Лорел Гамильтон 12 страница

Я встретила взгляд Грэхема – и сколько в нем было жара! Прямо на лице его было написано, как он хотел бы меня увидеть в этом лифчике и в этих трусах. Как много он бы дал, чтобы увидеть меня в сексуальном белье и что‑ нибудь по этому поводу сделать.

И мне тоже щеки обдало жаром. Иногда я легко краснею от смущения, и вот сейчас как раз был такой случай. Если бы это был кто‑ то из моих бойфрендов, я бы среагировала на этот взгляд, на этот требовательный призыв – ушли бы мы в ванную, и там оба отдались бы нахлынувшему жару. Быть может. Но он моим бойфрендом не был, а то, что он хочет мне засадить, еще для меня не основание ему давать. Когда месяц назад случился этот перепуг с беременностью, то факт, что у меня не было с Грэхемом секса и что он не в списке потенциальных папочек, наполнил меня такой радостью, что я поняла: в число моих возлюбленных он не войдет. Этот перепуг вообще очень сильно поменял мои взгляды. Сейчас я смотрю на мужчин, думая: а если я залечу, насколько это будет большое несчастье? Пройдет несколько времени, наверное, и я перестану так стрематься и не буду так сильно над этим вопросом задумываться. А может, сколько времени ни пройдет, а все равно буду. У меня, видите ли, случился ложноположительный ответ по тесту на беременность. И перепугалась я тогда до потери пульса.

Я смотрела в лицо Грэхема – он был красив. Ничего в нем нет такого, чтобы от него шарахаться, но все равно я не могла забыть, как радовалась, что его в списке возможных отцов нету. Уж если тебя кто‑ то обрюхатит, так пусть хотя бы это будет хороший друг, а Грэхем даже им для меня не был. Он телохранитель, в экстренной ситуации – пища, но слишком он сильно хочет меня оттрахать, чтобы быть настоящим другом. Мужчина, который прежде всего хочет секса, твоим другом не будет никогда, потому что друг больше всего хочет того, что хорошо для тебя. А приоритеты Грэхема были написаны у него на лице, в глазах, в напряжении рук, держащих мои вещи.

– Ты краснеешь, – сказал он хрипло.

Я кивнула и опустила глаза, уходя от этого взгляда. Может, если не играть в гляделки, я перестану краснеть.

Он тронул меня за лицо – едва ощутимым касанием пальцев.

– После всего, что ты делала у меня на глазах с другими мужчинами, ты краснеешь от моего слишком пристального взгляда, – сказал он уже спокойнее.

– А ты считаешь, что я не могу смутиться, потому что я – шлюха.

– Неправда, – возразил он и попытался повернуть к себе мое лицо.

Я отступила от его прикосновения.

– Да? – спросила я, и его лицо засветилось первыми признаками злости.

– Я тебя видал с другими мужчинам и я тебя хочу – что в этом плохого? Я видел, как ты занимаешься сексом с несколькими мужчинами в моем присутствии. Что я должен думать после этого?

– Ох, Грэхем…

Это сказал Клей с другой стороны комнаты, не участвуя в разговоре. Этими двумя словами он показал, что понял ошибку Грэхема.

– Я могу это исправить, Грэхем.

– Что исправить?

– Сделать так, чтобы у тебя не было насчет меня таких противоречивых чувств.

– О чем ты говоришь?

Он не понял, к чему я веду. Минус ему – не слишком он живо соображает.

– Ты исключен из списка моих телохранителей.

Он вцепился в мою одежду, прижимая ее к своей широченной груди.

– Это как?

– Я не могу гарантировать, что ardeur не выйдет из‑ под контроля и мне не придется снова трахаться на глазах у моей охраны. Поскольку тебя это так травмирует, Грэхем, я сделаю так, чтобы ты никогда этого больше не видел.

– Но я же не…

Кажется, до него начало доходить. И лицо его постепенно становилось несчастным.

