время.

Я кивнула:

– Их в городе только три.

– Они оставались в твоем доме, – сказал Эдуард.

– Ага.

– А зачем?

– Иногда за ними надо приглядывать.

– Донован это говорил – что ты заботишься о его народе. Говорит, что ты их однажды спасла и при этом чуть не погибла.

– Было дело.

– Говорит, что ты рискнула жизнью ради его людей, и он сделал бы для тебя то же самое. Так чего уж там говорить о легком сексе среди союзников?

– Последней фразы он не говорил, – сказала я.

Эдуард усмехнулся, покачал головой:

– Ну, не говорил. Он сказал так: «Я бы ради Аниты и ее людей рискнул жизнью. То, что просите вы – это такая малость».

– Вот это похоже на Донована.

– Он предлагает тебе кормиться от всех лебедей‑ оборотней в США. Их почти во всех больших городах от одного до шести.