– Ты исключен из списка. Пойди положи мою одежду в ванной на край раковины и пойди найди Римуса или Клодию. Скажи им, чтобы тебя заменили. Уверена, что есть посты в охране, где ты будешь от меня подальше.

– Анита, я же не хотел сказать…

– …того, что сказал, – перебила я. – Ты что хотел, то и сказал.

– Анита, пожалуйста, я прошу тебя…

– Положи одежду в ванной и пойди скажи, чтобы тебя заменили. Выполняй.

Он оглянулся на Клея – тот выставил перед собой ладони, будто хотел сказать: «А на меня чего смотреть? »

– Так нечестно…

– Тебе пять лет, что ли? Честно, все на фиг честно. Ты сказал вслух: когда ты смотришь, как я трахаюсь с другими, тебе хочется трахнуть меня. Я это исправляю, больше тебе смотреть не придется.

– Да неужто ты думаешь, что любой мужчина, который видел тебя под кем‑ то, не хотел бы сам этим кем‑ то быть? Все мы думаем одно и то же, просто я первый честно сказал это вслух.

Я обернулась к Клею у противоположной стены:

– Клей, это правда?

– Ради бога, только меня не втягивайте.

Я посмотрела на него в упор. Он вздохнул.

– Нет. На самом деле такое чувство не у всех. Меня, например, твое понятие о сексе пугает до жути. Ardeur меня пугает.

– Да как ты можешь такое говорить? – спросил Грэхем и обернулся к Клею, все еще зажимая охапку моей одежды своими ручищами.

– Так это же правда, Грэхем, и если бы ты думал каким‑ нибудь органом выше пояса, тоже бы испугался.

– Чего пугаться? – спросил Грэхем. – Такого крышесносного секса ни одна другая вампирская линия смертному дать не может. Я его распробовал чуть лучше, чем ты, Клей. Поверь мне, если бы она хоть раз от тебя подкормилась, тебе захотелось бы еще.

– Именно это меня и пугает, – ответил он.

У меня возникла мысль – очень неприятная. Мне случалось понемножку подпитываться на Грэхеме, когда ardeur был еще нов. Я старалась дать ему пробовать этого вкуса как можно меньше. Мы никогда не были вместе голыми. Никогда не касались друг друга в какой бы то ни было зоне, которую можно было бы назвать сексуальной. Да, я думала, что такого слабого контакта с ardeur’ом мало для привыкания. Но если я так думала, это еще не значит, что так оно и есть. Ardeur действует как любой другой наркотик, и я на некоторых вампирах выяснила, как легко к нему привыкнуть. Я создала у Грэхема привыкание к ardeur ’у, даже не прикоснувшись? И его такая реакция – это моя вина? Вот черт!

Грэхем повернулся ко мне, распластав мою одежду по своей груди. На лице его был панический страх.

– Анита, прошу тебя, не надо так. Извини, пожалуйста, извини, я не буду больше.

Глаза блестели из‑ под упавших волос, казалось, он вот‑ вот расплачется. Это мне напомнило, что ему на пару‑ тройку лет меньше двадцати пяти. Он был такой здоровенный, что иногда забывалось, как он молод. Нас разделяла разница в четыре‑ пять лет, но по глазам было видно, что сейчас он моложе, чем я в его возрасте была. Мне хотелось тронуть его за руку, успокоить, извиниться, сказать, что это не нарочно так вышло. Но я боялась прикасаться к нему, как бы еще хуже не стало.

– Грэхем! – сказала я убедительно и ласково, как успокаивают испуганных детей и уговаривают стоящих на карнизе самоубийц. – Пойди найди Клодию или Римуса и приведи сюда, о’кей? Мне нужно кое‑ что обсудить из событий прошлой ночи. Можешь? Можешь кого‑ нибудь из них найти и привести сюда?

Он проглотил слюну со звуком почти болезненным.

– Ты меня не выбрасываешь из своей охраны?

– Нет.

Он закивал – слишком быстро и слишком часто, снова и снова. А потом направился к двери, не выпустив мою одежду из рук, и Клею пришлось у него ее взять. Когда за Грэхемом закрылась дверь, Клей повернулся ко мне, и мы переглянулись:

– Он подсел? – спросил Клей.

Я кивнула:

– Кажется, да.

– Ты тоже не знала?

Я покачала головой.

– Ты побледнела, – сказал он.

– И ты тоже.

– Ты ведь не так‑ то много на нем кормилась? В смысле, вы же даже голыми не были?

– Не были.

– Я думал, что так сразу привычку не заработаешь.

– Я тоже так думала.

Клей встряхнулся, как собака, выходящая из воды.

– Я положу твои вещи в ванную. И скажу Клодии, что нам нужен новый краснорубашечник.

– Я думаю, она увидит Грэхема и сама сообразит.

– Он отлично это скрывал, Анита. К тому времени, когда он их найдет, сможет снова взять себя в руки и ничего не показать.

– Ты прав, – кивнула я.

– Понимаешь, на нем же тоже рация есть. А он не подумал ею воспользоваться.

– Рации – штука новая, – возразила я.

– Крысолюды стали оснащать рацией некоторых охранников. Когда узнали про те подслушивающие устройства, решили, наверное, тоже поставить технический прогресс себе на службу.

– А что, разумно, – сказала я и тут почувствовала, что Жан‑ Клод проснулся. Будто меня рукой погладили, и дыхание в горле перехватило.

– Что случилось? – спросил Клей.

– Жан‑ Клод проснулся.

– А, хорошо.

Я кивнула. Действительно хорошо. И я дала Жан‑ Клоду почувствовать, как я хочу, чтобы он сейчас был со мной. Пусть обнимет меня и скажет, что все будет хорошо, пусть утешит, пусть даже это будет неправда. В качестве правды мне на ближайшее время вполне хватит лица Грэхема.

Когда Жан‑ Клод постучал в дверь ванной, я уже была одета. Его «Ma petite, можно вне войти? » было произнесено неуверенно: он не знал, насколько приветливо будет принят. Наверное, он думал, что я сейчас буду его обвинять в том, что Грэхем подсел на ardeur. Было такое время, и не очень давно, когда так и случилось бы. Но сейчас поздно было кого‑ нибудь обвинять: поиски виноватого ничего не исправят, а мне нужно было именно исправить положение. Я хотела, чтобы Грэхем освободился от ardeur ’а, если это возможно. Мне случалось других освобождать от ardeur ’а, но те не были полностью ему подчинены. И никогда не было, чтобы кто‑ то подсел на ardeur от такой малой дозы. А может, было, но просто они это скрывают? Ох, вот это я зря подумала.

– Ma petite?

– Да, Жан‑ Клод, войди. Да войди же, бога ради!

Дверь открылась, он показался в ее проеме, и тут же я бросилась ему на грудь, уткнулась лицом в эти мохнатые лацканы халата. Вцепилась в черную вышивку, прижалась к нему. Он обнял меня, поднял с пола и вошел в комнату, держа меня в объятиях. Придерживая меня одной рукой, другую он протянул назад и закрыл за нами дверь. Так быстро, что я не успела ни возразить, ни подумать возразить.

Он опустил меня на пол:

– Ma petite, ma petite, что же у нас так плохо?

– Я плохая, – ответила я. – Очень плохая.

Я говорила спокойно, не срываясь на ор, только говорила, прижавшись к нему лицом.

Он отодвинул меня от себя, чтобы заглянуть в лицо.

– Ma petite, я ощущаю глубину твоего горя, но мне неизвестно, чем оно вызвано.

– Грэхем получил привыкание к ardeur ’у.

– Когда это случилось? – спросил он, тщательно сохраняя бесстрастное лицо. Наверное, не очень представлял себе, какое выражение меня сейчас не расстроит.

– Не знаю.

Он изучал мое лицо, и даже эта тщательная бесстрастность не могла скрыть озабоченности.

– Когда же ты дала Грэхему возможность сильнее ощутить вкус ardeur ’а?

– Этого не было. Клянусь, я не касалась его снова. И очень, изо всех сил старалась его не касаться.

Я говорила все быстрее и быстрее, уже сама слышала, что это истерика, но не могла остановиться.

Жан‑ Клод положил мне палец на губы – и протест стих.

– Если ты не касалась его более, ma petite, то у него не может быть зависимости от ardeur ’а.

Я попыталась перебить, но он держал палец у моих губ:

– Тот факт, что Грэхем тебя хочет, еще не доказывает наркотической зависимости, ma petite. Ты недооцениваешь привлекательность своей обаятельнейшей личности.

Покачав головой, я отодвинулась, чтобы иметь возможность ответить:

– Подсел он, подсел, черт побери! Я знаю разницу между похотью и наркоманией. Спроси Клея, если мне не веришь.

И я еще отодвинулась. Его прикосновение перестало быть уютным.

– Я тебе верю, ma petite.

Он хмурился.

– Тогда поверь на слово. Грэхем подсел, и я не знаю, когда это случилось, понимаешь? Я его избегала. Я делала все, чтобы держать его подальше от ardeur ’а, и все же оставляла его в телохранителях. Сегодня я попыталась его из этого списка удалить.

– Что он на это сказал?

– Впал в панику. Едва не плакал. Никогда его таким не видела. Успокоился только тогда, когда сказала, что заменять его не буду.

– Ardeur так легко не подцепить, ma petite. Нескольких прикосновений, которые получил Грэхем, еще мало, чтобы создать наркотическую зависимость.

– Я сама видела!

Я уже начала нервно расхаживать по спальне.

– Я думаю, ma petite, тебе нужен крест.

– Что? – переспросила я.

Он подошел к двери, открыл ее.

– Ты не могла бы взять один из запасных крестов из ночного столика?

Я мельком увидела в зеркале свое отражение. Красная футболка будто горела на фоне моей бледности и черных волос, алая – это слово казалось обвинением, как алая жена или алая буква… и эта последняя мысль остановила меня, будто истерика наткнулась на бетонный блок. На секунду я обрела способность думать. Алая жена, «Алая буква» – это не мои мысли. Черт, я под воздействием.

Пистолет и кобура все еще лежали рядом с умывальником, у меня не было времени их надеть до прихода Жан‑ Клода. Положив руку на рукоять, я сжала ее в ладони – и это была я. Я была я. Пистолет – не магический талисман, но иногда, чтобы выбросить кого‑ то из башки, нужно напомнить себе, кто ты, кто ты на самом деле, а не кем они тебя считают или кем, по их мнению, ты себя считаешь, а вспомнить надо, кто ты, настоящий ты. Вот этот пистолет в руке – это я.

– Ma petite, я предпочел бы, чтобы ты отошла от пистолета, пока не наденешь крест.

Я кивнула:

– Я под воздействием?

– Я полагаю, да.

– Сейчас день, начало дня. Если вампиры, которые на нас воздействуют, в городе, они не могут этого делать.

– Это Арлекин, ma petite. Теперь ты начинаешь понимать, что это значит.

Я снова кивнула, вцепляясь в пистолет, как раньше цеплялась за Жан‑ Клода.

– Ma petite, ты не согласишься отойти от пистолета?

– Он помогает, Жан‑ Клод. Он мне напоминает, что все эти истерики – это не я.

– Сделай мне одолжение, ma petite.

Я посмотрела на него. Лицо его было так же красиво и непроницаемо, но в плечах, в позе появилось напряжение. За ним в дверях стоял Клей, и он даже не пытался скрыть, что тревожится.

– Я принес крест, – сказал он.

Я снова кивнула:

– Дай его мне.

Он посмотрел на Жан‑ Клода – тот кивнул. Клей подошел, сжимая что‑ то в кулаке.

– Ты можешь выйти наружу, Жан‑ Клод, – сказал он.

– Я не могу оставить тебя с ней наедине.

– А крест на тебя не среагирует?

– Нет, потому что я с ней ничего не делаю.

Я протянула руку Клею:

– Дай крест и хватит разговоров.

– За цепочку, – предупредил Жан‑ Клод.

– Трезвая мысль, – согласилась я. – Не нужен мне еще один крестовый ожог.

Клей протянул руку, разжал ее, и золотой крест повис на цепочке. Если бы здесь был вампир, пытающийся сделать пакость, крест засиял бы. Да он, черт побери, мог бы засиять и в кулаке Клея. А сейчас он висит спокойно. Мы ошиблись? Я ошиблась?

– Берись только за цепочку, ma petite. Осторожность не помешает.

Если бы он это не повторил, я могла бы схватиться за крест, но в последнюю секунду взялась за цепочку. Клей отпустил распятие, и оно закачалось, тонкая золотая фигурка. На секунду мне показалось, что я все‑ таки ошиблась, а потом крест вспыхнул ослепительным желтым сиянием – мне пришлось отвести взгляд. Мелькнула мысль, что же может быть от этого с Жан‑ Клодом, но золотое сияние все равно слепило глаза, я не могла посмотреть.

– Жан‑ Клод! – крикнула я.

Ответил мужской голос, который я не опознала.

– Его здесь нет, ему ничего не грозит.

– Клей, Клодия! – крикнула я. Хоть один знакомый голос хотелось мне услышать в этом желтом свете.

Ответила Клодия, издалека откуда‑ то.

– Клей вывел Жан‑ Клода наружу.

Этой тревоги, значит, нет – можно сосредоточиться на другом. Если бы вампир, который на меня воздействовал, находился в том же помещении, крест бы его прогнал. Да черт побери, когда сама Марми Нуар на меня стала воздействовать, крест – точно такой же – ее отогнал прочь. Так почему же на арлекинов не действует?

Цепочка у меня в руке стала теплой. Если так будет и дальше, она станет горячей. Черт, нехорошо – если я брошу крест, он перестанет сиять, но ведь вампир сможет напасть снова? Снова влезть ко мне в мозг незаметно для меня самой?

Блин, отлично эти парни знают свое дело. До ужаса отлично.

– Анита, чем я могу помочь?

Снова тот же голос. Теперь я его узнала: это Джейк, один из новых охранников.

– Не знаю! – заорала я, будто свет – это звук, и я пытаюсь его перекрыть. И молилась про себя: Помоги мне, помоги разобраться, что это. Не знаю, помогла молитва сама по себе или же она помогла мне думать, – курица или яйцо, – но я вдруг поняла, что делать. С пылающим в руке крестом я могла ощутить вампира – теперь, когда об этом подумала. Я – некромант, и это значит, что у меня сродство с мертвыми. Я могу почувствовать чужую силу, как семечко в спине, будто этот вампир как‑ то отметил меня. Это семечко, которое позволяет ему входить в меня снова и снова после вчерашнего похода в кино. И я хотела убрать это семя.

Я ударила в эту точку своей силой, но надо было все же сперва подумать. Силой Жан‑ Клода я могла вы просто вырвать его из себя и выбросить, но у меня сила другая. Она любит мертвецов.

Я коснулась метки, которую оставил в моем теле чужой вампир. Как он это сделал – я не знала и не хотела знать, я хотела убрать ее. Но в тот момент, когда я коснулась ее своей силой некроманта, у меня в мозгу будто дверь сорвалась с петель. Мелькнули каменные стены, мужская фигура. Запахло волком. Я попыталась всмотреться, но будто темнота сожрала картинку с краев. Я сосредоточилась на образе, захотела, чтобы он прояснился. Чтобы этот человек обернулся ко мне и показал лицо… Он обернулся – но лица у него не было. На меня смотрела черная маска с огромным накладным носом. На миг мне показалось, что я вижу его глаза, и они полны серебристого света, почти матового, и тут этот матовый серебристый свет ударил из маски в меня – и я очнулась уже только в воздухе, падая. У меня даже времени испугаться не было.

Мелькнули черный мрамор и стекло. Секунда на понимание, что сейчас я влечу в зеркала вокруг ванны Жан‑ Клода, и я попыталась одновременно и собраться, и расслабиться перед ударом. Но мимо меня пронеслось темное пятно, и когда я вмазалась в зеркала, удар приняло на себя чье‑ то тело, обернулось вокруг меня. Послышался хруст стекла, и мы рухнули кучей у края ванны. Я лежала, оглушенная, дыхание из меня вышибло, и вдруг стало очень важно услышать, как бьется мое собственное сердце. Секунду‑ другую я моргала, ничего перед собой не видя. И только когда лежащее подо мной тело застонало, я повернула голову посмотреть в неразбитых зеркалах, на кого же я приземлилась. Джейк валялся у покрывшегося паутиной зеркала. Он только недавно появился в стае у Ричарда, хотя среди вервольфов уже не новичок, а телохранителем работает лишь последние недели. Глаза у него были закрыты, по темным коротким кудрям текла кровь. Он не шевелился. Я подняла голову, посмотрела чуть дальше – некоторые выбитые куски отсутствовали. Один большой кусок засверкал, покачнувшись, и стал падать на нас. Из последних сил я вцепилась в Джейка и потянула так, как если бы он сам не мог шевельнуться, но забыла, что у меня сила больше человеческой. Я потянула – он сдвинулся, да так быстро и внезапно, что мы оба оказались в ванне. Вдруг я погрузилась в воду, а он всем весом навалился на меня. Я не успела испугаться, как он очнулся, схватил меня за руки и выдернул на поверхность вместе с собой. Мы всплыли, ловя ртом воздух, а там, где мы лежали, сверкало острыми гранями битое стекло.

– Блин!

Это был возглас от двери.

Проморгавшись, я увидела в ванной Клодию. За ней толпились телохранители. Она вошла и вытащила меня из ванной, другие подняли Джейка. Нести его в спальню пришлось вдвоем. Я шла сама, но Клодия держала меня под руку – наверное, готова была к тому, что я хлопнусь. Но я только была мокрая, а остальное, похоже, было в порядке. Но я не дала себе труд ей сказать, чтобы она отпустила: считайте это интуицией, но мне казалось, что она все равно не послушается. А я научилась спорить с Клодией аккуратно: это повышало мои шансы на победу.

Она полупровела, полупротащила меня в спальню – там черно было от телохранителей. И несколько красных рубашек выделялись ягодками в пудинге. Впрочем, слово «пудинг» не очень подходит к той звенящей адреналином готовности к действию, что наполнила собой спальню. Напряжение висело так густо, что хоть ножом его режь. Некоторые уже достали пистолеты, направив их пока в потолок или в пол.

Я стояла, капая водой, высматривая в толпе Жан‑ Клода. Поняв, что я делаю, Клодия сказала:

– Я его попросила выйти. Он в безопасности, Анита, ручаюсь тебе.

Из толпы телохранителей вышел Грэхем.

– Мы подумали, что это могло быть подстроено специально против него.

Говорил и выглядел он совершенно нормально. Ни следа прежней паники.

– Как себя чувствуешь? – спросила я.

Он улыбнулся озадаченно:

– Наверное, это я у тебя должен спрашивать?

Меня пробрало холодом, никак не связанным с тем, что я стояла мокрая в прохладном воздухе.

– Ты не помнишь?

– Чего не помню?

– Черт, – сказала я.

Клодия повернула меня к себе:

– Анита, в чем дело?

– Погоди минутку, ладно?

Она так крепко держала меня за руку, что это было больно. Она при таких мышцах могла бы мне кость раздавить, даже будь она человеком, но сочетание силы оборотня и тренировок – это очень, очень много.

– Клодия, поаккуратнее жми, – сказала я.

Она отпустила меня и вытерла мокрую руку о штаны.

– Извини.

– Ничего, – ответила я, и тут меня отвлек от Грэхема звук рвущейся материи. Джейк стоял на коленях возле шкафа, и кто‑ то раздирал ему рубашку сзади. На спине у него была кровь, и много. Циско – один из молодых крысолюдов – вытаскивал стекло из недавно еще гладкой кожи. Джейк – вервольф, и вот так сильно изранен. Будь на его месте я, оказалась бы уже в больнице.

– Спасибо, Джейк.

– Это моя работа, мэм.

Голос его дрогнул, когда Циско с другим охранником стали вытаскивать из него стекла.

– Кто‑ нибудь у него из головы стекла вынимал? – спросила Клодия.

Никто не ответил.

– Хуанито, проверь, – велела она.

Хуанито – еще один новый охранник. Некоторых из них мне представляли, но этот высокий и смуглый красавец мне знаком не был. Кивнула я ему когда‑ то, наверное. Джейк хотя бы был с нами уже несколько недель.

Хуанито – это значит «маленький Хуан», но этот парень маленьким не был ну никак. Не меньше шести футов, и мускулистый, хотя и стройный.

– Я ж не врач.

– А я тебя не спрашивала. – Он стоял и смотрел на нее, не очень довольный. – Я тебе дала приказ. Выполняй.

Не часто я слыхала у Клодии такой тон. На месте «маленького Хуана» я бы сделала, что она говорит.

Он подошел к сидящему на полу вервольфу и стал перебирать мокрые от крови кудри. Но не так чтобы отдаваясь этому занятию всем сердцем. А Циско и еще один охранник к своей работе отнеслись серьезно.

Грэхем принес из ванной большое полотенце и стал собирать с пола окровавленные осколки. Циско и другие охранники начали бросать куски в полотенце – как кровавый дождь и сверкающие градины.

– Сильно Джейк ранен? – спросила я у Клодии.

– Ничего серьезного, но не хочется, чтобы порезы заросли поверх стекол.

– Часто такое бывает?

– Случается.

Я оглянулась на раненого – у Джейка кожа зарастала на глазах.

– Мне кажется, или на нем слишком быстро заживает даже для оборотня?

– Не кажется, – ответила Клодия. – Я тоже не видела, чтобы так быстро заживали раны.

Трое охранников лихорадочно осматривали его тело, пытаясь опередить темпы нарастания кожи над ранами. Хуанито преодолел свое нежелание и сейчас перебирал волосы Джейка быстрыми пальцами в отчаянном поиске стекол.

– Не успеваю вытащить все! Он слишком быстро зарастает!

– Что упустишь, сам будешь вырезать, – предупредила Клодия.

– Черт, – выругался он и зашевелился еще быстрее.

Джейк почти не издавал звуков, пока другие копались у него в ранах – сидел безмолвно и недвижимо. Я уж точно ругалась бы и хотя бы дергалась.

Грэхем, видимо, собрал все стекло, которое видел, потому что вытер пальцы о полотенце и встал.

– Грэхем, на тебе есть сейчас крест или что‑ нибудь освященное? – спросила я, надеясь на отрицательный ответ.

– Нет, – ответил он.

Меня окатило волной облегчения, и я поежилась. Мне было холодно в мокрой одежде, и я еще дрожала – реакция на последствия этого несчастного случая… случая, как же! Арлекин пытался меня убить. Вот блин, а я не поняла. Все предупреждали, а я не поняла. Как девчонка, которая тыкала палкой в котенка, а к ней обернулся тигр.

– Анита, не молчи! – позвала Клодия.

Народу в комнате было полно, и не могли все знать про Арлекина. И как же объяснять, не сказав лишнего?

– Наши враги воздействовали на Грэхема, и сильно, а он не помнит.

– Чего ты такое говоришь? – удивился Грэхем. – Никто мне в мозги не лез.

– Клея спроси, – сказала я. – Он тоже видел.

Клодия включила рацию и попросила Клея подойти, когда он сможет. Потом повернулась ко мне.

– А ну‑ ка, выкладывай все с самого начала, Анита.

– Не могу, пока не поговорю с Жан‑ Клодом.

– Знаешь, устаревает вся эта фигня с плащом и кинжалом.

Это сказал Фредо – худощавый, не очень высокий и очень опасный крысолюд. Единственный из них, кто предпочитал ножи, да побольше, хотя и ствол иногда тоже носил.

– Согласна, – ответила я, – но вам нужно узнать о Грэхеме сейчас, а не потом.

– Слушаем, – сказала Клодия.

Серьезным голосом, почти угрожающим. Ей тоже эти «игры плаща и кинжала» не нравились, и я ее понимаю.

Я им рассказала, несколько смягчив, чтобы не смущать Грэхема.

– На Грэхема воздействовал вампир, средь бела дня и издали? – спросила Клодия.

– Да.

– Такое должно быть невозможно.

– Средь бела дня, на расстоянии. Да, должно быть невозможно.

– И ты мне говоришь как ликвидатор вампиров, что никогда ничего подобного не видела?

Я начала было подтверждать, что не видела – и остановилась.

– Я видела мастеров городов, которые воздействовали на меня издали, когда я спала. На их территории.

– Но это было ночью, – уточнила Клодия.

– Верно.

Мы переглянулись.

– И ты хочешь сказать, что эти вот…

Я молчала, ждала, чтобы она договорила. Она не стала.

– Ношение освященных предметов нужно сделать обязательным для всех, – сказала я.

– Тебе это не очень помогло.

– Это не дало им воздействовать на меня так сильно, как на Грэхема. Он даже не помнит.

– Я знаю, что ты не станешь врать, – сказал Грэхем. – Но не могу припомнить, а потому не могу поверить.

– Вот почему так опасны вампирские фокусы с сознанием, – сказала я. – Именно поэтому. Жертва ничего не помнит – значит, ничего и не было.

Голос Джейка прозвучал с едва заметным напряжением:

– Что ты сделала, чтобы крест возымел такой эффект?

– Это был не крест, – ответила я.

В руке Хуанито блеснуло лезвие. Очевидно, какие‑ то осколки стекла придется вырезать. Хотелось мне отвернуться, но этого я себе позволить не могла. Джейк получил раны, спасая меня, и самое меньшее, что я могу сделать – это не отворачиваться.

– А что это было?

На последнем слове он зашипел, потому что лезвие вонзилось в кожу.

– Я… я не знаю, смогу ли объяснить.

– Попробуй, – предложил он сквозь стиснутые зубы.

– Я попыталась отбиваться некромантией, и им… ему это не понравилось.

Хуанито бросил на окровавленное полотенце кусок стекла, потом вернулся к осмотру окровавленных уже волос.

– Ему? – спросила Клодия.

– Да, это определенно был «он».

– Ты его видела? – спросил Джейк, резко вздохнув, когда на полотенце упал очередной кусок стекла.

– Не то чтобы видела, но ощущала. Энергия была определенно мужская.

– В чем это выразилось? – спросил Джейк сдавленным от боли голосом.

Я задумалась.

– Я на миг увидела мужскую фигуру, и… – Я поймала себя на чуть не произнесенном слове «маска». – Но это могла быть иллюзия. Только энергия ощущалась как мужская.

– Что еще ты ощущала?

Он дернулся – Циско нашел у него в спине еще один пропущенный осколок. Вот черт.

Я ответила, хотя, быть может, и не обязана была отвечать, но он принял на себя предназначенный мне удар.

– Запах волка.

Он дернулся под ножами:

– Больно же!

– Извини, – сказал Циско. – Ну не получается иначе, извини.